– По мне, так пистолет надежней.
– Вот и оставь его себе, – Сейра подтолкнула Шимаэла к лесу, – в нем осталось еще восемь патронов. Я хочу, чтобы у тебя была возможность избежать обещанной мучительной смерти, так что считай выстрелы. Последний – твой.
– Умеешь же ты вселять в людей надежду, – угрюмо буркнул пилот и нырнул в заросли.
Лес, однако, вскоре начал редеть, а потом и вовсе закончился, открыв взгляду макушку каменистой гряды, голую как темечко монаха. Гроза к этому времени вышла на крейсерскую скорость, и раскаты грома слились в равномерную канонаду массированного артобстрела. Оглянувшись на подъеме, можно было увидеть, как мерцает, подсвечиваемая молниями, сплошная пелена дождя. Кроме нее, во всем мире ничего не осталось. Ливень словно отсек от Клиссы небольшой кусочек, изолировав на нем двух измотанных до предела человек вместе со стаей голодных волков, в приступе садистского любопытства желая посмотреть, чем все закончится.
Судя по всему, звери и впрямь были здорово голодны, потому что вскоре начали сжимать кольцо вокруг Шимаэла и Сейры. Белые всполохи выхватывали из темноты их покрытые блестящей мокрой шерстью спины. Миг – и во мраке оставались светиться лишь их зеленоватые глаза, как люминофор, вобравший в себя немного света.
– Проклятье! – Сейра поймала Шимаэла за локоть, – мы не успеем. Они окружат нас даже раньше, чем мы доберемся до вершины.
– Остались от козлика рожки да ножки…
– Отставить панику! Давай ближе ко мне, спиной к спине! – она развернула пилота лицом вверх по склону и прижалась к нему сзади. – Если кто-то из них приблизится так, что ты сможешь выстрелить наверняка, то стреляй. Пошли потихоньку.
– Я же ни черта не вижу! – в отчаянии воскликнул Шимаэл, – у меня все очки забрызганы!
– Дождись следующей молнии и тогда постарайся хоть что-нибудь разглядеть. Помни, от этого зависит твоя жизнь.
Шимаэл вполголоса выругался, поводя стволом пистолета из стороны в сторону. Он чувствовал, что вот-вот окончательно впадет в панику, но ничего не мог с собой поделать. Застарелый страх медленно но верно одерживал над ним верх.
Сверкнула молния, и Шимаэл выстрелил. Звук выстрела бесследно потонул в грохоте грома, а пуля высекла сноп искр из камня неподалеку и с визгом ушла в небо. Волки недовольно заворчали, но не отступили.
– Мазила! – Сейра раздосадовано толкнула его локтем в бок. – Осталось семь.
– Да в темноте здесь абсолютно все мокрое и блестящее! – огрызнулся Шимаэл, продолжая шаг за шагом продвигаться вперед, – как я тут отличу, где волк, а где булыжник?!
– Я же сказала, стреляй наверняка! – девушка взмахнула ножом и крикнула, обращаясь к окружившей их стае. – Эй, вы, мокрые мочалки! Поищите себе добычу по зубам! Какого черта вы к нам прицепились?! Острых ощущений захотелось?! Так я вам это обеспечу, не беспокойтесь!
– Им нужен я, – объяснил Шимаэл.
– Что?
– Они пришли за мной! Понятно?!
– С чего ты взял?
– Я это знаю.
– Вот еще! – Сейра чуть ли не возмутилась. – Я тоже хочу принять участие в общем веселье! Так легко ты от меня не отделаешься!
И в этот самый момент один из волков прыгнул. Шимаэл заметил его слишком поздно, сполох молнии высветил вытянувшегося в броске хищника по левую руку от него. Нацеленная в горло разинутая пасть, россыпь брызг вокруг – застывшее мгновение отпечаталось на сетчатке, имея все шансы стать последним в жизни.
