Сутки сегодня выдались на редкость напряжённые. Мало того, что плановых операций сегодня поставили больше обычного, так ещё и по «скорой», как назло, везли и везли! Клиника была большая, в дни дежурства по городу могла принимать до двадцати пациентов.
Кого-то из доставленных в эту ночь оставляли под наблюдением до утра. Самых «острых» как можно быстрее готовили к операции. В этот раз. Перед праздниками дежурили сразу две операционные бригады, и то еле справлялись с входящим потоком, оперируя практически с самого утра «нон-стоп».
Мартин Витальевич Стоцкий – военный врач-хирург, – тяжело опустился на диван в пустой ординаторской, снял ботинки, закинул ноги на подлокотник и, потянувшись всем телом, блаженно выдохнул, давая отдых уставшим мышцам.
Только что закончилась долгая, сложная и весьма кропотливая операция, на которой его попросили ассистировать, потому что свободных рук катастрофически не хватало, а это был как раз его профиль.
Мартин знал, что к ним на отделение поступила плановая пациентка, лечащим врачом которой был его коллега и однокашник по медицинской академии. Лютер только сегодня консультировался с ним по этому случаю, сомневаясь, стоит ли сразу назначать оперативное вмешательство, или все же требуются дополнительные обследования, плюс тщательное наблюдение больной в предоперационный период. Что-то ему там крепко не нравилось. Хотя объективных причин для волнения не было. Анализы и те выдавали довольно стабильное состояние и положительную динамику заболевания.
Лютеру, как и своему профессиональному чутью, Мартин привык доверять. Уж если и появились сомнения, то, как говорится: «Лучше лишний раз перебдеть, чем недобдеть!». Особенно важно это было в их работе, когда от малейшего, даже самого крохотного просчёта зависела ни много, ни мало – жизнь человека.
Но ночью у пациентки внезапно стал нарастать лейкоцитоз. Медлить больше было нельзя, и её экстренно подготовили к операции.
В это время Мартин ещё был занят у другого стола, но как только закончил, сразу же поспешил туда, где ждали только его. Неизвестная ему женщина уже была заинтубирована и с головой накрыта перекинутыми через рамку стерильными простынями. Свободным осталось лишь само операционное поле на брюшной полости.
Полтора часа слились в одну неразрывную полосу. Мартин делал свою работу привычно и умело. Но утомление от долгого и насыщенного дежурства уже давало себя знать. А впереди была ещё половина ночи. Поэтому, как только в его присутствии отпала надобность, мужчина покинул операционную, в стремлении улучить хоть немного времени на отдых.
Уже на выходе он случайно услышал фамилию женщины, которую только что помогал оперировать – Измайлова. Довольно распространённая, и в то же время на удивление знакомая. Что-то было такое в его прошлом, связанное именно с такой же фамилией.
Положив руки под голову, он рассеянным взглядом уставился на белый потолок и начал лениво вспоминать.
Ах, да! Марина Измайлова. Во времена молодости Мартина, когда он был ещё курсантом академии и регулярно в свободное время посещал клинику для получения дополнительной практики и наработки опыта, была у них там такая суточная санитарка.
Молодая ещё женщина, довольно симпатичной наружности, она была разведена и одна воспитывала дочку. Увлечения у неё ещё были странные: то ли играла во что-то, то ли стишки писала, теперь уже и не вспомнишь.
Особо ей никто не помогал, однако она всё равно как-то умудрялась сводить концы с концами. А на копеечной с точки зрения зарплаты работе вкалывала по идейным убеждениям. Говорила, что нравится ей тут: коллектив хороший и работа важная, нужная очень.
Марина работала в операционном блоке и очень этим гордилась. Всё про социальную ответственность твердила и долг перед обществом. Но Мартин ей, если честно, не слишком верил. Это всё сплошные идеалы и фантазии! А в реальном мире намного важнее материальное благополучие. Вот он сам всегда придерживался именно такой точки зрения. Ну, а если при этом работа может приносить ещё и моральное удовлетворение – тем лучше.
