- Это не твоя печаль,- с трудом выдавливаю я, не желая признавать абсолютную правоту этой мартышки в помпончатой шапке.- Ты, кстати, так и не озвучила свое желание. Машина? Квартира? Что ты хочешь?
- Ребенка,- спокойствию в ее голосе мог бы позавидовать ледяной царь из дурацкого Вовкиного мультика.- Мне нужен только донор. Процедура ЭКО назначена на первое февраля. У тебя есть сын, он красивый, здоровый и умный. Генетический материал твой мне подходит. Лучше не найду все равно. Но, теперь я сомневаюсь, что мне нужны живчики сумасшедшего кабана, играющего чувствами своего сына.
- А что так мелко, куколка? Ребенок? Всего то? Почему ты сразу не потребовала переписать на тебя мое состояние? – мне не смешно. Девка явно с придурью или просто чертовски наглая. Но этот нос ее покрасневший от злости... Мать ее за ногу.- Тебя осмотрит врач и можешь валить на все четыре стороны. С сыном я как-нибудь разберусь. Скажу, что тебя унес Крампус, за то что ты была плохой девочкой. Очень плохой.
- Да, так будет лучше,- словно про себя шепчет она, вдруг сдувшись и растеряв свое нахальство. И звезды в осколках неба меркнут, от чего становится страшно и щемяще тоскливо. – Прости. Я не хотела. Мы бы бумаги все подписали у юристов, что я претендовать не стану ни на что, и все такое. Я просто... Прости. Отчаяние страшная штука. И Вовка не заслужил лжи. Он чудесный у тебя. Я уйду. Такси вызови мне пожалуйста. Ой. А деньги все были в сумочке. Оплатишь? Я верну, честно. День сегодня просто такой...
- Я прикажу прислуге принести тебе халат и тапочки из гостевой.
- Это значит...?
- Это ничего не значит, - ухмыляюсь я, стараясь не смотреть в растерянное лицо авантюристки. Хотя. Для мошенницы она слишком уж простодыра.
Черт, ну зачем? Пусть валит. Исчезнет из наших с сыном жизней и все станет прозрачно и ясно. Я думаю так, но делаю и говорю совсем иначе. И жалось щемящая в моей замороженной душе, как нечто иноземное, но очень теплое и чужеродное.
И вздрагиваю неподдельно, когда маленький вихрь врывается и разряжает повисшее в комнате напряжение.В ручонке Вовки маленькая коробочка, перевязанная смешным пластырем, разрисованным мультяшными псами.
- Я сказал горничной, что ты вернулась и велел подготовить твою спальню,- радостно прошептал малыш, устраиваясь на коленях посторонней девки.- И принес подарок. Открой.
Лицо гостьи становится растерянным, почти детским. Ее пальцы дрожат, а в глазах танцуют слезинки. А я слепну от того, что эта наглая баба будет спать в комнате, в которую уже шесть лет не заходил никто. «Чертоги синей бороды» - так ее называет прислуга. Нет, они не правы. Это царство снежной королевы. Вовку надо бы наказать за самовольство. Но он так рад, и скачет, как щенок вокруг дурехи, желание которой я не исполню. Но ей то об этом знать совсем не следует. Всему свое время.
- Я согласен,- окончательно безумею я, напарываясь на испуганный взгляд распахнутых от удивления очей, как на финку грабителя. И бабочки ресниц ее дрожат.- Три дня. Ни каких правил. Ты наша. И мы подпишем все бумаги.
- Ты все таки ужасный придурок,- ее губы трогает улыбка. Вовик смотрит на нас с хитрой улыбкой, в которой столько счастья, сколько я наверное никогда не видел в этом холодном доме, вдруг ставшим радостным и праздничным.
- Ура, папа и мама снова влюблены. Вы такие у меня красивые, прямо принц с принцессой, - закричал Вовка, - пап, иди сюда. Давайте обнимемся все вместе. Как настоящая семья. Я видел, в кино так все делают. А еще, потом папа целует маму. Ну чего вы встали? Целуйтесь.
Ее губы легко касаются моих. В голове звенят рождественские колокола. И щеки ее пунцовеют, как ягоды рябины на снегу.
- А теперь подарок. Мам, ну разверни. Я старался. Папа сказал, что это слеза снежного ангела,- суетится Вовка, и сам вытаскивает из коробочки кулон в форме капли на длинной платиновой цепочке. – Он не успел тебе подарить тогда... Ну, когда...
