Заменив цветы, я коленями опустилась на еще немного сырую после ночного дождя землю. Даты рождения и смерти нелепо смотрелись на белом граните. Он будто дышал, а цифры насильно заталкивали его обратно в темную пучину.
– Здравствуй, моя хорошая, – пальцами дотронулась до белого камня, слегка провела по шершавым выступам, – до сих пор не могу поверить, что тебя нет с нами, и время вспять не повернуть, а если повернуть, смогли бы мы что-то исправить? Знаешь, врачи твердят, что произойти это может с абсолютно любой парой. А я поверить не могу – почему мы? Почему именно ты? Я, когда узнала, что жду тебя, даже в мыслях боялась жуткого слова "аборт". Это противоестественно и не для меня. Ты наша! Но порой я понимаю, как эгоистично мыслю. И, возможно, аборт не позволил бы тебе страдать те несчастные минуты, которые тебе подарили. Я пытаюсь представить, какой бы ты сейчас была, какого цвета твои глаза и как часто улыбаешься. Ты мне снишься, но нередко твой образ размыт, и я сама раз за разом складываю картинки. Додумываю. В итоге ты оказываешься полной копией своего папы, – меня душили слезы и голос становился приглушенным. – В прошлый раз я тебе рассказывала, что учудила Катя, как она решила челку подравнять, – я негромко засмеялась, снова вспоминая, как, пыхтя, она стояла возле зеркала, держала застывшую руку с ножницами и с ужасом взирала на неровные волоски, торчавшие в разные стороны, уже не напоминавшие ту пышную челку, – представляешь до сих пор отрастает. Такой проказницей растет, – остановилась, перевела дыхание, потому что говорить становилось труднее, да и начинала ощущать резкие удары сердца. Безостановочно стирала льющиеся слезы, – думаю вы бы поладили. Она очень смышленая девочка, уже по слогам читает. А пару недель назад ей исполнилось шесть лет. Мы с твоим папой думали, что же такое подарить, а потом поехали все вместе в Диснейленд. Катя пищала от восторга.
Я привстала, обошла вокруг белого камня. Как мне хотелось, чтобы он ожил, произнес хоть одно малюсенькое слово в ответ.
Небольшой ветерок трепал цветы, и я не с первого раза смогла зажечь свечу, пламя колыхалось в такт ветру.
Пересела на скамейку, смотря, как лучи солнца красиво поблескивали на камне, плавно падая на траву вокруг оградки.
– Моя хорошая, я снова беременна, – и против воли улыбнулась сквозь слезы. Не могла иначе. Тоска и радость одновременно дробили, хоть порядком и точило изнутри.
Перед глазами – красные полоски тестa, которые сильно выделялись на белом фоне раковины, и я опять мысленно смотрела на них, гипнотизировала.
Дотронулась до живота, погладила его. Я помнила, не смогла забыть то ощущения вакуума, когда вместо радости испытала сумасшедшую боль. Мне даже на минуту не позволили подержать дочь, неонатолог мгновенно перехватил еле живое тело моей малышки и подключил к аппарату искусственного дыхания.
– Я не знаю, что делать, мой ангел. Хочется смеяться, но не могу. Страшно совершить непоправимое, – робко посмотрела на руки, лежащие на животе.
Раздалась телефонная трель. Я сбросила знакомую мелодию и несмело встала. Снова поправила цветы и погладила холодный, белый камень. Беззвучно взирала на него, впитывая каждое колебания ветра и игру солнца. Меня колотило и трясло. Мучительный, невыносимый выбор когтистыми лапами сжимал сердце.
– Пока, доченька, – заставила сделать себя пару шагов назад и, не оглядываясь, направилась к воротам кладбища.
Кровь стучала в висках, когда снова зазвонил телефон. Рука дернулась, но перезванивать Роме не имело смысла. Он увидел меня, и пошел навстречу. Я на секунду застыла, а потом аккуратно ладонями начала стирать остатки слез.
– Хорошо, когда лучшая подруга жены работает рядом. Сразу узнаешь о каких -то мифических делах, – вроде бы спокойно произнес он. И даже улыбка коснулась губ, только глаза смотрели настороженно.
