— С оборотнем все таки… и дитя испортили! Я очищу тебя, несчастный…
Лис почувствовал как его спеленывает сияние исходящее от жреца, формирующееся в чего-то вроде веревки, которая еще и немилосердно жглась. Раз за разом он обращался к своему Дару, но сияние будто поглощало его Зов. На помощь, звать на помощь! «Учитель!» — ревел медвежонок, но Хозяин был далеко…
— Я помолюсь и тебя отпустит это наваждение, — щедро пообещал Марий опускаясь на колени не обращая внимания на страдальческие крики звереныша. Лис не выдержав, обратился обратно и закричал то немногое, что всегда ему помогало раньше:
— Мама!!! Помоги!
………
Заря неторопливо помогала Эльнармо грузить вещи на то, что он называл лодкой, а она кораблем. Вещи уже были все закинуты. На земле оставался только один узел с их обедом, завернутый в одеяло, чтобы не остыл уж совсем сильно.
— Я сейчас! — крикнула Заря оборотню, вспомнив, что забыла куртку рядом с их бывшим уже домом, повесив ее на сучок, распарившись от таскания свертков и тюков. На половине лестницы, уже возвращаясь, она услышала самое страшное, что может услышать мать — испуганный вопль сына. Этот звук любую заставить стать быстрой как лань, сильной как медведь и яростной как рысь.
— Лис! — крикнула Заря, взлетая по лестнице как белка, бросая куртку. Ее будто что то вело, крики доносились с нависающего над рекой обрыва, где росло старое дерево, приют не менее старого лешего, уже много лет не вылезающего из под корней древнего дуба.
…..
— …и изгони поганую одержимость из сего отрока… — проникновенно говорил Марий обращаясь к небу, не обращая внимания на плачущего уже Лиса и раздающейся издали, и медленно приближающийся грозный медвежий рык.
— Отпусти его Марий! — знакомый голос вырвал его из молитвенной сосредоточенности. Недоверчиво, несмотря на все свои надежды, он поднял голову и поблагодарил богов, что стоит на коленях. Его ведьма стояла перед ним, сверкая от ярости глазами и тяжело дыша. Его Заря. И в тоже время не его. Образ стоящий перед его глазами месяцами, изменился. Это уже была не теплая, тихая, скромная, не поднимающая лишний раз глаз знахарка. Не было платка, не было платья, не было смирения… Эта была в мужской одежде, с волосами заплетенными в несколько кос, украшенных деревянными бусинами, уверенная… и опасная в своем испуге за ребенка.
— Заря… Заря моя. Лесовица дикая… — благоговейно проговорил Марий протягивая как во сне руку к видению. В его снах, она всегда подавалась ему навстречу, прижимаясь щекой к его ладони, доверчиво клоня голову и прижимаясь к нему. Но в реальности, женщина сощурила глаза и оттолкнула руку.
— Отпусти его, — с угрозой в голосе сказала она и на ее ладонях вспыхнул огонь. Настоящий огонь, будто два маленьких костра распустили красные лепестки на ее пальцах.
— Заря… да ты не ведьма… ты маг! — осенило жреца. — Тем лучше! Ах, я слепец, столько лет тебя нечистой считать, столько времени потерять на сомнения! Маги раскаивающиеся и среди жрецов есть! Тебя и очищать только от скверны этого исчадия леса придется!
— Какого еще исчадия? — процедила бывшая знахарка, косясь на замершего и плачущего сына. — Отпусти ребенка, а то сожгу тебя, всеми богами клянусь, Марий!
— Зоренька… — маг остановился в раздумьях, а потом поднялся с коленей, приняв видно какое то решение. — Заря, я тебя люблю. Мы должны быть вместе.
Он протянул руку к Лису и сияние стало уходить опять к нему, оставляя размазывающего слезы по лицу мальчишку скулить.
— Лис, к Эльнармо, живо! — прикрикнула на сына женщина, отступая на шаг от жреца. Такая покладистость вкупе со словами про любовь ее пугала. Но отвлекаясь на то как убегал ее сын, предпочетший съехать по глинистому обрыву прямо к реке, чем делать крюк до лестницы, и в другое время получивший бы за это по первое число, она пропустила момент когда сияние с рук Мария метнулось к ней, опутывая ее обжигающей сетью.