А вообще, она была смешная, забавная какая-то. Порой излишне суетливая, а порой задумчивая. Но всегда удивительно живая, этого у неё было не отнять. Солнечная.
Это сейчас, в свои сорок с хвостиком, он по смутным воспоминаниям может сказать, что и внешне Марина была весьма привлекательной женщиной для своего возраста. Пусть и не пользовалась косметикой, вопреки общепринятой моде. Ни о каком маникюре и речи не шло: ногти её были коротко подстрижены, как и полагается работнику опер блока.
Фигура после рождения ребёнка потеряла девичью гибкость, приобретя взамен женственную округлость и плавные формы. При этом она умудрялась оставаться довольно подтянутой и стройной.
Марина очень любила петь. А ещё танцевать. И когда никто не видел, могла во время ночной уборки блока отложить в сторону швабру, включить погромче радио и отдать танцу всю душу, загадочно улыбаясь и получая от этого незамысловатого действа бездну удовольствия.
Пару раз Мартин случайно заставал такие моменты во время ночных дежурств, но всегда быстро уходил, не подавая вида, что он что-то заметил. Просто считал себя не вправе вмешиваться в чужие секреты. А уж подобные маленькие чудачества – слишком личное, которое можно разделить только с самым близким человеком.
А он таковым не являлся. Чего греха таить, когда Марина только пришла работать к ним в клинику, он сперва заинтересовался ею. Но это был лёгкий, спортивный и ни к чему не обязывающий интерес, а не глубокое искреннее чувство.
Тогда, в его двадцать, она казалось ему слишком взрослой и неподходящей для серьёзных отношений. У него впереди была вся жизнь, замечательные перспективы! А у неё – остаток молодости, ребёнок, и наивные, какие-то даже полудетские мечты.
Так он думал тогда. И нельзя сказать, что сейчас его мнение кардинально изменилось. Вот только… Что-то неясное всё же свербело в душе. Повстречай он её прежнюю сейчас, в этом возрасте, будучи уже состоявшимся врачом и умудрённым жизнью человеком – всё могло бы быть совсем иначе.
А тогда они просто общались. Флиртовали. Говорили о совершенно разных вещах. С ней было интересно. И легко. Хотя иногда Мартин замечал, как мрачнело её лицо, становясь грустным и отстранённым при мыслях о чём-то. Но стоило их взглядам встретиться, как от печали не оставалось и следа.
Замечал, но не задумывался об этом. Не придавал значения. Зачем?
Так продолжалось полгода, а потом он уехал в отпуск домой.
Увольнительная – что за сладкое, чудесное слово! Тридцать дней отдыха, домашнего уюта, тёплых летних вечеров и необременительных приятных знакомств. Как жаль, что они промчались так быстро!
Возвращаться обратно не хотелось, но пришлось. Впереди ждали ещё три года обучения, потом распределение. Выбранная профессия увлекала и затягивала, давая стремление и силы к максимально возможному освоению преподаваемой в академии теории и практики.
Возобновились и дополнительные добровольные дежурства в клинике. Так же, как и раньше, каждый четверг.
Но что-то изменилось.
Сначала он даже не разобрался, что именно, не осознал. А потом вдруг понял.
Марины больше не было. Она уволилась и уехала куда-то, не объясняя причин. Телефонами или иными контактами они так и не обменялись. Ему казалось, что незачем: вполне хватало еженедельной встречи, а она, видимо, просто не хотела навязываться.
И вот тогда Мартин оказался перед фактом: был человек - и не стало. Просто исчез из его жизни. Насовсем.
Поначалу это казалось странным и непривычным, будто чего-то не хватало. Вот дома он прекрасно без этого «чего-то» обходился, а тут внезапно – раз! – и стало не хватать.
