Глава: "Сделка"
- О, разумеется, оно там есть. Другой вопрос, покажется ли оно вам, - Степан Аркадьевич поскрипел кухонной дверью, постучал по тонкой щитовой стене. - Дом, конечно, довольно хлипкий. Ну, а что вы хотите, раньше строили из чего придется.
- Но мы хотели что-то старинное, аристократическое. Пусть, конечно, и не замок, но особнячок хотя бы, - несколько разочаровано протянула девушка.
Она была какой-то аморфной и тусклой. Худая, с длинными каштановыми волосами и десятком пластмассовых браслетов на обеих руках. В то время как её парень, низенький коренастый здоровяк, выглядел на редкость приветливо и жизнерадостно.
- В риелторских конторах такие объекты есть, - сказал Степан Аркадьевич, обращаясь к парню. - Я узнавал. Но там дорого, очень дорого. Особенно много предлагают городские квартиры. Кого в них только нет: утопленные младенцы, растерзанные девушки, старики с проломленным черепом, отравленные мужья, и жены с перерезанным горлом. Есть даже довольно раритетные экземпляры дворянского происхождения. Но, молодые люди, дачный вариант гораздо эффектнее и дешевле квартирного. С точки зрения подхода "цена-качество", дачи, несомненно, лучшее, что можно себе вообразить. Вы только оглядитесь: старый обветшалый домишко, унылый заросший участок, а вокруг лес и полоумные соседи... Более подходящую атмосферу для дома с привидением сложно себе представить.
- Да нет, всё нормально, - сказал парень, выходя в холл и принюхиваясь. - Воняет тоже атмосферно. Всё зависит от того, будет ли оно к нам являться. Я не хочу заплатить кучу денег за обычные прогнившие доски и нафталиновый хлам.
- Это можно было бы проверить, мы бы могли заключить с вами договор на несколько дней. Вы бы пожили, посмотрели, но дело в том, что я вынужден спешно продать этот дом. Завтра меня уже не будет в городе. Поэтому для вас - это прекрасный доступный вариант.
- Как оно хоть выглядит? - капризно спросила девушка, заглядывая поочередно в полумрак малюсеньких комнат.
- Это женщина. Пожилая и вредная. Она долго умирала прямо в этом же доме. Упала с лестницы и не могла никого позвать на помощь. Мобильников-то раньше не было. Впрочем, даже сейчас здесь со связью проблема.
Парень с интересом уставился на крутую деревянную лесенку, ведущую на второй этаж.
- Однако весь смак истории в том, - воодушевленно продолжил Степан Аркадьевич, - что у бабки этой трое детей и пятеро внуков было, но никто за целых две недели так и не удосужился выбраться к ней, проведать. Старушенция доползла до кухни, и какое-то время кормилась тем, до чего могла дотянуться в холодильнике. Но потом, из-за открытого перелома у неё началась гангрена. Короче, смерть её была долгой, мучительной и одинокой. Берите, берите, не прогадаете. Очень выгодное предложение.
- Заманчиво звучит, - согласился парень. - Старушка как-то поприятнее, чем расчлененка. Правда, малыш?
- Мучительная смерть, верный признак, того что приведение должно быть, - охотно отозвалась девушка. - Именно при таких обстоятельствах возникает ментально-энергетический коллапс и исходящий дух никак не может покинуть пространство своего ареола.
- Мучилась, мучилась, не сомневайтесь, - заверил девушку Степан Аркадьевич. - Она даже руки все себе искусала, превозмогая боль.
- Откуда вы знаете такие подробности? - удивился парень.
- Ну, как не знать, - Степан Аркадьевич немного смутился, но быстро взял себя в руки. - То ж моя родная бабуся была. Вредная старушенция, тиранша. Нас с братом обычно на лето к ней отправляли. Вот она и измывалась над нами, как хотела. Диктанты заставляла писать, смородину собирать и колорадских жуков ловить на картошке. Вот только и закончились наши страдания, когда она тут с лестницы навернулась. Видать за банками своими для варенья полезла, потому что весь пол в осколках был.
