– Издеваешься?
Но Тихоня не издевался.
– Нет, ты посмотри, какое чудо! – восхищался он, забыв, что сам же был его создателем. – Он как живой! Смотри, заложил ногу за ногу, улыбнулся, поддакнул... Вы меня морочите! Это какой-то видеофокус...
– Если бы так, – хмуро сказал неприметный. Воодушевление Тихони его раздражало. К сожалению, он знал, что сейчас за ними следят несколько объективов, и каждый жест, каждое слово будет занесено в досье. Если б не это, он бы сказал: «Неужели ты не можешь держаться в тени? Неужели ты не замечаешь, что ты не такой, как все?» Но он знал, что ответом на эти слова была бы безмятежная невинная усмешка Тихони, не видящего в своих действиях ничего особенного. Вот и сейчас он уже забыл своё удивление и как ребенок радовался своим чудесным способностям. «Дебил, – думал неприметный, – инфантильный дурак. Господи, что же ты с собой делаешь? Да понимаешь ли ты, к какой пропасти идешь?»
3.
Дама опускалась в холл, а в холле пел телевизор, и Тихоня дремал в кресле. Душный вечер. Сгущаются сумерки.
Тихоня лениво открыл один глаз, потом другой.
– Если хотите спать, надо спать, – рассмеялась дама, – а не притворяться, что смотрите телевизор.
Тихоня тоже рассмеялся, отгоняя сон.
– Детское время, – сказал он. – Стыдно идти спать так рано.
Вся смелость дамы исчерпалась в одной фразе. Не зная, о чем говорить, она оглянулась кругом, заметила на столе лист бумаги.
– Вы что-то писали? – спросила она, беря листок в руки. – Письмо? – Она сделала жест, будто хочет положить на место.
– Кто в наше время пишет письма? – Тихоня поднялся из кресла и встал рядом с ней. – Да вы взгляните, не стесняйтесь.
Дама опустила глаза и прочла первую строчку: «Розовый блеск среди зеленых листьев!».
– Стихи? – спросила она. – Я ничего не понимаю в стихах.
– Я тоже, – сказал Тихоня, осторожно отбирая листок. – Фантазия какая-то в голову стукнула.
Листок был скомкан и метко брошен в корзину с прочитанными газетами. Его всё равно разгладят, приложат к досье и какой-нибудь психолог будет практиковаться в выводах, но дама потеряла к нему интерес.
– Я всё-таки пойду спать, – сказал Тихоня, и его открытое лицо приняло извиняющееся выражение. – Почему-то болит голова.
– Гроза идет.
– Гроза идет, – повторил Тихоня, глянув в окно, на небо, где ползли только редкие облака. – Спокойной ночи.
– Спокойной ночи, – кивнула дама.
Тихоня ушёл в свою комнату, на ходу снял и бросил на кровать рубашку, прямиком направился в ванную. Очень, очень плохо было Тихоне. Он и в обычных-то условиях трудно переносил первую в году июньскую грозу, а тут, под постоянным наблюдением, у него зудела кожа. От холодного душа стало легче – ненамного и ненадолго. Он повалился на кровать, долго лежал, пытаясь думать о чём-то легком и приятном, но лезла в голову мысль, что он свалял дурака, сев вчера на привокзальной площади в серый автомобиль. Нельзя было так поступать. Но накопившаяся за зиму и бестолковую какую-то весну усталость мешала ему держать контроль над собой. Прорывались инстинктивные поступки. Таким поступком был и случай с назойливым говоруном-шефом. А в автомобиль элегантной дамы его привело излучаемое ей жгучее любопытство, которому он не смог противостоять. Он вообще не мог оставаться равнодушным, чувствуя внимание к себе. Но тупая, бездушная слежка, которую он ощущал последние дни, вызывала у него аллергию. Внимание дамы было совсем иным. В нём было что-то опасное, Тихоня чувствовал это, но враждебности или злобы не было. Враждебность была у пожилого шефа, и там Тихоня начинал приходить в бессильное бешенство. Этому бешенству нельзя было поддаваться; Тихоня уткнулся головой в подушку и стал вспоминать, сколько яблонь было в саду, окружавшем дом, где он жил мальчишкой. Так он и заснул.
