— А если тебе откажут? — снова вставил свои пять копеек Тоша.
— Тогда еще хоть неделю выторгую, на дальнейшие раздумья, — поморщившись, допустила я уже не раз приходившую мне на ум возможность. — Но надеюсь, что не придется. Я, между прочим, не одна новых знаний жажду — у меня группа поддержки есть.
— Какая еще группа поддержки? — Весь подался к экрану Стас. И, как ни странно, Макс.
Я рассказала им о Тени. Издалека. О его давнишнем стремлении выйти за рамки программы, о дополнительных занятиях, его блестящих результатах во всех курсах — и о том, как все это повышает шансы моей просьбы на успех. И, между делом, упомянула о том, что он знает о себе все.
Обрушившуюся на меня в ответ тишину я отнесла сначала на счет своего совершенно необычного красноречия. И приободрилась — похоже, я случайно провела генеральную репетицию завтрашнего действа, и с весьма многообещающим результатом. И только потом заметила, насколько разные лица были у этой тишины.
У Игоря на лице застыло мечтательное выражение — казалось, он уже видел себя, осваивающего ангельскую науку.
Тоша как будто повторял про себя каждое мое слово и, время от времени, слегка кивал, словно примеряя все услышанное к Даре с Аленкой — в полной уверенности, что они превзойдут Тень.
Маринино лицо представляло собой скептическую маску, что, впрочем, было неудивительно — с ее непоколебимой уверенностью в том, что превосходство ангелов существует лишь в извращенном сознании последних.
Лица Стаса и Макса также превратились в маски — не выражающие ровным счетом ничего. Только они вдвоем неотрывно смотрели на экран и, как мне показалось, вовсе не на меня на нем.
— Татьяна, почему ты об этом не сообщила? — очнулся наконец Стас.
— О чем? — приготовилась я отбиваться от выговора.
— О том, что ты с аксакалом эту авантюру задумала, — последовал вполне ожидаемый мной ответ.
— Чего это сразу авантюру? — возмутилась я, чтобы увести разговор в сторону. — Вы, как я посмотрю, тоже только штампами можете мыслить. Правильно Тень сказал, что, озвучь он свое предложение, вообще никто слушать не будет!
— Так это еще и его идея была? — с расстановкой произнес Макс.
— Конечно! — с горячностью подтвердила я. — И, в отличие от всех вас, он один предложил мне выход и спросил при этом, что я о нем думаю, а не решал за меня, что делать.
Из Марины опять искры посыпались, Игорь бросил на меня обиженный взгляд, Тоша забормотал что-то вроде «Ну вот, я так и знал», а Макс, цокнув языком и встав, скрылся с экрана.
— Тихо! — рявкнул Стас, и обратился ко мне: — Я так понимаю, что тебя уже тягачом с места не сдвинешь?
Я решительно замотала головой.
— Тогда давай договариваться, — отчеканил он. — На аттестационную комиссию мне хода нет, но представители отделов обычно на выходе дежурят, чтобы свое пополнение принять. Я завтра сам туда наведаюсь — так что сразу все узнаю. И если тебе откажут, — припечатал он последнее слово ударом ладони по невидимому столу, — ты без всяких дальнейших фокусов выберешь мой отряд.
— Через неделю, — упрямо напомнила ему я.
— Если тебе ее дадут, — угрожающе уточнил он.
Перспектива оказаться-таки в конечном итоге в полном распоряжении главного карателя привела меня на следующее утро в крайне странное состояние. Сказать, что она меня страшила — это ничего не сказать. Вспоминая свое пребывание в его павильоне и в обществе его подчиненных, я ни секунды не сомневалась, что, окажись я в их числе, от меня будет ожидаться только одна фраза: «Так точно!». В ответ на любое распоряжение, первым из которых точно окажется приказ отправляться на землю.
Избежать этого я могла, лишь добившись согласия аттестационной комиссии на наше с Тенью предложение. И полное отсутствие каких-либо альтернатив этому простому факту совершенно неожиданно не преумножило, а погасило все мои страхи.
Утром, испытав уже слегка подзабытое притяжение к внутренней двери своей комнаты, я почувствовала лишь холодную собранность и кристальную ясность восприятия окружающего.
Заседание аттестационной комиссии проходило в нашей самой первой учебной аудитории. В ее центре — там, где раньше располагались преподаватели — стоял стол, за которым сидело четыре ангела весьма благообразной наружности. Не знаю, что они делали до нашего появления, но следили они за ним в полном молчании и неподвижности — строгим взглядом и с торжественным выражением на лицах.
