Инна Комарова
Цена за любовь – смерть
Аллюзия на драму Мея «Царская невеста»
«…Порой опять гармонией упьюсь,
Над вымыслом слезами обольюсь,
И может быть — на мой закат печальный
Блеснет любовь улыбкою прощальной».
Александр Сергеевич Пушкин, «Элегия.
Пролог
Наступила морозная зима. Время больших надежд и ожидание рождественских чудес. Вечерами семья собиралась за круглым столом в гостиной, пили чай с вареньем и вели неспешные беседы. Летом в имении Фёкла варила отменное варенье, дети окружали её, терпеливо дожидаясь появления пенок и наперебой выпрашивали:
– Фёкла, дай попробовать капельку, пожалуйста.
Она, улыбаясь, смотрела на них, приговаривая:
– Озорники вы мои. Ну, разве я могу отказать вам?
После чаепития супруги усаживались у камина, Лев Александрович читал жене отрывки из своих произведений. Нынче он знакомил её с драмой, над которой работал. Мария Святославовна слушала, не перебивая, когда же супруг умолкал, она делилась с ним впечатлениями, а иногда давала дельные советы. Её отец – известный в городе литературный критик, сам много писал, издавался и детям своим привил любовь к чтению.
– Машенька, пойду-ка я пройдусь немного. Не хочешь прогуляться?
– Поздно уже.
– Перед сном полезно, хорошо дышится, и доктор советовал.
– Не сегодня, Лёвушка. Прилягу.
– Ну да ладно, схожу сам, скоро вернусь.
Лев Александрович направился в прихожую, надел шубу, шапку, взял тросточку и вышел.
– Ух, как намело! Свежо, хорошо. Жаль, Маша не захотела прогуляться.
Падал мягкий лёгкий снег. Ветер подгонял снежинки, они хороводом кружились в воздухе, в точности повторяя движения танца. Крупными хлопьями ласково касались щёк и невесомо спускались на одежду.
Лев Александрович замер.
– Красота! Зимняя сказка, – он почувствовал прилив свежих сил.
Чёрные и недвижимые небеса нависли над землёй. И только одна яркая звездочка светилась. От неё серебристыми нитями струился свет. Звёздочка на глазах становилась больше.
– Забавны её изящные движения.
И вот перед глазами Льва Александровича возникло сияние.
– Поразительно, природа – чаровница! Такая лёгкость и нега во всём теле.
За горою ветер стонет,
Речка затянулась льдом,
На крылечке пёс который вечер воет,
Только он и ведает о чём.
Видение – рождение нового сюжета
Лев Александрович прошёл дальше и вдруг отчётливо услышал:
«Дзынь, дзынь, дзынь…», – разыгралась фантазия, вдохновение заговорило во весь голос, и картинка поплыла перед глазами, завораживая. Он внутренним взором наблюдал настоящее чудо. Фигуры пришли в движение, и действие началось.
Лихо, скрипя полозьями, пробежало несколько саней, запряжённых великолепными гнедыми лошадьми. Бубенцы украшали их гриву и спадали по периметру сбруи.
«Ай да кони удалые», – мысленно восхитился Лев Александрович.
И тут…
– Останови, – закричал опричник.
Упряжки подъехали к крыльцу избы, где хлебом свежим у порога пахло. Печка ещё не остыла, зола потрескивала, перешёптываясь с догорающими угольками, ухват у стенки отдыхал, а кот на печке грелся. Расшитыми гладью рушниками украшена горница. И девица за столом бойкая, розовощёкая, тугая коса до колен вьётся. Красавица мирно ромашковый чаёк с блюдца попивала, да в оконце поглядывала. Голубка своего поджидала. Глаз острый, меткий. Сердце истомилось в ожидании любви.
– Скоро ль Ванечка пред очи мои явится? Сил нет, как истосковалась. Где же мой суженый? Сказал, что к Рождеству возвернётся. А всё не идёт. Пора под венец свою голубку, а он заработался в краях чужих. Дождусь ли своего миленького? Отец с матерью сватать собрались за купца городского. Уж лучше Ваня, сызмальства дружок мой. Скорей бы возвернулся, а то не целованная ещё. Так в девках и засижусь.