Всё казалось, сейчас вывернет из-за угла куда-то вечно спешащая фигурка в красной форменной робе и улыбнётся одними глазами. Одними – это потому, что из-за низко надвинутого на лоб колпака, вкупе с одноразовой маской на лице, не видно ничего, кроме глаз.
Вот они и улыбаются, собирая весёлые лучики морщинок в уголках. А на самом деле улыбается весь человек, вся душа его. Просто потому, что он тебе очень рад.
Был рад. А теперь человека нет рядом. То есть, он на самом деле где-то есть, но не здесь, не с тобой. Где-то. А, может, и с кем-то уже.
Шло время, беспощадно стирая память о незначительном, в общем-то, эпизоде знакомства. Сначала он что-то ещё пытался узнать через общих знакомых. Но не получив внятного ответа, махнул на это дело рукой.
После учёба и вовсе накрыла с головой. Закружила жизнь безостановочная: окончание академии, распределение в одну из отдалённых военных частей нашей необъятной, возвращение, ординатура. Потом женитьба на молоденькой восторженной девчонке. Работа, диссертация. Рождение детей.
И, вроде, всё хорошо, правильно, как у всех... Но нет-нет, да ёкнет что-то в сердце давно и прочно забытое.
А вот теперь, спустя двадцать с лишним лет, случайно услышанная фамилия вновь воскресила давние воспоминания, наполнив душу странным теплом. Мягким, уютным и таким родным.
Марина Измайлова… Где ты теперь? Как сложилась твоя дальнейшая жизнь и вспоминаешь ли ты, хоть иногда, самонадеянного мальчишку? Юнца, который так любил выводить тебя из себя своими шуточками или неожиданными поступками, заставляя смеяться, грустить и чувствовать себя вновь молодой, бесшабашной девчонкой.
Я играл с тобой. Проверял на те или иные реакции. Мне льстило, как легко и открыто ты отзывалась на мой завуалированный флирт. Как внимательно слушала рассуждения и горячо спорила в ответ, не раз и не два давая пищу для серьёзных размышлений. Да, всего лишь играл.
И ты знала это. Теперь я отчётливо понимаю - знала. Но, видимо, и сама находила в этом некую, одной тебе известную прелесть. Играть ведь можно и вдвоём.
А потом ушла. Внезапно. Не сказав ни слова. Безвозвратно.
Как бы то ни было, я надеюсь, что судьба твоя сложилась счастливо и жизнь отмерила гораздо больше лет, чем твоей однофамилице, побывавшей на моём столе сегодня.
Пусть сама операция прошла вполне себе успешно, но объективно говоря, шансов у этой женщины было не так уж и много. Слишком далеко зашла болезнь. Да и сердце порядком поизносилось, не выдерживало уже нагрузки. По сути то, что она пережила операцию, являлось в большей степени заслугой анестезиологов, нежели её собственного организма.
Сейчас она, наверное, уже в реанимации: будет под наблюдением всю ночь, на аппаратах жизнеобеспечения. А там уже дальнейшее лечение и реабилитация, согласно назначениям лечащего врача – Лютера.
Если это понадобится.
Такова жизнь.
Мысли потекли вяло и плавно, а утомлённое сознание неспешно скользнуло в расслабляющие объятия чуткой дрёмы.
Разбудил Мартина усталый вздох и скрип кожаной обивки кресла, под тяжестью опустившегося в него тела. Открыв глаза, мужчина привычно мазнул взглядом по наручным часам и с удовлетворением отметил, что ему удалось поспать почти три часа. Его смена практически подошла к концу.
Тело от неудобного лежания на диване немного затекло, но это было терпимо. Приняв более удобное сидячее положение, Мартин откинулся на спинку дивана и широко зевнул. Ещё поспать ему бы точно не помешало, но до вечера это вряд ли получится.