Все выпускники вошли в аудиторию, как обычно, из своих комнат и немедленно заняли свои обычные места. Лишь мы с Тенью сели рядом, за соседние столы, и существенно ближе, чем раньше, к центру аудитории. Спускаясь к нему, я вновь обратила внимание на несоответствие размеров этой аудитории и нашей группы — трудно было отделаться от впечатления, что первая была рассчитана на куда большее число студентов.
Как только мы все расселись по местам, раздался негромкий, но отчетливый голос экзаменатора, находящегося в самой середине стола. Оказалось, что у ангелов принято при распределении первым давать слово лидерам учебной гонки.
Мы с Тенью переглянулись, и я вновь увидела в его глазах полное согласие следовать моему решению. Встав, я заявила, что мы хотели бы передать право первого выбора своим соученикам и выступить последними. Холодное спокойствие — это, конечно, хорошо, но чем меньше круг слушателей, тем холоднее и спокойнее оно будет.
Очень скоро я убедилась в правильности своего интуитивного решения. Предложенное мной нарушение регламента вызвало легкое оживление среди наших экзаменаторов, но совсем мимолетное — и они почти без запинки предоставили слово другим выпускникам.
И тут выяснилось, что названием подразделения, в котором они хотели бы работать, распределение отнюдь не ограничивается. Всем им задавали вопросы: почему именно это подразделение, на основании чего они считают себя достойными работать в нем, в чем они видят его основную задачу (подробно), что повлияло на их выбор (минимум, три причины), какие недостатки в его работе они заметили и какие пути их преодоления они могут предложить.
Представив себе все те же вопросы, но в отрицательной форме, я почувствовала, что мое холодное спокойствие начинает потихоньку разогреваться. До горячечной дрожи. Это мне, что, придется объяснять желание продолжить образование критикой уже пройденных курсов? А потом еще откажут — и я попаду к Стасу после перечисления недостатков его работы? Каждый получивший распределение выпускник покидал аудиторию, не возвращаясь назад, к себе, а через дверь позади комиссии — Стас же, небось, прямо за ней сейчас подслушивает! Еще решит, что я специально тяну со своим выступлением, чтобы его подольше там продержать.
Конечно, я получила все эти вопросы. Как только в аудитории больше никого, кроме нас с Тенью, не осталось, я решительно встала и начала свою речь. Произнести мне удалось чуть больше половины ее — и то, я думаю, только из-за того шока, в который она ввергли экзаменаторов.
Придя в себя, они перебили меня и велели прямо переходить к отрицательным сторонам каждого пройденного курса. На помощь мне пришла не тщательная подготовка и предательски покинувшее меня воображение, а простая память. Я честно повторила все дифирамбы, пропетые моими соучениками выбранным ими подразделениям. А в отношении Стаса — которого, между прочим, никто не выбрал! — еще и свои личные наблюдения добавила: о преданности, чуткости, гибкости и прочая его подчиненных.
Но при всем этом я твердо стояла на своем: без знакомства со всеми подразделениями наш выбор нельзя считать полностью свободным и осознанным. Тень, когда к нему обратились экзаменаторы, без колебаний подтвердил, что полностью разделяет мою точку зрения, и еще и добавил, что нами движет стремление принести наибольшую пользу ангельскому сообществу.
В конечном счете, через дверь позади стола экзаменаторов ушли не мы, а они. Нам было велено направляться в свои комнаты и ждать там принятия решения, не покидая их ни при каких условиях.
Вернувшись к себе, я немедленно написала сообщение Игорю, что распределение прошло, я сейчас ожидаю его результата и, как только последний появится, сразу же сообщу ему. После чего я выключила телефон — все мое невозмутимое спокойствие исчерпалось, и какой-нибудь чрезмерно настойчивый вопрос мог получить отнюдь не холодную реакцию.
Я не собиралась покидать свою комнату, даже если бы меня об этом не предупредили. Больше того, я плотно закрыла стеклянную дверь во дворик — мой ангел как-то рассказал мне, что не смог открыть ее снаружи — и забаррикадировала внутреннюю столом. Нет-нет, я вовсе не туманных недоброжелателей опасалась, о которых мне постоянно намекали после задержания моего ангела. Это Стас где-то неподалеку околачивается — причем так и не дождавшись ни меня, ни решения аттестационной комиссии, ни ответа на гарантированный телефонный звонок.
