Марийка
Сказание
Странствия
Как-то раз под новый год отправился я за новыми сказаниями. Забрёл в края далёкие, глухие, неведомые. Зима в тех местах стояла суровая. Морозец щипал и прожигал щёки, ледяной ветер иголками покалывал кожу на лице, она съёживалась, трескалась и синела. Нос замёрз и превратился в большую картошку. Пальцы рук и ног немели, их сводило судорогой. Прикладывая усилия, я пробирался по глубоким сугробам.
– Намело, скажу я вам. Привал бы сделать, согреться, передохнуть. Где люди, неужто все вымерли? Надо идти, того и гляди дикие звери воспользуются моим состоянием и растащат окоченевшее тело по частям.
Вдали крошечной, еле заметной точечкой что-то замигало, напоминая звёздочку. Я потянулся на свет, как вдруг услышал:
– Дяденька, что это вы ночами бродите, небось, заблудились в краях наших?
Услышав детский голос, я обернулся. Передо мной стоял малец лет восьми, крепенький, удалой и задиристый. Он напоминал бывалого мужика, которому всё нипочём. Ушанка кое-как набекрень надета, пальтишко перешито с кого-то постарше и сапоги не по размеру. Кожица на ладошках красная, воспалённая, а ему хоть бы хны. Позади мальчонки санки с большой вязанкой хвороста.
– Чего испугались? Я Ванька, Кузьмы Андреевича внук, слыхали о таком?
В ответ я помотал головой.
– Выходит, не здешний? – разочаровано произнёс мальчик.
– Нет. Впервые в ваших местах. Писатель я. За сказаниями для новой книги пожаловал.
– Писатель?! Это тот, кто колдует над сказами?
– Он самый.
– Мне бабушка, когда был маленьким, много читала и рассказывала. Как звать-то?
– Василием… Василий Петрович Кушниренко, приятно познакомиться с жителем здешних мест.
– Ой, дяденька, а я вас видел.
– Где?
– Как-то Илья, соседский сын, показывал газету, отец из города привёз, там ваше лицо было, я запомнил.
– Возможно. Вань, не знаешь, к кому можно на постой попроситься? Вымерз весь.
– Зачем проситься? Пойдёмте к нам, вон изба наша, – Ванька указал на огонёк вдали.
– А бабушка не заругает?
– Что вы? Вы мою бабушку не знаете. Она любому гостю рада.
– Если так, пойдём.
По мере приближения звёздочка росла, свет становился отчётливее.
– Смотрите, месяц молодой провожает нас, – сказал Ваня.
Я поднял голову, и, действительно, на тёмных небесах полумесяц улыбался. Он проложил дорожку к ногам, и я разглядел покосившуюся избу с латаной крышей да резными оконцами.
– Вот спасибо тебе, сторож ночной, уважил ты нас, – улыбнулся я месяцу.
В одном из окон избы мигал огонёк лампы, тусклый слабый свет. В воздухе за версту витал аромат свежеиспечённого хлеба.
– Бабушка поставила на стол хлеб. Чувствуете, как пахнет?
– Восхитительно! – восторгался я, вбирая в себя аромат полей, трав, и на этой волне вознёсся к детским воспоминаниям, как же сладко на душе у меня стало.
– Вот и я так думаю, – прервал мои грёзы Ванька. – У неё хлеб особенный, с травами.
– Чувствуется. Ох, любишь ты свою бабушку, как я погляжу.
– А как же. Она меня вырастила, многому научила, теперь вот сестрёнку выхаживает.
– А родители-то где? – с опаской спросил я.
– На заработки подались. Отец золото моет, мать с ним.
– Серьёзное дело. А что же тебя с собой не взяли?
– А бабушке кто помогать будет? Дед помер прошлой осенью.
– Стало быть, ты за главу семьи остался.
– Так и есть. Бабушка хлопочет по дому, сестрёнку присматривает,
а я воды нанесу, дров и хвороста навезу – берусь за любую работу.
Весной землю вспахиваю, у нас огород свой за избой. Раненько
встаю корову подоить. Сестрёнке молоко надобно и сам не прочь
угоститься.
– Каков молодец. Самостоятельный парнишка.
– Самый обыкновенный, – ответил он, обматывая хворост верёвкой.
– Так вроде связал уже?
– Надобно укрепить, довезти бы. Видите, вязанка большая.
– Хозяйственный, хвалю.