Мы стояли в нескольких шагах друг от друга, я прятала руки в карманах пальто, а Рома сжимал сотовый.
– Привет, – наконец-то выдавила я.
– Могла бы предупредить, что поедешь... – последнее слово Рома будто намеренно опустил и посмотрел в сторону, куда вела тропа, – я бы тоже...
– Я не собиралась...Прости... – замолкла, – прости... – еще раз повторила и потянулась рукой к его щеке.
Рома подхватил руку, переплетая с его горячими пальцами. Другой – сжал переносицу.
– Ты почему плакала? – нахмурился он. Притянул к себе за плечи, вглядываясь в лицо.
Я замерла в его руках. Не хотела говорить, вот так с обрыва огорошивать, да и не место для серьезных разговоров, только знала, что тянуть нельзя. Можно дотянуть, а потом труднее и труднее будет...
– Я хотела поговорить с тобой...
Рома наклонился и поцеловал, прижимая рукой за затылок.
– Слушаю, – с легкой улыбкой в голосе, сказал он и сильнее запахнул на мне пальто, застегнув на пару верхних пуговиц.
– Я беременна, Ром, – выдохнула в голос.
И земля не покачнулась, и ничего вокруг не остановилось. Мы оба дышали, как и прежде. Только так странно друг на друга смотрели.
Горьковатый страх сменился ужасом. На виске пульсировала вена, было видно, как менялся Ромин взгляд.
– Ты же понимаешь, что это значит? – мой вопрос пронесся эхом, вызывая нервную дрожь. Чувствовала, как проклятущие слезы рвались наружу, – мы не имеем право рисковать, – почти шепотом произнесла я, боясь сказать это в полный голос.
Рома сильно стиснул губы и сам того не осознавая сжал до хруста мою ладонь.
– Нет! – решительно, оглушающе сообщил он. Странный холод внутри живота поднимался. Я вздрогнула, когда услышала более спокойное: – Мы сейчас поедем к врачу и с ним поговорим, – Рома обнял меня за талию и положил руку на живот. Теплую, сильную, ласковую. Его касания и медленные поглаживания обрушились на меня снежной лавиной. И я скривилась, будто от удара пощечины.
– Ничего нового нам не скажут, – я втянула воздух, зажмурилась и сильно обвила его за шею. – Не даст он никаких гарантий. Понимаешь, любимый? – шептала я на ухо. – Врач скажет, что бессмысленно что-либо прогнозировать. И ребенок может родиться больным.
– Не здоровый ребенок не приговор и не конец света, – оторвав мои руки, крепко держа запястья, Рома впился колючим взглядом, укоряя меня.
А меня укорять и не надо, у самой неприятная дрожь прошла по спине. Я хлестала себя словами.
– Не приговор, – не спорила я, – а если все закончится иначе? Что тогда?
Рома резко втянул воздух, но с осторожностью повторил:
– Надо поехать проконсультироваться.
И потянул меня к выходу.
Его машина стояла недалеко от ворот. Он щелкнул брелоком, открыл с моей стороны переднюю дверь автомобиля.
Ничего больше не сказав, я села на сидение, уткнулась лицом в ладони. Невыносимая боль разрывала грудную клетку, и опустошенность драла легкие.
Опустившись на колени около меня, Рома притянул мою голову к своей груди, как бы защищая от отчаяния, словно стараясь забрать его себе. Только разве от этого нам станет легче?
– Мы справимся, слышишь? – надломлено, хрипло, отрывисто пробормотал он, сильнее сжимая мою голову руками, ногтями впиваясь в волосы. – Люблю тебя, – его голос прозвучал уже приглушенно, оттого что губами уткнулся в районе уха, покрывая кожу поцелуями.
Я кивала, невпопад отвечая на ласки, только крепко зубами вцепилась в его ключицу и глотала тихие, едкие слезы. Мы раскачивались вместе с Ромой, сидя на обочине, оба понимая, что каждое промедление – как проявление слабости. Мимолетная отсрочка только еще больше лишает нас кислорода, и грудь сжимает тисками. Словно кто-то связал по рукам и ногам и немилосердно всадил сразу десяток ножей и теперь поворачивает всеми одновременно, разрезая живую плоть.