- Когда ты разбилась насмерть,- выплевываю я, не в силах больше сдерживать рвущуюся из груди ярость смешанную с тоскливым бессилием. Ее улыбка меркнет, и Вовка испуганно жмется к своей новой игрушке. Не ко мне – к ней. Искры волшебства в глазах сына стоят моей души и обманутых надежд этой дурехе. Денег, что я ей дам хватит на донора. Да. так и поступлю.
Алиса
- Один, два, три, четыре,- голос мальчика звенит в тон с курантами. Бумажка с желанием написана и я поджигаю ее об стоящу рядом с моим прибором свечу. Пять, шесть, семь. Пусть сбудется то, что я загадала. Восемь, девять, десять,- пепел осыпается в бокал с шампанским. Выпить одним глотком. Господи, что я творю. Мне нельзя же. Это вредно. Я планирую стать мамой, а значит...
- Одиннадцать, двенадцать, ура!!!- с треском разгорается бенгальская свеча.
- В чем дело, дорогая? Не нравится шампанское? – насмешливый тон портит мне впечатление от обманчивого, фальшивого семейного праздника.
- Ты бы тоже не пил,- лепечу я, стараясь не смотреть в прищуренные глубины космоса.- Месяц это немного.
- Этот халат...- он нарочито игнорирует мои слова. Пропускает мимо ушей, наблюдая за сыном. Который радостно поджигает очередной колюче - искристый кусочек нового года от свечи, одурительно воняющей мандарином и корицей.- Знаешь, напиши мне свой размер. Завтра тебе доставят одежду. Еще один подарок от меня. Негоже ангелам ходить в шлафроке. Тем более. Что он... Боже, запахни чертову тряпку.
- Божеством меня еще никто не называл,- ухмыляюсь, понимая, что дразню опасного зверя.- Ты превзошел всех, дорогой.
- И много их было? –его тон не злой, скорее ядовитый. И взгляд пробирающий до самых пяток.
- Кого?
- Ну, этих всех,- странный вопрос. Он сидит на своем стуле, похожем на трон, обхватив пальцами подбородок, кажется расслабленным. Но я знаю – впечатление обманчиво. И воздух, кажется, трещит от напряжения, как римская свеча на морозе.
- Пап, а у нас же салюты. Ты забыл? Смортри, все уже запускают,- возбужденно выкрикнул Вовка, раздвигая тяжелые шторы на панорамных окнах. Странно, обычно такую красоту не драпируют тканью. Они должны быть открыты. Смотрю в неимоверной красоты витражное стекло, на распускающиеся в темном небе огненные цветы.
- Маме нечего надеть,- я слышу, как он выталкивает слов «мама», борясь с собой. – И нога у нее еще не прошла.
- Ничего, я вполне могу одеться в то, в чем была. И щиколотка почти не болит, лишь слегка ноет. Просто ушиб, я думаю. Мы будем запускать салюты, малыш. И завтра пойдем гулять, а потом распишем витраж. Правда, Глеб? Ты же нам закажешь краски и кисточки?
-Па, закажешь, закажешь? – ребенок счастлив. Именно за этим я тут.- И еще я хочу кошку. Мы будем с мамой ухаживать за ней. Теперь ты не скажешь, что я не справлюсь. Потому что я не один буду. Пап, ну не молчи.
- У тебя болит нога. Ефим Кельманович придет только утром. Не глупи, Аля. Пусть он ставит диагнозы.
Я дергаюсь. Мне не нравится это имя. Словно примериваю на себя чужую жизнь. И этот странный зверь замирает, и паника в его глазах неприкрытая.
- Пойдем запускать салюты,- хриплю, проклиная свою мягкотелость. Зря я осталась. Нельзя ради мечты ломать чужие судьбы. Нельзя надеть на себя чужую жизнь, словно чертов халат, разъезжающийся на груди. – Нога почти прошла. Я здесь для того, чтобы сын был счастлив, так ведь? Одевайся, Вовка. Глеб, и ты, я сама не справлюсь.
- Прости,- шепчет он, когда малыш уносится в свю комнату. Я не знаю, почему назвал тебя Алей.