«Деревенская жизнь иная. Природа очаровывает и притягивает. Как там хорошо пишется. А это ещё что?», – заволновался Лев Александрович. – Действие не окончено?».
В избу ворвались опричники, шуму наделали, хозяев напугали, по приказу боярина девку выкрали, в сани забросили, шубой прикрыли, и:
– Гони быстрее ветра! Не то мамка опомниться и вопить станет, – закричал опричник.
Девица до смерти испуганная от страха онемела, глаза выпучила, слова проронить не в силах.
Мамка в плач, на порог бросилась, убивалась, а от упряжки и след простыл.
– Ох, что будет, горе девке, назад не вернут. Выкрали бесстыдники боярские. Где искать? Изведут кровиночку мою.
Промчалась зима сибирская: морозная, с колючими ветрами, пургой, заносами. Ей на смену пришла весна со звенящей капелью и первыми лучиками холодного солнца. Лето красное сменило молодой порослью, пышным цветением и сочными ягодами. Запели рученьки и жаворонки наперебой залились, защебетали. Раздолье и упоенье душе. И вот осень постучалась в дверь, позолотила листву на деревьях. Не за горами опять зимушка-зима. Как же быстротечна жизнь.
Боярские покои
Здесь всё течёт по своим законам и неведомо, что в умах бродит. Какая чума разъедает душу? Отчего сытый, не знающий горя и отказа ни в чём боярин, думу думает, да места живого себе не находит. Ох, тяжко на сердце у него. Хворь закралась в сердце змейкой незаметной и раны точит, бередя.
Боярин Малюта Соломатин в долгом раздумье. Не идёт из головы красавица, что повстречал в доме купца Мещерякова.
«Поразила дева-краса, в самое сердце стрела пронзила, в душу запала. Не жить мне без неё. Как быть, не отдаст купец дочку».
Сказывал:
– Милость и почёт оказал ты мне боярин, – челом бьёт, – но делать нечего, сосватана дочка. У неё жених есть».
– Кто ж таков будет?
– Гордей Кузьмич Найдёнов. Дожидаемся, весточку подал, скоро возвернётся и за свадебку.
– Стало быть, дело решёное?
– Да, любовь у них.
– Коли так, мешать и докучать не буду, – с тоской вспоминал Малюта.
А под боком Меланья крутится.
Смотрит на своего милого и от любви тает. Увлёк её за собой в тёмные беспросветные дали боярин Соломатин. Прикипела девка к хозяину своему. Верным псом стала. Покоя лишилась. Полюбовницей сделал деревенскую. Грех ведь какой!
А самому, хоть бы что, как с гуся вода…
История вышла такая, что по головке никто не погладит. Её самую опричники прошлой зимой выкрали у мамки из-под рук. Малюта первый раз увидел, остолбенел. Обескураженный стоял и дивился.
«Ох, хороша девка, в соку, налитая, кровь бурлит, такая и нужна мне! Для забавы и удовольствия оставлю», – загорелся Малюта.
Он частенько вспоминал те денёчки, когда огонь в груди горел ярким пламенем, таял рядом с ней – сладко становилось в душе.
«Нынче остыл. Не люба она мне. Надоела». – думал он. – Дуняша Мещерякова с ума не идёт, только о ней думы мои.
Меланья гибкой кошечкой подкралась к боярину, подсела близко, нырнула по руку и прильнула к любимому. Молчание нарушила:
– Что, желанный мой, загрустил? Забыл дорогу ко мне в спаленку. А помнишь, было время, дни и ночи не покидал свою Меланьюшку. Коротали вдвоём долгие зимние вечера и ноченьки. Соскучилась по тебе. Сердце ноет. Забыл обо мне? Разлюбил, никак?
– Поди, Меланья. Отстань, видишь, занят, – боярин оттолкнул от себя девушку и ушёл. – Липучая, сил нет, – в сердцах бросил он на ходу.
Миланья в слёзы.
– Что же это он со мной делает? Чем плоха стала? Молода, кровь кипит, красива, силёнок вдосталь. Что не так?!
Няня тут, как тут, успокаивает.