Немного горячий песок жжет спину. Морской бриз дует с моря на разогретое дневными лучами солнца побережье, слегка касается лица. Губы растягиваются в легкой улыбке, когда прохладная вода моря дотрагивается до щиколоток. Приятная безмятежность. Тишина.
Чайки неслышно кружат над морем.
Чувствую кто-то по спине, еле-еле ее касаясь, проводит словно одуванчиком или другим каким-то нежным цветком. Щекотно. Немного поеживаюсь. Слышу детский смех, негромкий, но очень приятный. Я настолько спокойна, что дух захватывает. Слишком. Отчаянно. Спокойна. И надежда укутывает плечи.
Ну, вот. Снова легкое щекотание, и я улыбаюсь. Переворачиваюсь на спину, открываю глаза и пытаюсь привыкнуть к слепящему солнцу. Эта легкость и благодать заставляют глубже дышать.
Присаживаюсь на песок, поворачиваюсь к синей глади моря и зачерпываю немного воды, обмывая лицо. Соленые капли попадают на губы, и я провожу по ним языком.
Мне вдруг отчаянно хочется пить. И я оглядываюсь по сторонам.
Вода.
Возле меня стоит просто огромная чаша с водой.
Я беру ее в руки, но тяжести не чувствую. Делаю глоток. Прохладная жидкость течет по горлу, поступая в пищевод. Лучи солнца играют на поверхности, отражая золотистый свет.
Слышу крики чаек. И одна из них делает несколько кругов над морем, но замечая меня, летит и присаживается рядом, своим крылом лаская мое плечо.
Она будто моргает и улыбается. Я понимаю, что это мое воображение, но отделаться от ощущения счастья не могу. Чайка взмывает вверх, а потом опять опускается и на моей голове оказывается венок из желтых одуванчиков. Я прикасаюсь к венку, замечая, как становится приятно коже пальцев.
Эта гармония поднимает в душе невесомость.
– Давай, девочка, еще раз. Как можно сильнее! – слышу через пелену женский голос. – На счет три сильно выдыхаешь.
Я откидываюсь на песок. Местами он горячий и сухой, а местами влажный. И небо чистое.
Замечаю вблизи луг. Разноцветные цветы красивыми бликами переливаются на солнце, а над ними сиреневые бабочки порхают. Я переворачиваюсь на живот, чтобы лучше рассмотреть это великолепие. Как же я невнимательна! Вон там, в цветах, копошится девчушка. Белокурая головка выглядывает из-за полевых цветов. Девчушка поднимается, срывает цветы, собирая красивый букет. Красные, желтые, розовые... И вдруг оборачивается, и показывает их мне. Жизнерадостно, залихватски смеется.
А потом бежит ко мне со всех ног, даря чарующую улыбку. Песок под ногами рассыпается, красавица покатывается со смеху.
Белокурая малышка подносит цветы, заставляя сердце выпрыгивать из груди. Но я дышу расслаблено, медленно.
Волна ударяется о берег, и наши лица покрываются изумрудными брызгами. Мы хохочем.
Я вспоминаю про венок на голове и тоже решаю отблагодарить девчушку. Снимаю с себя подарок, подаренный чайкой, присаживаюсь. И белокурая головка ребенка сейчас украшена прелестным творением.
Она смотрит чистыми глазами, сияющими. Голубыми. Берет меня за руку и вдруг ласково произносит:
– Пошли знакомиться, мама.
Любимый нежно провел по шее, немного задевая и пропуская между пальцами непослушные, спутанные и мокрые волосы. Я неверяще смотрела, как на живот аккуратно положили маленький комочек.
Врач устало снял халат, вытер со лба пот и улыбнулся.
– Доктор, вы – чудо. Святой, – пересохшими губами шептала я.
– О, нет, на святого я не тяну. Но рад был оказаться в эпицентре чуда, – задорно усмехнулся он.