К счастью, для Сейры этот волк оказался как раз справа, и стремительный взмах ее руки бросил Шимаэла на землю, подставив зверю вместо него острое как бритва лезвие. Послышался отрывистый шелестящий звук, лицо окатило порывом холодного воздуха, и в ноздри ударил запах мокрой шерсти, смешавшийся с тошнотворным ароматом свежей крови. Волк издал короткий пронзительный визг, который сразу же перешел в хрип и мерзкое бульканье. Упав на камни, он забился в конвульсиях, разбрасывая вокруг внутренности из распоротого по всей длине брюха.
Подошедшая, было, почти вплотную стая отхлынула назад, озлоблено рыча.
– Что, съели?! – торжествующе крикнула Сейра. – Кто следующий?!
Она раскинула руки в стороны и захохотала, а Шимаэл почувствовал, как от ее смеха у него мурашки побежали по коже. Очередная молния осветила ее забрызганное кровью лицо, которое вдруг стало удивительно чужим и откровенно пугающим. Сверкавший в ее глазах огонь был порождением ярости, азарта, упоения битвой, но уже никак не разума.
Еще один волк предпринял самоубийственную попытку подобраться к Сейре и немедленно поплатился за свою неосмотрительность. Шимаэл увидел, как промелькнуло смертоносное лезвие, и в сторону отлетела отсеченная лапа. Окрестности огласились жалобным визгом и подвыванием.
Шимаэл испуганно попятился, и в данный момент он не смог бы точно сказать, кто страшит его сильнее – кружащие в темноте голодные хищники или обезумевшая девчонка, отплясывающая под аккомпанемент громовых раскатов. Из-под его ног куда-то вниз посыпались камни, и Шимаэл сообразил, что они все же перевалили через гряду. Отсюда корабль уже должно быть видно. Он обернулся и сквозь водяную завесу увидел, как совсем недалеко промелькнул зеленый луч охранного периметра, наматывающий круги вокруг челнока. Какая-то сотня метров…
Тем временем волки, сообразив, что казавшаяся легкой добыча не собирается сдаваться без боя, предпочли не связываться с остервеневшей Сейрой и, обегая ее на почтительном расстоянии, устремились к Шимаэлу. Увидев, что противники уклоняются от боя, помощница капитана рассвирепела пуще прежнего.
– Эй, псы помойные!!! Куда заторопились?! Что хвосты поджали?! Я здесь! – крикнула она им вслед и вскинула вверх сжимавшую нож руку…
Странная штука – время. Если его порезать на очень короткие кусочки, то грань между прошлым и будущим размывается и становится столь тонка, что человеческий разум иногда может заглянуть за угол и увидеть то, чего еще не случилось. Но, к сожалению, это предвидение столь скоротечно, что не дает никакой возможности предотвратить надвигающиеся события.
Было ли то мимолетным озарением или же следствием цепочки интуитивных умозаключений, но Шимаэл вдруг понял, что сейчас произойдет. Он увидел будущее, и в следующий же миг оно навалилось на него всей своей многотонной тяжестью.
Ослепительная вспышка распорола воздух, и сияющее небесное древо устремилось вниз, стремительно ветвясь и разрастаясь. Словно призванное, как маяком, бликами, пляшущими на обагренном кровью лезвии, оно впилось в него, вытянувшись в лиловый столб, на мгновение соединивший небо и землю. И в центре этого сияния застыла Сейра, чей образ постепенно таял, растворяясь в чистом, первозданном свете.
И – темнота. Еще один временной ломтик, исполосованный отпечатавшимися на сетчатке желтыми и зелеными трещинами, сквозь которые виднелись медленно опадавшие тлеющие обрывки одежды.
– Сейра! – одними губами прошептал Шимаэл, и тут его настиг звук, который он даже не услышал, а почувствовал всем телом сразу. Хлесткий, упругий удар обрушился на него, выбив последние остатки воздуха из легких, подбросив вверх и швырнув на камни.
Шимаэл не мог сказать, как долго он пробыл без сознания. Он открыл глаза, но от этого ровным счетом ничего не изменилось, поскольку он лежал ничком, уткнувшись лицом в грязь. Дождь колотил его по спине, холодными ручейками стекая за шиворот. Пилот приподнял голову, но и это ему ничего не дало – в кромешной тьме, да еще и без очков разглядеть что-либо было совершенно невозможно. Шимаэл зашарил вокруг себя, пытаясь отыскать пропажу и попутно сообразив, что пистолет он также где-то посеял. Руки наткнулись на разорванный вещмешок, все содержимое которого, похоже, разбежалось по окрестностям. Проклятье!
