Инна Комарова
Утратившая грёзы
Как жаль, что не дано
Нам вовремя понять,
С кем можем мы найти,
А с кем лишь потерять…
Поезд мчался в заданном направлении. В окно купе назойливо стучал дождь. Пассажирка прикрыла шторку, достала книгу и устроилась на сидении.
«Как удачно, что нет попутчиков», – подумала она. Пасмурное настроение настойчиво требовало уединения. Отсутствие соседей по купе было как нельзя кстати – без свидетелей, тет-а-тет со своими мыслями – то, что ей было крайне необходимо. Именно это позволило сосредоточиться и проанализировать план дальнейших действий.
Постучались. Дверь купе приоткрылась, заглянувший проводник, мило улыбаясь, поприветствовал:
– Мадам, добрый вечер!
Женщина ответила лёгким кивком головы.
– Прикажете подавать ужин?
– Благодарю, нет аппетита. Принесите несладкий чай с лимоном и бисквитным печеньем. Буду признательна, если найдёте несколько лакричных конфеток.
– Слушаюсь, сию минуту принесу, – вагонный служитель ушёл, не закрыв до донца дверь купе.
Беспрерывно сновали пассажиры, громко разговаривая. Из коридора доносился запах мясных блюд – кто-то проголодался и заказал ужин.
Моё повествование сделалось бы сухим и невнятным, если бы неожиданно на первом плане не появился главный персонаж всех последующих событий.
В коридоре у окна сидел немолодой мужчина, седая густая шевелюра аккуратно прикрывала голову и спускалась чуть ниже ушей. Пенсне словно приросло к глазам. Прямой нос говорил о строгом характере и о происхождении. Мягкая маленькая бородка стелилась по подбородку. К губам приросла трубка – характерный запах индийского табака изрядно бил в нос. Взглянув на него, невооружённым глазом можно с лёгкостью и безошибочно определить – писатель. Он дотошно изучал всё происходящее вокруг и не оставлял без пристального внимания ни одного попутчика. Опытный глаз умело вылавливал из толпы изюминку для вдохновения и рассматривал её под лупой. Ни один человек не остался для него незамеченным.
Проводник принёс на подносе гранёный стакан в серебряном подстаканнике с чаем и долькой лимона. Маленькая мельхиоровая ложечка предусмотрительно была учтена, ибо из стакана клубился парок, который рассказывал:
«Чай только что вскипел».
В небольшой десертной тарелке возбуждало аппетит бисквитное печенье и рядом на подносе – несколько лакричных конфет.
– Мадам, как заказывали, – он постелил льняную салфетку и ловко расставил на столике чай с угощениями.
– Ещё указания будут?
– Благодарю вас, достаточно.
– Оплатите позднее, тороплюсь.
– Как будет угодно.
Проводник ушёл. И тут взгляд писателя задел просвет в двери. Заинтересованность творческого человека не удовлетворилась этим, любопытство заставило проскользнуть глазами дальше и остановиться на молодой леди. Она, откинувшись на спинку сидения, напряжённо о чём-то думала. Да-да, он не ошибся – это героиня его нового романа. Ему непременно захотелось с ней побеседовать. В позе женщины, её состоянии было столько тоски и отчаяния, что он почувствовал – нашёл то, что искал.
– Вы позволите? – отважился мужчина, приоткрывая дверь. Пассажирка повернулась к нему, уронила рассеянный взгляд и спросила:
– Разве это ваше место?
– Другого не нашлось. Все места заняты, – на ходу придумал он.
– Если так, проходите, – ответила женщина, не испытывая удовольствия от внезапного появления соседа.
Писатель полностью открыл дверь и обратился к проводнику, который тем временем обслуживал других пассажиров.
– Любезный… – служивый проворно вместе с подносом подбежал.
– Что изволите, господин?
