Любимому школьному учителю (математики! :) ) .
Я приучил себя не сожалеть о многом,
Но все, что потерял и отдал, не забыл.
И только знал бы кто, как трудно быть не-богом,
Особенно когда ты помнишь, как им был…
Й.
Иштвану снилась строфа. Четкая и ритмичная, она звучала выразительно и при этом исключительно сдержанно. Без примеси излишеств. Чисто и энергично. Как зигзаг молнии на грозовом небе. Как отточенный росчерк клинка в смертоносном выпаде.
Но разбуженный деликатным постукиванием мадам Эпине в дверь его комнаты, извещающим, что завтрак ждет, он не смог вспомнить ни слова. Как будто фраза произнесена была на незнакомом языке, и от нее осталось только легкое эхо, призрачное отражение безупречного сочетания энергии, ритма и размера.
Это сочетание тревожило и не отпускало, заставляя вновь и вновь пытаться мысленно воспроизвести его, напряженно вслушиваясь в далекие отголоски в надежде уловить хоть какую-то зацепку, что могла бы позволить достроить остальное.
Иштван настолько увлекся попытками догнать ускользающую фразу, что оказался совершенно не способен оценить ни свежайшие рогалики, поданные мадам Эпине к завтраку, ни не менее свежие новости из жизни обитателей их небольшого городка, которыми мадам воодушевленно делилась, разливая по чашкам кофе:
- Тут, говорят, Катаржина на мужа как закричит: «Да чтоб у тебя, обманщика, язык твой лживый отсох!» – пересказывала она городские сплетни полковнику Мартону.
- Ну, надо же! - изумлялся полковник, намазывая половинку рогалика маслом. - А муж что?
- А муж и ответить ничего не смог, – таинственным шепотом поведала мадам Эпине, а традиционно восседавшая на соседнем с ней стуле болонка Зефирка возмущенно тявкнула.
Отношение мадам к описываемому инциденту красноречиво выражали приподнятые аккуратно подщипанные брови. От вынесения же словесных оценок пожилая дама воздержалась и повернулась к Иштвану, который, сам того не замечая, в задумчивости принялся выстукивать завороживший его ритм кончиком десертного ножа по золоченому краю чашки ее любимого кофейного сервиза.
- Иштван, милый, - воскликнула мадам. – Уже пора выходить, чтобы не опоздать в гимназию! Что там у вас сегодня по расписанию?
Иштван медленно перевел задумчивый взгляд со своего ножа на мадам Эпине.
- Итоговый диктант, - не сразу вспомнил он. – А еще зачет по грамматике и Ложа трубадуров. Надо идти, - и, отставив недопитую чашку, поднялся: - Спасибо, мадам Эпине. Хорошего дня, полковник. Пока, Кефирка!
- Зе-фир-ка, ее зовут Зе-фир-ка, - привычно пропела мадам под тявкание своей любимицы.
Благодаря заботам ответственной мадам Эпине, выставившей его из дому с изрядным запасом времени, Иштван мог не спешить. Точнее, сегодня он, даже выйдя позже, едва ли стал бы двигаться торопливее. Все еще погруженный в выстраивание вариантов, укладывающихся в приснившуюся идеальную строфу, он шел по бульвару, не видя распускающейся всюду сирени, не обращая внимания на редких прохожих, не замечая, что мешает проехать карете единственного в провинциальном городке Бьоре наемного извозчика Бороша.
Поскольку спешить в столь ранний час в сонном городе Борошу было совершенно некуда, тот не стал привлекать внимание зазевавшегося пешехода, бредущего по середине мостовой, не отрывая от этой самой мостовой невидящего взора. А борошева кобыла Дьюла тем более не рвалась обгонять кого бы то ни было и плелась следом за Иштваном, тоже не подымая головы.
Так чинно и неспешно они проследовали до конца бульвара, где на перекрестке с Липовой аллеей Иштван свернул направо к гимназии, а Дьюла повезла задремавшего Бороша привычным маршрутом налево к почтовой станции.