Неожиданно почти над самым ухом он услышал леденящее кровь негромкое ворчание. Волки стояли прямо рядом ним! Но почему они до сих пор не набросились на него и не разорвали в клочья? Или же Шимаэл вырубился совсем ненадолго? Он закрутился на месте, лихорадочно нащупывая хоть что-то, что могло бы послужить ему оружием. Пальцы сомкнулись вокруг продолговатого металлического предмета. Аэрозольный баллончик! Один из тех, которыми Чак подкрашивал корпус челнока! А значит до корабля рукой подать! Один стремительный спурт – и дело в шляпе! Знать бы еще, в какой челнок стороне…
Кто-то прикоснулся к левой ноге Шимаэла, и он резко обернулся, выбросив вперед руку с баллончиком и машинально нажав на клапан. Остатки краски с шипением брызнули волку прямо в морду, и тот взвыл, катаясь по земле и судорожно скребя лапами по обожженным глазам. Его сородичи отпрянули назад, не решаясь атаковать снова. Сегодня охота у стаи явно не ладилась.
Увы, но этот залп был последним. Шипение перешло в астматическое сипение, а затем и в предсмертный хрип, который вскоре стих. Шимаэл наугад швырнул бесполезный более баллончик в темноту, и тот с тоскливым дребезжанием запрыгал по камням.
– Вот и все, – подумал Шимаэл, – финита. И смерть моя будет именно такой, как и было предсказано, от судьбы не уйти. Странно, но почему-то такой исход представляется мне вполне справедливым. Занятно…
Он тяжело осел на землю, и в его бок впилось что-то острое. Вытащив из-под себя непонятный плоский прямоугольный предмет, Шимаэл поднес его к глазам и, близоруко щурясь, попытался разглядеть, что же оказалось у него в руках…
За лесом полыхнула далекая молния, озарив все мертвенно-белым светом, и Шимаэл от неожиданности вскрикнул. Он даже зажмурился, но перед его глазами продолжали плясать тонкие черты строгого женского лица – полуприкрытые глаза, плотно сжатые губы, острые скулы и длинные развевающиеся волосы, пряди которых сплетались в огромную концентрическую паутину вокруг бледного лика своей хозяйки.
Этого Шимаэл вынести уже не смог. Он как-то по-звериному заскулил и повалился лицом в мох, до боли стискивая в руках резную деревянную рамку. Ну почему, почему та самая икона, которую он забрал из Храма, подвернулась ему именно здесь и сейчас?! Он уже не вспоминал слова «совпадение» и «случайность», понимая, что здесь все имеет свой скрытый смысл, но вот в чем он заключался на сей раз? Было ли то жестокой издевкой, прощальным поцелуем или же щепоткой пряностей, должной придать его смерти особый шарм и аромат? Шимаэл не знал, да это и не имело большого значения в момент, когда вся его жизнь стянулась в точку, готовую вот-вот окончательно обратиться в ничто.
В такие моменты все системы ценностей, в соответствии с которыми человек жил долгие годы, рассыпаются в пыль, и неожиданно значимыми становятся вещи, которые в другое время могли бы показаться нелепыми и даже смешными. Какой удивительной красотой наполняется последний луч закатного солнца! Какой глубокий смысл открывается в каждой капле дождя! И какой неподъемной тяжестью наваливается одно-единственное когда-то неосторожно оброненное слово.
Шимаэл не погружался в пучины теологических рассуждений, не строил нагромождения умозаключений, просто в его мозгу что-то беззвучно щелкнуло, и он все понял. Словно последний разряд молнии высветил какой-то темный закоулок его души, где вдруг обнаружилась давно забытая вещь которую он считал безвозвратно потерянной.
Он поверил. Как маленький ребенок, свято и искренне верящий в сказки, Шимаэл распахнул свое сердце, впустив в него Сиарну и внезапно обнаружив, как пуст и безжизнен был его дом до этого.
