– Определенная опасность, несомненно, присутствует, – нехотя согласился Алан, – но девочки к настоящему моменту уже совершенно выбились из сил, по капле стравливая накопившийся религиозный угар. Требуется открыть краник пошире, а их способностей для этого недостаточно. Необходимо содействие настоящего Мастера. Причем срочно, иначе скоро фанатики уже на наших улицах бесчинствовать начнут!
– Что верно, то верно. В работе с большими объемами эмоционального материала она поднаторела изрядно, – Торбицкий прищурился, – Уверены, что на сей раз вам удастся сохранить трезвость рассудка и не потерять голову?
– Вы же сами со мной вчера работали, – отозвался Алан, не поворачивая головы. Напоминание о его прошлом «рабстве», когда он послушно и даже с радостью и энтузиазмом, задрав хвост, бежал исполнять чужие пожелания, не доставило ему большой радости. Он бы предпочел тот короткий, но памятный период своей жизни и вовсе забыть, – Вот мы и проверим ваше хваленое мастерство.
Председатель недовольно поджал губы, но предпочел не реагировать на шпильку в свой адрес. Ситуация и впрямь складывалась весьма напряженная, не хватало еще в самый ответственный момент друг с другом пересобачиться.
– Я чувствовал бы себя куда более спокойно, – проворчал он, – имея возможность провести пикировку ей самой. Тогда бы я точно знал, что никакая внезапная дурь не взбредет ей в голову.
– Человеческий мозг – слишком тонкая материя. Эдуард утверждал, что любое стороннее вмешательство способно полностью убить в человеке его Медиаторские способности. А уж он-то знал, о чем говорил.
– Но это знание, однако, его не спасло.
– Эдуард всю жизнь был наивным идеалистом и непростительно плохо разбирался в людях, доверяя им порой сверх всякой меры, – Алан тряхнул головой, словно отбрасывая пустые опасения, – Мы же давно избавились от розовых очков и будем действовать умнее и осторожней. Никакой самодеятельности, полная сосредоточенность на четко сформулированной главной задаче и постоянный контроль за ее исполнением.
Вдалеке, над самой линией горизонта показалась темная точка, быстро растущая в размерах. До прибытия транспорта оставалось менее минуты.
– Глядя на то как вы, засучив рукава, готовы взяться за дело, я не могу не испытывать определенных опасений, – вполне возможно, что пост Председателя Совета превращает любого человека в законченного параноика. Если раньше Торбицкий не упускал ни единой возможности, чтобы подтрунить над осторожностью Александра Саттара, то теперь и он сам так и норовил подстелить соломки везде, где только возможно.
– Какого рода? – Алана уже начинал раздражать этот волочащийся за ним старый ржавый якорь.
– Если мы начнем, так сказать, «в промышленных масштабах» выкачивать из людей накопившиеся эмоции и сбрасывать их за борт, то не оставим ли мы от них лишь пустые бесчувственные оболочки? Не убьем ли мы таким образом то, что делает человека человеком и отличает его от того же бесчувственного дайва?
Надо сказать, что Торбицкому все же удалось Алана удивить. Он никак не ожидал, что где-то в глубине его заплывшего толстым слоем жира тела все еще сохранились остатки человечности и гуманизма. Ему всегда казалось, что вся эта живая груда лучше всего описывается словом «кошелек». А пачкам купюр излишняя сентиментальность обычно не свойственна.
– Помилуйте! – Алан театрально прижал руки к груди, – Мы же не пылесос какой-то! Нам вовсе не требуется выкачивать из людей абсолютно все! Достаточно только выцедить именно культовую составляющую – поклонение, фанатизм, слепую веру – и все! Остальной эмоциональный хлам нам без надобности. Хищника вовсе необязательно убивать, достаточно вырвать ему клыки и обстричь когти, после чего он более не будет представлять угрозы.
– И я очень надеюсь, что вы сумеете удержать своего собственного очаровательного «хищника» под контролем.