На аллее было оживленнее. Учебный год в Бьорской мужской гимназии вступал в самую жаркую стадию – от годовых экзаменов отделяла лишь зачетная неделя. Учащиеся всех возрастов в одинаковых серых мундирах и с фуражками, по причине теплой погоды преимущественно зажатыми под мышками, стекались со всех сторон к массивному трехэтажному зданию с широким каменным крыльцом. Некоторые окликали Иштвана, здороваясь, и он, кивая в ответ на приветствия, в последний раз попытался уложить подобранные слова в загадочный размер. И с остро кольнувшей досадой вынужден был признать, что идеально не получилось. Обругав себя «плеоназматиком» [1]
У дверей кабинета толпились гимназисты третьего класса, сбившись в тесный кружок и сдвинув стриженые макушки, они внимали бойко вещающему что-то веснушчатому Якобу. Иштван подошел незаметно и успел услышать:
- …А тетка как заорет: «Козел ты драный, чтоб у тебя, изменщика, все отсохло!»
Якоб закатил глаза, выдерживая хорошую актерскую паузу, публика тут же заторопила:
- Ну, и?
- А дальше?
- И что? – подключился к нетерпеливой публике Иштван.
Якоб вздрогнул и, вскинув голову, уставился на него растерянно.
- И… и все отсохло, - с запинкой пробормотал он. – Здравствуйте, учитель Иштван!
Диктант третьего класса Иштван проверил во время пустой пары. Здесь все обошлось без неожиданностей – несколько пропущенных запятых вставил собственной ручкой, пару лишних этой же ручкой зачеркнул. Сюрприз ждал его на зачете в пятом.
- Учитель Иштван, - сразу же вскинул руку один из несомненных кандидатов на многократную пересдачу, - а помните, вы говорили, что сочинившему стих поставите зачет сразу?
Был соблазн ответить «Не помню», но любопытство победило.
- А вы сочинили? – недоверчиво уточнил Иштван.
- Ага! – подтвердил нежданно раскрывшийся талант и гордо возложил на учительский стол свое творение на косо вырванном тетрадном листке.
Ни кто ни скажит мне что с мною завтра станит
Ни кто ни даст гарантий мне нев чем
Но серце маладое ни устанит
Боротся с мраком рифмой и мичём!
Вот так перипетия! У Иштвана привычно заныла челюсть.
- Рифма воистину непобедима, - пробормотал он и с недобрым предчувствием обвел взглядом притихший класс. – Кто еще хочет зачет за стихи?
Еще два вкривь и вкось исписанных тетрадных листка легли на его стол. Иштван мельком заметил на верхнем «Ни кто ни остоновит мне призванья паэтом быть в восторженом стихе!» и поскорее перевернул его чистой стороной кверху. Зубы уже разнылись не на шутку.
Кандидаты в авторы скромно переминались поодаль в ожидании приговора. Жалея о самим для себя введенном моратории на насилие, Иштван процедил:
- Если до конца занятия исправите в этих опусах все ошибки, так и быть, зачет получите.
Разочарованная компания спорить не осмелилась, разобрала листки и разбрелась по местам. Шанса исправить все самостоятельно у них, разумеется, не было, поэтому они и напрягаться не стали. Отправляя в конце занятия несостоявшихся стихотворцев на пересдачу, Иштван злорадно велел им дополнительно ознакомиться со значением термина «плагиат» и пообещал в следующий раз проверить усвоенное. На заседание Ложи трубадуров приглашать их он не стал.
Пускай цитата и избита,
Напомнить было бы с руки:
Как короля играет свита,
Учителя – ученики!
Й.
Трубадуры были исключительно добровольной творческой инициативой Иштвана, поэтому собрания ложи проводились не в казенных стенах гимназии, а в симпатичной кондитерской на углу Липовой и бульвара. Добросердечный хозяин этого заслуженно популярного среди гимназистов заведения охотно согласился размещать их маленький поэтический тайный орден и в оговоренные дни всегда придерживал для них свободный столик в нише за одежными вешалками, создающей подобие отдельного кабинета.