Рядом развалился в кресле молодой коллега-реаниматолог – Юрий Зеленин. Запрокинув голову назад, он сидел с закрытыми глазами, широко расставив ноги и положив руки на подлокотники.
Весь его вид свидетельствовал о крайней усталости и ещё о чём-то таком, что появляется в человеке, когда он в очередной раз лицом к лицу сталкивается со смертью. Пусть и не своей.
Кому-то может показаться, что за долгие годы работы к этому можно привыкнуть, но это не так. Остаётся усталость, опустошение и щемящее чувство бессилия. Особенно, когда не получается спасти тех, кому по-хорошему бы ещё жить и жить.
- Ушла? – нейтральным тоном спросил Мартин, глядя на Юру.
На самом деле, его не очень это интересовало: некоторая отстранённость - нормальная профессиональная деформация. Но молодому коллеге могла быть нужна возможность выговориться. Её-то он и предоставлял. Эдак ненавязчиво, словно бы мимоходом. Захочет - сам расскажет. Не захочет - просто ответит односложно или отмолчится. Его выбор и право.
- Да, - вялый кивок в ответ. Тишина. И не ожидаемое уже продолжение: - Пять реанимационных мероприятий, и всё равно не удержали! Жаль её. Хороший человек был.
- Ты её лично знал, что ли?
- Ага. Её дочка вместе со мной в академии училась. Потом по распределению на Дальний Восток отправили, там и осела: замуж вышла, сына, вон, недавно родила. А её мама к нам, как член семьи военнослужащего легла на операцию. Помню, когда Ленка учиться пошла, она частенько к ней захаживала, если в городе проездом была. Домой каждый день мотаться было далеко, вот Лена в казарме и жила. Но с мамой по-прежнему общалась часто, и та её не забывала. То вкусненького на дежурство принесёт и нас всех угостит. То по мелочи поможет: материал крутить или с инструментами разобраться. Тоже откуда-то это умела. А мы только рады были такому подспорью и компании. Хорошая женщина была: добрая, весёлая. Хотя, бывало, и построить нас, как молодняк, в шутку, любила. Никогда не унывала. А теперь… вот. Ленка расстроится сильно. Они с матерью очень близки были. Я уже ей сообщение отправил, чего толку тянуть? Тем более, что у них там уже день давно, никого не разбужу.
Помолчали немного. Думая каждый о своём, а потом Юра нехотя встал с кресла и потянулся.
- Эх, заболтался я с тобой… А у меня там ещё работы непочатый край. До конца смены нужно всё доделать успеть.
- Ну, бывай! А я на сегодня уже всё. Отдохну ещё немного и пораньше уйду, с Лютером договорился – он подменит. Жена с детьми сегодня из санатория возвращаются, надо в аэропорту встретить.
- Как вы там, ещё не помирились?
- Да, нормально всё, не бери в голову. Какие наши годы молодые?! Может, помиримся, а, может – разведёмся, наконец. Вот, дети школу закончат, тогда и решим окончательно.
- Ясно. Дело житейское. Ну, до завтра тогда!
- До завтра.
Юра ушёл. Оставшееся время Мартин Витальевич Стоцкий потратил на то, чтобы привести необходимые бумаги в порядок и наскоро позавтракать перед предстоящим, насыщенным событиями днём. Поспать ему удастся ещё не скоро.
Уже почти перед самым выходом, когда осталось лишь навести порядок на столе, телефон пиликнул, сообщая о доставке электронного сообщения на почту. Адрес отправителя был мужчине не знаком, но тема письма: «Мартину от Марины» заставила сердце пропустить удар, а потом неловкими руками поспешно открыть электронное послание.
Ноги почему-то ослабли, и Мартин тяжело опустился на диван, жадно вглядываясь в чуть подрагивающие и расплывающиеся перед глазами строки. Постепенно сухие цепочки электронных слов сложились в живое, эмоциональное письмо, и он словно заново услышал ласковый женский голос:
«Здравствуй, милый мой Мартин!