Снилось ему, что он снова мальчик и вырезает из пластмассового слитка игральные кубики. Слиток был цветом от нежно лимонного до оранжево-красного – мальчишки считали, что это кубики «из слоновой кости». Кубики были чудодейные. Если подбросить и загадать желание, то оно непременно исполнялось, если хоть на одном из трёх выпадала шестёрка. Полагалось только по три исполнившихся желания, потом бросай не бросай, хоть со всеми шестёрками, ничего не получишь. Только подарив их, можно было оживить их силу.
Потом вдруг наступила апрельская ночь и подошла первая гроза.
Снилось ему, что он проснулся среди ночи, двенадцатилетний мальчик с прозвищем Тихоня. Встал, подошёл к настежь открытому окну и увидел зарницу, а потом услышал гром. Дождь ещё не стучал на улице и ветра не было; тихо, душно, темно и где-то далеко идет гроза. Она уже обманула его неделю назад, пройдя стороной; и сейчас он гадал, как будет этой ночью. Но нетерпение, охватившее его, не давало ему стоять на месте; он вылез в окно. Босые ноги неприятно шлепнулись в стынущую на цементной плите лужу, натекшую от поливочного шланга, и он торопливо ступил на тёплую землю.
Совсем тихо было в саду. Ни один пёс ни зарычал, ни гавкнул, когда он, скрипнув калиткой, вышел со двора и пошёл, то и дело срываясь на бег, по ровному шершавому асфальту туда, где улица, круто повернув у луга, превращалась в шоссе и уходила куда-то в тёмную даль.
На краю насыпи он остановился и оглянулся. Тучи он не видел, но она потушила уже звезды на половине неба и молнии били уже где-то совсем рядом. По осыпающемуся песку обрыва он спустился на луг и побежал дальше, к реке. На полпути он остановился. Здесь примерно в прошлый раз он понял, что гроза его обманула. Он прислушался. Тихо. И всё же...
Маленький такой шёлест донесся до него от нескольких тополей, что стояли поодаль. И раньше, чем он успел насторожиться, налетел на него порыв горячего, пахнущего весенними травами воздуха. Он повернулся навстречу ему и захлебнулся пыльным ветром, закрыл лицо руками и стал ждать. Ожидание было недолгим. Скоро упала на него одинокая капля, потом вторая. Вдруг сразу много капель обрушились на его плечи. Стало зябко. Он заорал что-то восторженное и побежал по лугу, не разбирая дороги, и всё это время вокруг него били молнии.
Как он почувствовал свою молнию, он никогда не смог бы объяснить. Просто почувствовал, остановился и, растягивая мгновения, поджидал её. Как долго падала она на него с небес, потрескивая громом, он устал её ждать, но наконец она упала в подставленные руки, огнём прошла тело и ушла в землю, одарив его волшебной силой. И не вынеся тяжести этой силы, он упал, обжигая жаром мокрую траву, и лежал так, пока подаренная небом сила осваивалась в его теле.
Прилетел откуда-то огненный шарик, покрутился вокруг. Мальчик протянул руку, приглашая шар сесть на ладонь, а потом сжал кулак, и огненные ленточки, пройдя меж пальцев, скрутились в маленькие шарики.
А когда он вернулся домой, на кухне горел свет, и мама поджидала своего полуночника-сына, рассеянно листая страницы книги.
– Мама, – сказал он ей, отмывая ноги и переодеваясь в сухое. – Мама, я волшебник! Я всё могу!
– Не говори глупости, – сказала мама. – Никто не умеет всё.
Она отправила сына в постель, затем полотенцем выгнала в открытое окно шаровую молнию. На кухне сразу стало темно, только на столе мерцали лиловыми и зелёными, как камень александрит, сполохами стеклянные банки с зарничным вареньем.
4.
Автомобиль выехал на раскисший от ливня луг и остановился. Дама мрачно смотрела на суету, близкую к растерянности, заполнившую это тёмное ночное пространство. Стояло кругом несколько машин, зажигались прожекторы; скоро стало совсем светло от их лучей. Ещё капал дождь, но это были только остатки той воды, которая час назад вылилась на это место.
