Притча одиннадцатая.
Первое знакомство Люси с новогодней елкой состоялось давно, еще в котеночьем возрасте. Тогда эта зеленая штуковина ее не заинтересовала. Правда, пару лет спустя Люсьен Гариковна новогоднюю елку чуть не свалила. Тогда она услышала о себе все, пока любимая хозяйка в полусогнутом состоянии пыталась одновременно вернуть в вертикальное положение елку, отцепить от серьги елочную игрушку и отплеваться от дождинок. Но киса сидела в другом конце комнаты, напустив на себя вид оскорбленной невинности, и никаких угрызений совести не испытывала.
Зато блестящие тонкие 'дождики' очень ей понравились, котенком она однажды решила попробовать их на вкус. Хорошо хоть я вовремя увидела и успела отнять. Люся была недовольна, оцарапала меня, и с тех пор каждый Новый год, как только я появляюсь в поле ее зрения, начинает демонстративно прикусывать 'дождинку'. Но хорошо хоть съесть больше не пытается.
Еще ей понравились елочные игрушки, с которыми можно всласть поиграть, валяясь под елочкой пузом кверху, а то и от души погонять ее, интригующе звенящую, по квартире. Теперь ежегодно я не досчитываюсь нескольких игрушек. Нахожу потом, во всяких труднодоступных местах, куда человеческая рука не дотянется, не то что кошачья лапа.
Но самое главное: уже два года подряд под бой кремлевских курантов наблюдаю следующую картину. Большая черепаха неслышно подходит к стоящему под елкой деду Морозу, трется об него мордочкой и прикусывает за шапку. Думаю, она тоже загадывала желание...
Мораль: даже кошки любят праздники.
Притча двенадцатая.
Занималось утро красное, морозное.
Возвестил его будильник дурным голосом.
Но не встать мне, горемке, не поднятися -
Разболелась поясница, что терпеть невмочь,
А виной тому кондишн мерзостный,
В стужу лютую невесть зачем включаемый.
Как увидела то кошь черепашистая
Ай Люсьена да свет Гариковна мудрая,
То стряхнула с себя дрему сладкую, рассветную,
Да взялася за лечение особое.
Взгромоздила мигом на спину хозяйскую
Свои восемь килограмм на тонких лапочках,
Замурлыкала, запела ласково,
Так, что трактор удавился бы от зависти.
Да пошла топтать сильными лапками
Очаг боли-воспаления простудного,
И вонзались когти в кожу белую,
Изгоняя боль ту злючую.
Четверть часа это продолжалося.
После теплой грелкой улеглась
Черепаха да большая поперек хребта,
Результат леченья закрепляючи.
А как поняла, что дело сделано,
Пала изможденно черепашенька
Прямо на подушку на хозяйкину,
Да глаза прикрыла, ой, хитрющие.
Ты вставай, вставай, моя хозяюшка,
Поспешай ты на работу свою нужную,
Не забудь лишь только в благодарность мне
Три мясца кусочка нормы сверх
Положить в мою большую мисочку.
Да держись подальше от кондишна.
Мораль: кошки прекрасные природные целители, только вот лечение их не каждый выдержит.
Притча тринадцатая.
В возрасте четырех месяцев Люсьен Гариковна приобщилась к черной магии. Ей всегда было любопытно, что за пузырьки-коробочки-флакончики стоят у хозяек на туалетном столике, из-за которых приличной кошке к зеркалу не подобраться, на свое отражение не полюбоваться и шубку во всех ракурсах не рассмотреть.
Так вот однажды, когда мама прихорашивалась перед зеркалом, черепашонка, замаскировавшись под покрывало на диване, подползла близко-близко к туалетному столику и нацелила любопытный нос на черную коробочку в руках моей мамы. А в коробочке той были мамины любимые - на тот момент - духи "Черная магия". Люсю мама не заметила, и надо ж такому случиться, что обильная струя из флакона ударила прямо в кошачью мордочку. Тяжелый пряный аромат, от которого даже у меня начинала кружиться голова...
Люся успела зажмуриться, так что в глаза духи не попали. Зато вдохнула "Черную магию" полной грудью. Потом, не двигаясь, чихнула, шумно втянула воздух, чихнула еще раз и...
Преображение милой домашней кошечки в злобного тигра-недоростка заняло мгновение.
Глаза круглые, бешеные, один сплошной зрачок. Ушки прижаты к голове так плотно, будто их вовсе нету. Хищницкий оскал на всю мордаху. Шерсть дыбом, хвост трубой, воинственный вой такой, что не верится, будто его мог издать КОТЕНОК. На маму боком идет, шипит. Мама в ужасе убегает в коридор и оттуда кричит:
- Кошка взбесилась! Инка, запри ее в ванной!