Господи, какая же я счастливая! Я хотела обнять весь мир, но пока жадно пила воду, смотрела в счастливое лицо мужа, и улыбалась как ненормальная.
Меня рвало на части, я так хотела этого ребенка. Ведь он наш! Как тяжело нам дался этот выбор. Казалось, мы и не жили, только молились всем возможным Богам, чтобы случилось невероятное.
– Врачи бессильны в таких случаях, мы лишь проводники, все решения принимает высшая инстанция, – ко мне подошла медсестра, аккуратно померила давление и быстро сделала пометки.
Господь, действительно, будто протянул нам руку.
Мы расписались сразу после возвращения из Германии. Торжественность, которую ранее запланировали, решили отменить, не хотели привлекать к себе излишнего внимания. Единственное, Рома настоял на венчании, а я ничего не имела против.
Беременность протекала хорошо, только в последние месяцы пришлось лечь на сохранение. И все же роды наступили немного раньше запланированного срока.
– Можно? – взволнованно дотронулась до крохотной ручки доченьки, боясь даже дышать на нее.
– Конечно, – подбодрила медсестра, – малышка полностью здорова. Можете даже покормить, когда проснется.
– Она такая красивая. Вся в тебя, Дарен, – мы одновременно с Ромой дотронулись до лысой головки, на макушке которой лишь слегка пробивались светлые волосики. Наши пальцы сплелись, и Рома наклонился, невесомо касаясь губами моих губ.
Неудержимо захотелось рассмеяться, настолько невероятным оказалось смотреть как тихо на груди посапывает наша доченька. И немедленно позвать родителей, Тамару Ильиничну, Катюшу, Таню, которые с ума сходили в коридоре.
– Спасибо тебе, родная, за дочь.
Не удержалась и так громко рассмеялась, откинувшись на подушки. А потом с шумом притянула Рому за шею, заметив, как удовлетворенно усмехнулся муж.
– Я так люблю тебя, Ром. Люблюююю....Ты самый лучший.
– Ром, еще долго? – умоляющим голосом снова переспросила я любимого. Теплые и сильные руки держали меня за талию и аккуратно вели в сторону, где уже отчетливо ощущался запах хвои.
– Не капризничай, родная. И не подглядывай, – он сильнее притянул меня к себе, а я глубже вдохнула хвойный запах, крепче зажмурившись.
– Осторожно, здесь две ступеньки, Дарен, – слышала, как звякнули ключи, которые Рома достал из кармана брюк, потом заскрипел металл в замочной скважине, и мы оказались в немного прохладном помещении. Любимый усадил меня на что-то мягкое. По-видимому, диван или кресло, – можешь открывать глаза, родная.
– Ничего себе, – удивленно смотрела по сторонам на залитую светом огромную комнату с большим окном на полстены. С улыбкой бросилась к лестнице. – Дом. Двухэтажный, – восторженно прокричала я. Провела рукой по деревянным перилам. – Все, как ты мечтал!
– Мы мечтали. Тебе же нравится?
– Очень, – я посмотрела на любимого, а потом перевела взгляд наверх.
Рома взял меня за руку.
– И это ты еще не видела комнаты на втором этаже и детскую. Пойдем, родная, покажу, – его губы коснулись моей шеи, обдав горячим дыханием, – зал и две комнаты внизу, еще пять на втором этаже, – рассказывал он и поочередно открывал то одну, то другую дверь, а я смотрела и впитывала в себя это великолепие, – Даш, верхний этаж не полностью доделан, но надеюсь к сентябрю мы переедем.
Этот дом, каждый Ромин взгляд и жест – столько нежности и надежды читалось в движениях. Говорят, что в одну реку дважды не войдешь. Мы не дважды и не трижды возвращались к исходнику, судьба проверяла на прочность наши отношения, чтобы полностью удостовериться, что именно здесь наше счастье.
Рома сказал, что переедем к сентябрю? Я люблю сентябрь. Это он подарил нам надежду и вручил билет в новую жизнь. Заставил пережить разлуку, но держал крепко за руку, чтобы потом почувствовать, как сходишь с ума от объятий любимого человека и детских голосов, кричащих наперегонки "мама".
