— Здесь не проход, а меня замуровали, — напомнил я ему сквозь зубы.
— Все, что воздвигнуто, может быть низвергнуто, — провозгласил он почти в своей прежней манере. — Хочешь, я подойду — посмотрю, как это сделать?
Что такое — главный герой упрямо отказывается отчаиваться? Нужно его помощью поманить, чтобы надежда встрепенулась — а потом влет ее скорбным признанием, что помочь ничем не получится? То-то у него и мысли не возникло, что вон из тех окон он будет виден, как на ладони.
— Спасибо, но не нужно, — ответил я со всей уверенностью, которую сумел в себе наскрести. — Это мои проблемы, не хочу я тебя ими нагружать. Но запомни одно: так или иначе, рано или поздно, но я отсюда выберусь. И если у Татьяны к тому времени какие-то завиральные идеи появятся…
—Ища угрозу в пыльных штампах, не видим бездну мы у ног, — окончательно вернулся темный гений к своей привычке заканчивать разговор пафосной сентенцией.
А я вернулся к своей стене. Отключив чувство времени. И опасения, что отцы-архангелы опять чутко уловили мои намерения. И подозрения, что именно посулили они темному гению за постановку этого спектакля. Если я выберусь отсюда слишком поздно… Мстительность ангелу не свойственна, но если его загоняют, как дичь на охоте… Нет, эти мысли я тоже отключил.
Снова вернул меня к действительности, естественно, Стас. В блаженном неведении о времени мне показалось, что у него как-то зачастили экстренные случаи. Но уточнять, насколько, я не стал — не хотелось узнавать, сколько времени у меня ушло на создание щели в стене, в которую уже мой мизинец пролазил. Почти. До второй фаланги.
Рассказ Стаса подтвердил, что темный гений и услышал, и понял меня. В смысле, и то, и другое неправильно. Он, похоже, решил, что я предложил ему гонку, и с готовностью включился в нее.
Завиральные идеи появились у Татьяны задолго до моего выхода на свободу. Нет, меня где-то порадовало ее доброе с вида намерение поспособствовать последнему. Но подавать жалобу на неправомерность моего задержания, санкционированного руководством, этому самому руководству? Мне же еще одну стену воздвигнут за этой — и хорошо, если одну!
Наверно, я застонал. Мысленно. Но это же только люди могут таким образом свою реакцию скрыть!
— Я ее пока отвлек, — торопливо успокоил меня Стас. — Будет Максу передавать все, что у законников увидит. Он обещал потянуть время с подготовкой своей консультации. Но на сколько его хватит, не знаю. Ты же грозился сам справиться, — добавил он с надеждой в голосе, — как труды-то продвигаются?
— Продвигаются, — уклончиво ответил я, но затем решил, в виду серьезности ситуации, быть честным: — Но не очень.
— Значит, придется все-таки рискнуть, — тяжело вздохнул он.
Неоднократное наблюдение за операциями Стаса, даже участие в них пару раз, тут же нарисовали мне картину молниеносного подавления караулящих меня внештатников: поваленные лицами в пол тела, жестко зафиксированные за спиной руки, карающая нога на шее особо брыкающихся…
— Да брось, Стас, — забормотал я, не в силах заставить себя оторваться от созерцания мельчайших подробностей. — Я не могу согласиться, чтобы ты так подставлялся. И потом — сигнал они вполне успеют подать, и на блокпост подкрепление вышлют…
— Ты о чем? — озадаченно спросил он.
— Ты не можешь рисковать своим положением, — твердо отбросил я упоительное зрелище и жертву Стаса. — Тебе ведь придется тогда вместе со мной в подполье уходить.
Стас громко прочистил горло.
— Ты знаешь, — доверительно сообщил он мне, — обычно силовое освобождение заложников заканчивается их уничтожением.