После чего мне оставалось только ждать. Никогда еще — даже когда мой ангел с первым отчетом ушел — эта комната не казалась мне такой маленькой! Минуты тянулись непрерывно одна за одной — мне никак не удавалось разделить их, чтобы пересчитать. И он мне еще говорил на земле, что у ангелов идеальное чувство времени! А сам и здесь постоянно часы носил — вот мог бы и насовсем мне их оставить, когда за Тенью шпионить бегал…
Притяжение к внутренней двери появилось, когда меня уже ноги не держали круги наматывать в этой комнате и я рухнула на кровать. И перевернулась на ней тысячу, наверно, раз. Сорвавшись с нее, я забыла про стол, но ушиб в боку немного привел меня в чувство. Кое-как отодвинув стол, который вдруг сделался невероятно тяжелым, я протиснулась в аудиторию.
И тут же увидела Тень, топчущегося с тревогой на лице перед моей дверью.
— А я уже подумал… — с облегчением выдохнул он.
— Все нормально, — отмахнулась я, потирая бок, и глянула поверх его плеча в центр аудитории.
Там все так же стоял длинный стол комиссии, но за ним никого не было. В этой аудитории вообще никого, кроме нас, не было. Я вопросительно посмотрела на Тень — он недоуменно пожал плечами.
— А ну, подождите… — отодвинула я его в сторону.
Окинув взглядом пустую аудиторию, я поняла, что еще удивило меня при моем более раннем в ней появлении. Тогда все мое внимание привлек никогда не виденный здесь прежде длинный стол, а в ней еще и на наших рабочих местах не было привычных стопок бумаги и письменных принадлежностей. Они были настолько привычными, что я и сейчас не сразу заметила, что на двух столах, за которыми еще совсем недавно сидели мы с Тенью, что-то лежало.
Мы с ним еще раз переглянулись и бросились вниз.
На моем столе лежало всего три листа бумаги разного размера. На самом большом, обычного формата, было очень много текста. Перечитать его мне пришлось трижды — казенные формулировки хоронили под собой весь смысл. Наконец, я выхватила среди них отдельные слова — «по ходатайству», «в виде исключения», «разрешить» — и, боясь разочароваться при чтении дальнейших, быстро перевела взгляд на меньший документ.
На нем мне сразу бросилось в глаза «Направление» крупными буквами и чуть ниже «Отдел внештатных ситуаций».
На самом маленьком и намного более плотном листке бумаги я прочитала «Пропуск» и подняла взгляд на Тень, жадно пробегающего глазами аналогичные с виду документы.
— Я правильно понимаю..? — медленно произнесла я.
Тень ответил мне торжествующей улыбкой.
— Мы можем продолжать учебу, — ответил он, судорожно сжав в руке пропуск, — причем непосредственно в отделах. Подготовительных центров у них нет. Нам дали доступ в святая святых.
Еще раз глянув на бумаги на своем столе, я почувствовала, что на моем лице отражается, как в зеркале, ликование Тени. Вот тебе, Стас, и неизвестное место! А ведь именно там, насколько я понимаю, моего ангела держат - так что мы теперь посмотрим, кто кого найдет!
Я успел связаться со всеми, с кем … успел, пока меня вели к месту содержания. Телефон, часы, воспоминания, даже последний отчет аналитикам, у меня отобрали прямо на входе в административное здание — для связи с внешним миром у меня остались только личные каналы мысленной связи.
Которые я сам заблокировал, как только закончил разговор с Татьяной. Вернее, не совсем закончил — я был готов говорить с ней еще не один час, даже если бы она шипеть на меня начала. Мне пришлось его прервать, когда меня подвели к печально знакомой мне двери и втолкнули внутрь, захлопнув ее за мной.
Это была та самая имитация моей земной квартиры, в которой я здесь очнулся. Похоже, внештатникам понравилось, как я тогда в ней бесновался, и они вновь поместили меня в нее, чтобы из колеи выбить перед допросом.
Последнего я не очень опасался. Пока. Физическое насилие — вещь немыслимая в родных пенатах, хотя в последнее время я столкнулся с таким количеством прекрасно существующего невозможного, что уже не решался что бы то ни было утверждать.