– Не плачь, милая. Перебесится, вернётся. Явится, всё скажу, поганцу. Что это ему вздумалось девку изводить? Гляньте-ка, что вытворяет. Не тоскуй, дитя – перемелется, мука будет. Дай срок, всё наладится.
– Нет моченьки, нянюшка. Взор холодный, лёд искрится в очах, смотрит псом бешеным, отгоняет, словно метла я, не человек, – в слёзы Меланья.
– Перетерпи, милая, вишь, бес вселился. Сам не свой. Чужой совсем стал. Давненько приметила.
Как дымный столп светлеет в вышине! –
Как тень внизу скользит, неуловима!..
«Вот наша жизнь, - промолвила ты мне, -
Не светлый дым, блестящий при луне,
А эта тень, бегущая от дыма…»
Тютчев
За окном гуляет ветер, злится, воет, негодует. Молния сверкает, грозно в окна стрелы направляет.
Няня не ложилась, дожидалась возвращения Малюты.
– Ох, быть беде, – запричитала она. – Сердце чует.
Тёмной ноченькой явился боярин хмельной. Не успел войти на порог, няня в горнице укорять стала.
– Ты что ж это вздумал, глупый, девку изводить? Поди-ка разум потерял дубина стоеросовая? Вон вымахал, каков, а толку-то. Ежели так, я всё тебе припомню.
А Малюта твердит и отмахивается.
– Отстань, няня. Чего пристала? Не твоего ума дело. Шла бы спать.
– Как это, не моего? Видать, рассудок потерял. Кто нянчился с тобой, дурнем этаким?
– Не люба она мне боле. Опостылела. Что хочешь делай, не люба.
– Ну-ка остынь, тебе говорю. Стыдоба, горькая. Когда от мамки забирал, головушка, где была?
– Не, нянька, меня там и быть не могло. Опричники медовухи наелись, поехали балагурить, да чудить, – громко рассмеялся боярин.
– Скажи-ка, пожалуйста, какой благочестивый нашёлся. Ишь, боярин, сраму набрался. Управы на тебя нет. Ты мне сказки не сказывай, стара я. К тебе везли, по твоему приказу, стало быть, знали, что делали, – грозно заговорила няня. – Девку испортил, человеком будь – под венец веди, – грозно сказала она, да так, что боярин отмахнулся от неё.
– Чего ещё вздумала?! – вскипел Малюта. – Не бывать этому. Забыла, кто я? Знай место. Не твоего ума дело, говорю. Не лезь… кончен разговор. Разошлась, гляньте-ка... Что тебе до неё?
– Дело говорю, не бери грех на душу. Отзовутся кошке мышкины слёзы. Не ходи по той половице, не то белый свет не мил станет, – предупреждала няня.
– Вот ещё, пугать меня вздумала. Забыла, кто я?! – повторил Малюта, зло посмотрев на неё: бровь изогнул, глаза колючие выпучил, шипит, как змея подколодная.
– Как погляжу, умом ты износился, детинушка, не видишь, дело говорю тебе.
– Не стращай, нянька, не боюсь. Пуганный.
Меланья за дверью примостилась, подслушала, слёзы утёрла краем платка, и смело в горницу вошла. Девушка бросилась к ногам любимого, стала выговаривать всё, что накипело:
– Память у тебя коротка, Малютушка, хозяин мой. Так напомню. По твоей милости отреклась от отца и матери, забыла свой род, свой дом родной, гордость девичью свою променяла – всё для тебя, всё для тебя, всё для тебя, – зарыдала она навзрыд. – Тенью твоей стала, прислугой, девкой поганой, подстилкой в твоей спаленке. А ты, меня бросаешь, не любишь, да? Зазнобу завёл! – вскрикнула она. – Не погуби, души моей, боярин. Не доводи до греха, отец родной, прошу тебя! – рыдала Меланья, умоляя о пощаде.
– Ступай к себе, устал я. Чего вопишь, как недорезанная? Опостылела. Надоела. Оставь меня. Мне думу думать надобно, а ты тут потоп развела, – брезгливо фыркнул на неё боярин.
Девушка стала сапоги с него снимать и приговаривать.
– Неужто совсем разлюбил свою Меланьюшку?
– Отвяжись, говорю тебе, устал, – силой откинул её от себя.