- Да. лучше Лисой. Мне больше нравится, - слишком близко. Настолько, что его губы касаются моих волос, опаляют дыханьем, заставляя сердце в груди замирать. – Не надо. Держи дистанцию. В цену не входит интим.
- Черт, какое слово то выбрала поганое,- Снежин снова похож на себя. Снова мерзкий, язвительный сноб. – Интим. Детка, я столько не выпью. Ты не в моем вкусе. Мне нравятся маленькие миниатюрные бабы. А ты арясина.
- Это замечательно. Тебе сейчас и нельзя ни пить. Ни другого. Надо беречь материал,- хмыкаю я, с трудом сдерживаясь, чтобы не влепить ему пощечину. Но я же воспитанная дама, и знаю, как себя вести в гостях. – Кстати, кроме одежды мне нужны средства гигиены и телефон. Я должна предупредить подруг, что не приду. Иначе они объявят розыскные мероприятия, а это страшнее «Бури в пустыне».
- Тревога, тревога, волк унес зайчат? – от его смеха мне становится легко. Отпускает звеняшее в воздухе напряжение. – Точнее одну маленькую зайчишку – Лисичку. Хорошо, моя бубновая королева. Телефон получишь после салютов. Все остальное завтра. Какие еще пожелания будут?
- Ты пойдешь с нами запускать фейерверки,- чувствуя, что одержала маленькую победу, улыбаюсь.- И будешь радоваться жизни, потому что мальчикам нужен отец – сильный и храбрый. Ну и, с моими способностями, я запросто могу спалить дом. Думаю, что тебе это не понравится.
- Ты нестерпимо – невероятная, и жутко меня бесишь,- отворачивается он от меня, - очень надеюсь, что за три дня ты меня не доведешь до сумасшедшего дома.
- Я тоже надеюсь. Моему ребенку нужен адекватный и душевно – здоровый донор.
- Слушай, а если не получится? – вдруг замирает он у самой двери.- Ну бывает же, что с первого раза процедура неуспешна, или материал неподходящий. Несовместимость, пятое – десятое.
- Тогда, ты получишь услугу «Мама на три дня» совершенно бесплатно,- истерично хмыкаю я. Черт, а ведь мне не приходило в голову даже, что такое возможно. Блин, ну зачем он мне сейчас это сказал?
И кажется он доволен произведенным эффектом. Даже начал песенку напевать из дурацкого мультика. А мне хочется упасть на пол и зарыдать в голос.
- Ты не передумала зажигать, курица?
Глеб Снежин
Смотрите на жизнь веселее. Танцуя на граблях – наслаждайтесь фейерверком. Всегда Ваша, Вангелия Светлая
Я перенес ее через порог моего дома, совсем не задумываясь над тем, что впускаю в наши с сыном жизни. Странное чувство. Смотрю, как эта девка сидит на корточках перед Вовкой и наморщив нос, натягивает на его ноги идиотские колготки, которые он наотрез отказывался носить еще вчера, аргументируя это тем, что мужик в колготках смотрится не брутально и вообще колхозно, особенно в колготках с собачками. Вот если бы с бетменом или человеком пауком, тогда бы еще куда не шло. Откуда только набрался? А теперь его совсем не заботит, что о нем подумают окружающие. А я как дурак мнусь у порога с коробкой, полной пиротехники в руках, замотанный в шарф до самых бровей и рассматриваю чужие женские ноги, затянутые в драные джинсы, торчащие из – под дурацкого халата, на который сверху она нацепила свой глупый свитерок. И ноги эти такие длинные, что голова кружится, словно я ее задрал, чтобы рассмотреть небоскреб.
- Тебе очень идет этот шарф,- обжигает она меня улыбкой. За своими мыслями не замечаю, что они с Вовиком уже стоят рядом, держась за руки. Так близко, что я чувствую ее запах. Лиса пахнет мандаринами, своими идиотскимим варежками и снегом. Ну да, никогда не думал, что странные девки могут варежками пахнуть. Смешно. – Я бы еще на тебя шапку надела. Нельзя простывать, понимаешь. А то процедуру могут перенести. А время уходит. У меня его очень мало.
- У меня хороший иммунитет,- бубню я в крупную вязку шарфа. Только она и не слышит меня. Легко прихрамывая ступает на снежное покрывало, закутавшее землю, и спящие ели и даже, кажется, рогатый месяц на небе.