Сегодня за этим столиком восседал, ожидая начала, только веснушчатый третьеклассник Якоб. Окруженный тремя полными креманками мороженого, он выскребывал донышко четвертой и радостно приветствовал пробравшегося сквозь вешалки Иштвана:
- Учитель Иштван! Я вам крем-брюле заказал!
- В качестве моей доли прибыли от аферы с пятиклассниками? – саркастически поинтересовался Иштван, опускаясь в плетеное кресло. – Дорого с них взял?
- По форину за стих, - отчитался пройдоха. – Выгодное дельце получилось – пять монет за пять минут!
- Смотри, как бы оплату назад не потребовали, - предостерег Иштван. – Я им твои вирши не зачел. Говоришь, пятеро оплатили? Рискнули предъявить только трое.
Якоб равнодушно пожал плечами.
- А я всех предупредил, что вы можете узнать мой стиль.
- Да уж как его не узнаешь? – вздохнул Иштван и с сожалением покосился на крем-брюле, зубы все еще поднывали. – Да и ошибок у тебя обычно больше, чем слов, и все феерические. Удовлетворительно за сегодняшний диктант я натянул, поскольку самому стыдно. Но придется работать лето. И книг тебе надо читать побольше, поэт ты мой в восторженном стихе.
- Книги скууучно, - поделилось юное дарование. – Я театр люблю! Жаль, в нашем все одно и то же показывают… А вот Анелька скоро свою пьесу напишет. Я для нее эту, как ее?.. Интырмидию сочинил!
- Интермедию, - машинально поправил Иштван.
- Да какая разница, - с горечью махнул ложечкой для мороженого поэт по призванию. – Я написал, а Анелька опять на собрание не пришла. Почему она уже который раз не приходит?
- Еще не знаю, но обязательно выясню, - пообещал Иштван.
- И интромудию передайте! – оживился любитель театра и вытащил из кармана косо оторванный тетрадный лист. – Только сначала исправьте там, что не так.
- Интерлюдию, - поправил Иштван и взмолился, поспешно придвигая к себе креманку с растаявшим мороженым. – Погоди! Дай хоть крем-брюле попробую.
Он торопливо запихал в рот пару ложек, тщетно надеясь на замораживающий эффект, и обреченно взяв лист, прочитал:
С зладеев посрываны маски
Их замыслы сорванны проч
И всем скажу я: Бес апаски
Типерь гуляйте вы всю ноч!
Оставив Якоба проедать гонорар в кондитерской, Иштван вышел на улицу и направился по Липовой аллее в противоположную от гимназии сторону.
- Учитель Иштван, хорошего дня!
Высокий юноша догнал его и зашагал рядом, размахивая удерживаемыми в правой руке фуражкой и портфелем. Кисть левой он сунул в карман мундира, что в области видимости гимназии однозначно считалось нарушением устава, причем демонстративным.
- Марцель, - одобрительно хмыкнув, поприветствовал его Иштван. – Мы с Якобом не дождались тебя в кондитерской.
- Простите, учитель, - юноша покаянно склонил блондинистую голову с довольно длинными, тоже не по гимназическому уставу, волосами: выпускникам дозволялись некоторые вольности, но не в подобной степени. – Не успел. Зачетная неделя, вы же понимаете.
Иштван кивнул:
- Понимаю, что до тех пор, пока Якоб не закончит гимназию, ему, похоже, предстоит быть единственным трубадуром ложи.
- Вам и с ним одним забот хватит, - улыбнулся Марцель. – Якоб поразительно плодотворен! Но, признаться, у меня от его творений мурашки по коже, и будто волосы вибрировать начинают, - и попытался оправдаться, заметив хмурый взгляд Иштвана: - Извините, что бросаю вас сейчас. Надо будет после экзаменов устроить прощальное заседание трубадуров. Перед тем как мы с Аннель уедем поступать в академию.
- Все таки Королевская магическая? – уточнил Иштван мрачно. – Другие варианты так и не стал рассматривать?
- Думаете, не пройду? – встревожился Марцель. – Не хватит потенциала? На последнем общем тестировании я получил проходной процент, но это было два года назад.