Есть некоторые важные вещи, которые я замечаю или о которых вспоминаю позже и хочу сказать.
Кого-то из доставленных в эту ночь оставляли под наблюдением до утра. Самых «острых» как можно быстрее готовили к операции. В этот раз. Перед праздниками дежурили сразу две операционные бригады, и то еле справлялись с входящим потоком, оперируя практически с самого утра «нон-стоп».
Мартин Витальевич Стоцкий – военный врач-хирург, – тяжело опустился на диван в пустой ординаторской, снял ботинки, закинул ноги на подлокотник и, потянувшись всем телом, блаженно выдохнул, давая отдых уставшим мышцам.
Только что закончилась долгая, сложная и весьма кропотливая операция, на которой его попросили ассистировать, потому что свободных рук катастрофически не хватало, а это был как раз его профиль.
Мартин знал, что к ним на отделение поступила плановая пациентка, лечащим врачом которой был его коллега и однокашник по медицинской академии. Лютер только сегодня консультировался с ним по этому случаю, сомневаясь, стоит ли сразу назначать оперативное вмешательство, или все же требуются дополнительные обследования, плюс тщательное наблюдение больной в предоперационный период. Что-то ему там крепко не нравилось. Хотя объективных причин для волнения не было. Анализы и те выдавали довольно стабильное состояние и положительную динамику заболевания.
Лютеру, как и своему профессиональному чутью, Мартин привык доверять. Уж если и появились сомнения, то, как говорится: «Лучше лишний раз перебдеть, чем недобдеть!». Особенно важно это было в их работе, когда от малейшего, даже самого крохотного просчёта зависела ни много, ни мало – жизнь человека.
Но ночью у пациентки внезапно стал нарастать лейкоцитоз. Медлить больше было нельзя, и её экстренно подготовили к операции.
В это время Мартин ещё был занят у другого стола, но как только закончил, сразу же поспешил туда, где ждали только его. Неизвестная ему женщина уже была заинтубирована и с головой накрыта перекинутыми через рамку стерильными простынями. Свободным осталось лишь само операционное поле на брюшной полости.
Полтора часа слились в одну неразрывную полосу. Мартин делал свою работу привычно и умело. Но утомление от долгого и насыщенного дежурства уже давало себя знать. А впереди была ещё половина ночи. Поэтому, как только в его присутствии отпала надобность, мужчина покинул операционную, в стремлении улучить хоть немного времени на отдых.
Уже на выходе он случайно услышал фамилию женщины, которую только что помогал оперировать – Измайлова. Довольно распространённая, и в то же время на удивление знакомая. Что-то было такое в его прошлом, связанное именно с такой же фамилией.
Положив руки под голову, он рассеянным взглядом уставился на белый потолок и начал лениво вспоминать.
Ах, да! Марина Измайлова. Во времена молодости Мартина, когда он был ещё курсантом академии и регулярно в свободное время посещал клинику для получения дополнительной практики и наработки опыта, была у них там такая суточная санитарка.
Молодая ещё женщина, довольно симпатичной наружности, она была разведена и одна воспитывала дочку. Увлечения у неё ещё были странные: то ли играла во что-то, то ли стишки писала, теперь уже и не вспомнишь.
Особо ей никто не помогал, однако она всё равно как-то умудрялась сводить концы с концами. А на копеечной с точки зрения зарплаты работе вкалывала по идейным убеждениям. Говорила, что нравится ей тут: коллектив хороший и работа важная, нужная очень.
Марина работала в операционном блоке и очень этим гордилась. Всё про социальную ответственность твердила и долг перед обществом. Но Мартин ей, если честно, не слишком верил. Это всё сплошные идеалы и фантазии! А в реальном мире намного важнее материальное благополучие. Вот он сам всегда придерживался именно такой точки зрения. Ну, а если при этом работа может приносить ещё и моральное удовлетворение – тем лучше.