– Здравствуй, моя хорошая, – пальцами дотронулась до белого камня, слегка провела по шершавым выступам, – до сих пор не могу поверить, что тебя нет с нами, и время вспять не повернуть, а если повернуть, смогли бы мы что-то исправить? Знаешь, врачи твердят, что произойти это может с абсолютно любой парой. А я поверить не могу – почему мы? Почему именно ты? Я, когда узнала, что жду тебя, даже в мыслях боялась жуткого слова "аборт". Это противоестественно и не для меня. Ты наша! Но порой я понимаю, как эгоистично мыслю. И, возможно, аборт не позволил бы тебе страдать те несчастные минуты, которые тебе подарили. Я пытаюсь представить, какой бы ты сейчас была, какого цвета твои глаза и как часто улыбаешься. Ты мне снишься, но нередко твой образ размыт, и я сама раз за разом складываю картинки. Додумываю. В итоге ты оказываешься полной копией своего папы, – меня душили слезы и голос становился приглушенным. – В прошлый раз я тебе рассказывала, что учудила Катя, как она решила челку подравнять, – я негромко засмеялась, снова вспоминая, как, пыхтя, она стояла возле зеркала, держала застывшую руку с ножницами и с ужасом взирала на неровные волоски, торчавшие в разные стороны, уже не напоминавшие ту пышную челку, – представляешь до сих пор отрастает. Такой проказницей растет, – остановилась, перевела дыхание, потому что говорить становилось труднее, да и начинала ощущать резкие удары сердца. Безостановочно стирала льющиеся слезы, – думаю вы бы поладили. Она очень смышленая девочка, уже по слогам читает. А пару недель назад ей исполнилось шесть лет. Мы с твоим папой думали, что же такое подарить, а потом поехали все вместе в Диснейленд. Катя пищала от восторга.
Я привстала, обошла вокруг белого камня. Как мне хотелось, чтобы он ожил, произнес хоть одно малюсенькое слово в ответ.
Небольшой ветерок трепал цветы, и я не с первого раза смогла зажечь свечу, пламя колыхалось в такт ветру.
Пересела на скамейку, смотря, как лучи солнца красиво поблескивали на камне, плавно падая на траву вокруг оградки.
– Моя хорошая, я снова беременна, – и против воли улыбнулась сквозь слезы. Не могла иначе. Тоска и радость одновременно дробили, хоть порядком и точило изнутри.
Перед глазами – красные полоски тестa, которые сильно выделялись на белом фоне раковины, и я опять мысленно смотрела на них, гипнотизировала.
Дотронулась до живота, погладила его. Я помнила, не смогла забыть то ощущения вакуума, когда вместо радости испытала сумасшедшую боль. Мне даже на минуту не позволили подержать дочь, неонатолог мгновенно перехватил еле живое тело моей малышки и подключил к аппарату искусственного дыхания.
– Я не знаю, что делать, мой ангел. Хочется смеяться, но не могу. Страшно совершить непоправимое, – робко посмотрела на руки, лежащие на животе.
Раздалась телефонная трель. Я сбросила знакомую мелодию и несмело встала. Снова поправила цветы и погладила холодный, белый камень. Беззвучно взирала на него, впитывая каждое колебания ветра и игру солнца. Меня колотило и трясло. Мучительный, невыносимый выбор когтистыми лапами сжимал сердце.
– Пока, доченька, – заставила сделать себя пару шагов назад и, не оглядываясь, направилась к воротам кладбища.
Кровь стучала в висках, когда снова зазвонил телефон. Рука дернулась, но перезванивать Роме не имело смысла. Он увидел меня, и пошел навстречу. Я на секунду застыла, а потом аккуратно ладонями начала стирать остатки слез.
– Хорошо, когда лучшая подруга жены работает рядом. Сразу узнаешь о каких -то мифических делах, – вроде бы спокойно произнес он. И даже улыбка коснулась губ, только глаза смотрели настороженно.
