Сказка о Белке рыжей и царе подземном.
Жил-был купец, богатый да удачливый, и были у него две дочери, умная и красивая.
Умная – это я, Алена, а красивая – сестра моя старшая, Марья-искусница.
Так хороша она была, что на нее каждое утро парни со всей округи посмотреть сбегались. Высокая, чернобровая, сдобная, как мякиш хлебный - глаза сияют, щеки румяные, губы алые, коса до колен змеей стелется. Бывало, выйдет поутру с коромыслом по воду, а обратно уже налегке идет - за ней парни ведра тащат. Проведут до крыльца, а там отец стоит, бороду теребит, подкову задумчиво гнет - ручищи как дубы, кулаки как колоды. Видят его женихи, бледнеют и улепетывают.
Я каждое утро на это гляжу, на завалинке сижу, посмеиваюсь и шутки колкие отпускаю. С утра уже за травами на луга заливные да в лес дремучий сходила, в туеске принесла, разложила на холстине и перебираю. Руки сами работу привычную делают, а язык душеньку тешит, над воздыхателями сестриными издевается.
Парни морщатся, бычатся, но не отвечают, знают, что на отповедь нарвутся – так что на меня и не смотрят, за сестрой шагают. Да и смотреть, если честно, не на что – сама я с вершок, щуплая, на голове космы рыжей шапкой вьются. Нос картошкой, глаза серые, кожа бледная, да еще и в конопухах вся от головы до пят. И не умею ничего – разве что людей да зверей лечить, травы нужные находить. Травы меня любят, луга привечают, лес елями да березками кланяется, грибы крепкие подбрасывает. А вот по хозяйству у меня не ладится, хоть не ленивая я, но невезучая и косорукая. Возьму метлу – черенок сломаю, тесто замешу – горшок треснет, за вязание примусь – всю пряжу запутаю.
А Марья у нас и правда искусница – все у нее спорится, пироги пекутся, щи парятся. И вышивает она, и вяжет, и поет так, что птицы от стыда замолкают. А у меня голосок слабенький, хоть и не противный, по мере сил ей помочь пытаюсь – но больше порчу, только и остается, что подпевать ей и шутками веселить.
Хорошо живем мы, душа в душу, друг друга не обижаем, батюшку уважаем.
Батюшку нашего, Якова Силыча, и в деревне уважают, за нрав степенный да кулаки тяжелые. Советоваться ходят, на свадьбы дорогим гостем зовут. А матушка наша, говорят, была раскрасавица да умница, но померла семнадцать годков назад, когда меня рожала.
Батюшка после этого год смурнее тучи ходил, по-черному пил, на нянек-мамок нас оставив. А потом проходил по деревне дед – калика перехожая, отца посохом святым по макушке огрел, словами диковинными обругал – протрезвел отец, калике в ноги поклонился, в дом его пригласил, как дорогого гостя угостил. Покаялся ему, обет наложить попросил. Посмотрел на нас калика - Марья в соплях, я на горшке, - и наказал дочерей пестовать и больше не озоровать.
Батюшка и сам заметил, что девки быстро, как грибы после дождя, выросли, и побожился, что с пьянью гиблой завязал, вторую жену брать не будет, сам нас и воспитает.
И воспитал, да так, что к Марье, как стукнуло ей тринадцать лет, со всех городов и стран поехали женихи свататься. И картавые, и гнусавые, и носатые, и чернявые – отказ получали, да не терялись, то-то у нас по деревне малята да подросшие уже ребята бегали – кто белый, кто черный, кто узкоглазый, кто с носом орлиным. Девок наших никто не стыдил, наоборот, охотнее брали – знать, своих детей будет много, раз от нечисти залетной и то понесла.
Мне б завидовать сестре любимой, но я не могла, потому что Марьюшка уродилась еще и доброты неслыханной. Она меня на руках с младенчества за мамушку носила, баюкала, нянюшке помогала, так что любила я ее безмерно. А то, что глуповата немного – так того за добротой и не видно.
Я же непонятно в кого пошла. Мало того, что корявенькая, так и характера вредного, языка острого. Как скажу чего – как крапивой обожгу. Так и прозвали меня, Аленка- Крапива. А я и не против, чем насмешки терпеть. С детства меня за рыжий волос и веснушки обильные дразнили, вот и научилась я огрызаться, язык отточила. Давно перестали уже, а у меня привычка язвить осталась.
И вот уехал как-то раз батюшка на ярмарку торговать. Обещал привезти мне книг заморских и свитков лекарских, Марье платьев новых, да задержался что-то. Поскучали мы, поскучали, и пошли в лес, по грибы-ягоды. Хорошо сейчас в лесу, зелено, сытным грибным духом пахнет, хвоей и листьями прелыми.
Идем, щебечем, дары лесные собираем и не стесняемся: ягода в лукошко – ягода в рот. Заболтались и не заметили, как темнеть начало. Далеко ушли от дома, да в лесу нам ночевать не привыкать. Разожгли костер, нанизали на прутики белых грибов, хлеба с салом достали, воды в ручье набрали, ельник постелили – переночуем тут, а завтра обратно.
