Я тоже сел, массируя руку, которую он мне чуть не сломал, и ответил ему угрюмым взглядом исподлобья.
-Что, злобу затаил? – поинтересовался Овод, - побереги эмоции, сейчас они только мешают.
-Ты обещал помочь мне вызволить Старшего, - процедил я в ответ.
-Неправда Ваша, батенька, - погрозил он мне пальцем, - ничего такого я не говорил. Я собирался выкрасть Хирурга, полагая, что он и был вашим Старшим, но ошибся. Старший – не Хирург.
-С чего ты взял?
-Внебрачному сыну Георгия Саттара сейчас должно быть двадцать шесть лет, а твоему боссу определенно гораздо больше. Ему лет пятьдесят, как минимум. Я могу ошибиться в оценке возраста на пять-десять лет, но тут все совершенно очевидно.
-Почему ты сразу мне об этом не сказал!? – возмутился я, - мы бы столько сил и нервов сэкономили!
-Не пришло в голову, - вздохнул Овод, - моя промашка, каюсь.
-Тьфу! – других слов у меня не нашлось, - что же теперь делать со Старшим?
-Ничего. Его спасение не стоит в моем списке приоритетов.
-А мое мнение уже в расчет не принимается?
-И никогда не принималось, - осадил он меня, - извини, но я играю свою партию, а ты мне только помогаешь. Ты – один из моих инструментов, и я кровно заинтересован в том, чтобы ты функционировал долго и безотказно. Не в последнюю очередь именно поэтому мы не будем вытаскивать твоего Старшего – риск неоправданно высок, а смысла – никакого.
Злость еще кипела в моей душе, но такое откровенное заявление подействовало на меня как ушат холодной воды. Место гнева постепенно заняла апатия. Я чувствовал себя совершенно опустошенным. Поглядев на свои руки, я увидел, что они дрожат, и, чтобы скрыть дрожь, обхватил ими голову. Пальцы наткнулись на ремешок респиратора. Я сорвал его и зашвырнул в угол, где уже валялись очки, слетевшие с моей головы во время потасовки.
-Как ты думаешь, Олег, - спросил Овод, - где мы просчитались?
-Да пошел ты! – буркнул я, - твой инструмент устал…
-Ладно, отдохни пока немного.
Домой мы вернулись только к обеду. Сначала Овод предпочел подождать, пока несколько других машин «Скорой помощи» отъедут со стоянки, прежде чем тронуться в путь. Он опасался, что поблизости еще могли оставаться наблюдатели, а потому не спешил. Потом мы еще от души поколесили по городу, дабы удостовериться в отсутствии «хвоста», и только потом направились в «гнездо».
Я был все еще страшно зол на него. Да и кому понравится, когда его открыто называют «инструментом», хотя, конечно, это все же лучше, чем лицемерное и лживое панибратство. Прямо из гаража я молча прошествовал в свою комнату, где, скинув дурацкую оранжевую жилетку и куртку, прямо в одежде завалился на кровать с твердым намерением не вставать с нее как минимум до завтра.
Снова и снова накручивая мысленные круги по событиям последних дней, я все больше проникался мыслью о том, что основным корнем всех моих бед являлся я сам, и это ранило сильней всего. Пытаясь взглянуть на себя со стороны, я казался себе трамваем, что катится по заботливо проложенным кем-то другим рельсам, будучи не в силах свернуть с назначенного пути. И даже если на пути встречаются стрелки и ответвления, все равно, решение о том, куда ехать дальше, принимается не мной.
Макс затащил меня на тот злосчастный пикет, где круглолицый Василий сунул в руки «коктейль Молотова». Старший спас меня от полиции и познакомил со своей организацией, а затем отправил в «Золотого быка» на роковое рандеву с Георгием Саттаром. Тот, в свою очередь, назначил меня своим Посыльным, превратив в объект вожделения самых разных сил. В их споре победителем пока вышел Овод, для которого я представляю ценность лишь как, хм, инструмент, и который, уже не стесняясь, заставляет меня плясать под его дудку.