- Ясно, - сказал парень деловито, - и всё же хотелось бы каких-то гарантий. Вы же понимаете, что предлагаете нам кота в мешке.
- Увы, гарантии дать не могу, - Степан Аркадьевич развел руками. - Есть свидетели из местных, которые её неоднократно в окне и на крыльце видели, но сейчас уже осень, и дачники почти все разъехались. Сам я видел её всего два раза. Один раз, приехал дом проверить да и заночевал. Просыпаюсь в ночи - стоит. Вся белая такая и прозрачная, как из марли сделанная. Стоит, а в руках Розенталя держит. Просклоняй, говорит, мне слово "мразь" по падежам. В другой раз, этим летом. Мы с братом за прабабкиным раритетным комодом приехали. Пытаемся отодвинуть его от стены, а он ни в какую. Стоит намертво, точно его гвоздями к полу приколотили. Маялись, маялись, потом решили ящики из него вытащить, чтоб полегче было. И вот выдвигаем нижний-то ящик, а там она. Клубочком свернулась, лежит, исподлобья зырит. Брат от испуга, как из дома выскочит, как припустит к машине. Пообещал больше сюда не возвращаться. Так мы комод этот здесь и оставили. Кстати, довольно дорогая вещь, но я за неё наценки не делаю. Хотите посмотреть?
- Да, нет. Дом и так замечательный, - сказала девушка, - жуткий. Одни дохлые мухи чего стоят.
Парень посмотрел под ноги:
- А я сразу и не понял, чего так хрустит. Ну, хорошо. Мы его берем.
- Вот и чудесно, - Степан Аркадьевич тут же выудил из чемоданчика документы. - Давайте уладим формальности.
Когда же все бумаги были подписаны, и Степан Аркадьевич обзавелся кругленькой суммой, парочка как-то замешкалась. Они многозначительно переглядывались, точно собирались сказать ещё что-то.
- А подвал здесь есть? - наконец спросила девушка.
- Ах, да, - спохватился Степан Аркадьевич, - про него я что-то и забыл. Отличный бетонный подвал. Бабуся его тайком построила. Раньше же нельзя было. Строительные нормы запрещали.
- Так давайте глянем, - обрадовался парень.
Подвал оказался низеньким и глухим, со стойками деревянных полок вдоль стен.
- Вот и гарантии нашлись! - девушку точно подменили. - А я уж было расстроилась, что всё хуже обернется.
Парень быстро осмотрелся и поспешно вышел:
- Тут на двери отличный чугунный засов. Лучше не придумаешь. Иди ко мне, малыш.
Девушка опрометью выскочила из подвала, а Степан Аркадьевич едва только успел податься за ними, как металлическая дверь с грохотом захлопнулась у него прямо перед носом. Тяжелый запор мерзко заскрипел, и Степана Аркадьевича окутала беспроглядная темнота.
- Молодые люди! - закричал он. - Что вы делаете? Зачем?
- Не взыщите строго, - послышался приглушенный голос парня. - Нам нужны гарантии, а из вас наверняка выйдет отличный гаденький призрак.
Степан Аркадьевич исступленно забарабанил в дверь. Шаги вскоре стихли, и из холодной черной пустоты деревянных полок потянулись к нему белые изуродованные руки его же собственной фантазии.
Глава: Уходящие тени
Я узнал, как ловить уходящие тени,
Уходящие тени потускневшего дня,
И все выше я шел, и дрожали ступени,
И дрожали ступени под ногой у меня.
(Бальмонт)
У тебя есть три сестры. Две родные и одна сводная. Всем троим за сорок, они очень похожи на вашего отца. Блондинистые, круглоглазые и чахлые, точно всё детство таились в катакомбах, а теперь их вынудили выйти на солнечный свет. Тонкими костлявыми пальцами и сколиозными спинами мои сёстры напоминают химер Нотр Дама. Между собой они очень дружны ещё с самого детства, когда отец привел в дом пятилетнюю Ингу. Мае и Софии тогда было два и три года соответственно. Твоя мать, очень добрая и душевная женщина, на удивление легко приняла в дом девочку, рожденную на стороне и брошенную отцу ветреной литовской танцовщицей, как кость собаке.