Сестра двоюродная, тогда как раз на сессию приехавшая, из другой комнаты кричит:
- Я с этой фурией не остануь!
Но прежде чем запереть в ванной разбушевавшегося котенка, ее еще надо было поймать, чем я и занялась - в отсутствии других добровольцев.
Люсьен Гариковну я ловила минут сорок, не меньше. Были и головокружительные прыжки через всю комнату, и кувырки через голову, сброшенное на пол покрывало (тяжеленное) и две разбитые вазы (мне они все равно не нравились), и дикий вой, от которого волосы вставали дыбом, и разорванная тетрадь с конспектами, и еще много чего. Наконец, усилия мои увенчались успехом. Я, исцарапанная, покусанная и нехорошо обруганная на кошачьем наречии, сумела-таки поймать в охапку это пушистое оружие массового поражения локального масштаба и запихнуть ее в ванную. Но на этом киса не успокоилась: грохот и вой из ванной слышались еще около двух часов.
И только когда все стихло, я решилась выпустить Люсю из ванной. Она уже никуда не рвалась и вообще уснула, свернувшись клубочком, на том, что осталось от кучи постельного белья, приготовленного к стирке. Саму кучу киса успешно растащила по всей ванной, часть умудрилась затолкать в опрокинутую корзину для белья, часть затолкала глубоко под ванну. Выдвижные ящики открыть не сумела, зато порушила флаконы с шампунем. А мыло из мыльницы я потом так и не нашла.
Но, самое удивительное: едва проспавшись, киса ничего не помнила и, разглядывая разрушения, отказывалась признать за собой авторство на них.
- Что?! Это я что ли?! Нет, не верю! - читалось во взгляде, которым Люся окинула причиненные ею разрушения. - Не возводи напраслину, хозяйка!
А, может, и помнила, потому что теперь старается держаться подальше от всяческих аэрозолей-пшикалок, и начинает чихать, когда мама брызгается "Черной магией". Мораль сей притчи такова: ласковая киска может в любой момент стать очень неласковым тигром, и не всегда черная магия тому причиной.
Притча четырнадцатая.
К еде Люсьен Гариковна всегда относилась по-особому. Уж не знаю, с чем это связано, но черепашонка, едва переступив порог нового дома, буквально заходилась в истерике, если ее не кормили по первому писку. А получалось это не всегда - рыбку, к примеру, нужно было отварить.
Кроме того у Люси был какой-то свой график питания: могла наесться до отвала утром, потребовать еды через два часа, закусить сушкой и не приближаться к мискам до следующего обеда. Могла требовать кормежки через каждые три часа. Так что еду частенько не получалось приготовить заранее, да я и не стремилась особо - всегда лучше накормить свеженьким.
Голодные истерики котенка всегда производили должное впечатление. Люся кое-как влезала на табуретку, делала измученную мордочку и начинала надрывно мяукать, да так, что душу рвало. И кто бы мог подумать, что в худеньком, непропорционально длинном тельце таится такой голосище? Потом принималась яростно тереть о ноги хозяев, нервозно потрясая хвостиком, длинным таким, тонюсеньким. Глаза грустные... Ну как можно ее не покормить?!
Еще у киски была привычка хватать все, что падало на пол, а потом уже думать над тем, стоило ли это вообще брать в рот (например, проглоченный отросток кактуса, к счастью, с гладкими колючками).
Наедался котеночек в первые две-три недели после переезда в дом новых хозяев так, что падал и засыпал прямо у мисок, и на любимый диван Люсю уносила уже я. Там она и спала: на боку, лапки во все стороны, пузо такое, будто она проглотила теннисный мяч. Позднее, когда будущая большая черепаха подросла, она, наевшись до отвала, кое-как уползала с кухни самостоятельно. Задремывала через каждые пять шагов, причем прямо на пузике - лапки в этом случае не доставали до пола, а через две минуты просыпалась и упорно ползла дальше.
Мне кажется, так ведут себя взятые с улицы котейки. Но вот Люся-то никогда не была уличной кошкой!
Сейчас все иначе. Сейчас Люсьен Гариковна внимательно обнюхает предложенную еду, прежде чем отведать и, если ей что-то не понравится, то и есть она ни за что не будет. И взгляд ее в такие минуты весьма красноречив: ешь ЭТО сама, дорогая хозяйка, а мне дай чего-нибудь действительно вкусного. Она уже не выхватывает из рук кусочки и не бросается подбирать упавшее. Но кое-что остается по прежнему: не дашь еды по первому требованию - получишь шумную истерику, попытки сбить с ног и хвостотряс. Разве что тон мяуканья уже не жалобно-просительный, а требовательный. Такой вот у большой черепахи пунктик относительно питания. Мораль: у каждого в голове свои пунктики, что у людей, что у братьев меньших.