– Принесите мне бутерброд с Краковской колбасой, чай с лимоном и сахаром. Если в буфете есть булочки с корицей – одну, пожалуйста, захватите.
– Будет сделано. Только обслужу ваших соседей.
– Я подожду, – писатель вернулся в купе и взял с полочки утреннюю газету. Он присел, развернул её и выхватил взглядом большой заголовок:
«Сенсация! Исчезновение знаменитой актрисы – полиция сбилась с ног, разыскивая женщину, опрашивая родственников и сослуживцев. Следствие склоняется к версии – Самоубийство! Все, кто видел пропажу живой либо мёртвой – просьба немедленно сообщить в участок».
Рядом жирным шрифтом выделялось имя пропажи – Каролина Барлингтон.
Женщина, сидящая напротив, не проронила ни слова.
– Как жаль. Я бывал на её спектаклях. Грандиозно играла!
Соседка, не поворачивая головы в его сторону, безразлично спросила:
– Что именно впечатлило?
– В короле Лире она играла бесподобно! Поверите, при моём сдержанном характере, в одной мизансцене всплакнул.
Женщина чуть кивнула.
– Припоминаю, о чём вы говорите. Никак не давалась сцена с отцом. Режиссёр измотал – роль рождалась в муках. Не люблю вспоминать эту работу.
Своим заявлением дама обезоружила писателя. Порывался допытаться, но вопрос так и застрял на языке. Они не были знакомы, и он не решился расспросить попутчицу. Но возбуждённое любопытство теребило, так и толкало разузнать. И он отважился.
– Вы знавали актрису?
– Не так, чтобы очень… – её ответ ещё больше запутал его.
– На её спектаклях бывали?
– Приходилось, не могу удовлетворить ваше любопытство, в последнее время у меня что-то с памятью.
– Это легко исправить, – проявил инициативу сосед по купе. Писательское чутьё подсказывало, что в этой женщине кроется кладезь – искомый материал для нового повествования. Он давненько находился в творческом застое и метался в поисках вдохновения. Мужчина понял – ему следует расшевелить даму и тогда перед ним откроется …
– Леди, коль скоро мы с вами оказались в одном купе, думаю, нам стоит познакомиться.
– Вы полагаете, это нужно?
– Да. Представлюсь, Мальком Баклич – писатель.
Соседка резко развернулась и долго смотрела на него.
– Мне знакомо ваше имя.
– Откуда?
Она старалась вспомнить, но тщетно.
– Попробую вам помочь.
«У любви красивое лицо», вам это название говорит о чём-нибудь? Так называлась моя пьеса, которая шла в лондонском театре.
Соседка потирала виски, морщила нос, пытаясь вспомнить.
– Не трудитесь. Ещё подсказка. Этот спектакль прошёл на «Ура», был удостоен множеством престижных премий и ярчайших зрительских откликов. Актриса, исполнившая главную роль, получила орден за вклад в театральное искусство и приз «Золотой Орфей», а у зрителей – всемирную любовь и звание непревзойдённой.
– Что-то такое знакомое и родное, а вспомнить – нет, не удаётся… простите, мне нездоровится в последнее время.
– Понимаю. Тогда давайте попробуем начать с вашего детства. Возможно, ниточка оттуда потянется и приведёт вас к событиям важным, которые прикрылись в памяти пеленой. Это произойдёт, верьте мне.
– Можно попробовать, – как-то неуверенно согласилась она.
– Итак, вы потомок …
– Аристократической семьи. Отец – англичанин. Образованнейший человек. Мать – француженка. Получила прекрасное воспитание. Играла в юности в домашнем театре.
– Вот видите, а говорили, что ничего не помните.
– События последнего времени не отложились в памяти. Ищу их и не нахожу.
– Вам это кажется, потому что мозг устал и затребовал заслуженный отдых. После перерыва всё вернётся. Ваша амнезия временная.
– Вы так думаете?
– Сами убедитесь. Продолжим, что было дальше?