Подошёл к даме неприметный, поздоровался хмуро. Хорош был его вид: босой, в подвернутых брюках, обляпанный желтой глиной, промокший насквозь, и на лице смертельная усталость.
– Что там? – спросила дама.
– Кажется, в него попала молния, – ответил неприметный.
– Кажется? – переспросила дама.
– Они так полагают, – ответил неприметный.
– А что думаешь ты?
– Ничего не думаю, – пожал плечами неприметный. – Но на то похоже.
– Это место далеко?
– Да вот же, – указал неприметный на освещённый круг.
Дама глянула на мокрый луг и решила выйти из машины.
– Не надо бы вам, – сказал неприметный. – Там сыро и грязно. Туфли испортите.
Дама решительно сняла туфли и ступила на холодную влажную траву.
– Лучше не надо, – повторил неприметный, не делая, впрочем, никаких попыток преградить ей дорогу.
Она вышла к освещённому кругу и сразу увидела горелое место. Трава выгорела, очертив силуэт упавшего навзничь человека.
– Не осталось даже праха, – сказал ей кто-то. – Дождь и ветер все развеяли.
– Невозможно! – крикнула она, прижимая руку к горлу. Крик получился как вскрик, чья-то холодная рука взяла её за локоть и тот же голос сказал:
– Ему некуда было деться, разве что он умел летать. Он был как лунатик, когда вышел под грозу, даже не оделся. В таком виде бегут только сумасшедшие.
Она молча слушала. Но слова доходили к ней гулкими, отстранёнными от того, что она видела. Не дослушав, она вернулась к машине и обнаружила рядом с собой неприметного.
– Подвезти тебя? – спросила она. – Или останешься?
– Я грязный, – сказал он, разводя руками.
– Почистят, – небрежно сказала она.
Она высадила его у дома и сама вышла на мощёную плитами площадку.
– Мы убили его, – сказала она вдруг негромко, и неприметный, уже было совсем попрощавшийся, повернулся к ней.
– Стихия, – проговорил он. – Грозе не прикажешь. Не думайте об этом. – Он сунул руку в карман и вытащил оттуда три самодельных пластмассовых кубика. – Знаете, что это? Это волшебные кубики. Их подарил мне двоюродный брат, когда было нам лет по двенадцати. Надо загадать желание и бросить. Если выпадет шестёрка, оно исполнится. За все эти годы у меня шестёрка выпадала только два раза. Сейчас загадаю... – он встряхнул кубики в ладонях и уронил их на плиты площадки.
Дама невесть почему заинтересовалась этой чепухой.
Выпали три шестёрки.
– Твоё желание исполнится, – сказала она.
– Подарить вам их? – с готовностью предложил неприметный. – Вам они тоже исполнят три желания.
Она взяла из его рук кубики, встряхнула, зажмурилась, задумывая желание, и бросила. Три шестёрки.
– Ерунда какая-то...
– Может быть, мы загадали одно и то же желание? – предположил неприметный. – Я загадал, чтобы Тихоня был жив и здоров, и всё у него было в порядке.
– Я тоже, – призналась она. – Но так не бывает.
5.
Мчалась машина по утреннему, ещё не проснувшемуся городу. Летний рассвет уже развеял тьму на северо-востоке, но улицы пустынны, в окнах редко где горит свет. Очень рано.
Этюд в серых тонах: железобетонные дома серые; асфальт серый; уходит за ночью серая туча; седой от росы кажется трава на газонах; и в серой машине едет дама в сером костюме.
Слишком рано, чтобы проявились другие цвета большого города.
Мрачный, унылый урбанизированный пейзаж.
И в сердце элегантной дамы невыносимый мрак.
– Остановите, – говорит она водителю, когда они едут мимо сквера.
Дама выходит из машины и идёт по каменной дорожке под липами, без цели, без мыслей, просто потому, что не было больше сил оставаться в машине. Здесь, в сквере, она уже не ощущает гнетущего одиночества. Вокруг деревья, цветущие кусты – всё живое. В ветвях чирикают какие-то пичуги. А дальше, за сквером, живой шум просыпающегося города. Даже шелест автомобильных шин кажется одушевленным.