Инга, Мая и София всегда были очень добрыми и хозяйственными, помогали матери по дому и не гнушались никакой работы. Они до сих пор живут вместе и очень привязаны друг к другу.
Сестры росли и воспитывались в одинаковой безликой чопорности и готовности покорно принимать любые превратности судьбы. Довольствуясь обществом друг друга, они даже не удосужились завести себе хоть каких-то подруг.
Ты родился тоскливым холодным апрельским утром, прямо в вашем большом и дружном деревенском доме. Мать сразу решила, что в больницу не поедет, потому что добираться туда слишком долго, тяжело, да и не на чем. Папин маленький запорожец никак не мог преодолеть весеннюю закись дорог. Она лишь смогла договориться с одной пожилой женщиной из соседней деревни, прежде работавшей акушеркой. Но когда в ночи отец примчался за ней, оказалось, что накануне её разбил радикулит и она не в состоянии подняться с кровати.
Поэтому рожать пришлось дома. И хотя самой старшей - Инге на тот момент было всего лишь пятнадцать, девочки приняли роды у матери ничуть не хуже любой сельской медички. Тихо, слаженно, без лишней суеты, точно всю жизнь этим только и занимались. Льняные простыни, эмалированные тазики, портновские ножницы - всё по старинке. Ты родился быстро и легко, толстый, красный и орущий. С первого же дня не похожий на отцовскую породу, весь в мать. Имя тебе выбрала Мая. "- Герман, - сказала она, - означает - родной брат". Мать заикнулась было про святки, но неверующий отец с энтузиазмом поддержал имя космонавта.
Твой отец не пил и работал плотником. Очень хорошим плотником, правда, иногда он мог уехать на месяц, а то и на два, когда строили дом в другом районе. Мать же занималась хозяйством, живностью и огородом. Не сплетничала и вообще чуралась местных тёток. Наше семейство в деревне всегда считалось странным. Особенно сестры - нелюдимые молчальницы.
После твоего рождения, обнаружив тягу к медицине, они одна за другой поступили в городское медучилище. Тогда в народе осуждать их стали как-то тише и мягче. Отныне им прощалось отсутствие макияжа, улыбок и даже парней.
Теперь они все трое работают медсестрами в соседнем поселке. Инга в родильном отделении, Мая в терапии, а София в морге. У них нет ни детей, ни мужей. На всём белом свете у них только ты и есть. Отец с матерью оставили вас в один год, незадолго до твоего девятилетия. Той зимой отец уехал на строительство с новой бригадой, да так больше и не вернулся. А мама, спустя месяц, опрокинула на себя ведро кипятка и скончалась на кухонном полу до того, как сёстры вернулись домой. Хорошо в этом странном совпадении только одно: мать так и не узнала об исчезновении отца, а тот - о её трагической и нелепой гибели.
Тогда мне пришлось приехать и забрать тебя из этого дома. Девочки были ещё слишком юны, чтобы взвалить на себя заботу о мальчишке. Несколько раз, тётя Шура, которая вскоре после того события увезла меня к себе в Псков, пыталась выяснить что я помню о том дне, где был и что делал. Но совершенно точно и не кривя душой, я могу сказать, что вообще ничего не могу вспомнить не только об этом, но о прежнем себе в целом.
Сестры редко писали письма, да ты и никогда и не интересовался. Они присылали фотографии, но я, глядя на их мраморные, белолобые лица, никак не мог поверить в наше родство. Мои смутные воспоминания о них полны неясной тревожности и холодного трепета. Тягостная стойкая безэмоциональность делала их какими-то неживыми и безумно далекими. Должно быть я был слишком мал, чтобы запечатлеть детали, случаи, слова, но каждый раз, заслышав в звенящей морозной тишине монотонный гул самолета или очутившись в лабиринте незнакомых улиц чужого города, я ловил себя на мысли, что силюсь вспомнить их.