– А что дальше? Родители поженились и, сколько себя помню, в доме витал аромат их любви. Достигнув преклонных лет, отец, шутя, говорил:
– Самые преданные чувства можно испытать, лишь пройдя с любимой долгую жизнь и самые вкусные поцелуи – в старости, когда нет налёта страсти, но любишь сердцем.
– Философ, ваш батюшка. Верно подмечено. Сам не раз убеждался в этом. У ваших родителей случались потери, разочарования?
– Возможно, но мне это неизвестно. В доме всегда было мирно и душевно.
– Из ваших слов следует, что вы росли в благополучной среде, и атмосфера родительского дома благотворно влияла на формирование личности: детской, юношеской… так?
– Можно сказать, что вы угадали. Но помимо того, что происходило в нашем доме, была иная жизнь, и я её видела. Вот тогда во мне проснулся бунтарский дух. Мне захотелось рассказать об этом, показать в лицах, что это несправедливо и дать возможность другим людям, которым не так повезло, как мне, родиться в аристократической семье – увидеть себя, посредством воплощённого образа. Позволить им, пусть так, почувствовать себя счастливыми.
– И тогда вам пришлось сделать трудный выбор.
– Да. Вопреки просьбам родителей, отправилась изучать сценическое искусство и умышленно вращалась в среде низшего сословия. Поначалу непросто было. Всё чужое. Но, чтобы воплотить правдоподобно персонаж на сцене и его судьбу, вынуждена была впитать в себя их запахи, характерный лексикон, повадки, наклонности. Моя душа требовала влезть в их шкуру, ибо я понимала, что только в этом случае, сумею донести до публики все мытарства, лишения и переживания этих людей.
– Но, если я не ошибаюсь, вы играли во многих спектаклях, поставленных по классическим произведениям.
– Да.
– Как вы себя чувствовали, передавая зрителю образы страдающих вельможных особ?
– Не лучшим образом – кусок сердца приходилось оставлять на сцене после каждого спектакля. А потом уходило время на зализывание душевных ран.
– Не позавидуешь людям вашей профессии. А на личной жизни издержки ремесла не отражались? – писатель коснулся болезненной темы.
– Однажды меня поставили перед жесточайшим выбором. Тогда я собралась замуж за человека, с которым меня связывали глубокие и чистые чувства. Его ультиматум заставил меня прийти к невыносимому выводу – я чужая в родной среде.
– Избранник не смирился с выбранной вами профессией?
– Да. Он уверял меня, что актриса театра и жена аристократа – две вещи несовместные. Мой жених огласил мне ультиматум:
«Мы венчаемся, и ты навсегда уходишь из театра. Я сын лорда и не могу соединить свою судьбу с актрисой».
– Жёстко. И вы решились расстаться со сценой?
– Он не оставил мне выбора. Я слишком его любила.
– Что же было потом?
– Ушла из театра, обливаясь горячими слезами. Там и только там была моя стихия. Но любовь победила.
– Не пожалели о содеянном?
– Поначалу было горько, больно. Но, когда родился мой малыш, всё отошло на задний план и стало не так важно.
– Понимаю. Ребёнок для любящей женщины – как подарок. А ваш супруг так же относился к сыну?
– Нет. Его больше интересовали скачки, он с лошадьми проводил всё свободное время, не с нами.
– Что же получается? Он запер вас в клетке, а сам вёл прежнюю жизнь, ни в чём себе не отказывая.
– Выходит, что так.
– И вы с этим согласились? Ваш бунтарский дух заглох?
– А что я могла сделать? Не привыкла поучать, выговаривать. Человек обязан сам всё понимать. Отец успокаивал меня, убеждал, что молодость пробежит быстро, супруг повзрослеет и станет примерным семьянином, как принято.
– Должен заметить, на мой взгляд, позиция странная и обманчивая.
– Так все жили, не только мы.
