Мы сидели, как обычно, в углублении под большим камнем. Сверху над нами нависали густые ветки, образуя невидимое для посторонних глаз убежище. Это было наше излюбленное место для ежедневных вечерних встреч.
Убежище находилось недалеко от деревни. И мы втихаря, как только садилось солнце и заканчивались все дела по хозяйству, прибегали сюда. И так происходило неизменно каждый вечер, как только мы открыли дурман-дым.
Нас было четверо: Я, Асуна, Маргинал и Ширик. До дурман-дыма мы не были друзьями. Так, просто хорошо знали друг друга с детства. Потому что росли в одной небольшой деревне, дальше которой никто из нас ни разу не выбирался. Да и сейчас так и не стали друзьями. Просто теперь у нас появилось общее увлечение — дурман-дым.
Ширик и сегодня притащил забойную траву. Его дед был травником и выращивал много полезных растений. Из них он готовил снадобья и лечил всю деревню. Ширик был его учеником. Только бестолковым. Он вечно что-то путал в пропорциях и всегда портил зелье. Пока ему так и не удалось перенять искусство травника.
Однажды, Ширик в очередной раз смешал не то и не с тем, и получил дурман-дым. Да, так мы эту смесь и назвали. Она не годилась для лечения. Совершенно. Но если её набить в трубку, поджечь и затянуться, то можно улететь высоко и очень далеко.
Деду Ширик не показал свою смесь. Потому что, как только сам вдохнул её, то почудилось ему всякое. Интересное и необычное. Ширик решил поделиться своим открытием с нами. Мы были не против. Взяли дурман-дым, дедовскую трубку, нашли укромное логово и стали ежедневно приобщаться к интересному.
И вот мы в уже в который вечер подряд забили эту смесь в трубку и пустили её по кругу, по очереди хорошо затягиваясь.
Первая улетела Асуна. Она была среди нас самая мелкая. Её такое же маленькое личико с огромными глазами блаженно расслабилось.
— Ох, Куха, что я вижу, — мечтательно протянула она.
— Я тебе не Куха, а Крунха! Сколько раз повторять! — зло процедила я сквозь зубы, одновременно прикусывая трубку и затягиваясь волшебным дымом.
Меня порядком достала Асуна. Как дыхнёт дурман-дым, так коверкает моё имя.
Передо мной стали пролетать радужные мотыльки с длинными ножками в коротких рубашечках. Они тихо хихикали и шептались. Неужели тоже над тем, как Асуна меня назвала.
Резко и как-то зло передала дальше трубку Маргиналу. Он вообще сильно затянулся. С его-то комплекцией — по типу круглого шара, нужно было намного больше, чем всем нам.
— Куха, — и тоже заржал, аж слёзы у него проступили.
Потом резко припал к земле и стал нервно оглядываться. По-видимому тоже что-то увидел. Мои мотыльки тоже подлетели к нему ближе к земле. Стали высматривать, что он там увидел.
— Кайф, — медленно процедил Ширик, выпуская струю дыма и сидя на бревне поваленного дерева, — так значит, ты — Куха.
Он громко и с присвистом заржал, запрокинул голову, и не мог остановиться.
— Куха, — тоже подхватила Асуна, тихо хихикая.
Вот задолбали. Уже какой день подряд, во время наших вечерних пыханий, они меня так называли. И всегда ржали. Всегда. А меня так бесило, и я им говорила об этом. Каждый вечер. Но под дурман-дымом все трое находили имя Куха очень смешным.
Тут мои мотыльки стали кататься по земле рядом со всё продолжающим лежать Маргиналом. И тоже всё сильнее закатывались от смеха. Маргинал начал затравленно озираться по сторонам. Вдохнул пыль с земли, чихнул, закрыл пухлыми руками рот, но всё продолжал смеяться. Только уже сквозь пальцы и как-то беззвучно.
Все трое ржали: один на земле, второй запрокинув назад голову, а другая схватившись за пенек и чуть ли не всхлипывая от смеха. Даже один из мотыльков свалился от смеха на землю. При этом задел другого мотылька, тот упал и стал потирать ушибленный бок.
Я всё сильнее злилась.