- Думаю, пройдешь, - вздохнул Иштван. – Проблема не в этом. Пойми, сейчас, до инициации потенциала, у тебя есть выбор. Ты еще можешь стать кем угодно. Кем только захочешь и сможешь: ученым, писателем, поэтом, музыкантом, артистом, путешественником, трубадуром – у тебя есть талант! Да хоть учителем в конце концов… Но по своей воле. Пока перед тобой весь мир и свобода. А после инициации выбора не остается. Совсем. Все, клетка захлопнулась! Отныне ты только маг специализации, которую даже не сам выбрал. Ее определил спектр потенциала. Тебя препарируют, оценят и поставят перед фактом - быть тебе лекарем или боевиком, портальщиком или артефактором. И отказаться уже нельзя. Инициированным потенциалом невозможно пренебречь. Его не забудешь и не отложишь до лучших времен. Он требует реализации, он подчиняет себе… - Иштван осекся, осознав вдруг, что ослабил самоконтроль и непозволительно эмоционален, и неловко завершил свой неожиданный монолог: - В общем, Марцель, пожалуйста, обдумай все еще раз, не спеши с решением.
Юноша хоть и казался удивленным горячностью обычно сдержанного учителя, но лишь упрямо покачал головой:
- Мне нечего обдумывать. Решение принято – я еду в столицу поступать в магическую академию. Вместе с Аннель, - и глянул, прищурив серые, как его гимназический мундир, глаза. – Кстати, если вы сейчас к ней идете, то в городском доме не застанете. Граф со всем семейством отбыл в загородное поместье еще на прошлой неделе. Так мне их дворник сказал.
- Что ж, - буркнул Иштван раздраженно, - это очень серьезный довод, чтобы прогуляться до поместья Шекаев. Ты со мной?
- Меня туда не приглашали, - чопорно заметил иногда проявляющий слишком хорошее воспитание Марцель.
- Меня тоже, - процедил Иштван. – Но я не вампир, чтобы в приглашении нуждаться. До конца мая я все еще репетитор Аннели по словесности с оплатой пять форинов в час, - тут некстати вспомнилась якобова пятерка за пять минут и еще более подогрела решимость. – То есть крайне требовательный и ответственный педагог. И по расписанию у нас сегодня должно было быть занятие сразу после заседания ложи. Так что я просто обязан навестить свою ученицу и поинтересоваться, какого демона она прогуливает учебные часы в загородном поместье.
- Тогда еще передайте, пожалуйста, Аннели, - Марцель сунул фуражку под мышку, расстегнул портфель и достал конверт. – Я не заклеивал, - добавил он, с легкой усмешкой. – Можете прочитать. Если хотите.
Иштван, разумеется, хотел. Но не при авторе послания. Поэтому он просто молча убрал конверт во внутренний карман сюртука и оглянулся в поисках извозчика.
Они как раз дошли до почтовой станции, где извозчик Борош и его верная Дьюла привычно дремали, не надеясь дождаться маловероятных пассажиров с только что прибывшего транзитного дилижанса из столицы до Кревена.
Иштван, подойдя, бесцеремонно разбудил обоих – Дьюлу похлопал по склоненной шее, извозчика подергал за рукав:
- Здравствуйте, Борош!
- А, господин учитель, - зевнул Борош. – Вроде видались уже с вами сегодня. Выезжаем это мы с Дьюлой утром на бульвар, глядим, учитель посредь мостовой идет, еле ноги переставляет…
- Учитель на бульваре утром - это к дальней дороге, - предсказал Иштван. – Сколько возьмете, чтобы отвезти меня в поместье графа Шекая?
Пока Борош обдумывал какую бы сумму назвать, чтобы и в накладе не остаться, гоняя Дьюлу аж до поместья графа и обратно, и учителя, явно не из богачей, не ободрать как липку, к карете подошла молодая женщина в темно-зеленом дорожном платье и такого же цвета шляпке на уложенных в затейливый узел русых волосах.
Глава 1. Проснулся – запиши: сон – зеркало души
Я приучил себя не сожалеть о многом,
Но все, что потерял и отдал, не забыл.