– А в театр сходить не хотелось?
– Зачем бередить раны?
– И чем закончились его скачки? Он стал уделять больше внимания семье?
– Простите, у меня сильно разболелась голова.
– Ох, это вы меня простите, пожалуйста, за надоедливые вопросы.
Ему стало не по себе.
«Присосался, как клещ, бедная женщина терпела, могла бы и отругать».
Соседка прилегла, прикрыв ноги одеялом, отвернулась к стенке, и я услышал всхлипывания.
«Что я наделал, старый дурень! Растревожил бедняжку. Ей и без меня тошно. Я подошёл к ней, присел и погладил по голове.
– Пожалуйста, не надо плакать. Никто и ничто не заслуживает ваших душевных мук и горячих слёз. Всё пройдёт, и наступит облегчение.
– Не наступит. Он бросил меня, как подзаборную, уличную девку. Променял на первую встречную. Ради неё он забыл о любимых скачках, о родных, обо мне, о сыне, – она горько плакала. – Даже не нашёл нужным объясниться со мной. Бросил, как собаке кость: «Ухожу. Полюбил другую» и всё.
Не могла видеть глаза матери своей, отца – все чувствовали себя обманутыми. А, что сказать сынишке… в какой-то момент я дошла до последней точки отчаяния – жить не хотелось. Что-то надломилось во мне. На следующий день проснулась и ничего не могла вспомнить. Без поклажи убежала из дома, с ни с кем не простившись. Лишь сумочку схватила на ходу. Купила билет, села в поезд и уехала. Спасибо вам, вы вернули мне память. Но назад дороги нет. Начну всё с чистого листа…
Мы разговаривали с ней всю ночь. Она оказалась интереснейшим собеседником. А наутро я вышел – Каролина поехала дальше. Она не сказала, куда путь держит. Удивительная женщина… больше мы не встречались, но я оставил ей свой адрес, и спустя время, попутчица сама мне написала – так началась наша переписка.
Прошло два года. Из писем я узнавал о переменах в её жизни. Помню, это было накануне праздников, она сообщила мне, что вышла замуж за очень хорошего человека, который любит её, лояльно относится к творческим людям и не возражает, чтобы Каролина вернулась на сцену. В её словах был триумф!
Они прожили вместе много лет. Собственно, именно ему выпала миссия вырастить её сынишку и тот называл его отцом.
Как-то проездом я был в её городе, и мне захотелось повидаться с ней. С порога меня оглушили:
– Каролины больше нет.
Супруг показал мне прощальное письмо, в котором она оставила несколько строк в стихотворной форме:
«Я помню каждое мгновение
Я помню нашу первую весну
И звон колоколов – я в платье подвенечном…
И твой прощальный взгляд – холодный
я помню всё, что было и прошло.
А ты, мой добрый друг,
Что спас меня от мук.
Ты подарил мне ласку, оживил и возродил меня.
Его любила я всегда. Прости, то сердце глупое – не я.
Тебе была верна».
Прочитав эти строки, я не мог раскрыть рта. Спазм свёл челюсти. Мы стояли молча. Развязка истории раскатами грома прокатилась по мне. Никак не ожидал, что моя попутчица вот так закончит свою жизнь.
«Нет, нет, нет и ещё раз, нет – хотелось выкрикнуть во вселенную! Я не хотел такого завершения истории, в моём повествовании наметился счастливый конец. Моя героиня шла к этому. И вдруг, такой удар!».
Долго я в тот день бродил по пустынному осеннему парку, не находя ни единого ответа на вопрос:
«Почему так случилось?!»
Выспрашивать у супруга Каролины не стал. Было видно – человеку и без меня очень плохо. Маска сковала лицо. Страдальческая гримаса громогласно твердила:
«Она ушла навсегда, с собой забрав и меня».
***
Дорогие читатели!
Всех поздравляю с наступающим старым Новым Годом!