А еще он понял, что должен кое-что сделать. Что-то необычайно важное и, вместе с тем, абсолютно бессмысленное, как последний взмах крыла подлетевшей к огню бабочки. Он прижался лбом к холодному металлу иконы и еле слышно прошептал:
– Прости.
Одно-единственное короткое слово. Шесть букв, как шесть патронов, заряженных в барабан револьвера. Шесть смертельных ран, которые вспороли кокон его души, выплеснув ее, обнаженную и беспомощную, под обжигающий взор Высшего Суда. Суда собственной совести. И здесь, где вселенная сжалась до размеров одного дрожащего человечка, застыв каплей янтаря с ним внутри, Шимаэлу стало вдруг удивительно легко и свободно.
Он никогда не отличался словоохотливостью, обильно сдабривая свои речи едкой желчью, ни разу в жизни не исповедовался, да и слова-то такого не знал. Все переживания он предпочитал по-тихому заливать кислотой цинизма и спускить в унитаз, стараясь никогда больше к ним не возвращаться. Причиняя боль другим людям, он забывал о ранах на собственном сердце, и маска холодного безразличия с успехом заменяла ему лицо.
Но теперь, когда налетевший ураган сорвал ее к чертям и смыл прочь весь грим показного равнодушия, Шимаэл вдруг обнаружил, что кроме внешних декораций у него, по большому счету, ничего больше и не было. Он почувствовал себя голым, как выброшенный на свалку манекен. Он ничего уже не мог сделать, но он еще мог говорить. И он заговорил.
– Прости меня, Госпожа моя, Светлая Сиарна! Прости всех нас, жалких и ничтожных тварей у ног Твоих! Я знаю, что нет оправдания ни нам, ни проступкам нашим, ибо вершили их в здравом уме и по собственной воле. Но я взываю к милости Твоей, к доброте Твоей безграничной, позволь с миром упокоиться душам неразумных рабов Твоих! Пусть не раскаявшись приняли они смерть свою, но лишь потому, что не смогли объять умом и сердцем величие Твое. И, поскольку их уста уже сомкнуты навеки, я прошу Тебя от их имени – даруй им прощение, как любящие родители прощают несмышленых детей своих. Время не обратить назад, и того, что мы свершили, уже невозможно изменить. Но если есть хоть что-то, что я еще могу сделать, чтобы искупить нашу вину, загладить нанесенные нами раны, то я сделаю это!
Слова сами рванулись наружу, бурлящим потоком расшвыривая в стороны последние обломки его защитных укреплений. Он не знал, откуда они берутся в его голове, да это было и не важно.
– Матерь Сиарна, спасительница и заступница, жизнь дарующая и путь наш светом своим озаряющая! В руки Твои вверяю себя я и приму любой исход Суда Твоего. Если смерть моя явится достаточной платой за грехи мои, то так тому и быть. Ежели Тебе нужна жизнь моя презренная, то возьми ее в уплату долга моего, всю, от сего момента и до последнего вздоха. На все воля Твоя. Отныне я, в жизни или в смерти, верный слуга Твой, и в руки Твои судьбу свою вверяю.
Шимаэл умолк, настолько опустошенный и обессиленный, что даже перестал ощущать собственное тело. Ни боль от бесчисленных синяков и ссадин, ни пронизывающий холод, ни хлещущий по спине дождь – ничего этого он уже не замечал. Быть может, его душа уже отделилась от бренного тела, навсегда избавившись от терзаний плоти? Но у него не осталось сил даже для того, чтобы порадоваться данной мысли.
Его ушей коснулся какой-то звук, какая-то суета в рядах окружавших его волков, которые вдруг обеспокоено затявкали и заскулили. Шимаэл вскинул голову, но без очков он ничего не мог толком разглядеть. Он видел только яркий белый свет, источник которого приближался к нему, бесшумно двигаясь в паре метров над землей. Когда он приблизился, то Шимаэл смог рассмотреть светящийся шар размером с футбольный мяч, вокруг которого плясали тонкие нити разрядов, издававшие негромкое шипение и потрескивание.
Один из волков немного замешкался на пути сияющего шара, и лиловые трескучие плети хлестнули его по спине.