Мы стояли в нескольких шагах друг от друга, я прятала руки в карманах пальто, а Рома сжимал сотовый.
– Привет, – наконец-то выдавила я.
– Могла бы предупредить, что поедешь... – последнее слово Рома будто намеренно опустил и посмотрел в сторону, куда вела тропа, – я бы тоже...
– Я не собиралась...Прости... – замолкла, – прости... – еще раз повторила и потянулась рукой к его щеке.
Рома подхватил руку, переплетая с его горячими пальцами. Другой – сжал переносицу.
– Ты почему плакала? – нахмурился он. Притянул к себе за плечи, вглядываясь в лицо.
Я замерла в его руках. Не хотела говорить, вот так с обрыва огорошивать, да и не место для серьезных разговоров, только знала, что тянуть нельзя. Можно дотянуть, а потом труднее и труднее будет...
– Я хотела поговорить с тобой...
Рома наклонился и поцеловал, прижимая рукой за затылок.
– Слушаю, – с легкой улыбкой в голосе, сказал он и сильнее запахнул на мне пальто, застегнув на пару верхних пуговиц.
– Я беременна, Ром, – выдохнула в голос.
И земля не покачнулась, и ничего вокруг не остановилось. Мы оба дышали, как и прежде. Только так странно друг на друга смотрели.
Горьковатый страх сменился ужасом. На виске пульсировала вена, было видно, как менялся Ромин взгляд.
– Ты же понимаешь, что это значит? – мой вопрос пронесся эхом, вызывая нервную дрожь. Чувствовала, как проклятущие слезы рвались наружу, – мы не имеем право рисковать, – почти шепотом произнесла я, боясь сказать это в полный голос.
Рома сильно стиснул губы и сам того не осознавая сжал до хруста мою ладонь.
– Нет! – решительно, оглушающе сообщил он. Странный холод внутри живота поднимался. Я вздрогнула, когда услышала более спокойное: – Мы сейчас поедем к врачу и с ним поговорим, – Рома обнял меня за талию и положил руку на живот. Теплую, сильную, ласковую. Его касания и медленные поглаживания обрушились на меня снежной лавиной. И я скривилась, будто от удара пощечины.
– Ничего нового нам не скажут, – я втянула воздух, зажмурилась и сильно обвила его за шею. – Не даст он никаких гарантий. Понимаешь, любимый? – шептала я на ухо. – Врач скажет, что бессмысленно что-либо прогнозировать. И ребенок может родиться больным.
– Не здоровый ребенок не приговор и не конец света, – оторвав мои руки, крепко держа запястья, Рома впился колючим взглядом, укоряя меня.
А меня укорять и не надо, у самой неприятная дрожь прошла по спине. Я хлестала себя словами.
– Не приговор, – не спорила я, – а если все закончится иначе? Что тогда?
Рома резко втянул воздух, но с осторожностью повторил:
– Надо поехать проконсультироваться.
И потянул меня к выходу.
Его машина стояла недалеко от ворот. Он щелкнул брелоком, открыл с моей стороны переднюю дверь автомобиля.
Ничего больше не сказав, я села на сидение, уткнулась лицом в ладони. Невыносимая боль разрывала грудную клетку, и опустошенность драла легкие.
Опустившись на колени около меня, Рома притянул мою голову к своей груди, как бы защищая от отчаяния, словно стараясь забрать его себе. Только разве от этого нам станет легче?
– Мы справимся, слышишь? – надломлено, хрипло, отрывисто пробормотал он, сильнее сжимая мою голову руками, ногтями впиваясь в волосы. – Люблю тебя, – его голос прозвучал уже приглушенно, оттого что губами уткнулся в районе уха, покрывая кожу поцелуями.
Я кивала, невпопад отвечая на ласки, только крепко зубами вцепилась в его ключицу и глотала тихие, едкие слезы. Мы раскачивались вместе с Ромой, сидя на обочине, оба понимая, что каждое промедление – как проявление слабости. Мимолетная отсрочка только еще больше лишает нас кислорода, и грудь сжимает тисками. Словно кто-то связал по рукам и ногам и немилосердно всадил сразу десяток ножей и теперь поворачивает всеми одновременно, разрезая живую плоть.