Чего-то я не понял, о каком риске тогда речь идет. Я же бессмертный! Или они на штурм с распылителем в руках пойдут? И вот чья это идея, хотелось бы узнать? Святые отцы-архангелы, ну, нужно же даже в изощренности меру знать! Передать мой добровольный и благородный отказ от уничтожения противника, и кому — ему самому, владеющему единственным средством этого уничтожения?
— Вот я и говорю: не надо меня освобождать! — как можно убедительнее обратился я к Стасу.
— А я и не собирался, — заверил он меня. — Кто вас тогда на землю переправит? Нет, нужно, чтобы ты сам вышел.
Что он имел в виду, я понял на следующий день. Но не сразу. Сначала я чуть не организовал себе переправку в тот самый, упомянутый темным гением, мрак и запустение. Если вообще не в небытие.
После разговора со Стасом я снова вернулся к своей щели в стене. Решил, что именно на такой выход он и намекал. Но туманность его намека не давала мне полностью сосредоточиться — наверно, поэтому я и расслышал легкий скрежет в двери.
Кто мог навестить меня — кроме моих тюремщиков? Зачем им это могло понадобиться — кроме как для того, чтобы вывести меня отсюда? Куда они могли вести меня — кроме, как на очередной допрос? Или сразу на распыление? Очень в духе о представлении Стаса о риске. Легком. Если он меня в одиночку к аналитикам в разведку посылал, то с парой-тройкой внештатников разделаться по пути к месту казни — плевое дело.
Вот же убедил его в своих способностях на свою же голову! Теперь придется соответствовать.
Мысли эти пронеслись у меня в голове в одно мгновенье. Тело же при этом также мгновенно пронеслось с шезлонга к двери, инвертировавшись по дороге и захватив бесполезный до сих пор стул.
На мое счастье, дверью этой явно очень давно не пользовались — замок поддавался туго и с недовольным скрипом. Когда она начала, наконец, открываться, я уже замер за ней — с занесенным над головой стулом, в который я вцепился обеими руками в полной готовности обрушить его на голову первого входящего и, по возможности, вывести из строя боковым ударом еще хотя бы одного.
Первый посетитель вошел так стремительно, что мое орудие самозащиты беспрепятственно рассекло воздух за ним и глухо стукнуло о землю. Он резко обернулся на этот звук — и я оказался лицом к лицу со своим руководителем. Судя по его сузившимся глазам, он тоже это заподозрил.
Я покосился в сторону закрывающейся уже двери — можно попробовать выскочить без ненужных побочных потерь. Ага, как же! В сужающемся с каждой минутой окне возможностей оказался еще один ангел. Абсолютно мне незнакомый, но определенно не внештатник — с выпученными глазами он вцепился в дверь, отступая вместе с ней.
— Анатолий, не мешайте нам помогать Вам, — еле слышно проговорил мой руководитель, ощупывая взглядом пространство перед собой.
Мне не оставалось ничего другого, как ответить ему вежливостью гостеприимного хозяина. Я материализовался в широком приглашающем к стулу жесте.
— Весьма тронут Вашим вниманием, — сопроводил я свой жест не менее широкой улыбкой. — Не ожидал, признаюсь, оттого и поторопился Вам навстречу.
— Наш визит носит официальный характер, — заговорил громче мой руководитель. — Мы получили разрешение на внутреннее расследование Вашей деятельности в бытность сотрудником нашего отдела. Где мы можем расположиться, чтобы можно было вести протокол?
Мы устроились за столиком — незнакомый мне ангел присел на краешек стула как можно дальше от шезлонга, на который опустился я. Мой руководитель еще раз подчеркнул крайнюю важность моего полного чистосердечия — в назидание молодым сотрудникам, добавил он, скосив глаза в сторону своего спутника. После чего начал задавать мне вопросы.
Они звучали критически, в соответствующем цели визита обвинительном тоне. Но я не мог не заметить, что, в совокупности с моими ответами, дополняли и углубляли наши воспоминания, создавая более полную их картину.