Утратившая грёзы
Как жаль, что не дано
Нам вовремя понять,
С кем можем мы найти,
А с кем лишь потерять…
Поезд мчался в заданном направлении. В окно купе назойливо стучал дождь. Пассажирка прикрыла шторку, достала книгу и устроилась на сидении.
«Как удачно, что нет попутчиков», – подумала она. Пасмурное настроение настойчиво требовало уединения. Отсутствие соседей по купе было как нельзя кстати – без свидетелей, тет-а-тет со своими мыслями – то, что ей было крайне необходимо. Именно это позволило сосредоточиться и проанализировать план дальнейших действий.
Постучались. Дверь купе приоткрылась, заглянувший проводник, мило улыбаясь, поприветствовал:
– Мадам, добрый вечер!
Женщина ответила лёгким кивком головы.
– Прикажете подавать ужин?
– Благодарю, нет аппетита. Принесите несладкий чай с лимоном и бисквитным печеньем. Буду признательна, если найдёте несколько лакричных конфеток.
– Слушаюсь, сию минуту принесу, – вагонный служитель ушёл, не закрыв до донца дверь купе.
Беспрерывно сновали пассажиры, громко разговаривая. Из коридора доносился запах мясных блюд – кто-то проголодался и заказал ужин.
Моё повествование сделалось бы сухим и невнятным, если бы неожиданно на первом плане не появился главный персонаж всех последующих событий.
В коридоре у окна сидел немолодой мужчина, седая густая шевелюра аккуратно прикрывала голову и спускалась чуть ниже ушей. Пенсне словно приросло к глазам. Прямой нос говорил о строгом характере и о происхождении. Мягкая маленькая бородка стелилась по подбородку. К губам приросла трубка – характерный запах индийского табака изрядно бил в нос. Взглянув на него, невооружённым глазом можно с лёгкостью и безошибочно определить – писатель. Он дотошно изучал всё происходящее вокруг и не оставлял без пристального внимания ни одного попутчика. Опытный глаз умело вылавливал из толпы изюминку для вдохновения и рассматривал её под лупой. Ни один человек не остался для него незамеченным.
Проводник принёс на подносе гранёный стакан в серебряном подстаканнике с чаем и долькой лимона. Маленькая мельхиоровая ложечка предусмотрительно была учтена, ибо из стакана клубился парок, который рассказывал:
«Чай только что вскипел».
В небольшой десертной тарелке возбуждало аппетит бисквитное печенье и рядом на подносе – несколько лакричных конфет.
– Мадам, как заказывали, – он постелил льняную салфетку и ловко расставил на столике чай с угощениями.
– Ещё указания будут?
– Благодарю вас, достаточно.
– Оплатите позднее, тороплюсь.
– Как будет угодно.
Проводник ушёл. И тут взгляд писателя задел просвет в двери. Заинтересованность творческого человека не удовлетворилась этим, любопытство заставило проскользнуть глазами дальше и остановиться на молодой леди. Она, откинувшись на спинку сидения, напряжённо о чём-то думала. Да-да, он не ошибся – это героиня его нового романа. Ему непременно захотелось с ней побеседовать. В позе женщины, её состоянии было столько тоски и отчаяния, что он почувствовал – нашёл то, что искал.
– Вы позволите? – отважился мужчина, приоткрывая дверь. Пассажирка повернулась к нему, уронила рассеянный взгляд и спросила:
– Разве это ваше место?
– Другого не нашлось. Все места заняты, – на ходу придумал он.
– Если так, проходите, – ответила женщина, не испытывая удовольствия от внезапного появления соседа.
Писатель полностью открыл дверь и обратился к проводнику, который тем временем обслуживал других пассажиров.
– Любезный… – служивый проворно вместе с подносом подбежал.
– Что изволите, господин?