– Спасибо на добром слове.
– А в школу ты ходишь, Ваня?
– Нет. За версту ездить надо. Наша телега стара, разваливается. Вот дед Никифор смастерит новую, буду ездить. Обещался.
– Учиться надо. Без знаний – никуда.
– Буду учиться, обязательно, я и маме обещал. На доктора хочу выучиться, чтобы людям помогать. А то вон сколько хвороб на людские головы.
– Правильное решение. Хорошее дело задумал. Одобряю.
– Ну вот, пришли. В сенях обувку оставьте, бабушка полы давеча мыла.
Мы вошли в избу. От усталости я опустился на скамейку, что в сенях стояла.
– Проходите, – по-хозяйски пригласил Ванька.
– Сынок, ты что ли? – услышал я женский голос за занавеской. По очертаниям там же приметил колыбель.
– А кто ж ещё? Постояльца привёл.
Тепло дома окутало меня.
– О, да и не один.
– Говорю же, гость у нас.
– Сейчас иду.
В горницу вошла пожилая женщина. Её голова была обвязана расписным платком с кисточками по кромке. Морщины на лице говорили о прожитых годах. Худые с истончённой кожей руки – о тяжёлой подённой работе. Взгляд – о душевной доброте и понимании.
– Доброго здоровья, хозяюшка. На ночлег пустите?
– И вам не хворать. Пустим, чего ж не пустить? Проходи, мил человек. Гостем будешь. Грейся у печи и присаживайся к столу. Молочко парное с мёдом да с хлебушком отведай, согреешься.
– Благодарю покорно. Вымерз весь.
– То-то я глажу, щёки посинели от мороза. Грейся. А я скоро вернусь. Внученьку укладываю. Просит песенку.
– Вы, пожалуйста, делами своими занимайтесь. Я погреюсь с вашего позволения. Мешать не буду.
– Вот и славно, – сказала хозяйка и ушла.
В избе зазвучала грустная колыбельная, я тут же вспомнил, как заслушивался, когда мама меня убаюкивала.
– Не робейте, присаживайтесь, будем ужинать, – пригласил Ванька.
– Спасибо тебе. У вас так хорошо, уютно.
– Всё бабушка. Видите, какие узоры вышивает, украшает горницу. Вон там, гляньте, в углу, где образа.
– Сразу, как вошёл, увидел. От них свет струится.
– Так и есть. Свечи горят, бабушка, когда молится, зажигает. Говорит, что там, где образа, должно быть много света и тепла. Господь увидит и благословение ниспошлёт.
– Тепло, как в храме.
– О, туда нынче не добраться. Намело по колено. К храму в город ехать надобно. У бабушки горница освящена, здесь и молимся.
– И то верно. Вань, а как бабушку величать?
– Матрёна Ивановна.
– Ну вот, уснула, лада моя, – хозяюшка вышла к нам. – А вы что же не едите, ешьте, пожалуйста.
– Благодарю покорно. Чудесно у вас, душой отдыхаешь и согреваешься.
– Вот и славно. Сейчас постелю вам.
– Ба, гость наш – писатель, за сказами к нам приехал. Звать его Василием Петровичем.
– Вань, спасибо тебе, отрекомендовал ты меня.
– Бабушка научила: «Ты к человеку с добром подойдёшь, и он сердцем откликнется тем же».
– Матрёна Ивановна, хорошую школу внуку передали, человеком вырастет.
– Знаете, что скажу? Меня бабушка так воспитала, я – дочку, теперь вот Ваня с добрым сердцем к людям идёт. Вырастет – своих деток научит. Зачем жить, если не помогать, кому трудно?
– И то верно.
– Пойду я, устал, – потёр глаза Ваня.
– Иди, родной мой, я тебе постелила.
– Спокойной ночи.
– И тебе, Ваня, сладких снов. Утром встретимся.
– А как же. Воду наносить надо. Сестрёнку завтра купать будем, –сказал маленький мужичок и ушёл.
– Он у вас совсем как взрослый рассуждает.
– Некогда ему в детские игры играть. Помощник в доме нужен.
– И то верно. Матрёна Ивановна, хотел спросить, не доводилось ли вам знавать кого в округе, кто сказы старинные помнит.
– Доводилось.
– Не подскажете, где живёт сказочник?
– Положим, сказочницей себя не считаю, но старинных сказов много помню, – слукавила она.