– Вот и оставь его себе, – Сейра подтолкнула Шимаэла к лесу, – в нем осталось еще восемь патронов. Я хочу, чтобы у тебя была возможность избежать обещанной мучительной смерти, так что считай выстрелы. Последний – твой.
– Умеешь же ты вселять в людей надежду, – угрюмо буркнул пилот и нырнул в заросли.
Лес, однако, вскоре начал редеть, а потом и вовсе закончился, открыв взгляду макушку каменистой гряды, голую как темечко монаха. Гроза к этому времени вышла на крейсерскую скорость, и раскаты грома слились в равномерную канонаду массированного артобстрела. Оглянувшись на подъеме, можно было увидеть, как мерцает, подсвечиваемая молниями, сплошная пелена дождя. Кроме нее, во всем мире ничего не осталось. Ливень словно отсек от Клиссы небольшой кусочек, изолировав на нем двух измотанных до предела человек вместе со стаей голодных волков, в приступе садистского любопытства желая посмотреть, чем все закончится.
Судя по всему, звери и впрямь были здорово голодны, потому что вскоре начали сжимать кольцо вокруг Шимаэла и Сейры. Белые всполохи выхватывали из темноты их покрытые блестящей мокрой шерстью спины. Миг – и во мраке оставались светиться лишь их зеленоватые глаза, как люминофор, вобравший в себя немного света.
– Проклятье! – Сейра поймала Шимаэла за локоть, – мы не успеем. Они окружат нас даже раньше, чем мы доберемся до вершины.
– Остались от козлика рожки да ножки…
– Отставить панику! Давай ближе ко мне, спиной к спине! – она развернула пилота лицом вверх по склону и прижалась к нему сзади. – Если кто-то из них приблизится так, что ты сможешь выстрелить наверняка, то стреляй. Пошли потихоньку.
– Я же ни черта не вижу! – в отчаянии воскликнул Шимаэл, – у меня все очки забрызганы!
– Дождись следующей молнии и тогда постарайся хоть что-нибудь разглядеть. Помни, от этого зависит твоя жизнь.
Шимаэл вполголоса выругался, поводя стволом пистолета из стороны в сторону. Он чувствовал, что вот-вот окончательно впадет в панику, но ничего не мог с собой поделать. Застарелый страх медленно но верно одерживал над ним верх.
Сверкнула молния, и Шимаэл выстрелил. Звук выстрела бесследно потонул в грохоте грома, а пуля высекла сноп искр из камня неподалеку и с визгом ушла в небо. Волки недовольно заворчали, но не отступили.
– Мазила! – Сейра раздосадовано толкнула его локтем в бок. – Осталось семь.
– Да в темноте здесь абсолютно все мокрое и блестящее! – огрызнулся Шимаэл, продолжая шаг за шагом продвигаться вперед, – как я тут отличу, где волк, а где булыжник?!
– Я же сказала, стреляй наверняка! – девушка взмахнула ножом и крикнула, обращаясь к окружившей их стае. – Эй, вы, мокрые мочалки! Поищите себе добычу по зубам! Какого черта вы к нам прицепились?! Острых ощущений захотелось?! Так я вам это обеспечу, не беспокойтесь!
– Им нужен я, – объяснил Шимаэл.
– Что?
– Они пришли за мной! Понятно?!
– С чего ты взял?
– Я это знаю.
– Вот еще! – Сейра чуть ли не возмутилась. – Я тоже хочу принять участие в общем веселье! Так легко ты от меня не отделаешься!
И в этот самый момент один из волков прыгнул. Шимаэл заметил его слишком поздно, сполох молнии высветил вытянувшегося в броске хищника по левую руку от него. Нацеленная в горло разинутая пасть, россыпь брызг вокруг – застывшее мгновение отпечаталось на сетчатке, имея все шансы стать последним в жизни.
К счастью, для Сейры этот волк оказался как раз справа, и стремительный взмах ее руки бросил Шимаэла на землю, подставив зверю вместо него острое как бритва лезвие. Послышался отрывистый шелестящий звук, лицо окатило порывом холодного воздуха, и в ноздри ударил запах мокрой шерсти, смешавшийся с тошнотворным ароматом свежей крови. Волк издал короткий пронзительный визг, который сразу же перешел в хрип и мерзкое бульканье. Упав на камни, он забился в конвульсиях, разбрасывая вокруг внутренности из распоротого по всей длине брюха.