– Я ей все объяснил, как мне кажется, более чем доходчиво…
Скепсис Торбицкого здорово нервировал Алана, и он решил пустить в дело еще один, последний аргумент.
– Взгляните на ситуацию с другой стороны, – тяжелый армейский коптер завис над посадочной площадкой, и Алану пришлось отвернуться, закрываясь от ветра, и наклониться к самому уху Председателя, чтобы перекричать рев винтов, – Мы же не только разгружаем эмоциональные завалы здесь, но и некоторым образом экспортируем соответствующий хаос вовне, за Стену. Вас же всегда беспокоила потенциальная угроза, исходящая с периферийных территорий, не так ли? Так теперь они будут куда больше заняты своими внутренними проблемами, и до нас им уже не будет никакого дела. Двойная выгода!
Председатель задумчиво пожевал пухлыми губами. Перспектива одним махом избавиться сразу от двух надоедливых проблем выглядела исключительно привлекательно. Нечасто обстоятельства складываются столь удачным образом. Беспокоил лишь один неловкий момент…
– Если мне не изменяет память, – Торбицкому приходилось почти кричать, – там, за Стеной в данный момент находится ваша бывшая супруга, Юлия Саттар. Она вполне может попасть под удар вместе со всеми остальными.
– Я ее туда не отправлял! – неожиданно резко огрызнулся Алан, – Сбежать с любовником за Стену – это был ее собственный выбор, а она уже взрослый человек и способна сама отвечать за принимаемые решения!
– Вряд ли ее отец, пусть даже виртуальный, будет рад, узнав, что мы подвергли опасности жизнь его дочери.
– Саттар – моя забота! Вы лучше беспокойтесь по поводу надежности ваших ментальных укреплений и редутов. Еще одного «Светлого Города» нам не простят.
Коптер грузно опустился на бетонную площадку, гул его турбин стих, и встречающие смогли развернуться к нему лицом, поправляя свои костюмы.
– Хотел бы вам напомнить, – вполголоса заговорил Торбицкий, – что защитные барьеры, выстроенные мною в вашей голове, как и любая другая крепостная стена, бесполезны, если обороняющиеся сами открыли врагу ворота. Не следует на них слепо полагаться. От вас все равно потребуются определенные усилия, чтобы удерживать контроль над собственными эмоциями и мыслями. Расслабляться нельзя ни на секунду.
– Не волнуйтесь, я прекрасно помню все ваши наставления! А на тот случай, если я вдруг что-то заподозрю, – Алан усмехнулся и похлопал по карману пиджака, – у меня всегда наготове надежный короткий поводок.
Негромко загудев сервоприводами, коптер выпустил из себя длинный язык погрузочной аппарели. В глубине открывшегося люка показалась женская фигурка, выглядящая на фоне массивного и угловатого военного транспорта хрупкой и беззащитной. Каблуки ее туфель звонко цокали по металлу трапа, пока она спускалась к ожидавшим ее мужчинам. Остановившись перед ними, девушка демонстративно поправила тонкий шелковый платок, обвивавший ее шею.
– Ну, здравствуй, Алан! Здравствуй, мой дорогой!
* * *
Нырнув в первый подвернувшийся переулок, я забился в угол за мусорным контейнером и медленно сполз по стене на грязную землю. Меня била крупная дрожь, а сквозь зубы нет-нет да и прорывался сдавленный стон, вызываемый яростной борьбой, развернувшейся у меня внутри.
Трясущимися пальцами я выудил из кармана маленький пузырек, выкатил на ладонь последнюю капсулу «Эмоблока» и закинул ее в рот. Запить ее мне было нечем, и я некоторое время давился спазмами, проталкивая непослушный шарик в пересохшую глотку и молясь, чтобы он не застрял где-нибудь на полпути. Интересно, как быстро он подействует? Минута, пять, десять? И как я почувствую, что лекарство помогло? Быть может, хоть подвывать перестану?