– Да?! Осмелюсь спросить, не расскажете хоть один, да такой, чтоб сердце зашлось.
– Ох, мил человек. Знал бы ты, сколько таких сказов мне бабушка поведала, когда я маленькой была.
– Мне одного будет вполне достаточно. Пишу книгу, остановился, чувствую, душа требует рассказа глубокого и страдальческого.
– Что с тобой будешь делать, коль надо, расскажу. Но не суди строго, радости мало в том, что услышишь.
Я умолк в предвкушении.
Марийка
Давненько дело было. Сказывали люди старые, что в лесах наших глухих ведунья жила – лесничихой все звали, за помощью к ней ходили. С травами да ягодами разговор вела, они ей душу раскрывали. Не одна жила, внученька была у неё – Марийка. Красавицей слыла, глаз не оторвать: белолицая, златокудрая, стройная, как лань, быстрая, как ветер. Летала по лесу, птице подобна. Смеялась когда – лес заливался трелями, завораживала. Люди завидовали ей, недолюбливали и прозвали колдуньей. Да… дикая немного была, понять не трудно – дитя леса.
Мать Марийки страдалицей была. Жила одинокой душой, всё грустила, сядет в уголочке и молчком. Болезнь клятая измучила. Головушка наливалась кровью как казанок раскалённый и боли невмоготу, до крика доходило. Бабушка дочку, чем только ни отпаивала, ничего не помогало. А тут...
– Соблазнил проезжий, окаянный. Она и понесла от него, – горевала ведунья.
Подоспело времечко, бабушка воды разогрела, у дочки роды приняла, а спасти от смерти лютой не успела, в лесу и схоронила.
Нельзя было ей рожать, не послушалась. Померла её кровиночка, в родах удар случился. Лесничиха почуяла:
– Конец родимой близок. Ой, горе-горькое.
Уж не чаяла бабушка внученьку спасти, а всё же принять успела. Господь подсобил – радость-то какая в сердце вошла. Слезами облилась: одну родную душу схоронила, другую – на свет божий привела. Вот с тех самых пор насторожилась ведунья. Страху набралась. Ох, боялась, чтоб Марийку не постигла судьбинушка матери, – тяжело вздохнула Матрёна Ивановна.
А внученька, как на ножки встала, со всеми лесными жителями подружилась. Зверушки норовили облизнуть нежные щёчки малышки, бабушка не противилась. Марийку в лесу все любили. Подросла – обитатели леса к ней приходили, она залечивала их раны. Деревья, издали завидев, кронами кивали, приветствуя. Звери к домику их чужаков не подпускали. Так и жили в мире да согласии. Подросла внучка, не пускала её бабушка к людям в город. Предупреждала Марийку да наказывала строго-настрого:
– Не ходи, милая, опасайся чужаков. Беда от них. Мать твоя не послушалась, вот болезнь её и сгубила. Сторонись глаз, в которых соблазн да обман. У тебя, похоже, материнская кровь, будь осторожна, чтоб раньше времени в могилку не сойти.
– Что вы, бабушка, всё пугаете. Не хожу я никуда, мне в лесу хорошо, привольно. Лес – мой дом. И с чего вы взяли, что я замуж собралась? Молодая ещё. С вами буду жить. Здесь я своя. Меня все любят. Там никого не знаю.
– Вот и правильно. Живи и радуйся, – задумалась Матрёна Ивановна.
– А тут у господ, что вблизи леса дом возвели, сын подрос, окреп, возмужал, красавец знатный. Да и время его пришло, томился в ожидании. Сколько ни сватали ему, ни на кого сердечко не отзывалось.
В один из летних дней, то было на заре, решил юноша прогуляться по лесу. Бродил, размышлял, мечтал... Как вдруг услышал чей-то голос. Песнь разлилась по лесу. Пошёл господский сын за голосом, и предстала пред очами его картина необыкновенная. Он обомлел, застыл на месте: обнажённая лесная дева во всей красе плескалась в ручейке, пела и смеялась, играясь. Его пристальный взгляд отвлёк деву от занятия. Она на мгновение замерла, подняла на гостя глаза и быстро спряталась за деревом.
– Чего смотришь? Не видишь что ли, нагая я?
От её слов он очнулся.
– О, прости меня. Краса твоя приковала, глаз отвести не сумел.
– Отвернись, тебе говорят, дай одеться.
Господский сын послушно отвернулся и отошёл.