Вспомнилось вдруг даме:
Розовый блеск среди зеленых листьев!
Полураскрывшийся бутон пиона – город на рассвете!
Щебечут птицы. Чисто, мирно, тихо.
Покой и красота разлиты над Вселенной.
Покой и красота...
Дама прикрыла на мгновение глаза, а когда открыла, краем глаза заметила среди темно-зелёного куста что-то розовое. Пион. Он был ещё недавно плотно сжатым шариком, а теперь чуть раскрылся, застенчиво показывая свету свои нарядные лепестки.
Подступили к горлу слезы, закружилась голова, и услышала дама возмущенный голос за спиной:
– Что вы делаете!
Дама оглянулась. Пожилой уборщик, мимо которого она прошла, не заметив, как мимо неизменной принадлежности сквера, смотрел на неё, и лицо его было уже не сердитое, а участливое:
– Вам плохо?
Она покачала головой и торопливо пошла к машине, водитель быстро открыл дверь и глянул ей в лицо, ожидая приказа. Усаживаясь на заднем сиденье, дама чувствовала, что разрыдается, если произнёсет хоть слово; она просто махнула рукой, и автомобиль поехал. И только сейчас дама заметила, что из сжатого её кулачка выглядывает розовый лепесток. Она раскрыла ладонь – смятая головка пиона упала на её колени. Она схватила её и выбросила в окно, но легче ей не стало.
Серый автомобиль замер у светофора, а рядом остановился междугородний автобус, и скользнув взглядом по сидящим в нем пассажирам, дама чуть не закричала. Тихоня, живой и здоровый Тихоня сидел у окна, рассеянно поглядывая на улицу. Видение? Вот он встретился глазами с её испуганным взором, узнал, улыбнулся, кивнул, шевельнул губами... Наваждение?
Красный цвет сменился зелёным, ряды машин неровно тронулись с места. Тихоня помахал ей рукой, она подняла ладонь; и серый автомобиль поехал прямо, а автобус свернул на перекрестке.
Эпизод первый: Сузи Героно,
ПРИЗРАК ЗАМКА АЛЬТА-ЛЕВЕ.
…С женихом, надо сказать, после этого путешествия в царство духов произошла чудесная перемена. На нем было роскошное платье, выгодно оттенявшее его благородное, мужественное сложение. Он не был ни бледным, ни скорбным. Его прекрасное лицо дышало юношеской свежестью, и в больших чёрных глазах светилась радость…
…Что касается племянницы, то она, по-видимому, была бесконечно счастлива, обнаружив, что призрак состоит из плоти и крови.
Вашингтон Ирвинг, «Жених-призрак»
1.
Валери захлопнула книгу и выглянула в окно. Шум за окном стоял невероятный, казалось, что целая гудящая толпа заполняла двор замка, но это был всего-навсего дядюшка Лишо, пререкающийся с заезжим туристом. Машина туриста стояла в арке крепостных ворот, а сам турист, раскрасневшись от крика, стоял рядом и требовал у преградившего ему дорогу дядюшки, чтобы тот пропустил его в замок. Ему, видите ли, хотелось осмотреть замок именно сегодня, прямо сейчас, а дядюшка, украдкой поглядывая на всё удлиняющиеся тени, уговаривал его приехать завтра утром.
– Но я же уже здесь! – орал турист, – неужели вы...
Шуму от него было, однако... Валери высунулась в окно и звонко крикнула:
– Да что с ним спорить, дядюшка Лишо! Сейчас я опущу решетку – и пусть вытаскивает из-под неё свой драндулет, как хочет!
Местного диалекта турист явно не понимал, но главное уяснил. Он глянул вверх. Тяжёлая решётка, перегораживающая ворота, опустилась бы как раз посередине его автомобиля, смяв его изящный корпус, как яичную скорлупу. Разумеется, в одиночку управиться с механизмом решётки у Валери не хватило бы сил, но назойливый турист этого не мог знать, поэтому он ринулся к своёму автомобилю и, спасая его, задним ходом вывел из створа ворот. Дядюшка Лишо с облегчением прокричал ему вслед:
– Завтра с утра приезжайте! Вот тогда – добро пожаловать.
Турист вряд ли его услышал, но уехал.