Никто не спрашивал моего согласия, никого не интересовало мое мнение, меня просто сажали на короткий поводок и волокли, куда требовалось. Да что там, в половине случаев я сам охотно бежал в указанном направлении, словно крыса на зов волшебной дудочки. И, чем больше я обо всем это думал, тем противнее сам себе становился.
Вырисовывалась какая-то парадоксальная ситуация: яростно протестуя против пикировки и не желая превращаться в послушную скотину, я, вольно или невольно, только и делал, что поступал по чужой указке. Так сказать, за что боролись, на то и напоролись. Или я сам уже давно стал Пустышкой, только еще не знаю об этом? Или у меня попросту не было выбора, и любой другой человек на моем месте поступил точно так же? И вообще, зависит ли от меня хоть что-то в этом мире?
Я мог бы еще долго так лежать и заниматься самоедством, но бессонная ночь довольно скоро взяла свое.
Проснувшись, я не сразу сообразил, кто я и где нахожусь. За окном уже стемнело, и наш дом погрузился во тьму. Мое твердое намерение не двигаться с места пару дней несколько побледнело и размякло, тем более, что мой желудок вдруг вспомнил о пропущенном завтраке, да и об обеде тоже. Я сполз с кровати и, решив не зажигать свет, дабы не привлекать к себе внимания, отправился на кухню в темноте. Расположение комнат я помнил еще не очень хорошо, а потому передвигался в основном на ощупь. Вообще-то, в поисках чего-нибудь съестного, лучше полагаться на обоняние, помощь которого безошибочно вывела меня в заданную точку. Поскольку пытаться на ощупь что-то еще и приготовить было уже чересчур, я нащупал на стене выключатель и зажег свет…
От неожиданности я даже вздрогнул. Овод сидел на стуле, повалившись ничком на стол, его левая рука безвольно свисала почти до пола. За несколько мгновений в моей голове пронеслась целая череда жутких предположений, но, чуть погодя, когда мои глаза немного привыкли к свету, я разглядел рядом уполовиненную бутылку водки и ощутил в воздухе явственный запах спиртного.
Подойдя ближе, я потряс его за плечо. Реакция была мгновенной – висевшая плетью рука вдруг коброй метнулась вверх и стальной хваткой стиснула мое горло. Овод вскинул голову и уставился на меня, щурясь от яркого света.
-А-а, это ты, - мне показалось, что он был несколько разочарован. Он отпустил мою шею, и его глаза снова подернулись мутной пеленой, - оставь меня в покое.
-Что с тобой? – я поспешно отступил на шаг. Мне было удивительно видеть Овода, обычно предельно расчетливого, хладнокровного и циничного, в таком состоянии, - что случилось?
Он почти минуту сидел молча, невидящим взглядом уставившись в пустоту перед собой, а потом заговорил, медленно, словно вылепляя непослушными губами каждую произносимую букву. И то, что он сказал, повергло меня в еще большее недоумение.
-Мне страшно, Олег. Очень страшно.
-Но почему!? – опешил я, - чего ты испугался!?
-Себя.
-Это еще что за новости! – на всякий случай я отступил еще немного, - что с тобой стряслось-то?
Овод обхватил голову руками и помассировал лицо, пытаясь стереть с него пьяный дурман.
-Время уходит, а мы ни на миллиметр не приблизились к решению нашей главной задачи. Рамиль же, пока мы здесь копаемся, не сидит сложа руки, и в любой момент может выйти на Хирурга раньше нас. А тогда все – пиши пропало.
-Но жизнь же на этом не заканчивается, - я был согласен, что в таком случае нас ничего хорошего не ждет, но все еще не понимал, что вызвало у Овода столь болезненную реакцию, - как-нибудь выкрутимся.
-Это для тебя она не заканчивается, а я, получается, не смогу выполнить данное Георгию Саттару обещание.