– Чего гуляешь в ранний час, не спится? – засмеялась она и подошла ближе. – Откуда ты такой взялся?
– Живу я здесь неподалёку. Николаем звать.
– А меня – Марийкой.
– Имя, как бубенца перезвон.
– Почему раньше не видела?
– Сам не знаю. Маленького няня водила на прогулки в лес, сказки сказывала. Сам не отваживался, сегодня сила неведомая потянула.
– Сила говоришь?
– Да.
– Ищешь кого?
Он не сразу ответил.
– Тебя.
– Зачем?
– Приглянулась ты мне.
– Бабушка не велит с чужаками разговаривать, – строгим тоном ответила Марийка, повернулась и пошла себе.
– Постой, куда же ты?
– К бабушке.
– Скажи, когда увижу тебя вновь?
– Не знаю, – в этот момент дева исчезла, и след простыл.
– Где же ты?
– Прощай, – эхом донеслось.
– Что за чудеса? Была и нет.
Сын господский покинул лес, но с тех пор заболел. Грусть, тоска на него напали, съедали молодца, сколько ни старались родные развеять печаль, не смогли.
– Женить его надо, так-то лучше будет, – решили отец с матерью.
Но сын и слышать не хотел, закрылся в своей комнате и ни с кем не шёл на разговор.
Родные подыскали ему невесту, купили дом, куда молодые переедут после свадьбы, сын был непреклонен. Морозным днём слёг Николай, в бреду только и повторял:
– Марийка… Марийка, песнь моя.
Когда жар спадал, лесная красавица приходила к нему во сне и успокаивала:
– Ты выздоровеешь, Николушка.
– Увидимся ли? Не могу жить без тебя. Люблю больше жизни.
– Увидимся по весне. И ты мне глянулся, свет очей моих. В душу протоптал дорожку и остался. Бабушке сказывала, плохо это, не велит о тебе думать. Говорит, от тебя погибель моя придёт. Не верю ей, ты люб мне.
– Дышу тобой. Будем ли вместе?
– Да…
Господский сын пошёл на поправку, обо всём рассказал родным, от чего они впали в уныние. Но перечить не стали.
– Не будем становиться на пути у его счастья. Любит, пусть женится, – постановил отец.
Матери затея сына жениться на лесной деве не пришлась по душе, но мужу не возразила.
Навсегда вместе
С первыми лучиками весеннего солнца Николай направился в лес, он не шёл – летел.
– Марийка, – позвал он, эхо разнеслось по лесу.
– Здесь я. Пришёл, свет очей моих? – её глаза излучали невиданную радость, тёплый свет струился навстречу к нему. Они бросились в объятия друг к другу, словно всю жизнь любили друг друга, ждали этой встречи, и только на минуту разлучились.
– Ты жизнь моя, любовь моя, мечта моя, – приговаривал он на выдохе, лаская её. – Не могу без тебя. Пойдёшь замуж за меня?
– Да, – она утонула в его жарких объятиях.
На несколько минут они приросли друг к другу, и не было большего счастья для обоих. Слова не нужны были, лишь чувства господствовали – слились в единое дыхание, прильнув друг к дружке. И никакая сила не могла разлучить их.
Птицы пели над ними свадебный марш. Деревья окутывали ветками и прикрывали их тела большими лапами.
– Бежим, – позвал он.
– Куда?
– Священник согласился обвенчать нас.
– А как же бабушка?
– Вернёмся и всё расскажем. Родные приготовили для нас отдельный дом. Прошу тебя. Хочу быть с тобой всегда.
– Вот так, сразу?
– Иначе не смогу жить.
– Коли так, бежим, – согласилась Марийка.
Венчание
Стоял ясный мирный день. В храме было пусто. Священник ждал.
– Отец Алексий, вот та, ради которой я дышу. Обвенчайте нас, пожалуйста, умоляю вас, – священник обернулся, в глазах юноши огонь полыхал. Нетерпение было в его взгляде. Батюшка перевёл взгляд на невесту, а на ней простенькое платьице да ромашковый венок на голове. Свет и тепло излучали глаза её.
Священник понял: «Медлить нельзя».
– Пойдёмте со мной, дети мои.
В эти мгновения совершалось чудо, таинство. Волнение влюблённых передалось отцу Алексию. Они смотрели друг на друга и ничего вокруг себя не замечали. Священник дочитал молитву, завершив обряд.