Очень скоро юный писарь перестал строчить, как телеграфный аппарат, лишь изредка стреляя в меня возмущенными взглядами, и начал прислушиваться и хмуриться. На губах моего руководителя заиграла чуть заметная усмешка, и он перешел от фактов моих проступков к их причинам.
Я внял его призыву к моей откровенности. Это, конечно, совсем не та аудитория, на которую я рассчитывал во время открытого и публичного процесса над собой, но для репетиции последнего сойдет. Закаленный землей ангел, вновь напомнил я себе, умеет и навязываемую ему трагическую роль превратить в гимн героизму и несгибаемости.
И вносить свой посильный вклад в дело воспитания подрастающих кадров я никогда не отказывался. Тоша может подтвердить — главное, ему больше одного слова «Да» не давать, а то два он уже связать не сможет.
В отличие от него, мое красноречие уже давно в легенду вошло. Как и дар убеждения. По крайней мере, на земле. И я решительно готов поставить его на службу родным пенатам. Временно. Пока не удастся убедить их вернуть меня на землю — для создания других легенд. Нет ни малейшего сомнения, что внештатники за окнами тоже каждое мое слово фиксируют, и отнюдь не по собственной воле.
Мне даже не было жаль времени, затраченного на этот то ли допрос, то ли интервью — вместо упорного и неустанного прогрызая стены.
Такое сожаление появилось у меня, когда мой руководитель явился ко мне и на следующий день. С новым писарем. А затем и еще с одним. И так несколько дней.
Их регулярное появление не позволяло мне снова забыть о времени. Когда мы говорили, минуты стучали у меня в голове метрономом, который срывался в бешеный ритм, как только они уходили. От грохота в ушах сознание у меня сотрясалось и соскальзывало, хаотически расширяя трещину в стене в абсолютно не запланированных направлениях.
В образовавшиеся лучи у меня уже скоро почти все пальцы вставлялись, но и только — стена между ними не поддавалась самому бешеному натиску. Мне, что, морской звездой через нее протискиваться?
Вот дернули же темные гостеприимного хозяина из себя изобразить! Не спрашивать же теперь моего руководителя, сколько еще у нас в отделе молодых кадров, которых он решил приобщить к моей истории. Пусть семинары у себя организуют с уже посвященными — заодно научат новичков добытой информацией делиться.
А вот столь революционную идею по усовершенствованию профессиональной подготовки следующего поколения хранителей просто недопустимо откладывать до их следующего посещения.
— Это что за паломничество ко мне образовалось? — обратился я к самому неотразимому средству воздействия на собратьев.
— Значит, работает, — довольно хмыкнул Стас. — Появляются регулярно? Препятствий им не чинят?
— Что работает? — оторопел я от такого пренебрежения. Может, нужно степенью моей занятости поинтересоваться, прежде чем меня в какую-то работу включать?
— Операция по созданию широкого общественного резонанса, — любезно объяснил он. — Признаюсь, не ожидал я такого отклика от твоей идеи с опусами. Внештатники, правда, тоже подсобили. Отсутствием мозгов. Такой кипеш подняли с изъятием имеющихся, что теперь у нас все отделы гудят, как пчелы после обыска сот. Интересуются, что там в них такого было.
Я помолчал, старательно повторяя про себя его основные тезисы. Нет, быть такого не может! Он же меня освобождать собирался. До того, правда, как меня сюда перевели. Неужели у отцов-архангелов и для него приманка нашлась, чтобы завлечь его в противоестественный союз внештатников с темными?
— Стас, меня задержали за эти воспоминания, — осторожно напомнил я ему. — Зачем усугублять единственное обвинение против меня?
— Именно! — торжествующе подтвердил он. — Единственное обвинение касается фактов твоей деятельности в ранге хранителя. И твой бывший отдел имеет полное право подключиться к расследованию. Для очистки своего доброго имени, исключения повторения подобных нарушений в будущем и прочая — ваш глава обоснование объемом с годовой отчет наваял.