Царские прихоти
С приходом к власти Ивана IV или, как его величали в народе, Ивана Грозного, пытки и репрессии стали нормой.
– Жаловать мы своих холопов вольны, а и казнить вольны же, – любил повторять самодержец.
Худо было на Руси во времена правления жестокого царя. Однако...
Авторская ремарка
Пока супруга царя нянчила детей, он взял Казань, присоединил Сибирь, покорил Астраханское ханство и выиграл войну у шведов. Как раз тот случай, когда крепкий тыл расширял Государство российское.
А народ жил своей жизнью.
Добьюсь своего
Малюта томим чувствами к Дуняше Мещеряковой. Он бредет ею. Не унимается:
– Будет моей. Разобьюсь, а женюсь на ней. Нет мне житья без Дуняши. Не идёт, красавица, из ума. Хворь какая на меня взъелась. Жить без неё не в силах. Душит. Люблю, свет не мил без неё.
Знать бы, как поступить. К знахарю схожу. Пусть зелье приворотное даст, авось, поможет, – повеселел боярин.
Дорога в ад
Вечерело. Туман залёг на вершинах гор, осторожно спускаясь, окутывая весь лес. Холодок пробирался за ворот, мурашками скользя по телу. Скрежетали зубы. Вдобавок разгулялся ветер, он загонял в лицо всю грязь с земли. Она забивала глаза, уши, дыхание останавливалось. Над лесом зависло мощное грозное, гудящее на всю округу, теснящее грудь предчувствие большого горя, и не было спасения никому. Зло вооружилось до зубов, никто не в силах был остановить его. Оно неистово жаждало смести всех на своём пути. Порок взял верх над разумом, над сердцем. Природа застыла в ожидании беды.
Боярин, обуреваемый страстью шёл, куда ноги несли. Разум отказал ему.
– Кажись, изба знахаря показалась, – Малюта подошёл близко. – Окна ставнями прикрыты. – Не понять, дома он, аль нет? – боярин приложил ухо. – Слышу, дома колдун. Малюта приблизился к крыльцу. Постучал, ещё раз сильнее…
– Кто там? – услышал он пискляво-сиплый говорок.
– Открывай, узнаешь, – приказал боярин.
– Чужих не пускаю на ночь глядя. С чем пришёл?
– Отворяй, говорят тебе, – громко потребовал Малюта.
Заскрипели засовы, приоткрылась дверь, в просвете стояло уродливое существо: с вытаращенными буравчиками вместо глаз, проваленными щеками, беззубым ртом, с тремя волосинками на лысине и ядовитой улыбкой.
– Что надобно, боярину?
– Дай войти, на пороге не стану сказывать.
Знахарь открыл дверь и посторонился. Малюта вошёл в дом, в нос ударил тяжёлый дурманящий запах. Боярин приложил руку к лицу.
– Что это у тебя так дурно пахнет?
– Травушка-муравушка варится, – съехидничал знахарь.
– Разговор у меня к тебе.
– Что надобно боярину?
– Зелье приворотное, да посильнее, сделаешь?! – закричал и схватил он за портки знахаря. – Слышал, о чём речь веду?
– Как не слыхать, как не слыхать? – затрясся знахарь. – Надобно – сделаем. Сейчас-сейчас.
– Да посильнее.
– Не сомневайся, боярин. Девка будет твоей, – знахарь угадал мечту боярина и удалился от греха подальше.
– Ждать-то долго?
– Присядь, боярин. Скажу, когда готово будет.
– Смотри мне. Обманешь, убью. Со мной шутки плохи.
– Ну, зачем же так? Когда это я обманывал?
Не той дорогой пошла…
Окольными путями Меланья пробиралась к домику знахаря. Она почуяла недоброе, за Малютой подалась, выследила. Подкралась к избе, ухо приложила да подслушала.
– Ах, ты, поскудник. Меня тебе мало, да? Всю истерзал, живого места не оставил, тепереча плоха стала. Не бывать этому. Ну, держись, Малютушка, господин хороший. Не прощу измены, отомщу. Не видать тебе девки, нет, не видать. Ты меня променял на первую встречную, получишь, что заслужил.