Сказание
Странствия
Как-то раз под новый год отправился я за новыми сказаниями. Забрёл в края далёкие, глухие, неведомые. Зима в тех местах стояла суровая. Морозец щипал и прожигал щёки, ледяной ветер иголками покалывал кожу на лице, она съёживалась, трескалась и синела. Нос замёрз и превратился в большую картошку. Пальцы рук и ног немели, их сводило судорогой. Прикладывая усилия, я пробирался по глубоким сугробам.
– Намело, скажу я вам. Привал бы сделать, согреться, передохнуть. Где люди, неужто все вымерли? Надо идти, того и гляди дикие звери воспользуются моим состоянием и растащат окоченевшее тело по частям.
Вдали крошечной, еле заметной точечкой что-то замигало, напоминая звёздочку. Я потянулся на свет, как вдруг услышал:
– Дяденька, что это вы ночами бродите, небось, заблудились в краях наших?
Услышав детский голос, я обернулся. Передо мной стоял малец лет восьми, крепенький, удалой и задиристый. Он напоминал бывалого мужика, которому всё нипочём. Ушанка кое-как набекрень надета, пальтишко перешито с кого-то постарше и сапоги не по размеру. Кожица на ладошках красная, воспалённая, а ему хоть бы хны. Позади мальчонки санки с большой вязанкой хвороста.
– Чего испугались? Я Ванька, Кузьмы Андреевича внук, слыхали о таком?
В ответ я помотал головой.
– Выходит, не здешний? – разочаровано произнёс мальчик.
– Нет. Впервые в ваших местах. Писатель я. За сказаниями для новой книги пожаловал.
– Писатель?! Это тот, кто колдует над сказами?
– Он самый.
– Мне бабушка, когда был маленьким, много читала и рассказывала. Как звать-то?
– Василием… Василий Петрович Кушниренко, приятно познакомиться с жителем здешних мест.
– Ой, дяденька, а я вас видел.
– Где?
– Как-то Илья, соседский сын, показывал газету, отец из города привёз, там ваше лицо было, я запомнил.
– Возможно. Вань, не знаешь, к кому можно на постой попроситься? Вымерз весь.
– Зачем проситься? Пойдёмте к нам, вон изба наша, – Ванька указал на огонёк вдали.
– А бабушка не заругает?
– Что вы? Вы мою бабушку не знаете. Она любому гостю рада.
– Если так, пойдём.
По мере приближения звёздочка росла, свет становился отчётливее.
– Смотрите, месяц молодой провожает нас, – сказал Ваня.
Я поднял голову, и, действительно, на тёмных небесах полумесяц улыбался. Он проложил дорожку к ногам, и я разглядел покосившуюся избу с латаной крышей да резными оконцами.
– Вот спасибо тебе, сторож ночной, уважил ты нас, – улыбнулся я месяцу.
В одном из окон избы мигал огонёк лампы, тусклый слабый свет. В воздухе за версту витал аромат свежеиспечённого хлеба.
– Бабушка поставила на стол хлеб. Чувствуете, как пахнет?
– Восхитительно! – восторгался я, вбирая в себя аромат полей, трав, и на этой волне вознёсся к детским воспоминаниям, как же сладко на душе у меня стало.
– Вот и я так думаю, – прервал мои грёзы Ванька. – У неё хлеб особенный, с травами.
– Чувствуется. Ох, любишь ты свою бабушку, как я погляжу.
– А как же. Она меня вырастила, многому научила, теперь вот сестрёнку выхаживает.
– А родители-то где? – с опаской спросил я.
– На заработки подались. Отец золото моет, мать с ним.
– Серьёзное дело. А что же тебя с собой не взяли?
– А бабушке кто помогать будет? Дед помер прошлой осенью.
– Стало быть, ты за главу семьи остался.
– Так и есть. Бабушка хлопочет по дому, сестрёнку присматривает,
а я воды нанесу, дров и хвороста навезу – берусь за любую работу.
Весной землю вспахиваю, у нас огород свой за избой. Раненько
встаю корову подоить. Сестрёнке молоко надобно и сам не прочь
угоститься.
– Каков молодец. Самостоятельный парнишка.
– Самый обыкновенный, – ответил он, обматывая хворост верёвкой.
– Так вроде связал уже?
– Надобно укрепить, довезти бы. Видите, вязанка большая.
– Хозяйственный, хвалю.