-И что с того? Ну не смог, бывает, тем более что он уже мертв. Не бери в голову.
-Ты не понимаешь, - Овод покачал головой, - для меня все обстоит гораздо сложнее.
-Почему?
-Потому, что я, как ты выражаешься, «Пустышка». Причем, один из худших ее вариантов.
-Э-э-э, - поняв, что этот разговор может затянуться, я нащупал стул и сел, - как это «Пустышка»?
-А вот так! – его губы скривились в невеселой усмешке, - мои родители решили все за меня.
-И ты согласился!?
-Моим мнением никто особо и не интересовался. Это сейчас пикировку можно производить только после совершеннолетия и с согласия клиента, а тогда царили дикие времена. Меня никто не спрашивал.
-Чего они хотели от тебя добиться?
-В нашей семье все были какими-то болезненно-романтичными, что ли. Родители считали, что человек, принадлежащий к известному семейству должен быть совершенен и прекрасен во всем.
-К какому семейству?
-К Клану Саттар.
-Что!? – я вытаращил на Овода глаза, - ты – член Клана Саттар!?
-Да так, - он махнул рукой, - седьмая вода на киселе. Моя мать была двоюродной сестрой Миранды - жены Георгия Саттара, так что я – не Корректор, если ты это имеешь в виду.
-И тебя отправили к нему на пикировку?
-Если бы! Для того чтобы воспользоваться услугами его салона мои родители были слишком бедными, а для того, чтобы попросить его об одолжении – слишком гордыми. Старик бы с радостью согласился и поработал бы со мной лично, но нет! Они отдали меня на растерзание какому-то Коновалу.
-И что произошло? – подтолкнул я повествование дальше, когда пауза начала затягиваться.
-Ничего хорошего, - Овод вздохнул и помотал головой, отгоняя неприятные воспоминания, - ему выдали список установок, которые следовало загнать в мою башку, и он, недолго думая, тупо вогнал их туда. Как гвозди в крышку гроба.
Не лгать, не сквернословить, держать данное слово и так далее – полное собрание подобной идеалистической чепухи. Вот только нормально жить с подобным багажом в реальном мире оказывается практически невозможно.
-Но разве при обычной пикировке не преследуются аналогичные цели? Или такие благородные качества более не в моде?
-Разница не в поставленных целях, хотя любой грамотный Корректор сразу бы сказал, что ничего кроме неприятностей буквальное следование данному перечню не принесет, и предложил бы сесть и внимательно все обдумать, дабы выработать более разумный набор установок. Главное различие состоит в методах. Можно ведь и аппендицит циркулярной пилой вырезать, только процент успешных операций будет крайне низким.
-Можно умереть?
-От такой операции? – Овод подозрительно посмотрел на меня.
-Да нет же, от такой пикировки!
-А, нет, - он облегченно вздохнул, - умереть не умрешь, хотя еще не раз пожелаешь смерти и себе и тому умельцу. Просто я превратился в типичного простофилю из дешевых комедий, который абсолютно все принимает на веру, и всегда поступает так, будто все окружающие его люди такие же добрые и честные, как и он сам.
-Должно быть, в жизни это не так смешно, как в кино, - осторожно предположил я.
-Абсолютно не смешно, - согласился Овод, - хоть я и наловчился немного жульничать, обходя некоторые запреты, но по большому счету изменить ничего не мог. Чего я только не натерпелся и в школе и в институте, да и просто по жизни. Рехнуться можно. Но, что удивительно, мои таланты не помешали мне, в конце концов, поступить в полицию.
-Ты был полицейским!? – удивленно воскликнул я.
-Да, и, надо сказать, неплохим полицейским, - Овод умолк, устремив взгляд в глубины воспоминаний. Поморщившись, он опять вздохнул и резюмировал, - вот только закончилась моя карьера весьма печально.
-А что случилось-то? – я был столь заинтригован, что не мог позволить ему оборвать рассказ на этом месте.