— Не зови огонь, Зоренька, — прошептал маг, подходя к упавшей на землю и борющуюся с оковами женщине. — Не зови и больно не будет. Ты меня сама вынудила так сделать. Не убегай, зачем? Я тебя люблю, мы счастливы будем, как только я выбью эту дурь лесную из твоей головы. А Лиса я отмолю, он облик звериный перестанет принимать. Заря моя, живая, теплая… — руки его схватили ее за щеки, подтягивая к себе и жадно рассматривая ее. Простонав, он прижал ее к себе, как до этого Лиса. Женщина могла чувствовать как бешено частит его сердце, как тяжело он начинает дышать. Но невозможно было позволить до себя дотрагиваться этим рукам, невозможно, только не после всех этих ночей с оборотнем! Заря взвизгнула, чувствуя как затапливает ее опять страх перед не слышащим ее возражений жрецом.
— МАРИЙ! Нет! Слышишь! Я другого люблю! Не тебя! Нет у нас будущего! Марий!
— Замолчи! — властно сказал жрец отстраняясь и проводя пальцем по ее щеке, потом приподнимая ее дергающуюся в попытках освободится руку. — Какая ты стала нежная, — прошептал он, целуя ее ладонь. — Руки твои сети. Будто не работала ими. Глаза твои колдовские, волосы твои… зачем ты их так заплела… — и сжав ее косы в кулаке, он запрокинул ей голову захватывая губы в плен, колясь щетиной и никак не желая отрываться от теплого тела, пытаясь разорвать одной рукой шнуровку рубашки.
Глава 24
Эльф все понял в тот момент, когда к реке с обрыва скатился Лис в подранной одежде.
— Где? — только успел спросить он, уже выскакивая на берег и устремляясь к корням. Мальчишка махнул рукой, размазывая по щекам злые слезы, голос его не слушался, — Отводи лодку, — Взмах рукой, и ожившие и зашевелившиеся корни подбрасывают его наверх. Один вдох, и выветрившаяся за эти месяцы злость снова наполняет тело, вырывая из горла рык. Древний лес мгновенно отозвался на этот звук. Поднявшийся ветер не по весеннему выстудил воздух и взметнул вверх прелую прошлогоднюю листву. Деревья будто расступились, указывая дорогу. Эльнармо рванул вперед, понимая, что у него на счету каждая секунда.
Пинок в бок выбил воздух из легких жреца, обдав знахарку напоследок сивушным запахом и остатками церковных благовоний. Сапог эльфа сбросил Мария с Зари, заставил его пролететь пару метров по воздуху и больно приложиться ребрами об выступивший из земли корень. Эльф перепрыгнул лежащую Зарю и встал между ней и жрецом. Сейчас он был тем самым существом, которым люди пугали детей. Янтарные глаза поблескивали, на руках появились когти, а за его спиной на быстро темнеющем небе сверкнула первые зарницы.
— Беги, жрец, — очень тихо проговорил эльф. Ветер стал сильнее. Он пригибал траву и кидал в лицо Мария острую траву и мелкие камни. Верхушки деревьев гнулись, пророчествуя бурю, — Беги, пока цел, — за спиной Эльнармо, освещая лес сверкнула молния и заворочался в тучах гром, будто старый медведь поднимающийся из берлоги.
Марий с трудом подтянул ноги к животу, боль билась заполошной птицей в животе, заставляя рывками хватать воздух. Как жрец не старался, но удержать контроль над опутывающей женщину силой, он не мог. Заря подскочила с земли и ее руки опять окутались огнем.
— Как ты мне надоел! Дикий, не слышащий ничего зверь! — выкрикнула она в ярости, сжимая кулаки из которых рвалось пламя.
Марий только и мог прохрипеть окутываясь полупрозрачным щитом.
— Да, Заря, он зверь. Я знал, что ты поймешь. Иди ко мне, и мы его убьем. Заря!
— Ты идиот! Я. Тебя. Не. Люблю! Тебя Марий! Это ты зверь! Сколько раз тебе надо сказать нет?! — Заря, которая не смотря на свою злость все равно не хотела убийства, убрала огонь, с размаху обняла со спины оборотня чуть рычащего от еле сдерживаемого желания вцепиться человеку в глотку.