Но Тихоня не издевался.
– Нет, ты посмотри, какое чудо! – восхищался он, забыв, что сам же был его создателем. – Он как живой! Смотри, заложил ногу за ногу, улыбнулся, поддакнул... Вы меня морочите! Это какой-то видеофокус...
– Если бы так, – хмуро сказал неприметный. Воодушевление Тихони его раздражало. К сожалению, он знал, что сейчас за ними следят несколько объективов, и каждый жест, каждое слово будет занесено в досье. Если б не это, он бы сказал: «Неужели ты не можешь держаться в тени? Неужели ты не замечаешь, что ты не такой, как все?» Но он знал, что ответом на эти слова была бы безмятежная невинная усмешка Тихони, не видящего в своих действиях ничего особенного. Вот и сейчас он уже забыл своё удивление и как ребенок радовался своим чудесным способностям. «Дебил, – думал неприметный, – инфантильный дурак. Господи, что же ты с собой делаешь? Да понимаешь ли ты, к какой пропасти идешь?»
3.
Дама опускалась в холл, а в холле пел телевизор, и Тихоня дремал в кресле. Душный вечер. Сгущаются сумерки.
Тихоня лениво открыл один глаз, потом другой.
– Если хотите спать, надо спать, – рассмеялась дама, – а не притворяться, что смотрите телевизор.
Тихоня тоже рассмеялся, отгоняя сон.
– Детское время, – сказал он. – Стыдно идти спать так рано.
Вся смелость дамы исчерпалась в одной фразе. Не зная, о чем говорить, она оглянулась кругом, заметила на столе лист бумаги.
– Вы что-то писали? – спросила она, беря листок в руки. – Письмо? – Она сделала жест, будто хочет положить на место.
– Кто в наше время пишет письма? – Тихоня поднялся из кресла и встал рядом с ней. – Да вы взгляните, не стесняйтесь.
Дама опустила глаза и прочла первую строчку: «Розовый блеск среди зеленых листьев!».
– Стихи? – спросила она. – Я ничего не понимаю в стихах.
– Я тоже, – сказал Тихоня, осторожно отбирая листок. – Фантазия какая-то в голову стукнула.
Листок был скомкан и метко брошен в корзину с прочитанными газетами. Его всё равно разгладят, приложат к досье и какой-нибудь психолог будет практиковаться в выводах, но дама потеряла к нему интерес.
– Я всё-таки пойду спать, – сказал Тихоня, и его открытое лицо приняло извиняющееся выражение. – Почему-то болит голова.
– Гроза идет.
– Гроза идет, – повторил Тихоня, глянув в окно, на небо, где ползли только редкие облака. – Спокойной ночи.
– Спокойной ночи, – кивнула дама.
Тихоня ушёл в свою комнату, на ходу снял и бросил на кровать рубашку, прямиком направился в ванную. Очень, очень плохо было Тихоне. Он и в обычных-то условиях трудно переносил первую в году июньскую грозу, а тут, под постоянным наблюдением, у него зудела кожа. От холодного душа стало легче – ненамного и ненадолго. Он повалился на кровать, долго лежал, пытаясь думать о чём-то легком и приятном, но лезла в голову мысль, что он свалял дурака, сев вчера на привокзальной площади в серый автомобиль. Нельзя было так поступать. Но накопившаяся за зиму и бестолковую какую-то весну усталость мешала ему держать контроль над собой. Прорывались инстинктивные поступки. Таким поступком был и случай с назойливым говоруном-шефом. А в автомобиль элегантной дамы его привело излучаемое ей жгучее любопытство, которому он не смог противостоять. Он вообще не мог оставаться равнодушным, чувствуя внимание к себе. Но тупая, бездушная слежка, которую он ощущал последние дни, вызывала у него аллергию. Внимание дамы было совсем иным. В нём было что-то опасное, Тихоня чувствовал это, но враждебности или злобы не было. Враждебность была у пожилого шефа, и там Тихоня начинал приходить в бессильное бешенство. Этому бешенству нельзя было поддаваться; Тихоня уткнулся головой в подушку и стал вспоминать, сколько яблонь было в саду, окружавшем дом, где он жил мальчишкой. Так он и заснул.