Подперев подбородок рукой, он долго смотрел на меня, словно оценивая целесообразность продолжения разговора, но, решив, по-видимому, что хуже уже не будет, заговорил снова.
-Руководство бросало меня на расследование самых запутанных и безнадежных дел, поскольку моя целеустремленность и сосредоточенность на поставленной задаче позволяли мне подмечать мельчайшие детали, ускользающие от внимания других следователей. До непосредственного общения со свидетелями и подозреваемыми меня, разумеется, не допускали, но я вполне обходился той информацией, которую мне поставляли работавшие со мной коллеги. Я же исполнял роль мозгового центра.
Последним моим расследованием было «дело Кукольника».
-Это кто такой?
-Маньяк… точнее, все считали его маньяком, даже я сам поначалу так думал.
-Чем он занимался?
-Ну, чем обычно занимаются маньяки – убийствами, естественно, но не простыми. Он декорировал их под самоубийства известных людей. Оттого-то его и прозвали кукольником. У нас была своя Мэрилин Монро, Элвис Пресли, Есенин, Маяковский и много кто еще. Да и жертв он выбирал не из первых встречных. Иногда довольно известные личности попадались. Когда я подключился к расследованию, его послужной список насчитывал уже семь трупов, а закончил он на одиннадцати. Это официально, хотя многие, в том числе и я, уверены, что реальное число его жертв может быть и больше.
То, как тщательно он подходил к оформлению своих «творений» порой вызывало оторопь. Детализация иногда была просто потрясающей. Дабы мы могли в полной мере оценить его старания, он оставлял на месте преступления фотографии «оригинала», по которым воспроизводил сцену. Мне довелось побывать на некоторых из них и, скажу честно, было немного жутковато.
-А зачем он так делал?
-Маньяк, что с него взять, - Овод развел руками, - однако, позже выяснилось, что и маньякам не чуждо ничто человеческое.
-В смысле?
-У меня была масса времени для того, чтобы самым тщательным образом изучить мельчайшие подробности его преступлений. И постепенно, где-то на уровне интуиции у меня начали вырисовываться определенные подозрения. Дело в том, что при оформлении некоторых «сцен» он допускал небольшие упрощения, отступления от идеала. И это при том, что во всех остальных убийствах он с предельной аккуратностью выписывал даже гораздо менее существенные детали. То есть иногда он вел себя как истинный маньяк-перфекционист, а иногда – как вполне трезвомыслящий человек, не тратящий сил на доведение до ума второстепенных и, по большому счету, практически незаметных подробностей, сосредотачиваясь на главном.
Сначала я предположил, что мы имеем дело с двумя разными людьми, один из которых маскируется под другого, но никаких подтверждений этой версии не нашел. В конечном итоге, я пришел к мнению, что Кукольник все же действовал один, только в одних случаях он выбирал жертву, исходя из требований задуманного сюжета, а в других – наоборот. То есть, некоторые убийства были на самом деле заказными, только чертовски хорошо замаскированными под деяния безумца.
В этот момент в нас с Женей, моим напарником, взыграли амбиции, и, вместо того, чтобы поделиться своими подозрениями с коллегами и руководством, мы решили раскапывать новое направление самостоятельно. Я жаждал доказать всему миру и самому себе, что кое-чего стою.
Копали мы долго, распутывая оказавшийся в наших руках клубок даже не по ниточке, а по одному волоску. Кукольник, тем временем, подкинул нам еще два трупа, которые прекрасно вписались в разрабатываемую нами версию, и дальше дело пошло уже быстрее.
-Неужели подобный вариант не рассматривался в ходе официального расследования? – удивился я.
-Почему же, рассматривался, - хмыкнул Овод, - в дело шли все мыслимые и немыслимые предположения и догадки, просто им уделялось гораздо меньше внимания, нежели основной версии. Рано или поздно, но или Кукольник оступился бы, или на какого-нибудь следователя снизошло бы озарение. Это был вопрос времени, мы лишь успели раньше других…
-Так чего же вам удалось добиться?