Вдруг упавший мотылёк перестал смеяться, взял маленькую веточку. Она в его маленьких ручках была всё равно что огромная дубина. Он размахнулся ей и со всей силы врезал по голове обидчика. У того от удара её оторвало от тела. Голова покатилась по земле, оставляя за собой голубой след. Видимо кровавый.
Все мотыльки замерли на миг, наблюдая за всё еще катящейся головой, потом одновременно ринулись в кусты и вылетели оттуда вооружённые палочками-дубинами. И стали дубасить друг друга. Но уже не смеялись. Во все стороны полетели их выбитые от ударов маленькие части тела. Вокруг всё стало забрызгано голубой жидкостью.
— Куха, — не прекращали ржать все трое моих так называемых друзей над кличкой, которую они мне дали.
Но мне было не смешно. Достало. Я приподнялась, огляделась по сторонам и заметила гладкую толстую ветвь неподалёку. Подошла, взяла её. Она была тяжеловата, но именно то, что надо.
Ощущая приятную тяжесть в руках, я размахнулась и со всей силы опустила конец дубины на голову ржущего на полу Маргинала. Он вмиг притих. Мне это понравилось. Больше он не ржал. Хорошо. Я еще раз размахнулась и еще раз опустила конец ветви прямо на его макушку.
Вокруг повисла тишина. Ага. Уже не смешно стало. Я с размаху всадила тупой конец в лицо Асуны. На нём что-то хрустнуло. Лицо стало больше похоже на розовую лепёшку. Асуна мешком упала назад.
Я развернулась к застывшему с открытым ртом Ширику. Мне не понравились его зубы. Такие большие и очень крупные. Я и по ним врезала. Его рот наполнился кровью. Она стала стекать из всё еще открытого рта. Ширик стал его ощупывать. А я не стала терять времени, вдруг опять назовёт меня Кухой, и приложилась ветвью сверху по его голове.
Он так же, как Асуна, безвольно упал. Прямо на неподвижно лежащего Маргинала. Мои мотыльки тем временем голыми ручками рвали на части друг друга. Я уже не так злилась. Поудобнее взялась за свою палку и стала со всей силы прикладываться ей прямо по лицам друзей.
Я должна была их заткнуть. Нечего ржать. Сколько раз просила не называть меня Кухой.
Убежище находилось недалеко от деревни. И мы втихаря, как только садилось солнце и заканчивались все дела по хозяйству, прибегали сюда. И так происходило неизменно каждый вечер, как только мы открыли дурман-дым.
Нас было четверо: Я, Асуна, Маргинал и Ширик. До дурман-дыма мы не были друзьями. Так, просто хорошо знали друг друга с детства. Потому что росли в одной небольшой деревне, дальше которой никто из нас ни разу не выбирался. Да и сейчас так и не стали друзьями. Просто теперь у нас появилось общее увлечение — дурман-дым.
Ширик и сегодня притащил забойную траву. Его дед был травником и выращивал много полезных растений. Из них он готовил снадобья и лечил всю деревню. Ширик был его учеником. Только бестолковым. Он вечно что-то путал в пропорциях и всегда портил зелье. Пока ему так и не удалось перенять искусство травника.
Однажды, Ширик в очередной раз смешал не то и не с тем, и получил дурман-дым. Да, так мы эту смесь и назвали. Она не годилась для лечения. Совершенно. Но если её набить в трубку, поджечь и затянуться, то можно улететь высоко и очень далеко.
Деду Ширик не показал свою смесь. Потому что, как только сам вдохнул её, то почудилось ему всякое. Интересное и необычное. Ширик решил поделиться своим открытием с нами. Мы были не против. Взяли дурман-дым, дедовскую трубку, нашли укромное логово и стали ежедневно приобщаться к интересному.
И вот мы в уже в который вечер подряд забили эту смесь в трубку и пустили её по кругу, по очереди хорошо затягиваясь.
Первая улетела Асуна. Она была среди нас самая мелкая. Её такое же маленькое личико с огромными глазами блаженно расслабилось.
— Ох, Куха, что я вижу, — мечтательно протянула она.
— Я тебе не Куха, а Крунха! Сколько раз повторять! — зло процедила я сквозь зубы, одновременно прикусывая трубку и затягиваясь волшебным дымом.