– Принесите мне бутерброд с Краковской колбасой, чай с лимоном и сахаром. Если в буфете есть булочки с корицей – одну, пожалуйста, захватите.
– Будет сделано. Только обслужу ваших соседей.
– Я подожду, – писатель вернулся в купе и взял с полочки утреннюю газету. Он присел, развернул её и выхватил взглядом большой заголовок:
«Сенсация! Исчезновение знаменитой актрисы – полиция сбилась с ног, разыскивая женщину, опрашивая родственников и сослуживцев. Следствие склоняется к версии – Самоубийство! Все, кто видел пропажу живой либо мёртвой – просьба немедленно сообщить в участок».
Рядом жирным шрифтом выделялось имя пропажи – Каролина Барлингтон.
Женщина, сидящая напротив, не проронила ни слова.
– Как жаль. Я бывал на её спектаклях. Грандиозно играла!
Соседка, не поворачивая головы в его сторону, безразлично спросила:
– Что именно впечатлило?
– В короле Лире она играла бесподобно! Поверите, при моём сдержанном характере, в одной мизансцене всплакнул.
Женщина чуть кивнула.
– Припоминаю, о чём вы говорите. Никак не давалась сцена с отцом. Режиссёр измотал – роль рождалась в муках. Не люблю вспоминать эту работу.
Своим заявлением дама обезоружила писателя. Порывался допытаться, но вопрос так и застрял на языке. Они не были знакомы, и он не решился расспросить попутчицу. Но возбуждённое любопытство теребило, так и толкало разузнать. И он отважился.
– Вы знавали актрису?
– Не так, чтобы очень… – её ответ ещё больше запутал его.
– На её спектаклях бывали?
– Приходилось, не могу удовлетворить ваше любопытство, в последнее время у меня что-то с памятью.
– Это легко исправить, – проявил инициативу сосед по купе. Писательское чутьё подсказывало, что в этой женщине кроется кладезь – искомый материал для нового повествования. Он давненько находился в творческом застое и метался в поисках вдохновения. Мужчина понял – ему следует расшевелить даму и тогда перед ним откроется …
– Леди, коль скоро мы с вами оказались в одном купе, думаю, нам стоит познакомиться.
– Вы полагаете, это нужно?
– Да. Представлюсь, Мальком Баклич – писатель.
Соседка резко развернулась и долго смотрела на него.
– Мне знакомо ваше имя.
– Откуда?
Она старалась вспомнить, но тщетно.
– Попробую вам помочь.
«У любви красивое лицо», вам это название говорит о чём-нибудь? Так называлась моя пьеса, которая шла в лондонском театре.
Соседка потирала виски, морщила нос, пытаясь вспомнить.
– Не трудитесь. Ещё подсказка. Этот спектакль прошёл на «Ура», был удостоен множеством престижных премий и ярчайших зрительских откликов. Актриса, исполнившая главную роль, получила орден за вклад в театральное искусство и приз «Золотой Орфей», а у зрителей – всемирную любовь и звание непревзойдённой.
– Что-то такое знакомое и родное, а вспомнить – нет, не удаётся… простите, мне нездоровится в последнее время.
– Понимаю. Тогда давайте попробуем начать с вашего детства. Возможно, ниточка оттуда потянется и приведёт вас к событиям важным, которые прикрылись в памяти пеленой. Это произойдёт, верьте мне.
– Можно попробовать, – как-то неуверенно согласилась она.
– Итак, вы потомок …
– Аристократической семьи. Отец – англичанин. Образованнейший человек. Мать – француженка. Получила прекрасное воспитание. Играла в юности в домашнем театре.
– Вот видите, а говорили, что ничего не помните.
– События последнего времени не отложились в памяти. Ищу их и не нахожу.
– Вам это кажется, потому что мозг устал и затребовал заслуженный отдых. После перерыва всё вернётся. Ваша амнезия временная.
– Вы так думаете?
– Сами убедитесь. Продолжим, что было дальше?