Я привалился спиной к потрескавшейся штукатурке и закрыл глаза, краем уха прислушиваясь к доносящимся с улицы шуму и крикам. Мне стоило изрядных усилий удержаться от очередного стона, вызванного к жизни осознанием моей беспросветной и неизлечимой тупости.
Поначалу ситуация развивалась в точном соответствии с прогнозами Овода. Основная масса инцидентов, впрочем, на поверхность инфополя не прорывалась, застревая где-то в недрах полицейских отчетов. Но из его рассказов я понимал, что в действительности дела обстоят вовсе не так радужно, как можно подумать, читая официальные сводки новостей. Мои синяки, полученные в драке за коробку с новыми кроссовками оказались еще цветочками, поскольку вскоре на улицах развернулись самые настоящие бои, причем поводом для их начала могло послужить все что угодно. Люди били, резали и калечили друг друга из-за абсолютнейших пустяков, вроде цвета рубашки или показавшейся оскорбительной походки.
Количество инцидентов день ото дня росло, их география ширилась, наполняя города атмосферой нетерпимости и озлобленности.
Однако мне, наблюдавшему за происходящим со стороны, с безопасного расстояния и из уютного угла собственного коттеджа, нарастающая истерия казалась откровенным валянием дурака и показушным кривлянием на публику. Ну не могут же нормальные взрослые люди на полном серьезе воспринимать все происходящее! То, что творилось на наших улицах, казалось мне нелепым представлением, дешевым спектаклем для непритязательных зрителей, призванным отвлечь их от повседневной суеты и немного скрасить серые трудовые будни.
А посему, получив предложение лично провести презентацию нашего последнего проекта в центральном офисе «Тарпан Изотоп», я не стал сильно упираться. Когда еще представится возможность засветить свою физиономию перед первыми лицами отрасли?! Перед этим я почти неделю, как и советовал Овод, безвылазно просидел за городом, ссылаясь на проблемы со здоровьем, но представившийся шанс упускать было никак нельзя. В итоге я отправился в путь, закинувшись на всякий случай «Эмоблоком» и твердо намеренный ни при каких обстоятельствах не сворачивать с маршрута и не отвлекаться на царящую вокруг суету. Уж меня-то дешевой пропагандой никому не одурманить!
Как же я ошибался! И сейчас, сидя в грязи за мусорным баком, мне хотелось в отчаянии биться головой об стену, чтобы хоть как-то выколотить из нее мою пожизненную дурь.
Ведь обрушившийся на наши края эмоциональный шторм не делал исключений ни для кого. Любого, кто попадал в его водоворот, немедленно затягивало в бездонную пучину ярких переживаний, всеобщего воодушевления и чувства причастности к чему-то великому. А пребывание в самой гуще возбужденной толпы лишь многократно усиливало первоначальный эффект. Никакой силы духа не хватит, чтобы сопротивляться такому яростному напору, ведь даже чемпион мира по плаванию никогда не сможет выгрести вверх по ревущему водопаду.
Стоило мне вылезти из машины возле здания нашей компании, как меня сразу же захлестнула волна всеобщего воодушевления и энтузиазма. Прямо на площади перед офисом развернулась очередная агитационная площадка, где толпились желающие присоединиться к Армии. Звучала бодрая музыка, слышались духоподъемные речи, и я сам не заметил, как мои ноги направились в сторону кучкующегося вокруг зеленых палаток народа.
В тот момент меня спас один-единственный брошенный на часы взгляд. До назначенного времени встречи оставалось совсем немного, и я вдруг подумал, что отвлекаться на посторонние затеи мне сейчас некогда. Вот закончим с презентацией, тогда и заглянем на огонек.
И тут во мне самым натуральным образом полыхнуло. Совершенно необъяснимая вспышка эмоций захлестнула меня с головой, требуя во что бы то ни стало немедленно присоединиться к митингующим активистам, отринув сомнения и отбросив прочь все посторонние вопросы. Включая пресловутую презентацию.