С другой стороны, если бы внештатники получили хотя бы туманный намек на возможность рукоприкладства, я бы об этом уже узнал. Нет, судя по всему, на меня морально давить будут — и окружающая обстановка тому свидетельство. Если бы они только этим и ограничились, я пожелал бы им всяческих успехов — загнать меня в угол и схватить за язык куда более изощренным умам еще ни разу не удалось.
А вот при мысли о целителях у меня мурашки по коже шли. Случай с бледной немочью однозначно показал, что у них вообще никаких табу не существует: им что отпетому человеческому преступнику, что неопытному ангельскому новичку память выхолостить — бровью не ведут. А у меня в голове порыться — так вообще вприпрыжку побегут, чтобы уничтожить свидетельства своего соучастия в подчистке Татьяниных результатов.
Как я могу этого избежать? Ну, понятное дело — блок поставить. И закрепить, как темный гений научил. Святые отцы-архангелы, смиренно прошу обратить внимание на правомерность использования любых средств защиты ввиду превосходящего числа нападающих.
В противном случае, окажись я у них в лапах, дело может закончиться посрамлением одного из самых блистательных наших подразделений перед лицом изощренно коварных методов защиты сознания противника. Не то, чтобы я на это надеялся — если целителям удастся преодолеть мой мысленный блок, я первым с гордостью отмечу превосходство профессиональных навыков светлых собратьев. И сочту себя удовлетворенным, если их работающая надо мной бригада в полном составе отправится на лечение к своим же коллегам — избавляться от постоянного и как можно более мучительного головокружения от карусели моего блока.
Но даже закрыв за ней свои мысли, на контакт вовне я не решался. Личная мысленная связь практикуется у темных, а у нас, как я понял, не приветствуется, и если охраняющих меня внештатников усилят целителями, кто их, этих последних, знает — может, они умеют распознавать как-то вызов не по официальным каналам.
Я вернулся к двери, в которую меня совсем недавно втолкнули, и — пробы ради — подергал за ручку. К моему огромному удивлению, дверь открылась. За ней меня встретили добродушно внимательные взгляды трех внештатников. В мою систему координат приветливые внештатники никак не вписывались, и уж точно не относились к хорошим знакам. Особенно, если учесть, что это были те самые, которые меня по лестницам гоняли. А, ладно, терять мне уже нечего!
— Тогда еще хоть неделю выторгую, на дальнейшие раздумья, — поморщившись, допустила я уже не раз приходившую мне на ум возможность. — Но надеюсь, что не придется. Я, между прочим, не одна новых знаний жажду — у меня группа поддержки есть.
— Какая еще группа поддержки? — Весь подался к экрану Стас. И, как ни странно, Макс.
Глава 16.4
Я рассказала им о Тени. Издалека. О его давнишнем стремлении выйти за рамки программы, о дополнительных занятиях, его блестящих результатах во всех курсах — и о том, как все это повышает шансы моей просьбы на успех. И, между делом, упомянула о том, что он знает о себе все.
Обрушившуюся на меня в ответ тишину я отнесла сначала на счет своего совершенно необычного красноречия. И приободрилась — похоже, я случайно провела генеральную репетицию завтрашнего действа, и с весьма многообещающим результатом. И только потом заметила, насколько разные лица были у этой тишины.
У Игоря на лице застыло мечтательное выражение — казалось, он уже видел себя, осваивающего ангельскую науку.
Тоша как будто повторял про себя каждое мое слово и, время от времени, слегка кивал, словно примеряя все услышанное к Даре с Аленкой — в полной уверенности, что они превзойдут Тень.
Маринино лицо представляло собой скептическую маску, что, впрочем, было неудивительно — с ее непоколебимой уверенностью в том, что превосходство ангелов существует лишь в извращенном сознании последних.
Лица Стаса и Макса также превратились в маски — не выражающие ровным счетом ничего. Только они вдвоем неотрывно смотрели на экран и, как мне показалось, вовсе не на меня на нем.
— Татьяна, почему ты об этом не сообщила? — очнулся наконец Стас.
— О чем? — приготовилась я отбиваться от выговора.
— О том, что ты с аксакалом эту авантюру задумала, — последовал вполне ожидаемый мной ответ.
— Чего это сразу авантюру? — возмутилась я, чтобы увести разговор в сторону. — Вы, как я посмотрю, тоже только штампами можете мыслить. Правильно Тень сказал, что, озвучь он свое предложение, вообще никто слушать не будет!
— Так это еще и его идея была? — с расстановкой произнес Макс.