-Что, злобу затаил? – поинтересовался Овод, - побереги эмоции, сейчас они только мешают.
-Ты обещал помочь мне вызволить Старшего, - процедил я в ответ.
-Неправда Ваша, батенька, - погрозил он мне пальцем, - ничего такого я не говорил. Я собирался выкрасть Хирурга, полагая, что он и был вашим Старшим, но ошибся. Старший – не Хирург.
-С чего ты взял?
-Внебрачному сыну Георгия Саттара сейчас должно быть двадцать шесть лет, а твоему боссу определенно гораздо больше. Ему лет пятьдесят, как минимум. Я могу ошибиться в оценке возраста на пять-десять лет, но тут все совершенно очевидно.
-Почему ты сразу мне об этом не сказал!? – возмутился я, - мы бы столько сил и нервов сэкономили!
-Не пришло в голову, - вздохнул Овод, - моя промашка, каюсь.
-Тьфу! – других слов у меня не нашлось, - что же теперь делать со Старшим?
-Ничего. Его спасение не стоит в моем списке приоритетов.
-А мое мнение уже в расчет не принимается?
-И никогда не принималось, - осадил он меня, - извини, но я играю свою партию, а ты мне только помогаешь. Ты – один из моих инструментов, и я кровно заинтересован в том, чтобы ты функционировал долго и безотказно. Не в последнюю очередь именно поэтому мы не будем вытаскивать твоего Старшего – риск неоправданно высок, а смысла – никакого.
Злость еще кипела в моей душе, но такое откровенное заявление подействовало на меня как ушат холодной воды. Место гнева постепенно заняла апатия. Я чувствовал себя совершенно опустошенным. Поглядев на свои руки, я увидел, что они дрожат, и, чтобы скрыть дрожь, обхватил ими голову. Пальцы наткнулись на ремешок респиратора. Я сорвал его и зашвырнул в угол, где уже валялись очки, слетевшие с моей головы во время потасовки.
-Как ты думаешь, Олег, - спросил Овод, - где мы просчитались?
-Да пошел ты! – буркнул я, - твой инструмент устал…
-Ладно, отдохни пока немного.
Домой мы вернулись только к обеду. Сначала Овод предпочел подождать, пока несколько других машин «Скорой помощи» отъедут со стоянки, прежде чем тронуться в путь. Он опасался, что поблизости еще могли оставаться наблюдатели, а потому не спешил. Потом мы еще от души поколесили по городу, дабы удостовериться в отсутствии «хвоста», и только потом направились в «гнездо».
Я был все еще страшно зол на него. Да и кому понравится, когда его открыто называют «инструментом», хотя, конечно, это все же лучше, чем лицемерное и лживое панибратство. Прямо из гаража я молча прошествовал в свою комнату, где, скинув дурацкую оранжевую жилетку и куртку, прямо в одежде завалился на кровать с твердым намерением не вставать с нее как минимум до завтра.
Снова и снова накручивая мысленные круги по событиям последних дней, я все больше проникался мыслью о том, что основным корнем всех моих бед являлся я сам, и это ранило сильней всего. Пытаясь взглянуть на себя со стороны, я казался себе трамваем, что катится по заботливо проложенным кем-то другим рельсам, будучи не в силах свернуть с назначенного пути. И даже если на пути встречаются стрелки и ответвления, все равно, решение о том, куда ехать дальше, принимается не мной.
Макс затащил меня на тот злосчастный пикет, где круглолицый Василий сунул в руки «коктейль Молотова». Старший спас меня от полиции и познакомил со своей организацией, а затем отправил в «Золотого быка» на роковое рандеву с Георгием Саттаром. Тот, в свою очередь, назначил меня своим Посыльным, превратив в объект вожделения самых разных сил. В их споре победителем пока вышел Овод, для которого я представляю ценность лишь как, хм, инструмент, и который, уже не стесняясь, заставляет меня плясать под его дудку.