Очевидный конфликт со здравым смыслом заставил меня резко остановиться и попытаться осмыслить происходящее. Нельзя же вот просто так бросать на ветер данные ранее обещания… да плевать на них, ты разве не понимаешь, что наше общее будущее важней рутинной деловой встречи?! Все эти лозунги и призывы к борьбе – беспомощный лепет на уровне детского сада… не забивайся обратно в свою раковину, открой глаза! Или мы решим вопросе сегодня, или останемся безвольными рабами навсегда! Да у нас и так жизнь сложилась очень и очень неплохо. Только слепой может этого не видеть… да, с точки зрения свиньи, уткнувшейся рылом в свое полное корыто, ты устроился вполне прилично, но твое благополучие – лишь жалкая подачка от тех, кто реально правит миром!
Тогда я в первый раз застонал и, схватившись за голову, бросился в подворотню. «Эмоблок», конечно, несколько сгладил воздействие, но не отменил его, и мне пришлось уже самостоятельно, своими собственными силами бороться за сохранение трезвого рассудка. Это чем-то напоминало попытку ехать на автомобиле, одновременно нажимая педали газа и тормоза. Рев мотора, визг тормозных колодок, дым, вонь – примерно такая же картина царила сейчас и в моей голове.
Одна ее половина рвалась на несущийся с улицы зов, охваченная жаждой справедливости и освобождения от многолетнего гнета, а другая, повиснув у нее на руках, умоляла остыть, одуматься и посмотреть на ситуацию трезво и непредвзято.
Возможно меня спасло то, что ранее я уже имел возможность прочувствовать на собственной шкуре, каково оно – оказаться в прицеле медиаторского воздействия. Последними уцелевшими остатками разума я понимал, что испытываемые мною эмоции – искусственны и фальшивы. Оглянувшись назад, я не видел ни единого повода, что мог бы сподвигнуть меня на столь решительную перемену мировоззрения. Меня явно пытались заарканить и вынудить плясать под чужую дудку, лишив последних остатков индивидуальности.
Точно так же как от дайва, функционирующего по заданной программе и послушно исполняющего волю того, кто отдает им команды, от меня ждали покорного следования общему порыву, подобно воронке засасывавшему в себя все новые жертвы. Но дайвы-то шли на подобное подчинение добровольно, порой за неплохие деньги, а я должен был подчиняться просто в обмен на чувство глубокого удовлетворения, да?
Возмущение и врожденная жадность придали мне сил, и я, пусть не с первой попытки, все же смог выудить из кармана коммуникатор и трясущимися пальцами набрать нужный мне номер.
– У тебя что-то срочное? – Овод ответил почти сразу, – Я сейчас немного занят.
– Вытащи меня отсюда! – прохрипел я.
– Ты где, дома? Что у вас стряслось?!
– Нет, я сейчас здесь, я… – мне пришлось сделать паузу, чтобы оглядеться по сторонам и попытаться сообразить, где именно я нахожусь, – в районе Коненковой площади, в переулке.
– Где?! – я почти видел, как подпрыгнул Овод, – Какого черта?! Как ты там оказался?! Я же велел тебе сидеть дома и не высовываться!
– Я должен был делать презентацию, а наш центральный офис как раз здесь. Мне пришлось…
– Нет, вы определенно все сговорились! – он добавил еще несколько витиеватых ругательств, – Никуда не уходи, я тебя найду. Ты меня понял? Оставайся на месте, ни во что не ввязывайся! У тебя «Эмоблок» остался?
– Только что последнюю пилюлю проглотил.
– Уже легче. Потерпи несколько минут, я скоро, – на прощание еще раз ругнувшись, Овод повесил трубку, а я без сил уронил руки, мысленно молясь, чтобы он поторопился.