И только знал бы кто, как трудно быть не-богом,
Особенно когда ты помнишь, как им был…
Й.
Иштвану снилась строфа. Четкая и ритмичная, она звучала выразительно и при этом исключительно сдержанно. Без примеси излишеств. Чисто и энергично. Как зигзаг молнии на грозовом небе. Как отточенный росчерк клинка в смертоносном выпаде.
Но разбуженный деликатным постукиванием мадам Эпине в дверь его комнаты, извещающим, что завтрак ждет, он не смог вспомнить ни слова. Как будто фраза произнесена была на незнакомом языке, и от нее осталось только легкое эхо, призрачное отражение безупречного сочетания энергии, ритма и размера.
Это сочетание тревожило и не отпускало, заставляя вновь и вновь пытаться мысленно воспроизвести его, напряженно вслушиваясь в далекие отголоски в надежде уловить хоть какую-то зацепку, что могла бы позволить достроить остальное.
Иштван настолько увлекся попытками догнать ускользающую фразу, что оказался совершенно не способен оценить ни свежайшие рогалики, поданные мадам Эпине к завтраку, ни не менее свежие новости из жизни обитателей их небольшого городка, которыми мадам воодушевленно делилась, разливая по чашкам кофе:
- Тут, говорят, Катаржина на мужа как закричит: «Да чтоб у тебя, обманщика, язык твой лживый отсох!» – пересказывала она городские сплетни полковнику Мартону.
- Ну, надо же! - изумлялся полковник, намазывая половинку рогалика маслом. - А муж что?
- А муж и ответить ничего не смог, – таинственным шепотом поведала мадам Эпине, а традиционно восседавшая на соседнем с ней стуле болонка Зефирка возмущенно тявкнула.
Отношение мадам к описываемому инциденту красноречиво выражали приподнятые аккуратно подщипанные брови. От вынесения же словесных оценок пожилая дама воздержалась и повернулась к Иштвану, который, сам того не замечая, в задумчивости принялся выстукивать завороживший его ритм кончиком десертного ножа по золоченому краю чашки ее любимого кофейного сервиза.
- Иштван, милый, - воскликнула мадам. – Уже пора выходить, чтобы не опоздать в гимназию! Что там у вас сегодня по расписанию?
Иштван медленно перевел задумчивый взгляд со своего ножа на мадам Эпине.
- Итоговый диктант, - не сразу вспомнил он. – А еще зачет по грамматике и Ложа трубадуров. Надо идти, - и, отставив недопитую чашку, поднялся: - Спасибо, мадам Эпине. Хорошего дня, полковник. Пока, Кефирка!
- Зе-фир-ка, ее зовут Зе-фир-ка, - привычно пропела мадам под тявкание своей любимицы.
Благодаря заботам ответственной мадам Эпине, выставившей его из дому с изрядным запасом времени, Иштван мог не спешить. Точнее, сегодня он, даже выйдя позже, едва ли стал бы двигаться торопливее. Все еще погруженный в выстраивание вариантов, укладывающихся в приснившуюся идеальную строфу, он шел по бульвару, не видя распускающейся всюду сирени, не обращая внимания на редких прохожих, не замечая, что мешает проехать карете единственного в провинциальном городке Бьоре наемного извозчика Бороша.
Поскольку спешить в столь ранний час в сонном городе Борошу было совершенно некуда, тот не стал привлекать внимание зазевавшегося пешехода, бредущего по середине мостовой, не отрывая от этой самой мостовой невидящего взора. А борошева кобыла Дьюла тем более не рвалась обгонять кого бы то ни было и плелась следом за Иштваном, тоже не подымая головы.
Так чинно и неспешно они проследовали до конца бульвара, где на перекрестке с Липовой аллеей Иштван свернул направо к гимназии, а Дьюла повезла задремавшего Бороша привычным маршрутом налево к почтовой станции.