Никто не спрашивал моего согласия, никого не интересовало мое мнение, меня просто сажали на короткий поводок и волокли, куда требовалось. Да что там, в половине случаев я сам охотно бежал в указанном направлении, словно крыса на зов волшебной дудочки. И, чем больше я обо всем это думал, тем противнее сам себе становился.
Вырисовывалась какая-то парадоксальная ситуация: яростно протестуя против пикировки и не желая превращаться в послушную скотину, я, вольно или невольно, только и делал, что поступал по чужой указке. Так сказать, за что боролись, на то и напоролись. Или я сам уже давно стал Пустышкой, только еще не знаю об этом? Или у меня попросту не было выбора, и любой другой человек на моем месте поступил точно так же? И вообще, зависит ли от меня хоть что-то в этом мире?
Я мог бы еще долго так лежать и заниматься самоедством, но бессонная ночь довольно скоро взяла свое.
Проснувшись, я не сразу сообразил, кто я и где нахожусь. За окном уже стемнело, и наш дом погрузился во тьму. Мое твердое намерение не двигаться с места пару дней несколько побледнело и размякло, тем более, что мой желудок вдруг вспомнил о пропущенном завтраке, да и об обеде тоже. Я сполз с кровати и, решив не зажигать свет, дабы не привлекать к себе внимания, отправился на кухню в темноте. Расположение комнат я помнил еще не очень хорошо, а потому передвигался в основном на ощупь. Вообще-то, в поисках чего-нибудь съестного, лучше полагаться на обоняние, помощь которого безошибочно вывела меня в заданную точку. Поскольку пытаться на ощупь что-то еще и приготовить было уже чересчур, я нащупал на стене выключатель и зажег свет…
От неожиданности я даже вздрогнул. Овод сидел на стуле, повалившись ничком на стол, его левая рука безвольно свисала почти до пола. За несколько мгновений в моей голове пронеслась целая череда жутких предположений, но, чуть погодя, когда мои глаза немного привыкли к свету, я разглядел рядом уполовиненную бутылку водки и ощутил в воздухе явственный запах спиртного.
Подойдя ближе, я потряс его за плечо. Реакция была мгновенной – висевшая плетью рука вдруг коброй метнулась вверх и стальной хваткой стиснула мое горло. Овод вскинул голову и уставился на меня, щурясь от яркого света.
-А-а, это ты, - мне показалось, что он был несколько разочарован. Он отпустил мою шею, и его глаза снова подернулись мутной пеленой, - оставь меня в покое.
-Что с тобой? – я поспешно отступил на шаг. Мне было удивительно видеть Овода, обычно предельно расчетливого, хладнокровного и циничного, в таком состоянии, - что случилось?
Он почти минуту сидел молча, невидящим взглядом уставившись в пустоту перед собой, а потом заговорил, медленно, словно вылепляя непослушными губами каждую произносимую букву. И то, что он сказал, повергло меня в еще большее недоумение.
-Мне страшно, Олег. Очень страшно.
-Но почему!? – опешил я, - чего ты испугался!?
-Себя.
-Это еще что за новости! – на всякий случай я отступил еще немного, - что с тобой стряслось-то?
Овод обхватил голову руками и помассировал лицо, пытаясь стереть с него пьяный дурман.
-Время уходит, а мы ни на миллиметр не приблизились к решению нашей главной задачи. Рамиль же, пока мы здесь копаемся, не сидит сложа руки, и в любой момент может выйти на Хирурга раньше нас. А тогда все – пиши пропало.
-Но жизнь же на этом не заканчивается, - я был согласен, что в таком случае нас ничего хорошего не ждет, но все еще не понимал, что вызвало у Овода столь болезненную реакцию, - как-нибудь выкрутимся.
-Это для тебя она не заканчивается, а я, получается, не смогу выполнить данное Георгию Саттару обещание.
-И что с того? Ну не смог, бывает, тем более что он уже мертв. Не бери в голову.