– А что дальше? Родители поженились и, сколько себя помню, в доме витал аромат их любви. Достигнув преклонных лет, отец, шутя, говорил:
– Самые преданные чувства можно испытать, лишь пройдя с любимой долгую жизнь и самые вкусные поцелуи – в старости, когда нет налёта страсти, но любишь сердцем.
– Философ, ваш батюшка. Верно подмечено. Сам не раз убеждался в этом. У ваших родителей случались потери, разочарования?
– Возможно, но мне это неизвестно. В доме всегда было мирно и душевно.
– Из ваших слов следует, что вы росли в благополучной среде, и атмосфера родительского дома благотворно влияла на формирование личности: детской, юношеской… так?
– Можно сказать, что вы угадали. Но помимо того, что происходило в нашем доме, была иная жизнь, и я её видела. Вот тогда во мне проснулся бунтарский дух. Мне захотелось рассказать об этом, показать в лицах, что это несправедливо и дать возможность другим людям, которым не так повезло, как мне, родиться в аристократической семье – увидеть себя, посредством воплощённого образа. Позволить им, пусть так, почувствовать себя счастливыми.
– И тогда вам пришлось сделать трудный выбор.
– Да. Вопреки просьбам родителей, отправилась изучать сценическое искусство и умышленно вращалась в среде низшего сословия. Поначалу непросто было. Всё чужое. Но, чтобы воплотить правдоподобно персонаж на сцене и его судьбу, вынуждена была впитать в себя их запахи, характерный лексикон, повадки, наклонности. Моя душа требовала влезть в их шкуру, ибо я понимала, что только в этом случае, сумею донести до публики все мытарства, лишения и переживания этих людей.
– Но, если я не ошибаюсь, вы играли во многих спектаклях, поставленных по классическим произведениям.
– Да.
– Как вы себя чувствовали, передавая зрителю образы страдающих вельможных особ?
– Не лучшим образом – кусок сердца приходилось оставлять на сцене после каждого спектакля. А потом уходило время на зализывание душевных ран.
– Не позавидуешь людям вашей профессии. А на личной жизни издержки ремесла не отражались? – писатель коснулся болезненной темы.
– Однажды меня поставили перед жесточайшим выбором. Тогда я собралась замуж за человека, с которым меня связывали глубокие и чистые чувства. Его ультиматум заставил меня прийти к невыносимому выводу – я чужая в родной среде.
– Избранник не смирился с выбранной вами профессией?
– Да. Он уверял меня, что актриса театра и жена аристократа – две вещи несовместные. Мой жених огласил мне ультиматум:
«Мы венчаемся, и ты навсегда уходишь из театра. Я сын лорда и не могу соединить свою судьбу с актрисой».
– Жёстко. И вы решились расстаться со сценой?
– Он не оставил мне выбора. Я слишком его любила.
– Что же было потом?
– Ушла из театра, обливаясь горячими слезами. Там и только там была моя стихия. Но любовь победила.
– Не пожалели о содеянном?
– Поначалу было горько, больно. Но, когда родился мой малыш, всё отошло на задний план и стало не так важно.
– Понимаю. Ребёнок для любящей женщины – как подарок. А ваш супруг так же относился к сыну?
– Нет. Его больше интересовали скачки, он с лошадьми проводил всё свободное время, не с нами.
– Что же получается? Он запер вас в клетке, а сам вёл прежнюю жизнь, ни в чём себе не отказывая.
– Выходит, что так.
– И вы с этим согласились? Ваш бунтарский дух заглох?
– А что я могла сделать? Не привыкла поучать, выговаривать. Человек обязан сам всё понимать. Отец успокаивал меня, убеждал, что молодость пробежит быстро, супруг повзрослеет и станет примерным семьянином, как принято.
– Должен заметить, на мой взгляд, позиция странная и обманчивая.
– Так все жили, не только мы.