Меня порядком достала Асуна. Как дыхнёт дурман-дым, так коверкает моё имя.
Передо мной стали пролетать радужные мотыльки с длинными ножками в коротких рубашечках. Они тихо хихикали и шептались. Неужели тоже над тем, как Асуна меня назвала.
Резко и как-то зло передала дальше трубку Маргиналу. Он вообще сильно затянулся. С его-то комплекцией — по типу круглого шара, нужно было намного больше, чем всем нам.
— Куха, — и тоже заржал, аж слёзы у него проступили.
Потом резко припал к земле и стал нервно оглядываться. По-видимому тоже что-то увидел. Мои мотыльки тоже подлетели к нему ближе к земле. Стали высматривать, что он там увидел.
— Кайф, — медленно процедил Ширик, выпуская струю дыма и сидя на бревне поваленного дерева, — так значит, ты — Куха.
Он громко и с присвистом заржал, запрокинул голову, и не мог остановиться.
— Куха, — тоже подхватила Асуна, тихо хихикая.
Вот задолбали. Уже какой день подряд, во время наших вечерних пыханий, они меня так называли. И всегда ржали. Всегда. А меня так бесило, и я им говорила об этом. Каждый вечер. Но под дурман-дымом все трое находили имя Куха очень смешным.
Тут мои мотыльки стали кататься по земле рядом со всё продолжающим лежать Маргиналом. И тоже всё сильнее закатывались от смеха. Маргинал начал затравленно озираться по сторонам. Вдохнул пыль с земли, чихнул, закрыл пухлыми руками рот, но всё продолжал смеяться. Только уже сквозь пальцы и как-то беззвучно.
Все трое ржали: один на земле, второй запрокинув назад голову, а другая схватившись за пенек и чуть ли не всхлипывая от смеха. Даже один из мотыльков свалился от смеха на землю. При этом задел другого мотылька, тот упал и стал потирать ушибленный бок.
Я всё сильнее злилась.
Вдруг упавший мотылёк перестал смеяться, взял маленькую веточку. Она в его маленьких ручках была всё равно что огромная дубина. Он размахнулся ей и со всей силы врезал по голове обидчика. У того от удара её оторвало от тела. Голова покатилась по земле, оставляя за собой голубой след. Видимо кровавый.
Все мотыльки замерли на миг, наблюдая за всё еще катящейся головой, потом одновременно ринулись в кусты и вылетели оттуда вооружённые палочками-дубинами. И стали дубасить друг друга. Но уже не смеялись. Во все стороны полетели их выбитые от ударов маленькие части тела. Вокруг всё стало забрызгано голубой жидкостью.
— Куха, — не прекращали ржать все трое моих так называемых друзей над кличкой, которую они мне дали.
Но мне было не смешно. Достало. Я приподнялась, огляделась по сторонам и заметила гладкую толстую ветвь неподалёку. Подошла, взяла её. Она была тяжеловата, но именно то, что надо.
Ощущая приятную тяжесть в руках, я размахнулась и со всей силы опустила конец дубины на голову ржущего на полу Маргинала. Он вмиг притих. Мне это понравилось. Больше он не ржал. Хорошо. Я еще раз размахнулась и еще раз опустила конец ветви прямо на его макушку.
Вокруг повисла тишина. Ага. Уже не смешно стало. Я с размаху всадила тупой конец в лицо Асуны. На нём что-то хрустнуло. Лицо стало больше похоже на розовую лепёшку. Асуна мешком упала назад.
Я развернулась к застывшему с открытым ртом Ширику. Мне не понравились его зубы. Такие большие и очень крупные. Я и по ним врезала. Его рот наполнился кровью. Она стала стекать из всё еще открытого рта. Ширик стал его ощупывать. А я не стала терять времени, вдруг опять назовёт меня Кухой, и приложилась ветвью сверху по его голове.
Он так же, как Асуна, безвольно упал. Прямо на неподвижно лежащего Маргинала. Мои мотыльки тем временем голыми ручками рвали на части друг друга. Я уже не так злилась. Поудобнее взялась за свою палку и стала со всей силы прикладываться ей прямо по лицам друзей.
Я должна была их заткнуть. Нечего ржать. Сколько раз просила не называть меня Кухой.