— Зачем? — коротко осведомился я, задетый за живое услышанной терминологией.
— Тех опусов, что спрятать удалось, — ответил Стас, — на всех желающих не хватает. По листикам уже растащили. А те, которые с ними уже ознакомились, требуют расширенной версии.
— Насколько расширенной? — похолодел я.
— Максимально, — твердо объявил он. — К твоему шефу уже очередь из других отделов выстроилась — все хотят подробностей из своей сферы деятельности. Он обещал их представителей под видом своего молодняка проводить — ваши ведь на земле все время, их в лицо никто не знает. До сих пор проблем, говоришь, не было?
Я не смог бы ему ответить, даже если бы хотел. Отцы-архангелы, я уже смиренно молчу о справедливости, я уже давно не удивляюсь воспитательным оплеухам — но где принцип соответствия наказания преступлению? Премного благодарен, мне не придется играть роль наставника всех новичков хранителей — мне всего лишь придется исповедоваться перед всеми отделами нашего сообщества. А сколько их, кто-то может мне сказать?
— Ровно столько, сколько нужно, — с готовностью отозвался Стас. — Мы все просчитали, график составили…
— График?! — задохнулся я. — Я вам что — «Весь вечер на манеже»? Мне больше делать нечего?
— Но ты же хотел признания, — язвительно заметил он. — Лопай теперь полной ложкой. И чем это ты там занят? — добавил он подозрительно.
— Думаю, как отсюда выбраться, — вовремя вспомнил я об осторожности.
— А ты не думай, — отчеканил он. — Жди указаний и выполняй их.
— Каких еще указаний? — насторожился я.
— Согласованных и утвержденных, — перешел он к своему самому авторитарному тону. — Участие твоего шефа в расследовании — это операция прикрытия. Основная задача состоит в том, чтобы приучить внештатников к регулярным посещениям.
— И что дальше? — еще более настороженно поинтересовался я.
— Привыкнут — расслабятся, — презрительно бросил Стас, — это же не мои орлы. Закончит Татьяна свое повышение квалификации, сымитируешь нападение на очередную делегацию, а на блокпосту я тебе прикрытие для выхода пришлю. С внештатниками можешь не очень имитировать, — добавил он, хохотнув. — Пересидеть на земле вам с Татьяной все равно придется, но не долго, думаю — пока общественное мнение на вас поработает.
Я не стал задавать ему никаких уточняющих вопросов. Во-первых, отцы-архангелы уже вполне могли не только моно-, но и диалогами у меня в голове заинтересоваться. И во-вторых, практически все операции Стаса включали в себя силовое решение, так что в целом я вполне мог и эту себе представить.
И именно поэтому так и не смог с ней согласиться.
Нашим новичкам было бы полезно узнать, что такое схватка с профессионалом моего уровня, но нападение на своего руководителя я просто не мог себе представить. Зная Стаса, я практически не сомневался, что этот план согласован с главой так называемых делегаций — но ведь это только мы будем знать об имитации! Мне же такое «освобождение» навсегда дорогу назад, в свой отдел закроет.
Не говоря уже о том, что мой руководитель явно вызвался не только имя своего отдела обелять, но и мое тоже, словно я все еще являюсь его сотрудником. Иначе не стал бы он водить ко мне представителей других подразделений, давая мне шанс объяснить все … недоразумения с ними.
Вычислял я их по вопросам своего руководителя. И по его манерам. Для поддержания версии внутреннего расследования все разговоры со мной вел он, но в какой-то момент тон их изменился. В его столь знакомой мне манере выражать лишь легчайшие намеки на удивление, удовлетворение или неодобрение все эти эмоции вдруг резко заострились. По всей видимости, другие подразделения представляли ему список интересующих вопросов до посещения меня, и многое в этих списках явилось для него откровением.