Не прощу, всё нутро её вопило и рыдало. Она заголосила во весь голос:
Цена за любовь – смерть
Аллюзия на драму Мея «Царская невеста»
«…Порой опять гармонией упьюсь,
Над вымыслом слезами обольюсь,
И может быть — на мой закат печальный
Блеснет любовь улыбкою прощальной».
Александр Сергеевич Пушкин, «Элегия.
Пролог
Наступила морозная зима. Время больших надежд и ожидание рождественских чудес. Вечерами семья собиралась за круглым столом в гостиной, пили чай с вареньем и вели неспешные беседы. Летом в имении Фёкла варила отменное варенье, дети окружали её, терпеливо дожидаясь появления пенок и наперебой выпрашивали:
– Фёкла, дай попробовать капельку, пожалуйста.
Она, улыбаясь, смотрела на них, приговаривая:
– Озорники вы мои. Ну, разве я могу отказать вам?
После чаепития супруги усаживались у камина, Лев Александрович читал жене отрывки из своих произведений. Нынче он знакомил её с драмой, над которой работал. Мария Святославовна слушала, не перебивая, когда же супруг умолкал, она делилась с ним впечатлениями, а иногда давала дельные советы. Её отец – известный в городе литературный критик, сам много писал, издавался и детям своим привил любовь к чтению.
– Машенька, пойду-ка я пройдусь немного. Не хочешь прогуляться?
– Поздно уже.
– Перед сном полезно, хорошо дышится, и доктор советовал.
– Не сегодня, Лёвушка. Прилягу.
– Ну да ладно, схожу сам, скоро вернусь.
Лев Александрович направился в прихожую, надел шубу, шапку, взял тросточку и вышел.
– Ух, как намело! Свежо, хорошо. Жаль, Маша не захотела прогуляться.
Падал мягкий лёгкий снег. Ветер подгонял снежинки, они хороводом кружились в воздухе, в точности повторяя движения танца. Крупными хлопьями ласково касались щёк и невесомо спускались на одежду.
Лев Александрович замер.
– Красота! Зимняя сказка, – он почувствовал прилив свежих сил.
Чёрные и недвижимые небеса нависли над землёй. И только одна яркая звездочка светилась. От неё серебристыми нитями струился свет. Звёздочка на глазах становилась больше.
– Забавны её изящные движения.
И вот перед глазами Льва Александровича возникло сияние.
– Поразительно, природа – чаровница! Такая лёгкость и нега во всём теле.
За горою ветер стонет,
Речка затянулась льдом,
На крылечке пёс который вечер воет,
Только он и ведает о чём.
Видение – рождение нового сюжета
Лев Александрович прошёл дальше и вдруг отчётливо услышал:
«Дзынь, дзынь, дзынь…», – разыгралась фантазия, вдохновение заговорило во весь голос, и картинка поплыла перед глазами, завораживая. Он внутренним взором наблюдал настоящее чудо. Фигуры пришли в движение, и действие началось.
Лихо, скрипя полозьями, пробежало несколько саней, запряжённых великолепными гнедыми лошадьми. Бубенцы украшали их гриву и спадали по периметру сбруи.
«Ай да кони удалые», – мысленно восхитился Лев Александрович.
И тут…
– Останови, – закричал опричник.
Упряжки подъехали к крыльцу избы, где хлебом свежим у порога пахло. Печка ещё не остыла, зола потрескивала, перешёптываясь с догорающими угольками, ухват у стенки отдыхал, а кот на печке грелся. Расшитыми гладью рушниками украшена горница. И девица за столом бойкая, розовощёкая, тугая коса до колен вьётся. Красавица мирно ромашковый чаёк с блюдца попивала, да в оконце поглядывала. Голубка своего поджидала. Глаз острый, меткий. Сердце истомилось в ожидании любви.
– Скоро ль Ванечка пред очи мои явится? Сил нет, как истосковалась. Где же мой суженый? Сказал, что к Рождеству возвернётся. А всё не идёт. Пора под венец свою голубку, а он заработался в краях чужих. Дождусь ли своего миленького? Отец с матерью сватать собрались за купца городского. Уж лучше Ваня, сызмальства дружок мой. Скорей бы возвернулся, а то не целованная ещё. Так в девках и засижусь.