Внутренняя борьба с самим собой полностью меня вымотала, отбиваться от накатывающих волн фальшивого энтузиазма и поддельного воодушевления становилось все тяжелей. Только предательская слабость в конечностях спасала меня от того, чтобы сорваться с места и ринуться в общую гущу, нырнуть с головой в водоворот эпохальных событий, оставить свой след в творящейся на наших глазах Истории.
– Что верно, то верно. В работе с большими объемами эмоционального материала она поднаторела изрядно, – Торбицкий прищурился, – Уверены, что на сей раз вам удастся сохранить трезвость рассудка и не потерять голову?
– Вы же сами со мной вчера работали, – отозвался Алан, не поворачивая головы. Напоминание о его прошлом «рабстве», когда он послушно и даже с радостью и энтузиазмом, задрав хвост, бежал исполнять чужие пожелания, не доставило ему большой радости. Он бы предпочел тот короткий, но памятный период своей жизни и вовсе забыть, – Вот мы и проверим ваше хваленое мастерство.
Председатель недовольно поджал губы, но предпочел не реагировать на шпильку в свой адрес. Ситуация и впрямь складывалась весьма напряженная, не хватало еще в самый ответственный момент друг с другом пересобачиться.
– Я чувствовал бы себя куда более спокойно, – проворчал он, – имея возможность провести пикировку ей самой. Тогда бы я точно знал, что никакая внезапная дурь не взбредет ей в голову.
– Человеческий мозг – слишком тонкая материя. Эдуард утверждал, что любое стороннее вмешательство способно полностью убить в человеке его Медиаторские способности. А уж он-то знал, о чем говорил.
– Но это знание, однако, его не спасло.
– Эдуард всю жизнь был наивным идеалистом и непростительно плохо разбирался в людях, доверяя им порой сверх всякой меры, – Алан тряхнул головой, словно отбрасывая пустые опасения, – Мы же давно избавились от розовых очков и будем действовать умнее и осторожней. Никакой самодеятельности, полная сосредоточенность на четко сформулированной главной задаче и постоянный контроль за ее исполнением.
Вдалеке, над самой линией горизонта показалась темная точка, быстро растущая в размерах. До прибытия транспорта оставалось менее минуты.
– Глядя на то как вы, засучив рукава, готовы взяться за дело, я не могу не испытывать определенных опасений, – вполне возможно, что пост Председателя Совета превращает любого человека в законченного параноика. Если раньше Торбицкий не упускал ни единой возможности, чтобы подтрунить над осторожностью Александра Саттара, то теперь и он сам так и норовил подстелить соломки везде, где только возможно.
– Какого рода? – Алана уже начинал раздражать этот волочащийся за ним старый ржавый якорь.
– Если мы начнем, так сказать, «в промышленных масштабах» выкачивать из людей накопившиеся эмоции и сбрасывать их за борт, то не оставим ли мы от них лишь пустые бесчувственные оболочки? Не убьем ли мы таким образом то, что делает человека человеком и отличает его от того же бесчувственного дайва?
Надо сказать, что Торбицкому все же удалось Алана удивить. Он никак не ожидал, что где-то в глубине его заплывшего толстым слоем жира тела все еще сохранились остатки человечности и гуманизма. Ему всегда казалось, что вся эта живая груда лучше всего описывается словом «кошелек». А пачкам купюр излишняя сентиментальность обычно не свойственна.
– Помилуйте! – Алан театрально прижал руки к груди, – Мы же не пылесос какой-то! Нам вовсе не требуется выкачивать из людей абсолютно все! Достаточно только выцедить именно культовую составляющую – поклонение, фанатизм, слепую веру – и все! Остальной эмоциональный хлам нам без надобности. Хищника вовсе необязательно убивать, достаточно вырвать ему клыки и обстричь когти, после чего он более не будет представлять угрозы.
– И я очень надеюсь, что вы сумеете удержать своего собственного очаровательного «хищника» под контролем.
– Я ей все объяснил, как мне кажется, более чем доходчиво…
Скепсис Торбицкого здорово нервировал Алана, и он решил пустить в дело еще один, последний аргумент.