Подошедшая, было, почти вплотную стая отхлынула назад, озлоблено рыча.
– Что, съели?! – торжествующе крикнула Сейра. – Кто следующий?!
Она раскинула руки в стороны и захохотала, а Шимаэл почувствовал, как от ее смеха у него мурашки побежали по коже. Очередная молния осветила ее забрызганное кровью лицо, которое вдруг стало удивительно чужим и откровенно пугающим. Сверкавший в ее глазах огонь был порождением ярости, азарта, упоения битвой, но уже никак не разума.
Еще один волк предпринял самоубийственную попытку подобраться к Сейре и немедленно поплатился за свою неосмотрительность. Шимаэл увидел, как промелькнуло смертоносное лезвие, и в сторону отлетела отсеченная лапа. Окрестности огласились жалобным визгом и подвыванием.
Шимаэл испуганно попятился, и в данный момент он не смог бы точно сказать, кто страшит его сильнее – кружащие в темноте голодные хищники или обезумевшая девчонка, отплясывающая под аккомпанемент громовых раскатов. Из-под его ног куда-то вниз посыпались камни, и Шимаэл сообразил, что они все же перевалили через гряду. Отсюда корабль уже должно быть видно. Он обернулся и сквозь водяную завесу увидел, как совсем недалеко промелькнул зеленый луч охранного периметра, наматывающий круги вокруг челнока. Какая-то сотня метров…
Тем временем волки, сообразив, что казавшаяся легкой добыча не собирается сдаваться без боя, предпочли не связываться с остервеневшей Сейрой и, обегая ее на почтительном расстоянии, устремились к Шимаэлу. Увидев, что противники уклоняются от боя, помощница капитана рассвирепела пуще прежнего.
– Эй, псы помойные!!! Куда заторопились?! Что хвосты поджали?! Я здесь! – крикнула она им вслед и вскинула вверх сжимавшую нож руку…
Странная штука – время. Если его порезать на очень короткие кусочки, то грань между прошлым и будущим размывается и становится столь тонка, что человеческий разум иногда может заглянуть за угол и увидеть то, чего еще не случилось. Но, к сожалению, это предвидение столь скоротечно, что не дает никакой возможности предотвратить надвигающиеся события.
Было ли то мимолетным озарением или же следствием цепочки интуитивных умозаключений, но Шимаэл вдруг понял, что сейчас произойдет. Он увидел будущее, и в следующий же миг оно навалилось на него всей своей многотонной тяжестью.
Ослепительная вспышка распорола воздух, и сияющее небесное древо устремилось вниз, стремительно ветвясь и разрастаясь. Словно призванное, как маяком, бликами, пляшущими на обагренном кровью лезвии, оно впилось в него, вытянувшись в лиловый столб, на мгновение соединивший небо и землю. И в центре этого сияния застыла Сейра, чей образ постепенно таял, растворяясь в чистом, первозданном свете.
И – темнота. Еще один временной ломтик, исполосованный отпечатавшимися на сетчатке желтыми и зелеными трещинами, сквозь которые виднелись медленно опадавшие тлеющие обрывки одежды.
– Сейра! – одними губами прошептал Шимаэл, и тут его настиг звук, который он даже не услышал, а почувствовал всем телом сразу. Хлесткий, упругий удар обрушился на него, выбив последние остатки воздуха из легких, подбросив вверх и швырнув на камни.
Глава 27
Шимаэл не мог сказать, как долго он пробыл без сознания. Он открыл глаза, но от этого ровным счетом ничего не изменилось, поскольку он лежал ничком, уткнувшись лицом в грязь. Дождь колотил его по спине, холодными ручейками стекая за шиворот. Пилот приподнял голову, но и это ему ничего не дало – в кромешной тьме, да еще и без очков разглядеть что-либо было совершенно невозможно. Шимаэл зашарил вокруг себя, пытаясь отыскать пропажу и попутно сообразив, что пистолет он также где-то посеял. Руки наткнулись на разорванный вещмешок, все содержимое которого, похоже, разбежалось по окрестностям. Проклятье!