— Все, что воздвигнуто, может быть низвергнуто, — провозгласил он почти в своей прежней манере. — Хочешь, я подойду — посмотрю, как это сделать?
Что такое — главный герой упрямо отказывается отчаиваться? Нужно его помощью поманить, чтобы надежда встрепенулась — а потом влет ее скорбным признанием, что помочь ничем не получится? То-то у него и мысли не возникло, что вон из тех окон он будет виден, как на ладони.
— Спасибо, но не нужно, — ответил я со всей уверенностью, которую сумел в себе наскрести. — Это мои проблемы, не хочу я тебя ими нагружать. Но запомни одно: так или иначе, рано или поздно, но я отсюда выберусь. И если у Татьяны к тому времени какие-то завиральные идеи появятся…
—Ища угрозу в пыльных штампах, не видим бездну мы у ног, — окончательно вернулся темный гений к своей привычке заканчивать разговор пафосной сентенцией.
А я вернулся к своей стене. Отключив чувство времени. И опасения, что отцы-архангелы опять чутко уловили мои намерения. И подозрения, что именно посулили они темному гению за постановку этого спектакля. Если я выберусь отсюда слишком поздно… Мстительность ангелу не свойственна, но если его загоняют, как дичь на охоте… Нет, эти мысли я тоже отключил.
Снова вернул меня к действительности, естественно, Стас. В блаженном неведении о времени мне показалось, что у него как-то зачастили экстренные случаи. Но уточнять, насколько, я не стал — не хотелось узнавать, сколько времени у меня ушло на создание щели в стене, в которую уже мой мизинец пролазил. Почти. До второй фаланги.
Рассказ Стаса подтвердил, что темный гений и услышал, и понял меня. В смысле, и то, и другое неправильно. Он, похоже, решил, что я предложил ему гонку, и с готовностью включился в нее.
Завиральные идеи появились у Татьяны задолго до моего выхода на свободу. Нет, меня где-то порадовало ее доброе с вида намерение поспособствовать последнему. Но подавать жалобу на неправомерность моего задержания, санкционированного руководством, этому самому руководству? Мне же еще одну стену воздвигнут за этой — и хорошо, если одну!
Наверно, я застонал. Мысленно. Но это же только люди могут таким образом свою реакцию скрыть!
— Я ее пока отвлек, — торопливо успокоил меня Стас. — Будет Максу передавать все, что у законников увидит. Он обещал потянуть время с подготовкой своей консультации. Но на сколько его хватит, не знаю. Ты же грозился сам справиться, — добавил он с надеждой в голосе, — как труды-то продвигаются?
— Продвигаются, — уклончиво ответил я, но затем решил, в виду серьезности ситуации, быть честным: — Но не очень.
— Значит, придется все-таки рискнуть, — тяжело вздохнул он.
Неоднократное наблюдение за операциями Стаса, даже участие в них пару раз, тут же нарисовали мне картину молниеносного подавления караулящих меня внештатников: поваленные лицами в пол тела, жестко зафиксированные за спиной руки, карающая нога на шее особо брыкающихся…
— Да брось, Стас, — забормотал я, не в силах заставить себя оторваться от созерцания мельчайших подробностей. — Я не могу согласиться, чтобы ты так подставлялся. И потом — сигнал они вполне успеют подать, и на блокпост подкрепление вышлют…
— Ты о чем? — озадаченно спросил он.
— Ты не можешь рисковать своим положением, — твердо отбросил я упоительное зрелище и жертву Стаса. — Тебе ведь придется тогда вместе со мной в подполье уходить.
Стас громко прочистил горло.
— Ты знаешь, — доверительно сообщил он мне, — обычно силовое освобождение заложников заканчивается их уничтожением.