«Деревенская жизнь иная. Природа очаровывает и притягивает. Как там хорошо пишется. А это ещё что?», – заволновался Лев Александрович. – Действие не окончено?».
В избу ворвались опричники, шуму наделали, хозяев напугали, по приказу боярина девку выкрали, в сани забросили, шубой прикрыли, и:
– Гони быстрее ветра! Не то мамка опомниться и вопить станет, – закричал опричник.
Девица до смерти испуганная от страха онемела, глаза выпучила, слова проронить не в силах.
Мамка в плач, на порог бросилась, убивалась, а от упряжки и след простыл.
– Ох, что будет, горе девке, назад не вернут. Выкрали бесстыдники боярские. Где искать? Изведут кровиночку мою.
Промчалась зима сибирская: морозная, с колючими ветрами, пургой, заносами. Ей на смену пришла весна со звенящей капелью и первыми лучиками холодного солнца. Лето красное сменило молодой порослью, пышным цветением и сочными ягодами. Запели рученьки и жаворонки наперебой залились, защебетали. Раздолье и упоенье душе. И вот осень постучалась в дверь, позолотила листву на деревьях. Не за горами опять зимушка-зима. Как же быстротечна жизнь.
Боярские покои
Здесь всё течёт по своим законам и неведомо, что в умах бродит. Какая чума разъедает душу? Отчего сытый, не знающий горя и отказа ни в чём боярин, думу думает, да места живого себе не находит. Ох, тяжко на сердце у него. Хворь закралась в сердце змейкой незаметной и раны точит, бередя.
Боярин Малюта Соломатин в долгом раздумье. Не идёт из головы красавица, что повстречал в доме купца Мещерякова.
«Поразила дева-краса, в самое сердце стрела пронзила, в душу запала. Не жить мне без неё. Как быть, не отдаст купец дочку».
Сказывал:
– Милость и почёт оказал ты мне боярин, – челом бьёт, – но делать нечего, сосватана дочка. У неё жених есть».
– Кто ж таков будет?
– Гордей Кузьмич Найдёнов. Дожидаемся, весточку подал, скоро возвернётся и за свадебку.
– Стало быть, дело решёное?
– Да, любовь у них.
– Коли так, мешать и докучать не буду, – с тоской вспоминал Малюта.
А под боком Меланья крутится.
Смотрит на своего милого и от любви тает. Увлёк её за собой в тёмные беспросветные дали боярин Соломатин. Прикипела девка к хозяину своему. Верным псом стала. Покоя лишилась. Полюбовницей сделал деревенскую. Грех ведь какой!
А самому, хоть бы что, как с гуся вода…
История вышла такая, что по головке никто не погладит. Её самую опричники прошлой зимой выкрали у мамки из-под рук. Малюта первый раз увидел, остолбенел. Обескураженный стоял и дивился.
«Ох, хороша девка, в соку, налитая, кровь бурлит, такая и нужна мне! Для забавы и удовольствия оставлю», – загорелся Малюта.
Он частенько вспоминал те денёчки, когда огонь в груди горел ярким пламенем, таял рядом с ней – сладко становилось в душе.
«Нынче остыл. Не люба она мне. Надоела». – думал он. – Дуняша Мещерякова с ума не идёт, только о ней думы мои.
Меланья гибкой кошечкой подкралась к боярину, подсела близко, нырнула по руку и прильнула к любимому. Молчание нарушила:
– Что, желанный мой, загрустил? Забыл дорогу ко мне в спаленку. А помнишь, было время, дни и ночи не покидал свою Меланьюшку. Коротали вдвоём долгие зимние вечера и ноченьки. Соскучилась по тебе. Сердце ноет. Забыл обо мне? Разлюбил, никак?
– Поди, Меланья. Отстань, видишь, занят, – боярин оттолкнул от себя девушку и ушёл. – Липучая, сил нет, – в сердцах бросил он на ходу.
Миланья в слёзы.
– Что же это он со мной делает? Чем плоха стала? Молода, кровь кипит, красива, силёнок вдосталь. Что не так?!
Няня тут, как тут, успокаивает.