Снилось ему, что он снова мальчик и вырезает из пластмассового слитка игральные кубики. Слиток был цветом от нежно лимонного до оранжево-красного – мальчишки считали, что это кубики «из слоновой кости». Кубики были чудодейные. Если подбросить и загадать желание, то оно непременно исполнялось, если хоть на одном из трёх выпадала шестёрка. Полагалось только по три исполнившихся желания, потом бросай не бросай, хоть со всеми шестёрками, ничего не получишь. Только подарив их, можно было оживить их силу.
Потом вдруг наступила апрельская ночь и подошла первая гроза.
Снилось ему, что он проснулся среди ночи, двенадцатилетний мальчик с прозвищем Тихоня. Встал, подошёл к настежь открытому окну и увидел зарницу, а потом услышал гром. Дождь ещё не стучал на улице и ветра не было; тихо, душно, темно и где-то далеко идет гроза. Она уже обманула его неделю назад, пройдя стороной; и сейчас он гадал, как будет этой ночью. Но нетерпение, охватившее его, не давало ему стоять на месте; он вылез в окно. Босые ноги неприятно шлепнулись в стынущую на цементной плите лужу, натекшую от поливочного шланга, и он торопливо ступил на тёплую землю.
Совсем тихо было в саду. Ни один пёс ни зарычал, ни гавкнул, когда он, скрипнув калиткой, вышел со двора и пошёл, то и дело срываясь на бег, по ровному шершавому асфальту туда, где улица, круто повернув у луга, превращалась в шоссе и уходила куда-то в тёмную даль.
На краю насыпи он остановился и оглянулся. Тучи он не видел, но она потушила уже звезды на половине неба и молнии били уже где-то совсем рядом. По осыпающемуся песку обрыва он спустился на луг и побежал дальше, к реке. На полпути он остановился. Здесь примерно в прошлый раз он понял, что гроза его обманула. Он прислушался. Тихо. И всё же...
Маленький такой шёлест донесся до него от нескольких тополей, что стояли поодаль. И раньше, чем он успел насторожиться, налетел на него порыв горячего, пахнущего весенними травами воздуха. Он повернулся навстречу ему и захлебнулся пыльным ветром, закрыл лицо руками и стал ждать. Ожидание было недолгим. Скоро упала на него одинокая капля, потом вторая. Вдруг сразу много капель обрушились на его плечи. Стало зябко. Он заорал что-то восторженное и побежал по лугу, не разбирая дороги, и всё это время вокруг него били молнии.
Как он почувствовал свою молнию, он никогда не смог бы объяснить. Просто почувствовал, остановился и, растягивая мгновения, поджидал её. Как долго падала она на него с небес, потрескивая громом, он устал её ждать, но наконец она упала в подставленные руки, огнём прошла тело и ушла в землю, одарив его волшебной силой. И не вынеся тяжести этой силы, он упал, обжигая жаром мокрую траву, и лежал так, пока подаренная небом сила осваивалась в его теле.
Прилетел откуда-то огненный шарик, покрутился вокруг. Мальчик протянул руку, приглашая шар сесть на ладонь, а потом сжал кулак, и огненные ленточки, пройдя меж пальцев, скрутились в маленькие шарики.
А когда он вернулся домой, на кухне горел свет, и мама поджидала своего полуночника-сына, рассеянно листая страницы книги.
– Мама, – сказал он ей, отмывая ноги и переодеваясь в сухое. – Мама, я волшебник! Я всё могу!
– Не говори глупости, – сказала мама. – Никто не умеет всё.
Она отправила сына в постель, затем полотенцем выгнала в открытое окно шаровую молнию. На кухне сразу стало темно, только на столе мерцали лиловыми и зелёными, как камень александрит, сполохами стеклянные банки с зарничным вареньем.
4.
Автомобиль выехал на раскисший от ливня луг и остановился. Дама мрачно смотрела на суету, близкую к растерянности, заполнившую это тёмное ночное пространство. Стояло кругом несколько машин, зажигались прожекторы; скоро стало совсем светло от их лучей. Ещё капал дождь, но это были только остатки той воды, которая час назад вылилась на это место.