Эпилог
Немного горячий песок жжет спину. Морской бриз дует с моря на разогретое дневными лучами солнца побережье, слегка касается лица. Губы растягиваются в легкой улыбке, когда прохладная вода моря дотрагивается до щиколоток. Приятная безмятежность. Тишина.
Чайки неслышно кружат над морем.
Чувствую кто-то по спине, еле-еле ее касаясь, проводит словно одуванчиком или другим каким-то нежным цветком. Щекотно. Немного поеживаюсь. Слышу детский смех, негромкий, но очень приятный. Я настолько спокойна, что дух захватывает. Слишком. Отчаянно. Спокойна. И надежда укутывает плечи.
Ну, вот. Снова легкое щекотание, и я улыбаюсь. Переворачиваюсь на спину, открываю глаза и пытаюсь привыкнуть к слепящему солнцу. Эта легкость и благодать заставляют глубже дышать.
Присаживаюсь на песок, поворачиваюсь к синей глади моря и зачерпываю немного воды, обмывая лицо. Соленые капли попадают на губы, и я провожу по ним языком.
Мне вдруг отчаянно хочется пить. И я оглядываюсь по сторонам.
Вода.
Возле меня стоит просто огромная чаша с водой.
Я беру ее в руки, но тяжести не чувствую. Делаю глоток. Прохладная жидкость течет по горлу, поступая в пищевод. Лучи солнца играют на поверхности, отражая золотистый свет.
Слышу крики чаек. И одна из них делает несколько кругов над морем, но замечая меня, летит и присаживается рядом, своим крылом лаская мое плечо.
Она будто моргает и улыбается. Я понимаю, что это мое воображение, но отделаться от ощущения счастья не могу. Чайка взмывает вверх, а потом опять опускается и на моей голове оказывается венок из желтых одуванчиков. Я прикасаюсь к венку, замечая, как становится приятно коже пальцев.
Эта гармония поднимает в душе невесомость.
– Давай, девочка, еще раз. Как можно сильнее! – слышу через пелену женский голос. – На счет три сильно выдыхаешь.
Я откидываюсь на песок. Местами он горячий и сухой, а местами влажный. И небо чистое.
Замечаю вблизи луг. Разноцветные цветы красивыми бликами переливаются на солнце, а над ними сиреневые бабочки порхают. Я переворачиваюсь на живот, чтобы лучше рассмотреть это великолепие. Как же я невнимательна! Вон там, в цветах, копошится девчушка. Белокурая головка выглядывает из-за полевых цветов. Девчушка поднимается, срывает цветы, собирая красивый букет. Красные, желтые, розовые... И вдруг оборачивается, и показывает их мне. Жизнерадостно, залихватски смеется.
А потом бежит ко мне со всех ног, даря чарующую улыбку. Песок под ногами рассыпается, красавица покатывается со смеху.
Белокурая малышка подносит цветы, заставляя сердце выпрыгивать из груди. Но я дышу расслаблено, медленно.
Волна ударяется о берег, и наши лица покрываются изумрудными брызгами. Мы хохочем.
Я вспоминаю про венок на голове и тоже решаю отблагодарить девчушку. Снимаю с себя подарок, подаренный чайкой, присаживаюсь. И белокурая головка ребенка сейчас украшена прелестным творением.
Она смотрит чистыми глазами, сияющими. Голубыми. Берет меня за руку и вдруг ласково произносит:
– Пошли знакомиться, мама.
Любимый нежно провел по шее, немного задевая и пропуская между пальцами непослушные, спутанные и мокрые волосы. Я неверяще смотрела, как на живот аккуратно положили маленький комочек.
Врач устало снял халат, вытер со лба пот и улыбнулся.
– Доктор, вы – чудо. Святой, – пересохшими губами шептала я.
– О, нет, на святого я не тяну. Но рад был оказаться в эпицентре чуда, – задорно усмехнулся он.
Господи, какая же я счастливая! Я хотела обнять весь мир, но пока жадно пила воду, смотрела в счастливое лицо мужа, и улыбалась как ненормальная.