На аллее было оживленнее. Учебный год в Бьорской мужской гимназии вступал в самую жаркую стадию – от годовых экзаменов отделяла лишь зачетная неделя. Учащиеся всех возрастов в одинаковых серых мундирах и с фуражками, по причине теплой погоды преимущественно зажатыми под мышками, стекались со всех сторон к массивному трехэтажному зданию с широким каменным крыльцом. Некоторые окликали Иштвана, здороваясь, и он, кивая в ответ на приветствия, в последний раз попытался уложить подобранные слова в загадочный размер. И с остро кольнувшей досадой вынужден был признать, что идеально не получилось. Обругав себя «плеоназматиком» [1]
Закрыть
, он взбежал по ступенькам.Плеоназм – неоправданное многословие, употребление слов, излишних для выражения мысли
У дверей кабинета толпились гимназисты третьего класса, сбившись в тесный кружок и сдвинув стриженые макушки, они внимали бойко вещающему что-то веснушчатому Якобу. Иштван подошел незаметно и успел услышать:
- …А тетка как заорет: «Козел ты драный, чтоб у тебя, изменщика, все отсохло!»
Якоб закатил глаза, выдерживая хорошую актерскую паузу, публика тут же заторопила:
- Ну, и?
- А дальше?
- И что? – подключился к нетерпеливой публике Иштван.
Якоб вздрогнул и, вскинув голову, уставился на него растерянно.
- И… и все отсохло, - с запинкой пробормотал он. – Здравствуйте, учитель Иштван!
Диктант третьего класса Иштван проверил во время пустой пары. Здесь все обошлось без неожиданностей – несколько пропущенных запятых вставил собственной ручкой, пару лишних этой же ручкой зачеркнул. Сюрприз ждал его на зачете в пятом.
- Учитель Иштван, - сразу же вскинул руку один из несомненных кандидатов на многократную пересдачу, - а помните, вы говорили, что сочинившему стих поставите зачет сразу?
Был соблазн ответить «Не помню», но любопытство победило.
- А вы сочинили? – недоверчиво уточнил Иштван.
- Ага! – подтвердил нежданно раскрывшийся талант и гордо возложил на учительский стол свое творение на косо вырванном тетрадном листке.
Ни кто ни скажит мне что с мною завтра станит
Ни кто ни даст гарантий мне нев чем
Но серце маладое ни устанит
Боротся с мраком рифмой и мичём!
Вот так перипетия! У Иштвана привычно заныла челюсть.
- Рифма воистину непобедима, - пробормотал он и с недобрым предчувствием обвел взглядом притихший класс. – Кто еще хочет зачет за стихи?
Еще два вкривь и вкось исписанных тетрадных листка легли на его стол. Иштван мельком заметил на верхнем «Ни кто ни остоновит мне призванья паэтом быть в восторженом стихе!» и поскорее перевернул его чистой стороной кверху. Зубы уже разнылись не на шутку.
Кандидаты в авторы скромно переминались поодаль в ожидании приговора. Жалея о самим для себя введенном моратории на насилие, Иштван процедил:
- Если до конца занятия исправите в этих опусах все ошибки, так и быть, зачет получите.
Разочарованная компания спорить не осмелилась, разобрала листки и разбрелась по местам. Шанса исправить все самостоятельно у них, разумеется, не было, поэтому они и напрягаться не стали. Отправляя в конце занятия несостоявшихся стихотворцев на пересдачу, Иштван злорадно велел им дополнительно ознакомиться со значением термина «плагиат» и пообещал в следующий раз проверить усвоенное. На заседание Ложи трубадуров приглашать их он не стал.
Глава 2. Ложа трубадуров
Пускай цитата и избита,
Напомнить было бы с руки:
Как короля играет свита,
Учителя – ученики!
Й.
Трубадуры были исключительно добровольной творческой инициативой Иштвана, поэтому собрания ложи проводились не в казенных стенах гимназии, а в симпатичной кондитерской на углу Липовой и бульвара. Добросердечный хозяин этого заслуженно популярного среди гимназистов заведения охотно согласился размещать их маленький поэтический тайный орден и в оговоренные дни всегда придерживал для них свободный столик в нише за одежными вешалками, создающей подобие отдельного кабинета.