-Ты не понимаешь, - Овод покачал головой, - для меня все обстоит гораздо сложнее.
-Почему?
-Потому, что я, как ты выражаешься, «Пустышка». Причем, один из худших ее вариантов.
-Э-э-э, - поняв, что этот разговор может затянуться, я нащупал стул и сел, - как это «Пустышка»?
-А вот так! – его губы скривились в невеселой усмешке, - мои родители решили все за меня.
-И ты согласился!?
-Моим мнением никто особо и не интересовался. Это сейчас пикировку можно производить только после совершеннолетия и с согласия клиента, а тогда царили дикие времена. Меня никто не спрашивал.
-Чего они хотели от тебя добиться?
-В нашей семье все были какими-то болезненно-романтичными, что ли. Родители считали, что человек, принадлежащий к известному семейству должен быть совершенен и прекрасен во всем.
-К какому семейству?
-К Клану Саттар.
-Что!? – я вытаращил на Овода глаза, - ты – член Клана Саттар!?
-Да так, - он махнул рукой, - седьмая вода на киселе. Моя мать была двоюродной сестрой Миранды - жены Георгия Саттара, так что я – не Корректор, если ты это имеешь в виду.
-И тебя отправили к нему на пикировку?
-Если бы! Для того чтобы воспользоваться услугами его салона мои родители были слишком бедными, а для того, чтобы попросить его об одолжении – слишком гордыми. Старик бы с радостью согласился и поработал бы со мной лично, но нет! Они отдали меня на растерзание какому-то Коновалу.
-И что произошло? – подтолкнул я повествование дальше, когда пауза начала затягиваться.
-Ничего хорошего, - Овод вздохнул и помотал головой, отгоняя неприятные воспоминания, - ему выдали список установок, которые следовало загнать в мою башку, и он, недолго думая, тупо вогнал их туда. Как гвозди в крышку гроба.
Не лгать, не сквернословить, держать данное слово и так далее – полное собрание подобной идеалистической чепухи. Вот только нормально жить с подобным багажом в реальном мире оказывается практически невозможно.
-Но разве при обычной пикировке не преследуются аналогичные цели? Или такие благородные качества более не в моде?
-Разница не в поставленных целях, хотя любой грамотный Корректор сразу бы сказал, что ничего кроме неприятностей буквальное следование данному перечню не принесет, и предложил бы сесть и внимательно все обдумать, дабы выработать более разумный набор установок. Главное различие состоит в методах. Можно ведь и аппендицит циркулярной пилой вырезать, только процент успешных операций будет крайне низким.
-Можно умереть?
-От такой операции? – Овод подозрительно посмотрел на меня.
-Да нет же, от такой пикировки!
-А, нет, - он облегченно вздохнул, - умереть не умрешь, хотя еще не раз пожелаешь смерти и себе и тому умельцу. Просто я превратился в типичного простофилю из дешевых комедий, который абсолютно все принимает на веру, и всегда поступает так, будто все окружающие его люди такие же добрые и честные, как и он сам.
-Должно быть, в жизни это не так смешно, как в кино, - осторожно предположил я.
-Абсолютно не смешно, - согласился Овод, - хоть я и наловчился немного жульничать, обходя некоторые запреты, но по большому счету изменить ничего не мог. Чего я только не натерпелся и в школе и в институте, да и просто по жизни. Рехнуться можно. Но, что удивительно, мои таланты не помешали мне, в конце концов, поступить в полицию.
-Ты был полицейским!? – удивленно воскликнул я.
-Да, и, надо сказать, неплохим полицейским, - Овод умолк, устремив взгляд в глубины воспоминаний. Поморщившись, он опять вздохнул и резюмировал, - вот только закончилась моя карьера весьма печально.
Глава 13
-А что случилось-то? – я был столь заинтригован, что не мог позволить ему оборвать рассказ на этом месте.