Но только грибы запеклись, и от сала мясным духом запахло, как земля загудела, затряслась, разверзлась, и встал перед нами человек страшный.
Лицо молодое, а сам бледный, тощий, высокий, скулы острые, глаза темным огнем горят. Волосы, как вороново крыло черные, а виски седые. И сам на ворона похож. Одежда на нем богатая – штаны кожаные и кафтан черный парчовый, и сапоги до колен, и на груди цепь серебряная. А на поясе ремень с бляхой мерцающей, и сбоку к ремню кнут прикреплен. Шагнул подземный гость к нам - мы с Марьюшкой так и замерли.
- Ну что, девицы, - говорит он, а голос высокомерный, суровый, на рычание волчье похожий, - прощайтесь, забираю я Марью-красу в подземное царство к себе царицей.
Марья это услышала – ах! – и в обморок упала. А я не растерялась - из костра горящее полено достала, встала с ним наперевес, сестру собой закрыв, и закричала:
- А по какому праву ты, червяк подземный, на мою сестрицу позарился? Даров не носил, сватов не слал, честной свадебкой побрезговал? Да и не назвался, не представился, может и не царь ты вовсе, а нечисть перекинувшаяся. Не бывать этому!
Посмотрел он на меня и поморщился.
- Я, - говорит весомо, - Кащей Чудинович, подземного царства владыка, еще меня зовут Великим Полозом.
Рассмеялась я ехидно.
- Я себя тоже царевной-лебедью назвать могу, да только крылья у меня не отрастут белые.
Нахмурился гость, топнул ногой – и перекинулся в змея огромного, серебряного, сделал круг вокруг костра – а из-под брюха его золото сыпется и каменья драгоценные. Дополз до меня, зубами щелкнул – я от страха пискнула, рукой закрылась. Гляжу – а уже стоит передо мной снова в образе человеческом.
- Ну хорошо, - вздыхаю, - змей ты и есть змей. Но за хвост и пасть огромную, гадкую, сестру любимую отдавать? По какому праву?
- По тому праву, - отвечает уже раздраженно, - девка ты конопатая, злоязыкая, что батюшку вашего от трех смертей я спас. От ножа в драке кабацкой, от огня в доме вдовьем и от зубов волчьих в дороге. И пообещал он мне то, что дороже ему всего на свете. А это дочь его, Марья.
Тут меня обидой и кольнуло. Совсем я никудышная, раз и батюшке Марья дороже всего. Но как теперь старику сердце разбивать, с нелюбимой дочерью оставлять?
- Вот что, - я поленом для острастки помахала, - перепутал ты что-то, хозяин подземный. То ли слух у тебя уж не тот, то ли с пониманием туговато. Любимая у батюшки я, а Марьюшка несчастная дурочкой родилась, все песни поет, почти ничего не говорит, а чуть что - чувств лишается, сам видишь.
Кащей с сомнением посмотрел на Марьюшку, пригляделся - и заулыбался, как блаженный - и взгляд такой стал у него, масляный, чисто как у кота нашего, Тишки, при виде ведра с молоком.
- Ничего, - и аж ладонями одну о другую потер, - то, что немая, мне оно и надо, а за такие…
Я угрожающе махнула поленом.
- За такую красоту, - заменил он слово, - и дурость простить можно. Земли у меня богатые, сокровищ у меня тьма-тьмущая. Привыкнет - что вам, девкам, еще надо – нарядов богатых да камней самоцветных, сразу ласковые делаетесь.
- Что же ты не женат до сих пор? – невинно поинтересовалась я. – Или нет в подземном царстве девок красивых, что ты к нам за невестой явился? Или все-таки хочешь, чтобы тебя любили, а не каменья твои?
- Девок у нас, - отвечает хмуро, нетерпеливо, - много, да только никто с сестрой твоей красотой не сравнится, аж до моего царства слава о ней дошла. Гляжу на нее - не соврали люди, преуменьшили. Будет мне женой, будут дети у нас красивые.
Вижу, серьезно он настроен, на подначки мои не ведется, на уговоры не реагирует. Еще попыталась:
- Да и как же ты, чудо-юдо, грязью ведающее, собираешься с Марьюшкой моей деток делать? Думаешь, золото ей нервы успокоит? Она же тебя только увидела и сомлела. А ежели без одежды покажешься, так и вовсе преставится.
- Ничего, - повторил этот… червяк земляной и ухмыльнулся, - у меня там сады с яблочками живительными, молодящими, глядишь, тысячу раз помрет, а на тысячепервый привыкнет. А не привыкнет – справлю ей гроб резной, хрустальный, будет лежать там, а я ходить на нее любоваться.
Я как представила бедную Марьюшку в гробу хрустальном, под небом подземным, так жалко ее стало!