Смех звучит в разреженном воздухе, как звон бубенчиков, пока я расставляю фейерверки. Руки действуют отдельно от разума. И я вдруг осознаю, что давно не чувствовал себя так легко, словно сбросил с себя груз прожитых без Альки лет. Обновился. Обнулился. Все, что болело улетело к звездам, вместе с облачками пара, вылетающими изо рта.
- Мама, а как это крепость? – восторженно спрашивает мой сын, повизгивая от восторга. – Прям из снега? Нифига себе.
- Ты не строил крепостей? – удивление в голосе девки неподдельное. Будто строительство укреплений из снега, что – то жизненно важное, такое без чего нельзя вырасти и стать счастливым. – А в снежки играл?
-Нет. Крокодиловна говорит, что это плейбойское занятие,- хмурится ребенок.
- Плебейское,- поправляю я мальчишку. – И будь любезен, не выражайся. Что это еще за «нифига»?
- Ни фига, это значит круто в джанном контексте,- хмыкает Лиса нахально, поправляя шапку, съехавшую на глаза, ладошкой в пушистой рукавичке. Вовка исчезает в еловых лапах, согнувшихся до самой земли. И я вдруг понимаю, что никогда его не видел таким живым и довольным. - А еще, круто глотать под одеялом в шесть лет книги про Карлсона и Эмиля из Леннеберги, подсвечивая себе фонариком, есть чипсы и бросать водяные бомбочки. Я бы на твоем месте дала пинка Крокодиловне, заставляющей ребенка изучать «Идиота», в столь нежном возрасте. Классика – это тоже, конечно, круто. Но не в шесть лет. Она отвернет его от чтения, и лишит детства. А еще, ему нужен ты. Не час в день, не игрушки на откуп и не счет в банке.
- Не лезь туда, где этого не ждут. Мы прекрасно жили много лет без твоих советов,- рычу я, схватив эту наглую дуру за запятье. Оно такое тонкое, почти бестелесное, как птичья косточка. – Курица ты – курица и есть. У моего сына счастливое детство. Я о таком только мечтал.
- Мам, я нашел место для крепости. Можем еще снеговика слепить. Ты умеешь?
- Конечно. С утра и начнем,- улыбается Лиса, выдергивая руку из моих пальцев. И я ощущаю... Я ощущаю горькое разочарование.- И папа нам поможет. Правда, дорогой? Он, оказывается, тоже не умеет играть в снежные игры. А Крокодиловна в отпуске с завтрашнего дня, правда ведь, милый?
- Правда? – столько неподдельного счастья в глосе моего сынва. Неужели ему и вправду так плохо живется? Что ж, остается констатировать – я дурной отец.
- Мне утром нужно быть в офисе,- малодушно бурчу себе под нос, доставая из кармана зажигалку. Надо как то отвлечься. Взорвать тут все на хрен этими гребаными салютами, а эту дуру запустить в космос, верхом на огненном шаре.
- Ты не умеешь врать,- глаза чертовки смотрят прямо в душу.- Это хорошо. Мой ребенок будет честным.
-Ошибаешься. Я вру, как дышу,- фитиль с треском загорается, и маленький огонек ползет по нему к огромной коробке. Черт, я что, поджег не тот шнур?
- Глеб, там... Ложись,- ее голосок писклявый больше не раздражает. Девка, юркой белкой метнулась к замершему на месте Вовке. Да что она делает, что позволяет себе? Бросила на землю моего сына, сама упала сверху. Что происходит?
Грохот устрашающей силы взрывает, кажется, всю действительность. Я вижу, как валится снег со спящих елей, огромными пластами, похожими на комья сахарной ваты. Ударной волной меня сбивает с ног, под оглушительные крики МОЕЙ семьи и свист летящих снарядов. Лежу на спине и смотрю на вакханалию. Яркие огни почему- то не расцветают в небе. Они хаотично носятся над землей и мечутся перед моим лицом.
- Вовка, домой. Пригнись,- испуганно кричит Алиса. Странная. Хотела фейерверков – получите и распишитесь. Мой сын несется к двери, пригнувшись, как боец под артобстрелом. А она ползет за ним, смешно подскакивая круглыми ягодицами.
- Ты как? – дыхание женщины опаляет, оживляет. Маленькая ладошка в почерневшей варежке, сметает с моей щеки снег.- Дурак ты, магнат. Ну разве поджигают пиротехнику, не вынув ее всю из ящика? Я думала, только я такая растыка. Мы однажды чуть не спалили ...