— Конечно! — с горячностью подтвердила я. — И, в отличие от всех вас, он один предложил мне выход и спросил при этом, что я о нем думаю, а не решал за меня, что делать.
Из Марины опять искры посыпались, Игорь бросил на меня обиженный взгляд, Тоша забормотал что-то вроде «Ну вот, я так и знал», а Макс, цокнув языком и встав, скрылся с экрана.
— Тихо! — рявкнул Стас, и обратился ко мне: — Я так понимаю, что тебя уже тягачом с места не сдвинешь?
Я решительно замотала головой.
— Тогда давай договариваться, — отчеканил он. — На аттестационную комиссию мне хода нет, но представители отделов обычно на выходе дежурят, чтобы свое пополнение принять. Я завтра сам туда наведаюсь — так что сразу все узнаю. И если тебе откажут, — припечатал он последнее слово ударом ладони по невидимому столу, — ты без всяких дальнейших фокусов выберешь мой отряд.
— Через неделю, — упрямо напомнила ему я.
— Если тебе ее дадут, — угрожающе уточнил он.
Перспектива оказаться-таки в конечном итоге в полном распоряжении главного карателя привела меня на следующее утро в крайне странное состояние. Сказать, что она меня страшила — это ничего не сказать. Вспоминая свое пребывание в его павильоне и в обществе его подчиненных, я ни секунды не сомневалась, что, окажись я в их числе, от меня будет ожидаться только одна фраза: «Так точно!». В ответ на любое распоряжение, первым из которых точно окажется приказ отправляться на землю.
Избежать этого я могла, лишь добившись согласия аттестационной комиссии на наше с Тенью предложение. И полное отсутствие каких-либо альтернатив этому простому факту совершенно неожиданно не преумножило, а погасило все мои страхи.
Утром, испытав уже слегка подзабытое притяжение к внутренней двери своей комнаты, я почувствовала лишь холодную собранность и кристальную ясность восприятия окружающего.
Заседание аттестационной комиссии проходило в нашей самой первой учебной аудитории. В ее центре — там, где раньше располагались преподаватели — стоял стол, за которым сидело четыре ангела весьма благообразной наружности. Не знаю, что они делали до нашего появления, но следили они за ним в полном молчании и неподвижности — строгим взглядом и с торжественным выражением на лицах.
Все выпускники вошли в аудиторию, как обычно, из своих комнат и немедленно заняли свои обычные места. Лишь мы с Тенью сели рядом, за соседние столы, и существенно ближе, чем раньше, к центру аудитории. Спускаясь к нему, я вновь обратила внимание на несоответствие размеров этой аудитории и нашей группы — трудно было отделаться от впечатления, что первая была рассчитана на куда большее число студентов.
Как только мы все расселись по местам, раздался негромкий, но отчетливый голос экзаменатора, находящегося в самой середине стола. Оказалось, что у ангелов принято при распределении первым давать слово лидерам учебной гонки.
Мы с Тенью переглянулись, и я вновь увидела в его глазах полное согласие следовать моему решению. Встав, я заявила, что мы хотели бы передать право первого выбора своим соученикам и выступить последними. Холодное спокойствие — это, конечно, хорошо, но чем меньше круг слушателей, тем холоднее и спокойнее оно будет.
Очень скоро я убедилась в правильности своего интуитивного решения. Предложенное мной нарушение регламента вызвало легкое оживление среди наших экзаменаторов, но совсем мимолетное — и они почти без запинки предоставили слово другим выпускникам.
И тут выяснилось, что названием подразделения, в котором они хотели бы работать, распределение отнюдь не ограничивается. Всем им задавали вопросы: почему именно это подразделение, на основании чего они считают себя достойными работать в нем, в чем они видят его основную задачу (подробно), что повлияло на их выбор (минимум, три причины), какие недостатки в его работе они заметили и какие пути их преодоления они могут предложить.
Представив себе все те же вопросы, но в отрицательной форме, я почувствовала, что мое холодное спокойствие начинает потихоньку разогреваться. До горячечной дрожи. Это мне, что, придется объяснять желание продолжить образование критикой уже пройденных курсов? А потом еще откажут — и я попаду к Стасу после перечисления недостатков его работы? Каждый получивший распределение выпускник покидал аудиторию, не возвращаясь назад, к себе, а через дверь позади комиссии — Стас же, небось, прямо за ней сейчас подслушивает! Еще решит, что я специально тяну со своим выступлением, чтобы его подольше там продержать.