– Взгляните на ситуацию с другой стороны, – тяжелый армейский коптер завис над посадочной площадкой, и Алану пришлось отвернуться, закрываясь от ветра, и наклониться к самому уху Председателя, чтобы перекричать рев винтов, – Мы же не только разгружаем эмоциональные завалы здесь, но и некоторым образом экспортируем соответствующий хаос вовне, за Стену. Вас же всегда беспокоила потенциальная угроза, исходящая с периферийных территорий, не так ли? Так теперь они будут куда больше заняты своими внутренними проблемами, и до нас им уже не будет никакого дела. Двойная выгода!
Председатель задумчиво пожевал пухлыми губами. Перспектива одним махом избавиться сразу от двух надоедливых проблем выглядела исключительно привлекательно. Нечасто обстоятельства складываются столь удачным образом. Беспокоил лишь один неловкий момент…
– Если мне не изменяет память, – Торбицкому приходилось почти кричать, – там, за Стеной в данный момент находится ваша бывшая супруга, Юлия Саттар. Она вполне может попасть под удар вместе со всеми остальными.
– Я ее туда не отправлял! – неожиданно резко огрызнулся Алан, – Сбежать с любовником за Стену – это был ее собственный выбор, а она уже взрослый человек и способна сама отвечать за принимаемые решения!
– Вряд ли ее отец, пусть даже виртуальный, будет рад, узнав, что мы подвергли опасности жизнь его дочери.
– Саттар – моя забота! Вы лучше беспокойтесь по поводу надежности ваших ментальных укреплений и редутов. Еще одного «Светлого Города» нам не простят.
Коптер грузно опустился на бетонную площадку, гул его турбин стих, и встречающие смогли развернуться к нему лицом, поправляя свои костюмы.
– Хотел бы вам напомнить, – вполголоса заговорил Торбицкий, – что защитные барьеры, выстроенные мною в вашей голове, как и любая другая крепостная стена, бесполезны, если обороняющиеся сами открыли врагу ворота. Не следует на них слепо полагаться. От вас все равно потребуются определенные усилия, чтобы удерживать контроль над собственными эмоциями и мыслями. Расслабляться нельзя ни на секунду.
– Не волнуйтесь, я прекрасно помню все ваши наставления! А на тот случай, если я вдруг что-то заподозрю, – Алан усмехнулся и похлопал по карману пиджака, – у меня всегда наготове надежный короткий поводок.
Негромко загудев сервоприводами, коптер выпустил из себя длинный язык погрузочной аппарели. В глубине открывшегося люка показалась женская фигурка, выглядящая на фоне массивного и угловатого военного транспорта хрупкой и беззащитной. Каблуки ее туфель звонко цокали по металлу трапа, пока она спускалась к ожидавшим ее мужчинам. Остановившись перед ними, девушка демонстративно поправила тонкий шелковый платок, обвивавший ее шею.
– Ну, здравствуй, Алан! Здравствуй, мой дорогой!
* * *
Нырнув в первый подвернувшийся переулок, я забился в угол за мусорным контейнером и медленно сполз по стене на грязную землю. Меня била крупная дрожь, а сквозь зубы нет-нет да и прорывался сдавленный стон, вызываемый яростной борьбой, развернувшейся у меня внутри.
Трясущимися пальцами я выудил из кармана маленький пузырек, выкатил на ладонь последнюю капсулу «Эмоблока» и закинул ее в рот. Запить ее мне было нечем, и я некоторое время давился спазмами, проталкивая непослушный шарик в пересохшую глотку и молясь, чтобы он не застрял где-нибудь на полпути. Интересно, как быстро он подействует? Минута, пять, десять? И как я почувствую, что лекарство помогло? Быть может, хоть подвывать перестану?
Я привалился спиной к потрескавшейся штукатурке и закрыл глаза, краем уха прислушиваясь к доносящимся с улицы шуму и крикам. Мне стоило изрядных усилий удержаться от очередного стона, вызванного к жизни осознанием моей беспросветной и неизлечимой тупости.