— Эль… Эльнармо!
— Нет! — вид Мария сейчас был страшен. Из прокушенной губы сочилась кровь, он хрипя от боли пытался встать хотя бы на колени. — Нет! Это не может быть так! Он тебя околдовал Заря! Не с ним, не с таким! Я тебя лучше своими руками убью! Нет! Моя, ты моя! Моя клятая ведьма! — щит мерцал переливами дарованной богами энергии, расширившись разом на метр и видимо давая сил и самому жрецу, — Нет, дикая тварь из проклятого дикого леса! Она не будет… Она моя!
С рук его сорвался уже виденный Эльнармо голубой свет, перетекая в льдистый меч. Но даже выпрямившись, сделать лишний шаг Марий не мог, охнул, покачнулся и схватился за живот.
Эльф дернулся, сбросить обнимающие его руки, но замер и на секунду прикрыл глаза, пытаясь успокоиться. Смерть жреца, такая желанная и близкая, стала невозможна. Он не чудовище, которое убивает лишь из-за жажды убийства. Он зверь, который пытается защитить то, что ему даровано Лесом и богами. То, что ему дорого. Эльнармо мягко освободился из объятий и крепко сжал пальцы Зари в своей ладони.
— Она выбрала, Марий. Ты не умрешь. Не ищи нас. Прощай, — вздохнув, будто понимая, что принятое решение не самое лучшее, Эльнармо поднял руку. Молния, с треском разрезавшая небо, ударила в переливающийся щит вокруг человека, оглушая и ослепляя его, а следом дождь закрыл все плотной пеленой воды. Подхватив знахарку на руки, эльф развернулся и побежал к лодке.
— Нет! — вслед им несся почти вой, жрец пытался бросится на звук, но перед глазами плавала белая пелена, — Нет! Заря! — с губ сорвалось почти рыдание и крик жреца достал похоже до небес, которым он всю жизнь молился. А с рук полетели в сторону беглецов два льдисто-голубых клинка, — Нет, нет! Боги за что?! — клинки летели во все стороны, а жрец, не в силах идти, не видя ничего вокруг, опустился на колени. Из болящих глаз катились слезы, тут же смываемые дождем.
— Тут нет твоих богов, человек, только я. — голос наконец подошедшего медведя казалось наполнил все вокруг рокотанием грома. — Ты убил. Напугал. Хотел взять чужое. Теперь ты мой.
Жрец стоял на коленях и истерично смеялся, смахивая иногда влагу со слезящихся еще глаз. Щит окружал его, отделяя от грозно покачивающегося медведя.
— Дикие твари! — выплевывал Марий слова. — Позарились! На семью мою!
— Опомнись несчастный, — пророкотал медведь. — Нет у тебя семьи и не было. Вера твоя насквозь в душе проросла, на другое места не оставила. Заришься ты. На чужое — старыми богами им подаренное, на счастье выстраданное! Смирись и я прощу тебе смерть старого духа.
— Изыди, дикая тварь! — Марий протер глаза и, держась за живот встал. — Одержимость у нее это! Столько лет рядом была, меня привечала, моя она! Глаза ее болотные… руки… — жрец опять застонал, сгибаясь в три погибели.
— Тебя не привечали, глупое существо. Тебе походя подарили немного тепла, и это ты принял за любовь. Похоть в тебе бьется, не любовь. Ты как все людишки — чтобы полюбоваться цветком, срываете его, чтобы понюхать и выбросить через минуту. Забудь. Вернись в деревню и я прощу тебя.
— Моя, все равно моя! — крикнул Марий, почти оскаливаясь в морду зверя. В медведя полетел еще один льдистый клинок, заставивший его зареветь, тряся раненной лапой.
— Зато ты мой теперь человечишка! Лес станет для тебя последним приютом!
…..
Марий шел и шел по лесу, периодически падая без сил. Он шел почти сутки, держась только на своем упрямстве и ЦЕЛИ. Медведь мелькал то тут, то там за деревьями, поэтому щит опускать было нельзя. До деревни оставалось уже совсем недолго, когда медведь рыкнул: — Всякий зверь и птица лесная, всякое дерево да услышат! Нет тебе, жрец прощения. Смерть твоя будет тебя ждать в любом лесу этого мира. Я сказал.