Неожиданно почти над самым ухом он услышал леденящее кровь негромкое ворчание. Волки стояли прямо рядом ним! Но почему они до сих пор не набросились на него и не разорвали в клочья? Или же Шимаэл вырубился совсем ненадолго? Он закрутился на месте, лихорадочно нащупывая хоть что-то, что могло бы послужить ему оружием. Пальцы сомкнулись вокруг продолговатого металлического предмета. Аэрозольный баллончик! Один из тех, которыми Чак подкрашивал корпус челнока! А значит до корабля рукой подать! Один стремительный спурт – и дело в шляпе! Знать бы еще, в какой челнок стороне…
Кто-то прикоснулся к левой ноге Шимаэла, и он резко обернулся, выбросив вперед руку с баллончиком и машинально нажав на клапан. Остатки краски с шипением брызнули волку прямо в морду, и тот взвыл, катаясь по земле и судорожно скребя лапами по обожженным глазам. Его сородичи отпрянули назад, не решаясь атаковать снова. Сегодня охота у стаи явно не ладилась.
Увы, но этот залп был последним. Шипение перешло в астматическое сипение, а затем и в предсмертный хрип, который вскоре стих. Шимаэл наугад швырнул бесполезный более баллончик в темноту, и тот с тоскливым дребезжанием запрыгал по камням.
– Вот и все, – подумал Шимаэл, – финита. И смерть моя будет именно такой, как и было предсказано, от судьбы не уйти. Странно, но почему-то такой исход представляется мне вполне справедливым. Занятно…
Он тяжело осел на землю, и в его бок впилось что-то острое. Вытащив из-под себя непонятный плоский прямоугольный предмет, Шимаэл поднес его к глазам и, близоруко щурясь, попытался разглядеть, что же оказалось у него в руках…
За лесом полыхнула далекая молния, озарив все мертвенно-белым светом, и Шимаэл от неожиданности вскрикнул. Он даже зажмурился, но перед его глазами продолжали плясать тонкие черты строгого женского лица – полуприкрытые глаза, плотно сжатые губы, острые скулы и длинные развевающиеся волосы, пряди которых сплетались в огромную концентрическую паутину вокруг бледного лика своей хозяйки.
Этого Шимаэл вынести уже не смог. Он как-то по-звериному заскулил и повалился лицом в мох, до боли стискивая в руках резную деревянную рамку. Ну почему, почему та самая икона, которую он забрал из Храма, подвернулась ему именно здесь и сейчас?! Он уже не вспоминал слова «совпадение» и «случайность», понимая, что здесь все имеет свой скрытый смысл, но вот в чем он заключался на сей раз? Было ли то жестокой издевкой, прощальным поцелуем или же щепоткой пряностей, должной придать его смерти особый шарм и аромат? Шимаэл не знал, да это и не имело большого значения в момент, когда вся его жизнь стянулась в точку, готовую вот-вот окончательно обратиться в ничто.
В такие моменты все системы ценностей, в соответствии с которыми человек жил долгие годы, рассыпаются в пыль, и неожиданно значимыми становятся вещи, которые в другое время могли бы показаться нелепыми и даже смешными. Какой удивительной красотой наполняется последний луч закатного солнца! Какой глубокий смысл открывается в каждой капле дождя! И какой неподъемной тяжестью наваливается одно-единственное когда-то неосторожно оброненное слово.
Шимаэл не погружался в пучины теологических рассуждений, не строил нагромождения умозаключений, просто в его мозгу что-то беззвучно щелкнуло, и он все понял. Словно последний разряд молнии высветил какой-то темный закоулок его души, где вдруг обнаружилась давно забытая вещь которую он считал безвозвратно потерянной.
Он поверил. Как маленький ребенок, свято и искренне верящий в сказки, Шимаэл распахнул свое сердце, впустив в него Сиарну и внезапно обнаружив, как пуст и безжизнен был его дом до этого.