– А в театр сходить не хотелось?
– Зачем бередить раны?
– И чем закончились его скачки? Он стал уделять больше внимания семье?
– Простите, у меня сильно разболелась голова.
– Ох, это вы меня простите, пожалуйста, за надоедливые вопросы.
Ему стало не по себе.
«Присосался, как клещ, бедная женщина терпела, могла бы и отругать».
Соседка прилегла, прикрыв ноги одеялом, отвернулась к стенке, и я услышал всхлипывания.
«Что я наделал, старый дурень! Растревожил бедняжку. Ей и без меня тошно. Я подошёл к ней, присел и погладил по голове.
– Пожалуйста, не надо плакать. Никто и ничто не заслуживает ваших душевных мук и горячих слёз. Всё пройдёт, и наступит облегчение.
– Не наступит. Он бросил меня, как подзаборную, уличную девку. Променял на первую встречную. Ради неё он забыл о любимых скачках, о родных, обо мне, о сыне, – она горько плакала. – Даже не нашёл нужным объясниться со мной. Бросил, как собаке кость: «Ухожу. Полюбил другую» и всё.
Не могла видеть глаза матери своей, отца – все чувствовали себя обманутыми. А, что сказать сынишке… в какой-то момент я дошла до последней точки отчаяния – жить не хотелось. Что-то надломилось во мне. На следующий день проснулась и ничего не могла вспомнить. Без поклажи убежала из дома, с ни с кем не простившись. Лишь сумочку схватила на ходу. Купила билет, села в поезд и уехала. Спасибо вам, вы вернули мне память. Но назад дороги нет. Начну всё с чистого листа…
Мы разговаривали с ней всю ночь. Она оказалась интереснейшим собеседником. А наутро я вышел – Каролина поехала дальше. Она не сказала, куда путь держит. Удивительная женщина… больше мы не встречались, но я оставил ей свой адрес, и спустя время, попутчица сама мне написала – так началась наша переписка.
Прошло два года. Из писем я узнавал о переменах в её жизни. Помню, это было накануне праздников, она сообщила мне, что вышла замуж за очень хорошего человека, который любит её, лояльно относится к творческим людям и не возражает, чтобы Каролина вернулась на сцену. В её словах был триумф!
Они прожили вместе много лет. Собственно, именно ему выпала миссия вырастить её сынишку и тот называл его отцом.
Как-то проездом я был в её городе, и мне захотелось повидаться с ней. С порога меня оглушили:
– Каролины больше нет.
Супруг показал мне прощальное письмо, в котором она оставила несколько строк в стихотворной форме:
«Я помню каждое мгновение
Я помню нашу первую весну
И звон колоколов – я в платье подвенечном…
И твой прощальный взгляд – холодный
я помню всё, что было и прошло.
А ты, мой добрый друг,
Что спас меня от мук.
Ты подарил мне ласку, оживил и возродил меня.
Его любила я всегда. Прости, то сердце глупое – не я.
Тебе была верна».
Прочитав эти строки, я не мог раскрыть рта. Спазм свёл челюсти. Мы стояли молча. Развязка истории раскатами грома прокатилась по мне. Никак не ожидал, что моя попутчица вот так закончит свою жизнь.
«Нет, нет, нет и ещё раз, нет – хотелось выкрикнуть во вселенную! Я не хотел такого завершения истории, в моём повествовании наметился счастливый конец. Моя героиня шла к этому. И вдруг, такой удар!».
Долго я в тот день бродил по пустынному осеннему парку, не находя ни единого ответа на вопрос:
«Почему так случилось?!»
Выспрашивать у супруга Каролины не стал. Было видно – человеку и без меня очень плохо. Маска сковала лицо. Страдальческая гримаса громогласно твердила:
«Она ушла навсегда, с собой забрав и меня».
***
Дорогие читатели!
Всех поздравляю с наступающим старым Новым Годом!