Конечно, я получила все эти вопросы. Как только в аудитории больше никого, кроме нас с Тенью, не осталось, я решительно встала и начала свою речь. Произнести мне удалось чуть больше половины ее — и то, я думаю, только из-за того шока, в который она ввергли экзаменаторов.
Придя в себя, они перебили меня и велели прямо переходить к отрицательным сторонам каждого пройденного курса. На помощь мне пришла не тщательная подготовка и предательски покинувшее меня воображение, а простая память. Я честно повторила все дифирамбы, пропетые моими соучениками выбранным ими подразделениям. А в отношении Стаса — которого, между прочим, никто не выбрал! — еще и свои личные наблюдения добавила: о преданности, чуткости, гибкости и прочая его подчиненных.
Но при всем этом я твердо стояла на своем: без знакомства со всеми подразделениями наш выбор нельзя считать полностью свободным и осознанным. Тень, когда к нему обратились экзаменаторы, без колебаний подтвердил, что полностью разделяет мою точку зрения, и еще и добавил, что нами движет стремление принести наибольшую пользу ангельскому сообществу.
В конечном счете, через дверь позади стола экзаменаторов ушли не мы, а они. Нам было велено направляться в свои комнаты и ждать там принятия решения, не покидая их ни при каких условиях.
Вернувшись к себе, я немедленно написала сообщение Игорю, что распределение прошло, я сейчас ожидаю его результата и, как только последний появится, сразу же сообщу ему. После чего я выключила телефон — все мое невозмутимое спокойствие исчерпалось, и какой-нибудь чрезмерно настойчивый вопрос мог получить отнюдь не холодную реакцию.
Я не собиралась покидать свою комнату, даже если бы меня об этом не предупредили. Больше того, я плотно закрыла стеклянную дверь во дворик — мой ангел как-то рассказал мне, что не смог открыть ее снаружи — и забаррикадировала внутреннюю столом. Нет-нет, я вовсе не туманных недоброжелателей опасалась, о которых мне постоянно намекали после задержания моего ангела. Это Стас где-то неподалеку околачивается — причем так и не дождавшись ни меня, ни решения аттестационной комиссии, ни ответа на гарантированный телефонный звонок.
После чего мне оставалось только ждать. Никогда еще — даже когда мой ангел с первым отчетом ушел — эта комната не казалась мне такой маленькой! Минуты тянулись непрерывно одна за одной — мне никак не удавалось разделить их, чтобы пересчитать. И он мне еще говорил на земле, что у ангелов идеальное чувство времени! А сам и здесь постоянно часы носил — вот мог бы и насовсем мне их оставить, когда за Тенью шпионить бегал…
Притяжение к внутренней двери появилось, когда меня уже ноги не держали круги наматывать в этой комнате и я рухнула на кровать. И перевернулась на ней тысячу, наверно, раз. Сорвавшись с нее, я забыла про стол, но ушиб в боку немного привел меня в чувство. Кое-как отодвинув стол, который вдруг сделался невероятно тяжелым, я протиснулась в аудиторию.
И тут же увидела Тень, топчущегося с тревогой на лице перед моей дверью.
— А я уже подумал… — с облегчением выдохнул он.
— Все нормально, — отмахнулась я, потирая бок, и глянула поверх его плеча в центр аудитории.
Там все так же стоял длинный стол комиссии, но за ним никого не было. В этой аудитории вообще никого, кроме нас, не было. Я вопросительно посмотрела на Тень — он недоуменно пожал плечами.
— А ну, подождите… — отодвинула я его в сторону.
Окинув взглядом пустую аудиторию, я поняла, что еще удивило меня при моем более раннем в ней появлении. Тогда все мое внимание привлек никогда не виденный здесь прежде длинный стол, а в ней еще и на наших рабочих местах не было привычных стопок бумаги и письменных принадлежностей. Они были настолько привычными, что я и сейчас не сразу заметила, что на двух столах, за которыми еще совсем недавно сидели мы с Тенью, что-то лежало.
Мы с ним еще раз переглянулись и бросились вниз.
На моем столе лежало всего три листа бумаги разного размера. На самом большом, обычного формата, было очень много текста. Перечитать его мне пришлось трижды — казенные формулировки хоронили под собой весь смысл. Наконец, я выхватила среди них отдельные слова — «по ходатайству», «в виде исключения», «разрешить» — и, боясь разочароваться при чтении дальнейших, быстро перевела взгляд на меньший документ.