Чего-то я не понял, о каком риске тогда речь идет. Я же бессмертный! Или они на штурм с распылителем в руках пойдут? И вот чья это идея, хотелось бы узнать? Святые отцы-архангелы, ну, нужно же даже в изощренности меру знать! Передать мой добровольный и благородный отказ от уничтожения противника, и кому — ему самому, владеющему единственным средством этого уничтожения?
— Вот я и говорю: не надо меня освобождать! — как можно убедительнее обратился я к Стасу.
— А я и не собирался, — заверил он меня. — Кто вас тогда на землю переправит? Нет, нужно, чтобы ты сам вышел.
Что он имел в виду, я понял на следующий день. Но не сразу. Сначала я чуть не организовал себе переправку в тот самый, упомянутый темным гением, мрак и запустение. Если вообще не в небытие.
После разговора со Стасом я снова вернулся к своей щели в стене. Решил, что именно на такой выход он и намекал. Но туманность его намека не давала мне полностью сосредоточиться — наверно, поэтому я и расслышал легкий скрежет в двери.
Кто мог навестить меня — кроме моих тюремщиков? Зачем им это могло понадобиться — кроме как для того, чтобы вывести меня отсюда? Куда они могли вести меня — кроме, как на очередной допрос? Или сразу на распыление? Очень в духе о представлении Стаса о риске. Легком. Если он меня в одиночку к аналитикам в разведку посылал, то с парой-тройкой внештатников разделаться по пути к месту казни — плевое дело.
Вот же убедил его в своих способностях на свою же голову! Теперь придется соответствовать.
Мысли эти пронеслись у меня в голове в одно мгновенье. Тело же при этом также мгновенно пронеслось с шезлонга к двери, инвертировавшись по дороге и захватив бесполезный до сих пор стул.
На мое счастье, дверью этой явно очень давно не пользовались — замок поддавался туго и с недовольным скрипом. Когда она начала, наконец, открываться, я уже замер за ней — с занесенным над головой стулом, в который я вцепился обеими руками в полной готовности обрушить его на голову первого входящего и, по возможности, вывести из строя боковым ударом еще хотя бы одного.
Первый посетитель вошел так стремительно, что мое орудие самозащиты беспрепятственно рассекло воздух за ним и глухо стукнуло о землю. Он резко обернулся на этот звук — и я оказался лицом к лицу со своим руководителем. Судя по его сузившимся глазам, он тоже это заподозрил.
Я покосился в сторону закрывающейся уже двери — можно попробовать выскочить без ненужных побочных потерь. Ага, как же! В сужающемся с каждой минутой окне возможностей оказался еще один ангел. Абсолютно мне незнакомый, но определенно не внештатник — с выпученными глазами он вцепился в дверь, отступая вместе с ней.
— Анатолий, не мешайте нам помогать Вам, — еле слышно проговорил мой руководитель, ощупывая взглядом пространство перед собой.
Мне не оставалось ничего другого, как ответить ему вежливостью гостеприимного хозяина. Я материализовался в широком приглашающем к стулу жесте.
— Весьма тронут Вашим вниманием, — сопроводил я свой жест не менее широкой улыбкой. — Не ожидал, признаюсь, оттого и поторопился Вам навстречу.
— Наш визит носит официальный характер, — заговорил громче мой руководитель. — Мы получили разрешение на внутреннее расследование Вашей деятельности в бытность сотрудником нашего отдела. Где мы можем расположиться, чтобы можно было вести протокол?
Мы устроились за столиком — незнакомый мне ангел присел на краешек стула как можно дальше от шезлонга, на который опустился я. Мой руководитель еще раз подчеркнул крайнюю важность моего полного чистосердечия — в назидание молодым сотрудникам, добавил он, скосив глаза в сторону своего спутника. После чего начал задавать мне вопросы.
Они звучали критически, в соответствующем цели визита обвинительном тоне. Но я не мог не заметить, что, в совокупности с моими ответами, дополняли и углубляли наши воспоминания, создавая более полную их картину.