А вообще, она была смешная, забавная какая-то. Порой излишне суетливая, а порой задумчивая. Но всегда удивительно живая, этого у неё было не отнять. Солнечная.
Это сейчас, в свои сорок с хвостиком, он по смутным воспоминаниям может сказать, что и внешне Марина была весьма привлекательной женщиной для своего возраста. Пусть и не пользовалась косметикой, вопреки общепринятой моде. Ни о каком маникюре и речи не шло: ногти её были коротко подстрижены, как и полагается работнику опер блока.
Фигура после рождения ребёнка потеряла девичью гибкость, приобретя взамен женственную округлость и плавные формы. При этом она умудрялась оставаться довольно подтянутой и стройной.
Марина очень любила петь. А ещё танцевать. И когда никто не видел, могла во время ночной уборки блока отложить в сторону швабру, включить погромче радио и отдать танцу всю душу, загадочно улыбаясь и получая от этого незамысловатого действа бездну удовольствия.
Пару раз Мартин случайно заставал такие моменты во время ночных дежурств, но всегда быстро уходил, не подавая вида, что он что-то заметил. Просто считал себя не вправе вмешиваться в чужие секреты. А уж подобные маленькие чудачества – слишком личное, которое можно разделить только с самым близким человеком.
А он таковым не являлся. Чего греха таить, когда Марина только пришла работать к ним в клинику, он сперва заинтересовался ею. Но это был лёгкий, спортивный и ни к чему не обязывающий интерес, а не глубокое искреннее чувство.
Тогда, в его двадцать, она казалось ему слишком взрослой и неподходящей для серьёзных отношений. У него впереди была вся жизнь, замечательные перспективы! А у неё – остаток молодости, ребёнок, и наивные, какие-то даже полудетские мечты.
Так он думал тогда. И нельзя сказать, что сейчас его мнение кардинально изменилось. Вот только… Что-то неясное всё же свербело в душе. Повстречай он её прежнюю сейчас, в этом возрасте, будучи уже состоявшимся врачом и умудрённым жизнью человеком – всё могло бы быть совсем иначе.
А тогда они просто общались. Флиртовали. Говорили о совершенно разных вещах. С ней было интересно. И легко. Хотя иногда Мартин замечал, как мрачнело её лицо, становясь грустным и отстранённым при мыслях о чём-то. Но стоило их взглядам встретиться, как от печали не оставалось и следа.
Замечал, но не задумывался об этом. Не придавал значения. Зачем?
Так продолжалось полгода, а потом он уехал в отпуск домой.
Увольнительная – что за сладкое, чудесное слово! Тридцать дней отдыха, домашнего уюта, тёплых летних вечеров и необременительных приятных знакомств. Как жаль, что они промчались так быстро!
Возвращаться обратно не хотелось, но пришлось. Впереди ждали ещё три года обучения, потом распределение. Выбранная профессия увлекала и затягивала, давая стремление и силы к максимально возможному освоению преподаваемой в академии теории и практики.
Возобновились и дополнительные добровольные дежурства в клинике. Так же, как и раньше, каждый четверг.
Но что-то изменилось.
Сначала он даже не разобрался, что именно, не осознал. А потом вдруг понял.
Марины больше не было. Она уволилась и уехала куда-то, не объясняя причин. Телефонами или иными контактами они так и не обменялись. Ему казалось, что незачем: вполне хватало еженедельной встречи, а она, видимо, просто не хотела навязываться.
И вот тогда Мартин оказался перед фактом: был человек - и не стало. Просто исчез из его жизни. Насовсем.
Поначалу это казалось странным и непривычным, будто чего-то не хватало. Вот дома он прекрасно без этого «чего-то» обходился, а тут внезапно – раз! – и стало не хватать.