На нем мне сразу бросилось в глаза «Направление» крупными буквами и чуть ниже «Отдел внештатных ситуаций».
На самом маленьком и намного более плотном листке бумаги я прочитала «Пропуск» и подняла взгляд на Тень, жадно пробегающего глазами аналогичные с виду документы.
— Я правильно понимаю..? — медленно произнесла я.
Тень ответил мне торжествующей улыбкой.
— Мы можем продолжать учебу, — ответил он, судорожно сжав в руке пропуск, — причем непосредственно в отделах. Подготовительных центров у них нет. Нам дали доступ в святая святых.
Еще раз глянув на бумаги на своем столе, я почувствовала, что на моем лице отражается, как в зеркале, ликование Тени. Вот тебе, Стас, и неизвестное место! А ведь именно там, насколько я понимаю, моего ангела держат - так что мы теперь посмотрим, кто кого найдет!
Глава 17. Заточение
Я успел связаться со всеми, с кем … успел, пока меня вели к месту содержания. Телефон, часы, воспоминания, даже последний отчет аналитикам, у меня отобрали прямо на входе в административное здание — для связи с внешним миром у меня остались только личные каналы мысленной связи.
Которые я сам заблокировал, как только закончил разговор с Татьяной. Вернее, не совсем закончил — я был готов говорить с ней еще не один час, даже если бы она шипеть на меня начала. Мне пришлось его прервать, когда меня подвели к печально знакомой мне двери и втолкнули внутрь, захлопнув ее за мной.
Это была та самая имитация моей земной квартиры, в которой я здесь очнулся. Похоже, внештатникам понравилось, как я тогда в ней бесновался, и они вновь поместили меня в нее, чтобы из колеи выбить перед допросом.
Последнего я не очень опасался. Пока. Физическое насилие — вещь немыслимая в родных пенатах, хотя в последнее время я столкнулся с таким количеством прекрасно существующего невозможного, что уже не решался что бы то ни было утверждать.
С другой стороны, если бы внештатники получили хотя бы туманный намек на возможность рукоприкладства, я бы об этом уже узнал. Нет, судя по всему, на меня морально давить будут — и окружающая обстановка тому свидетельство. Если бы они только этим и ограничились, я пожелал бы им всяческих успехов — загнать меня в угол и схватить за язык куда более изощренным умам еще ни разу не удалось.
А вот при мысли о целителях у меня мурашки по коже шли. Случай с бледной немочью однозначно показал, что у них вообще никаких табу не существует: им что отпетому человеческому преступнику, что неопытному ангельскому новичку память выхолостить — бровью не ведут. А у меня в голове порыться — так вообще вприпрыжку побегут, чтобы уничтожить свидетельства своего соучастия в подчистке Татьяниных результатов.
Как я могу этого избежать? Ну, понятное дело — блок поставить. И закрепить, как темный гений научил. Святые отцы-архангелы, смиренно прошу обратить внимание на правомерность использования любых средств защиты ввиду превосходящего числа нападающих.
В противном случае, окажись я у них в лапах, дело может закончиться посрамлением одного из самых блистательных наших подразделений перед лицом изощренно коварных методов защиты сознания противника. Не то, чтобы я на это надеялся — если целителям удастся преодолеть мой мысленный блок, я первым с гордостью отмечу превосходство профессиональных навыков светлых собратьев. И сочту себя удовлетворенным, если их работающая надо мной бригада в полном составе отправится на лечение к своим же коллегам — избавляться от постоянного и как можно более мучительного головокружения от карусели моего блока.
Но даже закрыв за ней свои мысли, на контакт вовне я не решался. Личная мысленная связь практикуется у темных, а у нас, как я понял, не приветствуется, и если охраняющих меня внештатников усилят целителями, кто их, этих последних, знает — может, они умеют распознавать как-то вызов не по официальным каналам.
Я вернулся к двери, в которую меня совсем недавно втолкнули, и — пробы ради — подергал за ручку. К моему огромному удивлению, дверь открылась. За ней меня встретили добродушно внимательные взгляды трех внештатников. В мою систему координат приветливые внештатники никак не вписывались, и уж точно не относились к хорошим знакам. Особенно, если учесть, что это были те самые, которые меня по лестницам гоняли. А, ладно, терять мне уже нечего!