- Не, - говорю зло, - не отдам я ее тебе. Ты с батюшкой договаривался, да меня не спросил, а я сестра ей родная, заботливая. Стеной встану – не отдам!
Он раздраженно отмахнулся, и сжала меня сила неведомая, а чурбан из рук вырвался, и, разбрасывая искры, обратно в костер поскакал, как жеребчик. Снова разверзлась земля, взял царь подземный Марьюшку на руки, свистнул, гикнул – и встал перед ним конь-огонь, грива алая, не зубы – клыки острые, не ржание у него – рык звериный. И Кащей, гад подземный, на коня этого прям с места и прыгнул. Унесет сейчас родную мою, где ее искать, как спасать?!!!
- Постой! – закричала я в отчаянии. – Возьми меня вместо нее!
А он так высокомерно мне:
- А на что ты мне нужна, конопуха? Ты мне под мышку поместишься, я ж тебя и в постели-то не отыщу, - и со знанием дела Марью за зад ее округлый помацал.
- Ах ты ж волчий корм, - выплюнула я в сердцах, - сукин ты сын, тварь ненасытная! Руки убери, похабник, как не стыдно-то тебе!
Он ладонью двинул – и поднялся сарафан мой, в рот мне полез. Замычала я, кляп вытаскивая.
- Да и злая, - посетовал Кащей, пока я с сарафаном боролась, - и языком мелешь, не умолкая. Нет, не нужна мне такая жена.
Я ткань изо рта пока тащила, поняла, что сил у меня супротив полоза этого бессердечного нет, и решила к самому страшному женскому оружию прибегнуть – к слезам. Завыла, в три ручья залилась, за сапог его схватилась. Хороший сапог, дорогой, с заклепками серебряными.
- Возьми, - плачу как можно натуральнее, - не женой, служанкою! Я много умею, - вру и не краснею, только носом шмыгаю. - И места много не занимаю! Могу в собачьей будке спать, только отпусти сестру мою, гад ты земляной!
Он на меня даже с усталым удивлением каким-то посмотрел, сапогом двинул – я на землю села, - за уздцы коня тронул, тот рыкнул… И тут я вспомнила, какие нянюшка нам сказки рассказывала, и закричала:
- А давай поспорим? Неужто побоишься мне условие поставить? Не выполню – забирай сестру, а выполню – меня возьмешь! А не согласишься – на весь надземный мир ославлю, что царь подземный трус, девчонки испугался!
Взгляд его из удивленного стал изумленным, он аж головой потряс, что не ослышался.
- Некогда мне спорить, конопуха, - усмехнулся презрительно, - царством править не ягоды собирать. Я вон и жениться-то времени никак не найду.
- И похабных частушек сочиню, - пригрозила я. И так как терять было нечего, запела: – Ой да едет царь подземный, под собой коня несет, коник гривою играет, царь наш … трясет…
Пела я на диво громко и противно. В лесу зашумело, захохотало – видать, леший услыхал, понесся по своим владеньям разносить.
- У царя земель немало, - вошла я во вкус, - только нетути жены. Не ходите девки замуж за мужчину без кхр кхр…!
Я закашлялась – горло сдавило невидимой рукой, а со всех сторон послышался женский визгливый смех, – всадник щелкнул пальцами, и кикиморы-хохотуньи бросились врассыпную. У меня уже в глазах чернело – и тут горло отпустило.
- Времени тебе до рассвета, - сказал Кащей, и глазами горящими зло сверкнул. Спешился, опустил Марьюшку около костра. - Спрячешься так, что не найду, так и быть, возьму выкуп тобой. Будешь мне псарни да конюшни чистить, навоз убирать, пятки чесать и гостей моих вином обносить. Даю тебе три раза пробовать. А найду три раза – убью! С удовольствием убью, слышишь, девка ты черноротая? Беги, пеструха! Пошло твое время!
И кнутом он хлестнул у ног моих – подпрыгнула я и побежала. Долго бежала, и мчались со мной наперегонки кикиморы – руки сучьеватые, носы крючковатые.
- Бабушки, - взмолилась я, - помогите, милые, подскажите, куда бы мне спрятаться?
- Выкуп, выкуп! – заверещали они.
Сняла я тогда платок с волос и отдала им, и они его тут же на ленты порвали. Обвязались бантиками – смешные стали, красуются, - подхватили меня под локотки и понесли свозь чащу. Долго несли, пока не поставили перед огромным дубом.
О, что это был за дуб – царь дубов! Кроной в небо упирался, корнями наверняка в царство подземное проваливался.
- Лезь наверх, - кричат кикиморы, - на самом верху соколица гнездо свила, спрячься под крыло, не найдет он тебя там!
И я полезла.
Купить "Сказку о Белке" можно на Призрачных мирах https://feisovet.ru/магазин/Котова-Ирина/
И приглашаю всех в группу вконтакте - много читателей, бурные дискуссии и теплая атмосфера) https://vk.com/kotovafantasy