Поначалу ситуация развивалась в точном соответствии с прогнозами Овода. Основная масса инцидентов, впрочем, на поверхность инфополя не прорывалась, застревая где-то в недрах полицейских отчетов. Но из его рассказов я понимал, что в действительности дела обстоят вовсе не так радужно, как можно подумать, читая официальные сводки новостей. Мои синяки, полученные в драке за коробку с новыми кроссовками оказались еще цветочками, поскольку вскоре на улицах развернулись самые настоящие бои, причем поводом для их начала могло послужить все что угодно. Люди били, резали и калечили друг друга из-за абсолютнейших пустяков, вроде цвета рубашки или показавшейся оскорбительной походки.
Количество инцидентов день ото дня росло, их география ширилась, наполняя города атмосферой нетерпимости и озлобленности.
Однако мне, наблюдавшему за происходящим со стороны, с безопасного расстояния и из уютного угла собственного коттеджа, нарастающая истерия казалась откровенным валянием дурака и показушным кривлянием на публику. Ну не могут же нормальные взрослые люди на полном серьезе воспринимать все происходящее! То, что творилось на наших улицах, казалось мне нелепым представлением, дешевым спектаклем для непритязательных зрителей, призванным отвлечь их от повседневной суеты и немного скрасить серые трудовые будни.
А посему, получив предложение лично провести презентацию нашего последнего проекта в центральном офисе «Тарпан Изотоп», я не стал сильно упираться. Когда еще представится возможность засветить свою физиономию перед первыми лицами отрасли?! Перед этим я почти неделю, как и советовал Овод, безвылазно просидел за городом, ссылаясь на проблемы со здоровьем, но представившийся шанс упускать было никак нельзя. В итоге я отправился в путь, закинувшись на всякий случай «Эмоблоком» и твердо намеренный ни при каких обстоятельствах не сворачивать с маршрута и не отвлекаться на царящую вокруг суету. Уж меня-то дешевой пропагандой никому не одурманить!
Как же я ошибался! И сейчас, сидя в грязи за мусорным баком, мне хотелось в отчаянии биться головой об стену, чтобы хоть как-то выколотить из нее мою пожизненную дурь.
Ведь обрушившийся на наши края эмоциональный шторм не делал исключений ни для кого. Любого, кто попадал в его водоворот, немедленно затягивало в бездонную пучину ярких переживаний, всеобщего воодушевления и чувства причастности к чему-то великому. А пребывание в самой гуще возбужденной толпы лишь многократно усиливало первоначальный эффект. Никакой силы духа не хватит, чтобы сопротивляться такому яростному напору, ведь даже чемпион мира по плаванию никогда не сможет выгрести вверх по ревущему водопаду.
Стоило мне вылезти из машины возле здания нашей компании, как меня сразу же захлестнула волна всеобщего воодушевления и энтузиазма. Прямо на площади перед офисом развернулась очередная агитационная площадка, где толпились желающие присоединиться к Армии. Звучала бодрая музыка, слышались духоподъемные речи, и я сам не заметил, как мои ноги направились в сторону кучкующегося вокруг зеленых палаток народа.
В тот момент меня спас один-единственный брошенный на часы взгляд. До назначенного времени встречи оставалось совсем немного, и я вдруг подумал, что отвлекаться на посторонние затеи мне сейчас некогда. Вот закончим с презентацией, тогда и заглянем на огонек.
И тут во мне самым натуральным образом полыхнуло. Совершенно необъяснимая вспышка эмоций захлестнула меня с головой, требуя во что бы то ни стало немедленно присоединиться к митингующим активистам, отринув сомнения и отбросив прочь все посторонние вопросы. Включая пресловутую презентацию.