Сегодня за этим столиком восседал, ожидая начала, только веснушчатый третьеклассник Якоб. Окруженный тремя полными креманками мороженого, он выскребывал донышко четвертой и радостно приветствовал пробравшегося сквозь вешалки Иштвана:
- Учитель Иштван! Я вам крем-брюле заказал!
- В качестве моей доли прибыли от аферы с пятиклассниками? – саркастически поинтересовался Иштван, опускаясь в плетеное кресло. – Дорого с них взял?
- По форину за стих, - отчитался пройдоха. – Выгодное дельце получилось – пять монет за пять минут!
- Смотри, как бы оплату назад не потребовали, - предостерег Иштван. – Я им твои вирши не зачел. Говоришь, пятеро оплатили? Рискнули предъявить только трое.
Якоб равнодушно пожал плечами.
- А я всех предупредил, что вы можете узнать мой стиль.
- Да уж как его не узнаешь? – вздохнул Иштван и с сожалением покосился на крем-брюле, зубы все еще поднывали. – Да и ошибок у тебя обычно больше, чем слов, и все феерические. Удовлетворительно за сегодняшний диктант я натянул, поскольку самому стыдно. Но придется работать лето. И книг тебе надо читать побольше, поэт ты мой в восторженном стихе.
- Книги скууучно, - поделилось юное дарование. – Я театр люблю! Жаль, в нашем все одно и то же показывают… А вот Анелька скоро свою пьесу напишет. Я для нее эту, как ее?.. Интырмидию сочинил!
- Интермедию, - машинально поправил Иштван.
- Да какая разница, - с горечью махнул ложечкой для мороженого поэт по призванию. – Я написал, а Анелька опять на собрание не пришла. Почему она уже который раз не приходит?
- Еще не знаю, но обязательно выясню, - пообещал Иштван.
- И интромудию передайте! – оживился любитель театра и вытащил из кармана косо оторванный тетрадный лист. – Только сначала исправьте там, что не так.
- Интерлюдию, - поправил Иштван и взмолился, поспешно придвигая к себе креманку с растаявшим мороженым. – Погоди! Дай хоть крем-брюле попробую.
Он торопливо запихал в рот пару ложек, тщетно надеясь на замораживающий эффект, и обреченно взяв лист, прочитал:
С зладеев посрываны маски
Их замыслы сорванны проч
И всем скажу я: Бес апаски
Типерь гуляйте вы всю ноч!
Оставив Якоба проедать гонорар в кондитерской, Иштван вышел на улицу и направился по Липовой аллее в противоположную от гимназии сторону.
- Учитель Иштван, хорошего дня!
Высокий юноша догнал его и зашагал рядом, размахивая удерживаемыми в правой руке фуражкой и портфелем. Кисть левой он сунул в карман мундира, что в области видимости гимназии однозначно считалось нарушением устава, причем демонстративным.
- Марцель, - одобрительно хмыкнув, поприветствовал его Иштван. – Мы с Якобом не дождались тебя в кондитерской.
- Простите, учитель, - юноша покаянно склонил блондинистую голову с довольно длинными, тоже не по гимназическому уставу, волосами: выпускникам дозволялись некоторые вольности, но не в подобной степени. – Не успел. Зачетная неделя, вы же понимаете.
Иштван кивнул:
- Понимаю, что до тех пор, пока Якоб не закончит гимназию, ему, похоже, предстоит быть единственным трубадуром ложи.
- Вам и с ним одним забот хватит, - улыбнулся Марцель. – Якоб поразительно плодотворен! Но, признаться, у меня от его творений мурашки по коже, и будто волосы вибрировать начинают, - и попытался оправдаться, заметив хмурый взгляд Иштвана: - Извините, что бросаю вас сейчас. Надо будет после экзаменов устроить прощальное заседание трубадуров. Перед тем как мы с Аннель уедем поступать в академию.
- Все таки Королевская магическая? – уточнил Иштван мрачно. – Другие варианты так и не стал рассматривать?