А еще он понял, что должен кое-что сделать. Что-то необычайно важное и, вместе с тем, абсолютно бессмысленное, как последний взмах крыла подлетевшей к огню бабочки. Он прижался лбом к холодному металлу иконы и еле слышно прошептал:
– Прости.
Одно-единственное короткое слово. Шесть букв, как шесть патронов, заряженных в барабан револьвера. Шесть смертельных ран, которые вспороли кокон его души, выплеснув ее, обнаженную и беспомощную, под обжигающий взор Высшего Суда. Суда собственной совести. И здесь, где вселенная сжалась до размеров одного дрожащего человечка, застыв каплей янтаря с ним внутри, Шимаэлу стало вдруг удивительно легко и свободно.
Он никогда не отличался словоохотливостью, обильно сдабривая свои речи едкой желчью, ни разу в жизни не исповедовался, да и слова-то такого не знал. Все переживания он предпочитал по-тихому заливать кислотой цинизма и спускить в унитаз, стараясь никогда больше к ним не возвращаться. Причиняя боль другим людям, он забывал о ранах на собственном сердце, и маска холодного безразличия с успехом заменяла ему лицо.
Но теперь, когда налетевший ураган сорвал ее к чертям и смыл прочь весь грим показного равнодушия, Шимаэл вдруг обнаружил, что кроме внешних декораций у него, по большому счету, ничего больше и не было. Он почувствовал себя голым, как выброшенный на свалку манекен. Он ничего уже не мог сделать, но он еще мог говорить. И он заговорил.
– Прости меня, Госпожа моя, Светлая Сиарна! Прости всех нас, жалких и ничтожных тварей у ног Твоих! Я знаю, что нет оправдания ни нам, ни проступкам нашим, ибо вершили их в здравом уме и по собственной воле. Но я взываю к милости Твоей, к доброте Твоей безграничной, позволь с миром упокоиться душам неразумных рабов Твоих! Пусть не раскаявшись приняли они смерть свою, но лишь потому, что не смогли объять умом и сердцем величие Твое. И, поскольку их уста уже сомкнуты навеки, я прошу Тебя от их имени – даруй им прощение, как любящие родители прощают несмышленых детей своих. Время не обратить назад, и того, что мы свершили, уже невозможно изменить. Но если есть хоть что-то, что я еще могу сделать, чтобы искупить нашу вину, загладить нанесенные нами раны, то я сделаю это!
Слова сами рванулись наружу, бурлящим потоком расшвыривая в стороны последние обломки его защитных укреплений. Он не знал, откуда они берутся в его голове, да это было и не важно.
– Матерь Сиарна, спасительница и заступница, жизнь дарующая и путь наш светом своим озаряющая! В руки Твои вверяю себя я и приму любой исход Суда Твоего. Если смерть моя явится достаточной платой за грехи мои, то так тому и быть. Ежели Тебе нужна жизнь моя презренная, то возьми ее в уплату долга моего, всю, от сего момента и до последнего вздоха. На все воля Твоя. Отныне я, в жизни или в смерти, верный слуга Твой, и в руки Твои судьбу свою вверяю.
Шимаэл умолк, настолько опустошенный и обессиленный, что даже перестал ощущать собственное тело. Ни боль от бесчисленных синяков и ссадин, ни пронизывающий холод, ни хлещущий по спине дождь – ничего этого он уже не замечал. Быть может, его душа уже отделилась от бренного тела, навсегда избавившись от терзаний плоти? Но у него не осталось сил даже для того, чтобы порадоваться данной мысли.
Его ушей коснулся какой-то звук, какая-то суета в рядах окружавших его волков, которые вдруг обеспокоено затявкали и заскулили. Шимаэл вскинул голову, но без очков он ничего не мог толком разглядеть. Он видел только яркий белый свет, источник которого приближался к нему, бесшумно двигаясь в паре метров над землей. Когда он приблизился, то Шимаэл смог рассмотреть светящийся шар размером с футбольный мяч, вокруг которого плясали тонкие нити разрядов, издававшие негромкое шипение и потрескивание.
Один из волков немного замешкался на пути сияющего шара, и лиловые трескучие плети хлестнули его по спине.