Подошёл к даме неприметный, поздоровался хмуро. Хорош был его вид: босой, в подвернутых брюках, обляпанный желтой глиной, промокший насквозь, и на лице смертельная усталость.
– Что там? – спросила дама.
– Кажется, в него попала молния, – ответил неприметный.
– Кажется? – переспросила дама.
– Они так полагают, – ответил неприметный.
– А что думаешь ты?
– Ничего не думаю, – пожал плечами неприметный. – Но на то похоже.
– Это место далеко?
– Да вот же, – указал неприметный на освещённый круг.
Дама глянула на мокрый луг и решила выйти из машины.
– Не надо бы вам, – сказал неприметный. – Там сыро и грязно. Туфли испортите.
Дама решительно сняла туфли и ступила на холодную влажную траву.
– Лучше не надо, – повторил неприметный, не делая, впрочем, никаких попыток преградить ей дорогу.
Она вышла к освещённому кругу и сразу увидела горелое место. Трава выгорела, очертив силуэт упавшего навзничь человека.
– Не осталось даже праха, – сказал ей кто-то. – Дождь и ветер все развеяли.
– Невозможно! – крикнула она, прижимая руку к горлу. Крик получился как вскрик, чья-то холодная рука взяла её за локоть и тот же голос сказал:
– Ему некуда было деться, разве что он умел летать. Он был как лунатик, когда вышел под грозу, даже не оделся. В таком виде бегут только сумасшедшие.
Она молча слушала. Но слова доходили к ней гулкими, отстранёнными от того, что она видела. Не дослушав, она вернулась к машине и обнаружила рядом с собой неприметного.
– Подвезти тебя? – спросила она. – Или останешься?
– Я грязный, – сказал он, разводя руками.
– Почистят, – небрежно сказала она.
Она высадила его у дома и сама вышла на мощёную плитами площадку.
– Мы убили его, – сказала она вдруг негромко, и неприметный, уже было совсем попрощавшийся, повернулся к ней.
– Стихия, – проговорил он. – Грозе не прикажешь. Не думайте об этом. – Он сунул руку в карман и вытащил оттуда три самодельных пластмассовых кубика. – Знаете, что это? Это волшебные кубики. Их подарил мне двоюродный брат, когда было нам лет по двенадцати. Надо загадать желание и бросить. Если выпадет шестёрка, оно исполнится. За все эти годы у меня шестёрка выпадала только два раза. Сейчас загадаю... – он встряхнул кубики в ладонях и уронил их на плиты площадки.
Дама невесть почему заинтересовалась этой чепухой.
Выпали три шестёрки.
– Твоё желание исполнится, – сказала она.
– Подарить вам их? – с готовностью предложил неприметный. – Вам они тоже исполнят три желания.
Она взяла из его рук кубики, встряхнула, зажмурилась, задумывая желание, и бросила. Три шестёрки.
– Ерунда какая-то...
– Может быть, мы загадали одно и то же желание? – предположил неприметный. – Я загадал, чтобы Тихоня был жив и здоров, и всё у него было в порядке.
– Я тоже, – призналась она. – Но так не бывает.
5.
Мчалась машина по утреннему, ещё не проснувшемуся городу. Летний рассвет уже развеял тьму на северо-востоке, но улицы пустынны, в окнах редко где горит свет. Очень рано.
Этюд в серых тонах: железобетонные дома серые; асфальт серый; уходит за ночью серая туча; седой от росы кажется трава на газонах; и в серой машине едет дама в сером костюме.
Слишком рано, чтобы проявились другие цвета большого города.
Мрачный, унылый урбанизированный пейзаж.
И в сердце элегантной дамы невыносимый мрак.
– Остановите, – говорит она водителю, когда они едут мимо сквера.
Дама выходит из машины и идёт по каменной дорожке под липами, без цели, без мыслей, просто потому, что не было больше сил оставаться в машине. Здесь, в сквере, она уже не ощущает гнетущего одиночества. Вокруг деревья, цветущие кусты – всё живое. В ветвях чирикают какие-то пичуги. А дальше, за сквером, живой шум просыпающегося города. Даже шелест автомобильных шин кажется одушевленным.