– Спасибо на добром слове.
– А в школу ты ходишь, Ваня?
– Нет. За версту ездить надо. Наша телега стара, разваливается. Вот дед Никифор смастерит новую, буду ездить. Обещался.
– Учиться надо. Без знаний – никуда.
– Буду учиться, обязательно, я и маме обещал. На доктора хочу выучиться, чтобы людям помогать. А то вон сколько хвороб на людские головы.
– Правильное решение. Хорошее дело задумал. Одобряю.
– Ну вот, пришли. В сенях обувку оставьте, бабушка полы давеча мыла.
Мы вошли в избу. От усталости я опустился на скамейку, что в сенях стояла.
– Проходите, – по-хозяйски пригласил Ванька.
– Сынок, ты что ли? – услышал я женский голос за занавеской. По очертаниям там же приметил колыбель.
– А кто ж ещё? Постояльца привёл.
Тепло дома окутало меня.
– О, да и не один.
– Говорю же, гость у нас.
– Сейчас иду.
В горницу вошла пожилая женщина. Её голова была обвязана расписным платком с кисточками по кромке. Морщины на лице говорили о прожитых годах. Худые с истончённой кожей руки – о тяжёлой подённой работе. Взгляд – о душевной доброте и понимании.
– Доброго здоровья, хозяюшка. На ночлег пустите?
– И вам не хворать. Пустим, чего ж не пустить? Проходи, мил человек. Гостем будешь. Грейся у печи и присаживайся к столу. Молочко парное с мёдом да с хлебушком отведай, согреешься.
– Благодарю покорно. Вымерз весь.
– То-то я глажу, щёки посинели от мороза. Грейся. А я скоро вернусь. Внученьку укладываю. Просит песенку.
– Вы, пожалуйста, делами своими занимайтесь. Я погреюсь с вашего позволения. Мешать не буду.
– Вот и славно, – сказала хозяйка и ушла.
В избе зазвучала грустная колыбельная, я тут же вспомнил, как заслушивался, когда мама меня убаюкивала.
– Не робейте, присаживайтесь, будем ужинать, – пригласил Ванька.
– Спасибо тебе. У вас так хорошо, уютно.
– Всё бабушка. Видите, какие узоры вышивает, украшает горницу. Вон там, гляньте, в углу, где образа.
– Сразу, как вошёл, увидел. От них свет струится.
– Так и есть. Свечи горят, бабушка, когда молится, зажигает. Говорит, что там, где образа, должно быть много света и тепла. Господь увидит и благословение ниспошлёт.
– Тепло, как в храме.
– О, туда нынче не добраться. Намело по колено. К храму в город ехать надобно. У бабушки горница освящена, здесь и молимся.
– И то верно. Вань, а как бабушку величать?
– Матрёна Ивановна.
– Ну вот, уснула, лада моя, – хозяюшка вышла к нам. – А вы что же не едите, ешьте, пожалуйста.
– Благодарю покорно. Чудесно у вас, душой отдыхаешь и согреваешься.
– Вот и славно. Сейчас постелю вам.
– Ба, гость наш – писатель, за сказами к нам приехал. Звать его Василием Петровичем.
– Вань, спасибо тебе, отрекомендовал ты меня.
– Бабушка научила: «Ты к человеку с добром подойдёшь, и он сердцем откликнется тем же».
– Матрёна Ивановна, хорошую школу внуку передали, человеком вырастет.
– Знаете, что скажу? Меня бабушка так воспитала, я – дочку, теперь вот Ваня с добрым сердцем к людям идёт. Вырастет – своих деток научит. Зачем жить, если не помогать, кому трудно?
– И то верно.
– Пойду я, устал, – потёр глаза Ваня.
– Иди, родной мой, я тебе постелила.
– Спокойной ночи.
– И тебе, Ваня, сладких снов. Утром встретимся.
– А как же. Воду наносить надо. Сестрёнку завтра купать будем, –сказал маленький мужичок и ушёл.
– Он у вас совсем как взрослый рассуждает.
– Некогда ему в детские игры играть. Помощник в доме нужен.
– И то верно. Матрёна Ивановна, хотел спросить, не доводилось ли вам знавать кого в округе, кто сказы старинные помнит.
– Доводилось.
– Не подскажете, где живёт сказочник?
– Положим, сказочницей себя не считаю, но старинных сказов много помню, – слукавила она.