Подперев подбородок рукой, он долго смотрел на меня, словно оценивая целесообразность продолжения разговора, но, решив, по-видимому, что хуже уже не будет, заговорил снова.
-Руководство бросало меня на расследование самых запутанных и безнадежных дел, поскольку моя целеустремленность и сосредоточенность на поставленной задаче позволяли мне подмечать мельчайшие детали, ускользающие от внимания других следователей. До непосредственного общения со свидетелями и подозреваемыми меня, разумеется, не допускали, но я вполне обходился той информацией, которую мне поставляли работавшие со мной коллеги. Я же исполнял роль мозгового центра.
Последним моим расследованием было «дело Кукольника».
-Это кто такой?
-Маньяк… точнее, все считали его маньяком, даже я сам поначалу так думал.
-Чем он занимался?
-Ну, чем обычно занимаются маньяки – убийствами, естественно, но не простыми. Он декорировал их под самоубийства известных людей. Оттого-то его и прозвали кукольником. У нас была своя Мэрилин Монро, Элвис Пресли, Есенин, Маяковский и много кто еще. Да и жертв он выбирал не из первых встречных. Иногда довольно известные личности попадались. Когда я подключился к расследованию, его послужной список насчитывал уже семь трупов, а закончил он на одиннадцати. Это официально, хотя многие, в том числе и я, уверены, что реальное число его жертв может быть и больше.
То, как тщательно он подходил к оформлению своих «творений» порой вызывало оторопь. Детализация иногда была просто потрясающей. Дабы мы могли в полной мере оценить его старания, он оставлял на месте преступления фотографии «оригинала», по которым воспроизводил сцену. Мне довелось побывать на некоторых из них и, скажу честно, было немного жутковато.
-А зачем он так делал?
-Маньяк, что с него взять, - Овод развел руками, - однако, позже выяснилось, что и маньякам не чуждо ничто человеческое.
-В смысле?
-У меня была масса времени для того, чтобы самым тщательным образом изучить мельчайшие подробности его преступлений. И постепенно, где-то на уровне интуиции у меня начали вырисовываться определенные подозрения. Дело в том, что при оформлении некоторых «сцен» он допускал небольшие упрощения, отступления от идеала. И это при том, что во всех остальных убийствах он с предельной аккуратностью выписывал даже гораздо менее существенные детали. То есть иногда он вел себя как истинный маньяк-перфекционист, а иногда – как вполне трезвомыслящий человек, не тратящий сил на доведение до ума второстепенных и, по большому счету, практически незаметных подробностей, сосредотачиваясь на главном.
Сначала я предположил, что мы имеем дело с двумя разными людьми, один из которых маскируется под другого, но никаких подтверждений этой версии не нашел. В конечном итоге, я пришел к мнению, что Кукольник все же действовал один, только в одних случаях он выбирал жертву, исходя из требований задуманного сюжета, а в других – наоборот. То есть, некоторые убийства были на самом деле заказными, только чертовски хорошо замаскированными под деяния безумца.
В этот момент в нас с Женей, моим напарником, взыграли амбиции, и, вместо того, чтобы поделиться своими подозрениями с коллегами и руководством, мы решили раскапывать новое направление самостоятельно. Я жаждал доказать всему миру и самому себе, что кое-чего стою.
Копали мы долго, распутывая оказавшийся в наших руках клубок даже не по ниточке, а по одному волоску. Кукольник, тем временем, подкинул нам еще два трупа, которые прекрасно вписались в разрабатываемую нами версию, и дальше дело пошло уже быстрее.
-Неужели подобный вариант не рассматривался в ходе официального расследования? – удивился я.
-Почему же, рассматривался, - хмыкнул Овод, - в дело шли все мыслимые и немыслимые предположения и догадки, просто им уделялось гораздо меньше внимания, нежели основной версии. Рано или поздно, но или Кукольник оступился бы, или на какого-нибудь следователя снизошло бы озарение. Это был вопрос времени, мы лишь успели раньше других…
-Так чего же вам удалось добиться?