Вспомнилось вдруг даме:
Розовый блеск среди зеленых листьев!
Полураскрывшийся бутон пиона – город на рассвете!
Щебечут птицы. Чисто, мирно, тихо.
Покой и красота разлиты над Вселенной.
Покой и красота...
Дама прикрыла на мгновение глаза, а когда открыла, краем глаза заметила среди темно-зелёного куста что-то розовое. Пион. Он был ещё недавно плотно сжатым шариком, а теперь чуть раскрылся, застенчиво показывая свету свои нарядные лепестки.
Подступили к горлу слезы, закружилась голова, и услышала дама возмущенный голос за спиной:
– Что вы делаете!
Дама оглянулась. Пожилой уборщик, мимо которого она прошла, не заметив, как мимо неизменной принадлежности сквера, смотрел на неё, и лицо его было уже не сердитое, а участливое:
– Вам плохо?
Она покачала головой и торопливо пошла к машине, водитель быстро открыл дверь и глянул ей в лицо, ожидая приказа. Усаживаясь на заднем сиденье, дама чувствовала, что разрыдается, если произнёсет хоть слово; она просто махнула рукой, и автомобиль поехал. И только сейчас дама заметила, что из сжатого её кулачка выглядывает розовый лепесток. Она раскрыла ладонь – смятая головка пиона упала на её колени. Она схватила её и выбросила в окно, но легче ей не стало.
Серый автомобиль замер у светофора, а рядом остановился междугородний автобус, и скользнув взглядом по сидящим в нем пассажирам, дама чуть не закричала. Тихоня, живой и здоровый Тихоня сидел у окна, рассеянно поглядывая на улицу. Видение? Вот он встретился глазами с её испуганным взором, узнал, улыбнулся, кивнул, шевельнул губами... Наваждение?
Красный цвет сменился зелёным, ряды машин неровно тронулись с места. Тихоня помахал ей рукой, она подняла ладонь; и серый автомобиль поехал прямо, а автобус свернул на перекрестке.
Эпизод первый: Сузи Героно,
ПРИЗРАК ЗАМКА АЛЬТА-ЛЕВЕ.
…С женихом, надо сказать, после этого путешествия в царство духов произошла чудесная перемена. На нем было роскошное платье, выгодно оттенявшее его благородное, мужественное сложение. Он не был ни бледным, ни скорбным. Его прекрасное лицо дышало юношеской свежестью, и в больших чёрных глазах светилась радость…
…Что касается племянницы, то она, по-видимому, была бесконечно счастлива, обнаружив, что призрак состоит из плоти и крови.
Вашингтон Ирвинг, «Жених-призрак»
1.
Валери захлопнула книгу и выглянула в окно. Шум за окном стоял невероятный, казалось, что целая гудящая толпа заполняла двор замка, но это был всего-навсего дядюшка Лишо, пререкающийся с заезжим туристом. Машина туриста стояла в арке крепостных ворот, а сам турист, раскрасневшись от крика, стоял рядом и требовал у преградившего ему дорогу дядюшки, чтобы тот пропустил его в замок. Ему, видите ли, хотелось осмотреть замок именно сегодня, прямо сейчас, а дядюшка, украдкой поглядывая на всё удлиняющиеся тени, уговаривал его приехать завтра утром.
– Но я же уже здесь! – орал турист, – неужели вы...
Шуму от него было, однако... Валери высунулась в окно и звонко крикнула:
– Да что с ним спорить, дядюшка Лишо! Сейчас я опущу решетку – и пусть вытаскивает из-под неё свой драндулет, как хочет!
Местного диалекта турист явно не понимал, но главное уяснил. Он глянул вверх. Тяжёлая решётка, перегораживающая ворота, опустилась бы как раз посередине его автомобиля, смяв его изящный корпус, как яичную скорлупу. Разумеется, в одиночку управиться с механизмом решётки у Валери не хватило бы сил, но назойливый турист этого не мог знать, поэтому он ринулся к своёму автомобилю и, спасая его, задним ходом вывел из створа ворот. Дядюшка Лишо с облегчением прокричал ему вслед:
– Завтра с утра приезжайте! Вот тогда – добро пожаловать.
Турист вряд ли его услышал, но уехал.