– Да?! Осмелюсь спросить, не расскажете хоть один, да такой, чтоб сердце зашлось.
– Ох, мил человек. Знал бы ты, сколько таких сказов мне бабушка поведала, когда я маленькой была.
– Мне одного будет вполне достаточно. Пишу книгу, остановился, чувствую, душа требует рассказа глубокого и страдальческого.
– Что с тобой будешь делать, коль надо, расскажу. Но не суди строго, радости мало в том, что услышишь.
Я умолк в предвкушении.
Марийка
Давненько дело было. Сказывали люди старые, что в лесах наших глухих ведунья жила – лесничихой все звали, за помощью к ней ходили. С травами да ягодами разговор вела, они ей душу раскрывали. Не одна жила, внученька была у неё – Марийка. Красавицей слыла, глаз не оторвать: белолицая, златокудрая, стройная, как лань, быстрая, как ветер. Летала по лесу, птице подобна. Смеялась когда – лес заливался трелями, завораживала. Люди завидовали ей, недолюбливали и прозвали колдуньей. Да… дикая немного была, понять не трудно – дитя леса.
Мать Марийки страдалицей была. Жила одинокой душой, всё грустила, сядет в уголочке и молчком. Болезнь клятая измучила. Головушка наливалась кровью как казанок раскалённый и боли невмоготу, до крика доходило. Бабушка дочку, чем только ни отпаивала, ничего не помогало. А тут...
– Соблазнил проезжий, окаянный. Она и понесла от него, – горевала ведунья.
Подоспело времечко, бабушка воды разогрела, у дочки роды приняла, а спасти от смерти лютой не успела, в лесу и схоронила.
Нельзя было ей рожать, не послушалась. Померла её кровиночка, в родах удар случился. Лесничиха почуяла:
– Конец родимой близок. Ой, горе-горькое.
Уж не чаяла бабушка внученьку спасти, а всё же принять успела. Господь подсобил – радость-то какая в сердце вошла. Слезами облилась: одну родную душу схоронила, другую – на свет божий привела. Вот с тех самых пор насторожилась ведунья. Страху набралась. Ох, боялась, чтоб Марийку не постигла судьбинушка матери, – тяжело вздохнула Матрёна Ивановна.
А внученька, как на ножки встала, со всеми лесными жителями подружилась. Зверушки норовили облизнуть нежные щёчки малышки, бабушка не противилась. Марийку в лесу все любили. Подросла – обитатели леса к ней приходили, она залечивала их раны. Деревья, издали завидев, кронами кивали, приветствуя. Звери к домику их чужаков не подпускали. Так и жили в мире да согласии. Подросла внучка, не пускала её бабушка к людям в город. Предупреждала Марийку да наказывала строго-настрого:
– Не ходи, милая, опасайся чужаков. Беда от них. Мать твоя не послушалась, вот болезнь её и сгубила. Сторонись глаз, в которых соблазн да обман. У тебя, похоже, материнская кровь, будь осторожна, чтоб раньше времени в могилку не сойти.
– Что вы, бабушка, всё пугаете. Не хожу я никуда, мне в лесу хорошо, привольно. Лес – мой дом. И с чего вы взяли, что я замуж собралась? Молодая ещё. С вами буду жить. Здесь я своя. Меня все любят. Там никого не знаю.
– Вот и правильно. Живи и радуйся, – задумалась Матрёна Ивановна.
– А тут у господ, что вблизи леса дом возвели, сын подрос, окреп, возмужал, красавец знатный. Да и время его пришло, томился в ожидании. Сколько ни сватали ему, ни на кого сердечко не отзывалось.
В один из летних дней, то было на заре, решил юноша прогуляться по лесу. Бродил, размышлял, мечтал... Как вдруг услышал чей-то голос. Песнь разлилась по лесу. Пошёл господский сын за голосом, и предстала пред очами его картина необыкновенная. Он обомлел, застыл на месте: обнажённая лесная дева во всей красе плескалась в ручейке, пела и смеялась, играясь. Его пристальный взгляд отвлёк деву от занятия. Она на мгновение замерла, подняла на гостя глаза и быстро спряталась за деревом.
– Чего смотришь? Не видишь что ли, нагая я?
От её слов он очнулся.
– О, прости меня. Краса твоя приковала, глаз отвести не сумел.
– Отвернись, тебе говорят, дай одеться.
Господский сын послушно отвернулся и отошёл.