– Не плачь, милая. Перебесится, вернётся. Явится, всё скажу, поганцу. Что это ему вздумалось девку изводить? Гляньте-ка, что вытворяет. Не тоскуй, дитя – перемелется, мука будет. Дай срок, всё наладится.
– Нет моченьки, нянюшка. Взор холодный, лёд искрится в очах, смотрит псом бешеным, отгоняет, словно метла я, не человек, – в слёзы Меланья.
– Перетерпи, милая, вишь, бес вселился. Сам не свой. Чужой совсем стал. Давненько приметила.
Как дымный столп светлеет в вышине! –
Как тень внизу скользит, неуловима!..
«Вот наша жизнь, - промолвила ты мне, -
Не светлый дым, блестящий при луне,
А эта тень, бегущая от дыма…»
Тютчев
За окном гуляет ветер, злится, воет, негодует. Молния сверкает, грозно в окна стрелы направляет.
Няня не ложилась, дожидалась возвращения Малюты.
– Ох, быть беде, – запричитала она. – Сердце чует.
Тёмной ноченькой явился боярин хмельной. Не успел войти на порог, няня в горнице укорять стала.
– Ты что ж это вздумал, глупый, девку изводить? Поди-ка разум потерял дубина стоеросовая? Вон вымахал, каков, а толку-то. Ежели так, я всё тебе припомню.
А Малюта твердит и отмахивается.
– Отстань, няня. Чего пристала? Не твоего ума дело. Шла бы спать.
– Как это, не моего? Видать, рассудок потерял. Кто нянчился с тобой, дурнем этаким?
– Не люба она мне боле. Опостылела. Что хочешь делай, не люба.
– Ну-ка остынь, тебе говорю. Стыдоба, горькая. Когда от мамки забирал, головушка, где была?
– Не, нянька, меня там и быть не могло. Опричники медовухи наелись, поехали балагурить, да чудить, – громко рассмеялся боярин.
– Скажи-ка, пожалуйста, какой благочестивый нашёлся. Ишь, боярин, сраму набрался. Управы на тебя нет. Ты мне сказки не сказывай, стара я. К тебе везли, по твоему приказу, стало быть, знали, что делали, – грозно заговорила няня. – Девку испортил, человеком будь – под венец веди, – грозно сказала она, да так, что боярин отмахнулся от неё.
– Чего ещё вздумала?! – вскипел Малюта. – Не бывать этому. Забыла, кто я? Знай место. Не твоего ума дело, говорю. Не лезь… кончен разговор. Разошлась, гляньте-ка... Что тебе до неё?
– Дело говорю, не бери грех на душу. Отзовутся кошке мышкины слёзы. Не ходи по той половице, не то белый свет не мил станет, – предупреждала няня.
– Вот ещё, пугать меня вздумала. Забыла, кто я?! – повторил Малюта, зло посмотрев на неё: бровь изогнул, глаза колючие выпучил, шипит, как змея подколодная.
– Как погляжу, умом ты износился, детинушка, не видишь, дело говорю тебе.
– Не стращай, нянька, не боюсь. Пуганный.
Меланья за дверью примостилась, подслушала, слёзы утёрла краем платка, и смело в горницу вошла. Девушка бросилась к ногам любимого, стала выговаривать всё, что накипело:
– Память у тебя коротка, Малютушка, хозяин мой. Так напомню. По твоей милости отреклась от отца и матери, забыла свой род, свой дом родной, гордость девичью свою променяла – всё для тебя, всё для тебя, всё для тебя, – зарыдала она навзрыд. – Тенью твоей стала, прислугой, девкой поганой, подстилкой в твоей спаленке. А ты, меня бросаешь, не любишь, да? Зазнобу завёл! – вскрикнула она. – Не погуби, души моей, боярин. Не доводи до греха, отец родной, прошу тебя! – рыдала Меланья, умоляя о пощаде.
– Ступай к себе, устал я. Чего вопишь, как недорезанная? Опостылела. Надоела. Оставь меня. Мне думу думать надобно, а ты тут потоп развела, – брезгливо фыркнул на неё боярин.
Девушка стала сапоги с него снимать и приговаривать.
– Неужто совсем разлюбил свою Меланьюшку?
– Отвяжись, говорю тебе, устал, – силой откинул её от себя.