- Ребенка,- спокойствию в ее голосе мог бы позавидовать ледяной царь из дурацкого Вовкиного мультика.- Мне нужен только донор. Процедура ЭКО назначена на первое февраля. У тебя есть сын, он красивый, здоровый и умный. Генетический материал твой мне подходит. Лучше не найду все равно. Но, теперь я сомневаюсь, что мне нужны живчики сумасшедшего кабана, играющего чувствами своего сына.
- А что так мелко, куколка? Ребенок? Всего то? Почему ты сразу не потребовала переписать на тебя мое состояние? – мне не смешно. Девка явно с придурью или просто чертовски наглая. Но этот нос ее покрасневший от злости... Мать ее за ногу.- Тебя осмотрит врач и можешь валить на все четыре стороны. С сыном я как-нибудь разберусь. Скажу, что тебя унес Крампус, за то что ты была плохой девочкой. Очень плохой.
- Да, так будет лучше,- словно про себя шепчет она, вдруг сдувшись и растеряв свое нахальство. И звезды в осколках неба меркнут, от чего становится страшно и щемяще тоскливо. – Прости. Я не хотела. Мы бы бумаги все подписали у юристов, что я претендовать не стану ни на что, и все такое. Я просто... Прости. Отчаяние страшная штука. И Вовка не заслужил лжи. Он чудесный у тебя. Я уйду. Такси вызови мне пожалуйста. Ой. А деньги все были в сумочке. Оплатишь? Я верну, честно. День сегодня просто такой...
- Я прикажу прислуге принести тебе халат и тапочки из гостевой.
- Это значит...?
- Это ничего не значит, - ухмыляюсь я, стараясь не смотреть в растерянное лицо авантюристки. Хотя. Для мошенницы она слишком уж простодыра.
Черт, ну зачем? Пусть валит. Исчезнет из наших с сыном жизней и все станет прозрачно и ясно. Я думаю так, но делаю и говорю совсем иначе. И жалось щемящая в моей замороженной душе, как нечто иноземное, но очень теплое и чужеродное.
И вздрагиваю неподдельно, когда маленький вихрь врывается и разряжает повисшее в комнате напряжение.В ручонке Вовки маленькая коробочка, перевязанная смешным пластырем, разрисованным мультяшными псами.
- Я сказал горничной, что ты вернулась и велел подготовить твою спальню,- радостно прошептал малыш, устраиваясь на коленях посторонней девки.- И принес подарок. Открой.
Лицо гостьи становится растерянным, почти детским. Ее пальцы дрожат, а в глазах танцуют слезинки. А я слепну от того, что эта наглая баба будет спать в комнате, в которую уже шесть лет не заходил никто. «Чертоги синей бороды» - так ее называет прислуга. Нет, они не правы. Это царство снежной королевы. Вовку надо бы наказать за самовольство. Но он так рад, и скачет, как щенок вокруг дурехи, желание которой я не исполню. Но ей то об этом знать совсем не следует. Всему свое время.
- Я согласен,- окончательно безумею я, напарываясь на испуганный взгляд распахнутых от удивления очей, как на финку грабителя. И бабочки ресниц ее дрожат.- Три дня. Ни каких правил. Ты наша. И мы подпишем все бумаги.
- Ты все таки ужасный придурок,- ее губы трогает улыбка. Вовик смотрит на нас с хитрой улыбкой, в которой столько счастья, сколько я наверное никогда не видел в этом холодном доме, вдруг ставшим радостным и праздничным.
- Ура, папа и мама снова влюблены. Вы такие у меня красивые, прямо принц с принцессой, - закричал Вовка, - пап, иди сюда. Давайте обнимемся все вместе. Как настоящая семья. Я видел, в кино так все делают. А еще, потом папа целует маму. Ну чего вы встали? Целуйтесь.
Ее губы легко касаются моих. В голове звенят рождественские колокола. И щеки ее пунцовеют, как ягоды рябины на снегу.
- А теперь подарок. Мам, ну разверни. Я старался. Папа сказал, что это слеза снежного ангела,- суетится Вовка, и сам вытаскивает из коробочки кулон в форме капли на длинной платиновой цепочке. – Он не успел тебе подарить тогда... Ну, когда...