Всё казалось, сейчас вывернет из-за угла куда-то вечно спешащая фигурка в красной форменной робе и улыбнётся одними глазами. Одними – это потому, что из-за низко надвинутого на лоб колпака, вкупе с одноразовой маской на лице, не видно ничего, кроме глаз.
Вот они и улыбаются, собирая весёлые лучики морщинок в уголках. А на самом деле улыбается весь человек, вся душа его. Просто потому, что он тебе очень рад.
Был рад. А теперь человека нет рядом. То есть, он на самом деле где-то есть, но не здесь, не с тобой. Где-то. А, может, и с кем-то уже.
Шло время, беспощадно стирая память о незначительном, в общем-то, эпизоде знакомства. Сначала он что-то ещё пытался узнать через общих знакомых. Но не получив внятного ответа, махнул на это дело рукой.
После учёба и вовсе накрыла с головой. Закружила жизнь безостановочная: окончание академии, распределение в одну из отдалённых военных частей нашей необъятной, возвращение, ординатура. Потом женитьба на молоденькой восторженной девчонке. Работа, диссертация. Рождение детей.
И, вроде, всё хорошо, правильно, как у всех... Но нет-нет, да ёкнет что-то в сердце давно и прочно забытое.
А вот теперь, спустя двадцать с лишним лет, случайно услышанная фамилия вновь воскресила давние воспоминания, наполнив душу странным теплом. Мягким, уютным и таким родным.
Марина Измайлова… Где ты теперь? Как сложилась твоя дальнейшая жизнь и вспоминаешь ли ты, хоть иногда, самонадеянного мальчишку? Юнца, который так любил выводить тебя из себя своими шуточками или неожиданными поступками, заставляя смеяться, грустить и чувствовать себя вновь молодой, бесшабашной девчонкой.
Я играл с тобой. Проверял на те или иные реакции. Мне льстило, как легко и открыто ты отзывалась на мой завуалированный флирт. Как внимательно слушала рассуждения и горячо спорила в ответ, не раз и не два давая пищу для серьёзных размышлений. Да, всего лишь играл.
И ты знала это. Теперь я отчётливо понимаю - знала. Но, видимо, и сама находила в этом некую, одной тебе известную прелесть. Играть ведь можно и вдвоём.
А потом ушла. Внезапно. Не сказав ни слова. Безвозвратно.
Как бы то ни было, я надеюсь, что судьба твоя сложилась счастливо и жизнь отмерила гораздо больше лет, чем твоей однофамилице, побывавшей на моём столе сегодня.
Пусть сама операция прошла вполне себе успешно, но объективно говоря, шансов у этой женщины было не так уж и много. Слишком далеко зашла болезнь. Да и сердце порядком поизносилось, не выдерживало уже нагрузки. По сути то, что она пережила операцию, являлось в большей степени заслугой анестезиологов, нежели её собственного организма.
Сейчас она, наверное, уже в реанимации: будет под наблюдением всю ночь, на аппаратах жизнеобеспечения. А там уже дальнейшее лечение и реабилитация, согласно назначениям лечащего врача – Лютера.
Если это понадобится.
Такова жизнь.
Мысли потекли вяло и плавно, а утомлённое сознание неспешно скользнуло в расслабляющие объятия чуткой дрёмы.
Разбудил Мартина усталый вздох и скрип кожаной обивки кресла, под тяжестью опустившегося в него тела. Открыв глаза, мужчина привычно мазнул взглядом по наручным часам и с удовлетворением отметил, что ему удалось поспать почти три часа. Его смена практически подошла к концу.
Тело от неудобного лежания на диване немного затекло, но это было терпимо. Приняв более удобное сидячее положение, Мартин откинулся на спинку дивана и широко зевнул. Ещё поспать ему бы точно не помешало, но до вечера это вряд ли получится.
Рядом развалился в кресле молодой коллега-реаниматолог – Юрий Зеленин. Запрокинув голову назад, он сидел с закрытыми глазами, широко расставив ноги и положив руки на подлокотники.