Очень скоро юный писарь перестал строчить, как телеграфный аппарат, лишь изредка стреляя в меня возмущенными взглядами, и начал прислушиваться и хмуриться. На губах моего руководителя заиграла чуть заметная усмешка, и он перешел от фактов моих проступков к их причинам.
Я внял его призыву к моей откровенности. Это, конечно, совсем не та аудитория, на которую я рассчитывал во время открытого и публичного процесса над собой, но для репетиции последнего сойдет. Закаленный землей ангел, вновь напомнил я себе, умеет и навязываемую ему трагическую роль превратить в гимн героизму и несгибаемости.
И вносить свой посильный вклад в дело воспитания подрастающих кадров я никогда не отказывался. Тоша может подтвердить — главное, ему больше одного слова «Да» не давать, а то два он уже связать не сможет.
В отличие от него, мое красноречие уже давно в легенду вошло. Как и дар убеждения. По крайней мере, на земле. И я решительно готов поставить его на службу родным пенатам. Временно. Пока не удастся убедить их вернуть меня на землю — для создания других легенд. Нет ни малейшего сомнения, что внештатники за окнами тоже каждое мое слово фиксируют, и отнюдь не по собственной воле.
Мне даже не было жаль времени, затраченного на этот то ли допрос, то ли интервью — вместо упорного и неустанного прогрызая стены.
Такое сожаление появилось у меня, когда мой руководитель явился ко мне и на следующий день. С новым писарем. А затем и еще с одним. И так несколько дней.
Глава 19.3
Их регулярное появление не позволяло мне снова забыть о времени. Когда мы говорили, минуты стучали у меня в голове метрономом, который срывался в бешеный ритм, как только они уходили. От грохота в ушах сознание у меня сотрясалось и соскальзывало, хаотически расширяя трещину в стене в абсолютно не запланированных направлениях.
В образовавшиеся лучи у меня уже скоро почти все пальцы вставлялись, но и только — стена между ними не поддавалась самому бешеному натиску. Мне, что, морской звездой через нее протискиваться?
Вот дернули же темные гостеприимного хозяина из себя изобразить! Не спрашивать же теперь моего руководителя, сколько еще у нас в отделе молодых кадров, которых он решил приобщить к моей истории. Пусть семинары у себя организуют с уже посвященными — заодно научат новичков добытой информацией делиться.
А вот столь революционную идею по усовершенствованию профессиональной подготовки следующего поколения хранителей просто недопустимо откладывать до их следующего посещения.
— Это что за паломничество ко мне образовалось? — обратился я к самому неотразимому средству воздействия на собратьев.
— Значит, работает, — довольно хмыкнул Стас. — Появляются регулярно? Препятствий им не чинят?
— Что работает? — оторопел я от такого пренебрежения. Может, нужно степенью моей занятости поинтересоваться, прежде чем меня в какую-то работу включать?
— Операция по созданию широкого общественного резонанса, — любезно объяснил он. — Признаюсь, не ожидал я такого отклика от твоей идеи с опусами. Внештатники, правда, тоже подсобили. Отсутствием мозгов. Такой кипеш подняли с изъятием имеющихся, что теперь у нас все отделы гудят, как пчелы после обыска сот. Интересуются, что там в них такого было.
Я помолчал, старательно повторяя про себя его основные тезисы. Нет, быть такого не может! Он же меня освобождать собирался. До того, правда, как меня сюда перевели. Неужели у отцов-архангелов и для него приманка нашлась, чтобы завлечь его в противоестественный союз внештатников с темными?
— Стас, меня задержали за эти воспоминания, — осторожно напомнил я ему. — Зачем усугублять единственное обвинение против меня?
— Именно! — торжествующе подтвердил он. — Единственное обвинение касается фактов твоей деятельности в ранге хранителя. И твой бывший отдел имеет полное право подключиться к расследованию. Для очистки своего доброго имени, исключения повторения подобных нарушений в будущем и прочая — ваш глава обоснование объемом с годовой отчет наваял.