- Когда ты разбилась насмерть,- выплевываю я, не в силах больше сдерживать рвущуюся из груди ярость смешанную с тоскливым бессилием. Ее улыбка меркнет, и Вовка испуганно жмется к своей новой игрушке. Не ко мне – к ней. Искры волшебства в глазах сына стоят моей души и обманутых надежд этой дурехе. Денег, что я ей дам хватит на донора. Да. так и поступлю.
Глава 4
Алиса
- Один, два, три, четыре,- голос мальчика звенит в тон с курантами. Бумажка с желанием написана и я поджигаю ее об стоящу рядом с моим прибором свечу. Пять, шесть, семь. Пусть сбудется то, что я загадала. Восемь, девять, десять,- пепел осыпается в бокал с шампанским. Выпить одним глотком. Господи, что я творю. Мне нельзя же. Это вредно. Я планирую стать мамой, а значит...
- Одиннадцать, двенадцать, ура!!!- с треском разгорается бенгальская свеча.
- В чем дело, дорогая? Не нравится шампанское? – насмешливый тон портит мне впечатление от обманчивого, фальшивого семейного праздника.
- Ты бы тоже не пил,- лепечу я, стараясь не смотреть в прищуренные глубины космоса.- Месяц это немного.
- Этот халат...- он нарочито игнорирует мои слова. Пропускает мимо ушей, наблюдая за сыном. Который радостно поджигает очередной колюче - искристый кусочек нового года от свечи, одурительно воняющей мандарином и корицей.- Знаешь, напиши мне свой размер. Завтра тебе доставят одежду. Еще один подарок от меня. Негоже ангелам ходить в шлафроке. Тем более. Что он... Боже, запахни чертову тряпку.
- Божеством меня еще никто не называл,- ухмыляюсь, понимая, что дразню опасного зверя.- Ты превзошел всех, дорогой.
- И много их было? –его тон не злой, скорее ядовитый. И взгляд пробирающий до самых пяток.
- Кого?
- Ну, этих всех,- странный вопрос. Он сидит на своем стуле, похожем на трон, обхватив пальцами подбородок, кажется расслабленным. Но я знаю – впечатление обманчиво. И воздух, кажется, трещит от напряжения, как римская свеча на морозе.
- Пап, а у нас же салюты. Ты забыл? Смортри, все уже запускают,- возбужденно выкрикнул Вовка, раздвигая тяжелые шторы на панорамных окнах. Странно, обычно такую красоту не драпируют тканью. Они должны быть открыты. Смотрю в неимоверной красоты витражное стекло, на распускающиеся в темном небе огненные цветы.
- Маме нечего надеть,- я слышу, как он выталкивает слов «мама», борясь с собой. – И нога у нее еще не прошла.
- Ничего, я вполне могу одеться в то, в чем была. И щиколотка почти не болит, лишь слегка ноет. Просто ушиб, я думаю. Мы будем запускать салюты, малыш. И завтра пойдем гулять, а потом распишем витраж. Правда, Глеб? Ты же нам закажешь краски и кисточки?
-Па, закажешь, закажешь? – ребенок счастлив. Именно за этим я тут.- И еще я хочу кошку. Мы будем с мамой ухаживать за ней. Теперь ты не скажешь, что я не справлюсь. Потому что я не один буду. Пап, ну не молчи.
- У тебя болит нога. Ефим Кельманович придет только утром. Не глупи, Аля. Пусть он ставит диагнозы.
Я дергаюсь. Мне не нравится это имя. Словно примериваю на себя чужую жизнь. И этот странный зверь замирает, и паника в его глазах неприкрытая.
- Пойдем запускать салюты,- хриплю, проклиная свою мягкотелость. Зря я осталась. Нельзя ради мечты ломать чужие судьбы. Нельзя надеть на себя чужую жизнь, словно чертов халат, разъезжающийся на груди. – Нога почти прошла. Я здесь для того, чтобы сын был счастлив, так ведь? Одевайся, Вовка. Глеб, и ты, я сама не справлюсь.
- Прости,- шепчет он, когда малыш уносится в свю комнату. Я не знаю, почему назвал тебя Алей.
- Да. лучше Лисой. Мне больше нравится, - слишком близко. Настолько, что его губы касаются моих волос, опаляют дыханьем, заставляя сердце в груди замирать. – Не надо. Держи дистанцию. В цену не входит интим.