Очевидный конфликт со здравым смыслом заставил меня резко остановиться и попытаться осмыслить происходящее. Нельзя же вот просто так бросать на ветер данные ранее обещания… да плевать на них, ты разве не понимаешь, что наше общее будущее важней рутинной деловой встречи?! Все эти лозунги и призывы к борьбе – беспомощный лепет на уровне детского сада… не забивайся обратно в свою раковину, открой глаза! Или мы решим вопросе сегодня, или останемся безвольными рабами навсегда! Да у нас и так жизнь сложилась очень и очень неплохо. Только слепой может этого не видеть… да, с точки зрения свиньи, уткнувшейся рылом в свое полное корыто, ты устроился вполне прилично, но твое благополучие – лишь жалкая подачка от тех, кто реально правит миром!
Тогда я в первый раз застонал и, схватившись за голову, бросился в подворотню. «Эмоблок», конечно, несколько сгладил воздействие, но не отменил его, и мне пришлось уже самостоятельно, своими собственными силами бороться за сохранение трезвого рассудка. Это чем-то напоминало попытку ехать на автомобиле, одновременно нажимая педали газа и тормоза. Рев мотора, визг тормозных колодок, дым, вонь – примерно такая же картина царила сейчас и в моей голове.
Одна ее половина рвалась на несущийся с улицы зов, охваченная жаждой справедливости и освобождения от многолетнего гнета, а другая, повиснув у нее на руках, умоляла остыть, одуматься и посмотреть на ситуацию трезво и непредвзято.
Возможно меня спасло то, что ранее я уже имел возможность прочувствовать на собственной шкуре, каково оно – оказаться в прицеле медиаторского воздействия. Последними уцелевшими остатками разума я понимал, что испытываемые мною эмоции – искусственны и фальшивы. Оглянувшись назад, я не видел ни единого повода, что мог бы сподвигнуть меня на столь решительную перемену мировоззрения. Меня явно пытались заарканить и вынудить плясать под чужую дудку, лишив последних остатков индивидуальности.
Точно так же как от дайва, функционирующего по заданной программе и послушно исполняющего волю того, кто отдает им команды, от меня ждали покорного следования общему порыву, подобно воронке засасывавшему в себя все новые жертвы. Но дайвы-то шли на подобное подчинение добровольно, порой за неплохие деньги, а я должен был подчиняться просто в обмен на чувство глубокого удовлетворения, да?
Возмущение и врожденная жадность придали мне сил, и я, пусть не с первой попытки, все же смог выудить из кармана коммуникатор и трясущимися пальцами набрать нужный мне номер.
– У тебя что-то срочное? – Овод ответил почти сразу, – Я сейчас немного занят.
– Вытащи меня отсюда! – прохрипел я.
– Ты где, дома? Что у вас стряслось?!
– Нет, я сейчас здесь, я… – мне пришлось сделать паузу, чтобы оглядеться по сторонам и попытаться сообразить, где именно я нахожусь, – в районе Коненковой площади, в переулке.
– Где?! – я почти видел, как подпрыгнул Овод, – Какого черта?! Как ты там оказался?! Я же велел тебе сидеть дома и не высовываться!
– Я должен был делать презентацию, а наш центральный офис как раз здесь. Мне пришлось…
– Нет, вы определенно все сговорились! – он добавил еще несколько витиеватых ругательств, – Никуда не уходи, я тебя найду. Ты меня понял? Оставайся на месте, ни во что не ввязывайся! У тебя «Эмоблок» остался?
– Только что последнюю пилюлю проглотил.
– Уже легче. Потерпи несколько минут, я скоро, – на прощание еще раз ругнувшись, Овод повесил трубку, а я без сил уронил руки, мысленно молясь, чтобы он поторопился.
Внутренняя борьба с самим собой полностью меня вымотала, отбиваться от накатывающих волн фальшивого энтузиазма и поддельного воодушевления становилось все тяжелей. Только предательская слабость в конечностях спасала меня от того, чтобы сорваться с места и ринуться в общую гущу, нырнуть с головой в водоворот эпохальных событий, оставить свой след в творящейся на наших глазах Истории.