Весь его вид свидетельствовал о крайней усталости и ещё о чём-то таком, что появляется в человеке, когда он в очередной раз лицом к лицу сталкивается со смертью. Пусть и не своей.
Кому-то может показаться, что за долгие годы работы к этому можно привыкнуть, но это не так. Остаётся усталость, опустошение и щемящее чувство бессилия. Особенно, когда не получается спасти тех, кому по-хорошему бы ещё жить и жить.
- Ушла? – нейтральным тоном спросил Мартин, глядя на Юру.
На самом деле, его не очень это интересовало: некоторая отстранённость - нормальная профессиональная деформация. Но молодому коллеге могла быть нужна возможность выговориться. Её-то он и предоставлял. Эдак ненавязчиво, словно бы мимоходом. Захочет - сам расскажет. Не захочет - просто ответит односложно или отмолчится. Его выбор и право.
- Да, - вялый кивок в ответ. Тишина. И не ожидаемое уже продолжение: - Пять реанимационных мероприятий, и всё равно не удержали! Жаль её. Хороший человек был.
- Ты её лично знал, что ли?
- Ага. Её дочка вместе со мной в академии училась. Потом по распределению на Дальний Восток отправили, там и осела: замуж вышла, сына, вон, недавно родила. А её мама к нам, как член семьи военнослужащего легла на операцию. Помню, когда Ленка учиться пошла, она частенько к ней захаживала, если в городе проездом была. Домой каждый день мотаться было далеко, вот Лена в казарме и жила. Но с мамой по-прежнему общалась часто, и та её не забывала. То вкусненького на дежурство принесёт и нас всех угостит. То по мелочи поможет: материал крутить или с инструментами разобраться. Тоже откуда-то это умела. А мы только рады были такому подспорью и компании. Хорошая женщина была: добрая, весёлая. Хотя, бывало, и построить нас, как молодняк, в шутку, любила. Никогда не унывала. А теперь… вот. Ленка расстроится сильно. Они с матерью очень близки были. Я уже ей сообщение отправил, чего толку тянуть? Тем более, что у них там уже день давно, никого не разбужу.
Помолчали немного. Думая каждый о своём, а потом Юра нехотя встал с кресла и потянулся.
- Эх, заболтался я с тобой… А у меня там ещё работы непочатый край. До конца смены нужно всё доделать успеть.
- Ну, бывай! А я на сегодня уже всё. Отдохну ещё немного и пораньше уйду, с Лютером договорился – он подменит. Жена с детьми сегодня из санатория возвращаются, надо в аэропорту встретить.
- Как вы там, ещё не помирились?
- Да, нормально всё, не бери в голову. Какие наши годы молодые?! Может, помиримся, а, может – разведёмся, наконец. Вот, дети школу закончат, тогда и решим окончательно.
- Ясно. Дело житейское. Ну, до завтра тогда!
- До завтра.
Юра ушёл. Оставшееся время Мартин Витальевич Стоцкий потратил на то, чтобы привести необходимые бумаги в порядок и наскоро позавтракать перед предстоящим, насыщенным событиями днём. Поспать ему удастся ещё не скоро.
Уже почти перед самым выходом, когда осталось лишь навести порядок на столе, телефон пиликнул, сообщая о доставке электронного сообщения на почту. Адрес отправителя был мужчине не знаком, но тема письма: «Мартину от Марины» заставила сердце пропустить удар, а потом неловкими руками поспешно открыть электронное послание.
Ноги почему-то ослабли, и Мартин тяжело опустился на диван, жадно вглядываясь в чуть подрагивающие и расплывающиеся перед глазами строки. Постепенно сухие цепочки электронных слов сложились в живое, эмоциональное письмо, и он словно заново услышал ласковый женский голос:
«Здравствуй, милый мой Мартин!
Есть некоторые важные вещи, которые я замечаю или о которых вспоминаю позже и хочу сказать.