- Черт, какое слово то выбрала поганое,- Снежин снова похож на себя. Снова мерзкий, язвительный сноб. – Интим. Детка, я столько не выпью. Ты не в моем вкусе. Мне нравятся маленькие миниатюрные бабы. А ты арясина.
- Это замечательно. Тебе сейчас и нельзя ни пить. Ни другого. Надо беречь материал,- хмыкаю я, с трудом сдерживаясь, чтобы не влепить ему пощечину. Но я же воспитанная дама, и знаю, как себя вести в гостях. – Кстати, кроме одежды мне нужны средства гигиены и телефон. Я должна предупредить подруг, что не приду. Иначе они объявят розыскные мероприятия, а это страшнее «Бури в пустыне».
- Тревога, тревога, волк унес зайчат? – от его смеха мне становится легко. Отпускает звеняшее в воздухе напряжение. – Точнее одну маленькую зайчишку – Лисичку. Хорошо, моя бубновая королева. Телефон получишь после салютов. Все остальное завтра. Какие еще пожелания будут?
- Ты пойдешь с нами запускать фейерверки,- чувствуя, что одержала маленькую победу, улыбаюсь.- И будешь радоваться жизни, потому что мальчикам нужен отец – сильный и храбрый. Ну и, с моими способностями, я запросто могу спалить дом. Думаю, что тебе это не понравится.
- Ты нестерпимо – невероятная, и жутко меня бесишь,- отворачивается он от меня, - очень надеюсь, что за три дня ты меня не доведешь до сумасшедшего дома.
- Я тоже надеюсь. Моему ребенку нужен адекватный и душевно – здоровый донор.
- Слушай, а если не получится? – вдруг замирает он у самой двери.- Ну бывает же, что с первого раза процедура неуспешна, или материал неподходящий. Несовместимость, пятое – десятое.
- Тогда, ты получишь услугу «Мама на три дня» совершенно бесплатно,- истерично хмыкаю я. Черт, а ведь мне не приходило в голову даже, что такое возможно. Блин, ну зачем он мне сейчас это сказал?
И кажется он доволен произведенным эффектом. Даже начал песенку напевать из дурацкого мультика. А мне хочется упасть на пол и зарыдать в голос.
- Ты не передумала зажигать, курица?
Глеб Снежин
Смотрите на жизнь веселее. Танцуя на граблях – наслаждайтесь фейерверком. Всегда Ваша, Вангелия Светлая
Я перенес ее через порог моего дома, совсем не задумываясь над тем, что впускаю в наши с сыном жизни. Странное чувство. Смотрю, как эта девка сидит на корточках перед Вовкой и наморщив нос, натягивает на его ноги идиотские колготки, которые он наотрез отказывался носить еще вчера, аргументируя это тем, что мужик в колготках смотрится не брутально и вообще колхозно, особенно в колготках с собачками. Вот если бы с бетменом или человеком пауком, тогда бы еще куда не шло. Откуда только набрался? А теперь его совсем не заботит, что о нем подумают окружающие. А я как дурак мнусь у порога с коробкой, полной пиротехники в руках, замотанный в шарф до самых бровей и рассматриваю чужие женские ноги, затянутые в драные джинсы, торчащие из – под дурацкого халата, на который сверху она нацепила свой глупый свитерок. И ноги эти такие длинные, что голова кружится, словно я ее задрал, чтобы рассмотреть небоскреб.
- Тебе очень идет этот шарф,- обжигает она меня улыбкой. За своими мыслями не замечаю, что они с Вовиком уже стоят рядом, держась за руки. Так близко, что я чувствую ее запах. Лиса пахнет мандаринами, своими идиотскимим варежками и снегом. Ну да, никогда не думал, что странные девки могут варежками пахнуть. Смешно. – Я бы еще на тебя шапку надела. Нельзя простывать, понимаешь. А то процедуру могут перенести. А время уходит. У меня его очень мало.
- У меня хороший иммунитет,- бубню я в крупную вязку шарфа. Только она и не слышит меня. Легко прихрамывая ступает на снежное покрывало, закутавшее землю, и спящие ели и даже, кажется, рогатый месяц на небе.