Как Марий дошел до селения, он не помнил, осознал это только когда подхватили его чьи то руки. Уснул он сразу же как только ощутил себя в окружении людей.
Глава 25 По течению реки
Эльнармо, прижимающий к себе вздрагивающую Зарю, только раз оглянулся назад, когда мимо него на расстоянии вытянутой руки просвистел странный клинок, рассекший надвое молодое деревце. Еще один почти достал беглецов, Эльнармо удалось уклониться в последний момент. Уже спрыгивая за край обрыва и начиная скользить по влажной глине вниз, эльф присел, стараясь удержать равновесие и свистнувший над головой синий, сдобренный ненавистью жреца клинок, только обрезал кончик его косы. Выругавшись, эльф крепче прижал к себе женщину и, на ходу бросив несколько слов, птицей взлетел в лодку. Освобожденная от пут травы и подгоняемая ветром и течением она быстро отошла от берега и через пару минут скрылась за поворотом.
— Эль… Эльнармо, — жарко зашептала все еще обнимая его на шею, прижимающаяся Заря. — Как страшно было. Эль… я… я тебя…
— Мама! — врезался в них Лис, обнимая Зарю с другой стороны за спину, — Прости меня! Эльнармо, как хорошо что ты есть. И ты меня прости! Я только хотел… Лес… еще раз! — перенервничавший Лис опять пустил слезу, на этот раз облегчения. Заря отмерла и отпустив шею Эльнармо за которую цеплялась как за спасательный круг, опустила руку гладя Лисенка по голове. Все трое были грязны как дикари, Лис и оборотень перемазанные в глине, а она сама в земле и хвое. Чистенькой, довольной всем троицы не было.
— Elye melissenya1, — одними губами, чтобы не услышал острый на ухо Лис, проговорил Эльнармо и запрокинул голову, подставляя лицо тугим струям дождя. Гроза расходилась, тучи, прорезаемые острыми солнечными лучами, таяли будто их и не было, лишь над тем местом, откуда они отплыли все еще сверкали молнии и грохотал гром. Оборотня потянула за собой севшая на палубу Заря, обнявшая одной рукой Лиса, а другой притянувшая его к себе в поцелуе.
— Люблю… — прошептала она, скользнув губами по его щеке и начиная баюкать сына, сползшего ей на колени. Лис обнимал ее за ноги. До этого он не чувствовал так сильно свои ожоги, а теперь… теперь заболело все, и они, и отбитый на обрыве зад и сильнее всего внутри болело самолюбие.
— Я думал, я сильный стал! — выплакивал он матери свое горе, — А я всех подвел!
Постепенно теплевший дождь смывал грязь и слезы, и закрывал небольшой кораблик от чужих взглядов поднимавшимся от земли туманом. Эльф улыбнулся и пройдясь по палубе, вытащил из под борта навес, которым укрыл Зарю и Лиса. Разувшись и сбросив начинающую промокать куртку, он встал к рулю, направляя лодку на середину течения.
— Ты не подвел, Лис, — проговорил Эльнармо, посматривая на мальчишку, который постепенно успокаивался, — Это должно было случиться рано или поздно. То, что я сделал прошлой весной, не могло долго дурить Мария. Странно, что он понял это только сейчас, думал раньше придется, — он пожал плечами и улыбнулся Заре, — Зато мы кое что поняли, правда, Amaurie?
— Что поняли, мама? — любопытный Лис не мог не влезть.
Заря его легонько ткнула в нос.
— Что мы с Эльнармо больше не одиноки.
Говорить что то еще друг другу было бессмысленно. Самые главные слова были сказаны. Признание и ответ совпали и жизнь становилась значительно более яркой…
Лодка плыла по течению, впереди ждала другая жизнь, а тепло близкого сердцу рядом обещала в этой жизни счастье.
……….
— И что это за новоприбывший, что о нем надо говорить со мной? — брезгливо спросил настоятель столичного Храма, глядя сквозь окно на стоящего в храмовом дворике явно сельского жреца. Фанатик не иначе, изможденный, обросший, как глаза горят отсюда видно. Отец Картий не привечал таких. В столице требовался другой подход, не запугивание, а лесть и понимание маленьких человеческих слабостей.