Ты рос общительным, красивым и успешным. Я гордилась тобой так, как если бы ты был моим ребенком. Однако о родителях никогда не спрашивал, а я разговоры не заводила. Знай, у меня нет причин упрекнуть тебя в чем-либо. Я старалась вырастить хорошего человека и мне кажется, у меня получилось. Есть только одна вещь, которая никак не дает мне покоя. Думаю, тебе нужно было ездить к девочкам, хотя бы изредка. Но я по каким-то глупым, эгоистичным причинам при жизни никак не решилась на это. Теперь же пообещай выполнить мою последнюю просьбу! Просто пообещай не терять связи с ними, а ещё лучше, сам поезжай туда. Ведь, как бы там ни было, они - часть тебя и твоей истории. Увы, я поняла это только сейчас.
Тётя Шура умерла в марте, а с визитом к сестрам я дотянул аж до осени.
Поезд, электричка, извилистая лесная километровая дорога. Мая предлагала встретить меня на станции, но я отказался, пытался почувствовать хоть что-нибудь пока шел. Глубоко вдыхал воздух - авось растревожит. Но нет, родные места не откликались. Они не были рады мне. Лес полнился таинственными звуками: скрипел, шуршал, свистел и каркал. Тяжелые осенние тучи, едва удерживаемые верхушками деревьев, грозили вот-вот обрушиться на землю холодным ливнем. Поэтому, когда из-за очередного поворота вдруг выскочил велосипедист, я отпрянул слишком нервно и резко, оступился, и чуть было не упал. Мальчишка засмеялся, помахал мне рукой и, не останавливаясь, умчался прочь. Тогда я понял, что не хочу идти дальше, что слишком напряжен и одновременно подавлен. Моё внутреннее я, моё подсознание, сопротивлялось голосу разума изо всех сил, и чем ближе подходил к деревне, тем яростнее становился этот отпор.
Одна из сестер, которая из них я сразу и не понял, ждала меня возле околицы. Тонкая, изможденная, в красном демисезонном пальто нараспашку. Внешне, значительно старше сорока.
- Привет, - сказала она так, будто я всего лишь вернулся из магазина. Словно с момента нашей последней встречи прошло около часа, а не двадцать один год. - Ты успел к ужину.
- Привет, - отозвался я, немного стесняясь. - Рад тебя видеть.
- Ну, да, - она шла рядом, но даже не смотрела, не разглядывала меня. - Мы знали, что рано или поздно ты приедешь.
- Всего на один день. Я вас не стесню?
- У нас есть спальные места. Впрочем, кажется, тебе Инга по телефону это уже говорила. Один день, один месяц, один год... Не вижу разницы. Хочешь - живи. Раз уж приехал.
- Спасибо не нужно, - её отстраненность разозлила меня. - Это визит вежливости, дань тёте Шуре. Я её любил.
- Хорошо. Мы ей тоже многим обязаны, - прозвучало слишком буднично и формально. Так, что я не выдержал:
- Послушай, я вообще вас не помню и не знаю. Только письма и слова тётки, только фамилия.
- Согласна. У нас ничего общего. За исключением родителей.
Мы подошли к дому, и тут в первый раз за всё время меня пронзило неожиданное узнавание. Три ровненьких окошка в ряд, веселые резные наличники, любопытное око мансарды и беснующаяся стрелка флюгера на крыше, казалось, были рады мне гораздо больше, нежели две печальные женщины на крыльце. Одну высокую и очень худую я опознал - это была Инга. Другая, точная копия той, что шла рядом, только волосы убраны наверх тугим пучком.
- Здравствуй, Герман, - поздоровалась Инга. - Проходи.
- Я София, - сказала женщина с пучком. Она даже не улыбнулась.
Если бы не Мая, преграждающая путь к калитке, я бы, наверное, развернулся и ушел. Складывалось ощущение, что я самый последний человек, которого они когда-либо хотели видеть.
В доме было чисто, уютно и пахло борщом. Меня проводили на кухню, усадили и оставили одного перед пустыми тарелками.