Смех звучит в разреженном воздухе, как звон бубенчиков, пока я расставляю фейерверки. Руки действуют отдельно от разума. И я вдруг осознаю, что давно не чувствовал себя так легко, словно сбросил с себя груз прожитых без Альки лет. Обновился. Обнулился. Все, что болело улетело к звездам, вместе с облачками пара, вылетающими изо рта.
- Мама, а как это крепость? – восторженно спрашивает мой сын, повизгивая от восторга. – Прям из снега? Нифига себе.
- Ты не строил крепостей? – удивление в голосе девки неподдельное. Будто строительство укреплений из снега, что – то жизненно важное, такое без чего нельзя вырасти и стать счастливым. – А в снежки играл?
-Нет. Крокодиловна говорит, что это плейбойское занятие,- хмурится ребенок.
- Плебейское,- поправляю я мальчишку. – И будь любезен, не выражайся. Что это еще за «нифига»?
- Ни фига, это значит круто в джанном контексте,- хмыкает Лиса нахально, поправляя шапку, съехавшую на глаза, ладошкой в пушистой рукавичке. Вовка исчезает в еловых лапах, согнувшихся до самой земли. И я вдруг понимаю, что никогда его не видел таким живым и довольным. - А еще, круто глотать под одеялом в шесть лет книги про Карлсона и Эмиля из Леннеберги, подсвечивая себе фонариком, есть чипсы и бросать водяные бомбочки. Я бы на твоем месте дала пинка Крокодиловне, заставляющей ребенка изучать «Идиота», в столь нежном возрасте. Классика – это тоже, конечно, круто. Но не в шесть лет. Она отвернет его от чтения, и лишит детства. А еще, ему нужен ты. Не час в день, не игрушки на откуп и не счет в банке.
- Не лезь туда, где этого не ждут. Мы прекрасно жили много лет без твоих советов,- рычу я, схватив эту наглую дуру за запятье. Оно такое тонкое, почти бестелесное, как птичья косточка. – Курица ты – курица и есть. У моего сына счастливое детство. Я о таком только мечтал.
- Мам, я нашел место для крепости. Можем еще снеговика слепить. Ты умеешь?
- Конечно. С утра и начнем,- улыбается Лиса, выдергивая руку из моих пальцев. И я ощущаю... Я ощущаю горькое разочарование.- И папа нам поможет. Правда, дорогой? Он, оказывается, тоже не умеет играть в снежные игры. А Крокодиловна в отпуске с завтрашнего дня, правда ведь, милый?
- Правда? – столько неподдельного счастья в глосе моего сынва. Неужели ему и вправду так плохо живется? Что ж, остается констатировать – я дурной отец.
- Мне утром нужно быть в офисе,- малодушно бурчу себе под нос, доставая из кармана зажигалку. Надо как то отвлечься. Взорвать тут все на хрен этими гребаными салютами, а эту дуру запустить в космос, верхом на огненном шаре.
- Ты не умеешь врать,- глаза чертовки смотрят прямо в душу.- Это хорошо. Мой ребенок будет честным.
-Ошибаешься. Я вру, как дышу,- фитиль с треском загорается, и маленький огонек ползет по нему к огромной коробке. Черт, я что, поджег не тот шнур?
- Глеб, там... Ложись,- ее голосок писклявый больше не раздражает. Девка, юркой белкой метнулась к замершему на месте Вовке. Да что она делает, что позволяет себе? Бросила на землю моего сына, сама упала сверху. Что происходит?
Грохот устрашающей силы взрывает, кажется, всю действительность. Я вижу, как валится снег со спящих елей, огромными пластами, похожими на комья сахарной ваты. Ударной волной меня сбивает с ног, под оглушительные крики МОЕЙ семьи и свист летящих снарядов. Лежу на спине и смотрю на вакханалию. Яркие огни почему- то не расцветают в небе. Они хаотично носятся над землей и мечутся перед моим лицом.
- Вовка, домой. Пригнись,- испуганно кричит Алиса. Странная. Хотела фейерверков – получите и распишитесь. Мой сын несется к двери, пригнувшись, как боец под артобстрелом. А она ползет за ним, смешно подскакивая круглыми ягодицами.
- Ты как? – дыхание женщины опаляет, оживляет. Маленькая ладошка в почерневшей варежке, сметает с моей щеки снег.- Дурак ты, магнат. Ну разве поджигают пиротехнику, не вынув ее всю из ящика? Я думала, только я такая растыка. Мы однажды чуть не спалили ...