- Думаете, не пройду? – встревожился Марцель. – Не хватит потенциала? На последнем общем тестировании я получил проходной процент, но это было два года назад.
- Думаю, пройдешь, - вздохнул Иштван. – Проблема не в этом. Пойми, сейчас, до инициации потенциала, у тебя есть выбор. Ты еще можешь стать кем угодно. Кем только захочешь и сможешь: ученым, писателем, поэтом, музыкантом, артистом, путешественником, трубадуром – у тебя есть талант! Да хоть учителем в конце концов… Но по своей воле. Пока перед тобой весь мир и свобода. А после инициации выбора не остается. Совсем. Все, клетка захлопнулась! Отныне ты только маг специализации, которую даже не сам выбрал. Ее определил спектр потенциала. Тебя препарируют, оценят и поставят перед фактом - быть тебе лекарем или боевиком, портальщиком или артефактором. И отказаться уже нельзя. Инициированным потенциалом невозможно пренебречь. Его не забудешь и не отложишь до лучших времен. Он требует реализации, он подчиняет себе… - Иштван осекся, осознав вдруг, что ослабил самоконтроль и непозволительно эмоционален, и неловко завершил свой неожиданный монолог: - В общем, Марцель, пожалуйста, обдумай все еще раз, не спеши с решением.
Юноша хоть и казался удивленным горячностью обычно сдержанного учителя, но лишь упрямо покачал головой:
- Мне нечего обдумывать. Решение принято – я еду в столицу поступать в магическую академию. Вместе с Аннель, - и глянул, прищурив серые, как его гимназический мундир, глаза. – Кстати, если вы сейчас к ней идете, то в городском доме не застанете. Граф со всем семейством отбыл в загородное поместье еще на прошлой неделе. Так мне их дворник сказал.
- Что ж, - буркнул Иштван раздраженно, - это очень серьезный довод, чтобы прогуляться до поместья Шекаев. Ты со мной?
- Меня туда не приглашали, - чопорно заметил иногда проявляющий слишком хорошее воспитание Марцель.
- Меня тоже, - процедил Иштван. – Но я не вампир, чтобы в приглашении нуждаться. До конца мая я все еще репетитор Аннели по словесности с оплатой пять форинов в час, - тут некстати вспомнилась якобова пятерка за пять минут и еще более подогрела решимость. – То есть крайне требовательный и ответственный педагог. И по расписанию у нас сегодня должно было быть занятие сразу после заседания ложи. Так что я просто обязан навестить свою ученицу и поинтересоваться, какого демона она прогуливает учебные часы в загородном поместье.
- Тогда еще передайте, пожалуйста, Аннели, - Марцель сунул фуражку под мышку, расстегнул портфель и достал конверт. – Я не заклеивал, - добавил он, с легкой усмешкой. – Можете прочитать. Если хотите.
Иштван, разумеется, хотел. Но не при авторе послания. Поэтому он просто молча убрал конверт во внутренний карман сюртука и оглянулся в поисках извозчика.
Они как раз дошли до почтовой станции, где извозчик Борош и его верная Дьюла привычно дремали, не надеясь дождаться маловероятных пассажиров с только что прибывшего транзитного дилижанса из столицы до Кревена.
Иштван, подойдя, бесцеремонно разбудил обоих – Дьюлу похлопал по склоненной шее, извозчика подергал за рукав:
- Здравствуйте, Борош!
- А, господин учитель, - зевнул Борош. – Вроде видались уже с вами сегодня. Выезжаем это мы с Дьюлой утром на бульвар, глядим, учитель посредь мостовой идет, еле ноги переставляет…
- Учитель на бульваре утром - это к дальней дороге, - предсказал Иштван. – Сколько возьмете, чтобы отвезти меня в поместье графа Шекая?
Пока Борош обдумывал какую бы сумму назвать, чтобы и в накладе не остаться, гоняя Дьюлу аж до поместья графа и обратно, и учителя, явно не из богачей, не ободрать как липку, к карете подошла молодая женщина в темно-зеленом дорожном платье и такого же цвета шляпке на уложенных в затейливый узел русых волосах.