Меня рвало на части, я так хотела этого ребенка. Ведь он наш! Как тяжело нам дался этот выбор. Казалось, мы и не жили, только молились всем возможным Богам, чтобы случилось невероятное.
– Врачи бессильны в таких случаях, мы лишь проводники, все решения принимает высшая инстанция, – ко мне подошла медсестра, аккуратно померила давление и быстро сделала пометки.
Господь, действительно, будто протянул нам руку.
Мы расписались сразу после возвращения из Германии. Торжественность, которую ранее запланировали, решили отменить, не хотели привлекать к себе излишнего внимания. Единственное, Рома настоял на венчании, а я ничего не имела против.
Беременность протекала хорошо, только в последние месяцы пришлось лечь на сохранение. И все же роды наступили немного раньше запланированного срока.
– Можно? – взволнованно дотронулась до крохотной ручки доченьки, боясь даже дышать на нее.
– Конечно, – подбодрила медсестра, – малышка полностью здорова. Можете даже покормить, когда проснется.
– Она такая красивая. Вся в тебя, Дарен, – мы одновременно с Ромой дотронулись до лысой головки, на макушке которой лишь слегка пробивались светлые волосики. Наши пальцы сплелись, и Рома наклонился, невесомо касаясь губами моих губ.
Неудержимо захотелось рассмеяться, настолько невероятным оказалось смотреть как тихо на груди посапывает наша доченька. И немедленно позвать родителей, Тамару Ильиничну, Катюшу, Таню, которые с ума сходили в коридоре.
– Спасибо тебе, родная, за дочь.
Не удержалась и так громко рассмеялась, откинувшись на подушки. А потом с шумом притянула Рому за шею, заметив, как удовлетворенно усмехнулся муж.
– Я так люблю тебя, Ром. Люблюююю....Ты самый лучший.
***
– Ром, еще долго? – умоляющим голосом снова переспросила я любимого. Теплые и сильные руки держали меня за талию и аккуратно вели в сторону, где уже отчетливо ощущался запах хвои.
– Не капризничай, родная. И не подглядывай, – он сильнее притянул меня к себе, а я глубже вдохнула хвойный запах, крепче зажмурившись.
– Осторожно, здесь две ступеньки, Дарен, – слышала, как звякнули ключи, которые Рома достал из кармана брюк, потом заскрипел металл в замочной скважине, и мы оказались в немного прохладном помещении. Любимый усадил меня на что-то мягкое. По-видимому, диван или кресло, – можешь открывать глаза, родная.
– Ничего себе, – удивленно смотрела по сторонам на залитую светом огромную комнату с большим окном на полстены. С улыбкой бросилась к лестнице. – Дом. Двухэтажный, – восторженно прокричала я. Провела рукой по деревянным перилам. – Все, как ты мечтал!
– Мы мечтали. Тебе же нравится?
– Очень, – я посмотрела на любимого, а потом перевела взгляд наверх.
Рома взял меня за руку.
– И это ты еще не видела комнаты на втором этаже и детскую. Пойдем, родная, покажу, – его губы коснулись моей шеи, обдав горячим дыханием, – зал и две комнаты внизу, еще пять на втором этаже, – рассказывал он и поочередно открывал то одну, то другую дверь, а я смотрела и впитывала в себя это великолепие, – Даш, верхний этаж не полностью доделан, но надеюсь к сентябрю мы переедем.
Этот дом, каждый Ромин взгляд и жест – столько нежности и надежды читалось в движениях. Говорят, что в одну реку дважды не войдешь. Мы не дважды и не трижды возвращались к исходнику, судьба проверяла на прочность наши отношения, чтобы полностью удостовериться, что именно здесь наше счастье.
Рома сказал, что переедем к сентябрю? Я люблю сентябрь. Это он подарил нам надежду и вручил билет в новую жизнь. Заставил пережить разлуку, но держал крепко за руку, чтобы потом почувствовать, как сходишь с ума от объятий любимого человека и детских голосов, кричащих наперегонки "мама".