– Чего гуляешь в ранний час, не спится? – засмеялась она и подошла ближе. – Откуда ты такой взялся?
– Живу я здесь неподалёку. Николаем звать.
– А меня – Марийкой.
– Имя, как бубенца перезвон.
– Почему раньше не видела?
– Сам не знаю. Маленького няня водила на прогулки в лес, сказки сказывала. Сам не отваживался, сегодня сила неведомая потянула.
– Сила говоришь?
– Да.
– Ищешь кого?
Он не сразу ответил.
– Тебя.
– Зачем?
– Приглянулась ты мне.
– Бабушка не велит с чужаками разговаривать, – строгим тоном ответила Марийка, повернулась и пошла себе.
– Постой, куда же ты?
– К бабушке.
– Скажи, когда увижу тебя вновь?
– Не знаю, – в этот момент дева исчезла, и след простыл.
– Где же ты?
– Прощай, – эхом донеслось.
– Что за чудеса? Была и нет.
Сын господский покинул лес, но с тех пор заболел. Грусть, тоска на него напали, съедали молодца, сколько ни старались родные развеять печаль, не смогли.
– Женить его надо, так-то лучше будет, – решили отец с матерью.
Но сын и слышать не хотел, закрылся в своей комнате и ни с кем не шёл на разговор.
Родные подыскали ему невесту, купили дом, куда молодые переедут после свадьбы, сын был непреклонен. Морозным днём слёг Николай, в бреду только и повторял:
– Марийка… Марийка, песнь моя.
Когда жар спадал, лесная красавица приходила к нему во сне и успокаивала:
– Ты выздоровеешь, Николушка.
– Увидимся ли? Не могу жить без тебя. Люблю больше жизни.
– Увидимся по весне. И ты мне глянулся, свет очей моих. В душу протоптал дорожку и остался. Бабушке сказывала, плохо это, не велит о тебе думать. Говорит, от тебя погибель моя придёт. Не верю ей, ты люб мне.
– Дышу тобой. Будем ли вместе?
– Да…
Господский сын пошёл на поправку, обо всём рассказал родным, от чего они впали в уныние. Но перечить не стали.
– Не будем становиться на пути у его счастья. Любит, пусть женится, – постановил отец.
Матери затея сына жениться на лесной деве не пришлась по душе, но мужу не возразила.
Навсегда вместе
С первыми лучиками весеннего солнца Николай направился в лес, он не шёл – летел.
– Марийка, – позвал он, эхо разнеслось по лесу.
– Здесь я. Пришёл, свет очей моих? – её глаза излучали невиданную радость, тёплый свет струился навстречу к нему. Они бросились в объятия друг к другу, словно всю жизнь любили друг друга, ждали этой встречи, и только на минуту разлучились.
– Ты жизнь моя, любовь моя, мечта моя, – приговаривал он на выдохе, лаская её. – Не могу без тебя. Пойдёшь замуж за меня?
– Да, – она утонула в его жарких объятиях.
На несколько минут они приросли друг к другу, и не было большего счастья для обоих. Слова не нужны были, лишь чувства господствовали – слились в единое дыхание, прильнув друг к дружке. И никакая сила не могла разлучить их.
Птицы пели над ними свадебный марш. Деревья окутывали ветками и прикрывали их тела большими лапами.
– Бежим, – позвал он.
– Куда?
– Священник согласился обвенчать нас.
– А как же бабушка?
– Вернёмся и всё расскажем. Родные приготовили для нас отдельный дом. Прошу тебя. Хочу быть с тобой всегда.
– Вот так, сразу?
– Иначе не смогу жить.
– Коли так, бежим, – согласилась Марийка.
Венчание
Стоял ясный мирный день. В храме было пусто. Священник ждал.
– Отец Алексий, вот та, ради которой я дышу. Обвенчайте нас, пожалуйста, умоляю вас, – священник обернулся, в глазах юноши огонь полыхал. Нетерпение было в его взгляде. Батюшка перевёл взгляд на невесту, а на ней простенькое платьице да ромашковый венок на голове. Свет и тепло излучали глаза её.
Священник понял: «Медлить нельзя».
– Пойдёмте со мной, дети мои.
В эти мгновения совершалось чудо, таинство. Волнение влюблённых передалось отцу Алексию. Они смотрели друг на друга и ничего вокруг себя не замечали. Священник дочитал молитву, завершив обряд.