— Зачем? — коротко осведомился я, задетый за живое услышанной терминологией.
— Тех опусов, что спрятать удалось, — ответил Стас, — на всех желающих не хватает. По листикам уже растащили. А те, которые с ними уже ознакомились, требуют расширенной версии.
— Насколько расширенной? — похолодел я.
— Максимально, — твердо объявил он. — К твоему шефу уже очередь из других отделов выстроилась — все хотят подробностей из своей сферы деятельности. Он обещал их представителей под видом своего молодняка проводить — ваши ведь на земле все время, их в лицо никто не знает. До сих пор проблем, говоришь, не было?
Я не смог бы ему ответить, даже если бы хотел. Отцы-архангелы, я уже смиренно молчу о справедливости, я уже давно не удивляюсь воспитательным оплеухам — но где принцип соответствия наказания преступлению? Премного благодарен, мне не придется играть роль наставника всех новичков хранителей — мне всего лишь придется исповедоваться перед всеми отделами нашего сообщества. А сколько их, кто-то может мне сказать?
— Ровно столько, сколько нужно, — с готовностью отозвался Стас. — Мы все просчитали, график составили…
— График?! — задохнулся я. — Я вам что — «Весь вечер на манеже»? Мне больше делать нечего?
— Но ты же хотел признания, — язвительно заметил он. — Лопай теперь полной ложкой. И чем это ты там занят? — добавил он подозрительно.
— Думаю, как отсюда выбраться, — вовремя вспомнил я об осторожности.
— А ты не думай, — отчеканил он. — Жди указаний и выполняй их.
— Каких еще указаний? — насторожился я.
— Согласованных и утвержденных, — перешел он к своему самому авторитарному тону. — Участие твоего шефа в расследовании — это операция прикрытия. Основная задача состоит в том, чтобы приучить внештатников к регулярным посещениям.
— И что дальше? — еще более настороженно поинтересовался я.
— Привыкнут — расслабятся, — презрительно бросил Стас, — это же не мои орлы. Закончит Татьяна свое повышение квалификации, сымитируешь нападение на очередную делегацию, а на блокпосту я тебе прикрытие для выхода пришлю. С внештатниками можешь не очень имитировать, — добавил он, хохотнув. — Пересидеть на земле вам с Татьяной все равно придется, но не долго, думаю — пока общественное мнение на вас поработает.
Я не стал задавать ему никаких уточняющих вопросов. Во-первых, отцы-архангелы уже вполне могли не только моно-, но и диалогами у меня в голове заинтересоваться. И во-вторых, практически все операции Стаса включали в себя силовое решение, так что в целом я вполне мог и эту себе представить.
И именно поэтому так и не смог с ней согласиться.
Нашим новичкам было бы полезно узнать, что такое схватка с профессионалом моего уровня, но нападение на своего руководителя я просто не мог себе представить. Зная Стаса, я практически не сомневался, что этот план согласован с главой так называемых делегаций — но ведь это только мы будем знать об имитации! Мне же такое «освобождение» навсегда дорогу назад, в свой отдел закроет.
Не говоря уже о том, что мой руководитель явно вызвался не только имя своего отдела обелять, но и мое тоже, словно я все еще являюсь его сотрудником. Иначе не стал бы он водить ко мне представителей других подразделений, давая мне шанс объяснить все … недоразумения с ними.
Вычислял я их по вопросам своего руководителя. И по его манерам. Для поддержания версии внутреннего расследования все разговоры со мной вел он, но в какой-то момент тон их изменился. В его столь знакомой мне манере выражать лишь легчайшие намеки на удивление, удовлетворение или неодобрение все эти эмоции вдруг резко заострились. По всей видимости, другие подразделения представляли ему список интересующих вопросов до посещения меня, и многое в этих списках явилось для него откровением.