Царские прихоти
С приходом к власти Ивана IV или, как его величали в народе, Ивана Грозного, пытки и репрессии стали нормой.
– Жаловать мы своих холопов вольны, а и казнить вольны же, – любил повторять самодержец.
Худо было на Руси во времена правления жестокого царя. Однако...
Авторская ремарка
Пока супруга царя нянчила детей, он взял Казань, присоединил Сибирь, покорил Астраханское ханство и выиграл войну у шведов. Как раз тот случай, когда крепкий тыл расширял Государство российское.
А народ жил своей жизнью.
Добьюсь своего
Малюта томим чувствами к Дуняше Мещеряковой. Он бредет ею. Не унимается:
– Будет моей. Разобьюсь, а женюсь на ней. Нет мне житья без Дуняши. Не идёт, красавица, из ума. Хворь какая на меня взъелась. Жить без неё не в силах. Душит. Люблю, свет не мил без неё.
Знать бы, как поступить. К знахарю схожу. Пусть зелье приворотное даст, авось, поможет, – повеселел боярин.
Дорога в ад
Вечерело. Туман залёг на вершинах гор, осторожно спускаясь, окутывая весь лес. Холодок пробирался за ворот, мурашками скользя по телу. Скрежетали зубы. Вдобавок разгулялся ветер, он загонял в лицо всю грязь с земли. Она забивала глаза, уши, дыхание останавливалось. Над лесом зависло мощное грозное, гудящее на всю округу, теснящее грудь предчувствие большого горя, и не было спасения никому. Зло вооружилось до зубов, никто не в силах был остановить его. Оно неистово жаждало смести всех на своём пути. Порок взял верх над разумом, над сердцем. Природа застыла в ожидании беды.
Боярин, обуреваемый страстью шёл, куда ноги несли. Разум отказал ему.
– Кажись, изба знахаря показалась, – Малюта подошёл близко. – Окна ставнями прикрыты. – Не понять, дома он, аль нет? – боярин приложил ухо. – Слышу, дома колдун. Малюта приблизился к крыльцу. Постучал, ещё раз сильнее…
– Кто там? – услышал он пискляво-сиплый говорок.
– Открывай, узнаешь, – приказал боярин.
– Чужих не пускаю на ночь глядя. С чем пришёл?
– Отворяй, говорят тебе, – громко потребовал Малюта.
Заскрипели засовы, приоткрылась дверь, в просвете стояло уродливое существо: с вытаращенными буравчиками вместо глаз, проваленными щеками, беззубым ртом, с тремя волосинками на лысине и ядовитой улыбкой.
– Что надобно, боярину?
– Дай войти, на пороге не стану сказывать.
Знахарь открыл дверь и посторонился. Малюта вошёл в дом, в нос ударил тяжёлый дурманящий запах. Боярин приложил руку к лицу.
– Что это у тебя так дурно пахнет?
– Травушка-муравушка варится, – съехидничал знахарь.
– Разговор у меня к тебе.
– Что надобно боярину?
– Зелье приворотное, да посильнее, сделаешь?! – закричал и схватил он за портки знахаря. – Слышал, о чём речь веду?
– Как не слыхать, как не слыхать? – затрясся знахарь. – Надобно – сделаем. Сейчас-сейчас.
– Да посильнее.
– Не сомневайся, боярин. Девка будет твоей, – знахарь угадал мечту боярина и удалился от греха подальше.
– Ждать-то долго?
– Присядь, боярин. Скажу, когда готово будет.
– Смотри мне. Обманешь, убью. Со мной шутки плохи.
– Ну, зачем же так? Когда это я обманывал?
Не той дорогой пошла…
Окольными путями Меланья пробиралась к домику знахаря. Она почуяла недоброе, за Малютой подалась, выследила. Подкралась к избе, ухо приложила да подслушала.
– Ах, ты, поскудник. Меня тебе мало, да? Всю истерзал, живого места не оставил, тепереча плоха стала. Не бывать этому. Ну, держись, Малютушка, господин хороший. Не прощу измены, отомщу. Не видать тебе девки, нет, не видать. Ты меня променял на первую встречную, получишь, что заслужил.
Не прощу, всё нутро её вопило и рыдало. Она заголосила во весь голос:
