Экономка исчезает, словно ее и не было. Ева остается один на один с хорошенькой девочкой. Которая смотрит на нее, широко раскрыв и так большие светло-карие глаза. Еве даже жаль ее. Столько страха в чужом отражении души она не видела давно.
Медленно обходит длинный стол. И присаживается. Оставляя между ними расстояние в два стула. Ближе и не нужно. Девочку трясет, это видно по тому, как дрожат сжатые в кулак пальцы. Ева пытается улыбнуться и сделать голос поласковее:
- Я не сделаю тебе больно, – и, чуть помедлив, спрашивает: - Как тебя зовут?
- Менди...
Ева пропускает имя мимо памяти. С ее образом жизни это не самая важная информация. Через месяц она и не вспомнит об этой девочке. Все, что ей нужно знать о своей жертве, она уже знает. Энергия девушки яркая и мощная. Такой, если быть осторожной, можно питаться месяцами. Ева настраивается на нее, ловит взглядом взгляд. И медленно проникает в чужое сознание.
Чистая, светлая энергия. Заполняющая каждую клеточку, наполняющая нейроны электрическими импульсами жизненной силы. Настолько вкусная, что Ева не может оторваться. Понимает, что подходит к черте невозврата, но словно наркоман, дорвавшийся до долгожданной дозы, еще сильнее проникает в разум ослабевшей жертвы.
- Хватит! - громкий крик выдергивает ее из чужого сознания.
Ева пару раз моргает, восстанавливая рассредоточенное зрение. С недовольством отмечает чужую руку, с силой сжимающую ее плечо. Сердито сбрасывает ее, но тут же остывает, стоит увидеть результат своих трудов: распростертое тело девушки, без явных признаков жизни.
Тошнота сдавила горло. Она не могла! Не могла настолько забыться!
Женщина, которая привела Еву в столовую, пытается нащупать пульс. Облегченно выдыхает:
- Есть! Слабый, но есть!
У Евы словно груз с плеч спадает. Она не хотела навредить. Правда, не хотела. Единственное, чем может себя оправдать, это тем, что в обычной жизни питается только мужчинами. Они намного сильнее и выносливее. И просто не приспособлена к слабому женскому организму.
И не заметила, что пробормотала это вслух. Экономка сухо бросает в ответ:
- Нам от этого не легче. Постарайтесь завтра никого не убить!
Завтра. Ева горько усмехается. А есть ли у нее это завтра? Ее ведь точно так же может загрызть обезумевший от жажды крови Эрих.
Ева молча наблюдает за попытками экономки привести девушку в сознание. И только сейчас, когда тыльная сторона ее свисающей руки оказывается в поле зрения, замечает огромное количество следов от уколов.
- Что это? - вопрос вырывается сам собой.
Экономка недовольно смотрит на Еву. И нехотя отвечает:
- Эта девушка – кормилица хозяина. Или вы думали, что специально для вас словили человека?
Ева отрицательно качает головой. Нет, не думала. Предполагала, что ей дали горничную. Конечно же, вампиры держат кормилиц, так было всегда. Так удобно. Только раньше использовали таких, как она. А сейчас, во времена изоляции, перешли на людей. Теперь и следы от уколов легко объяснялись: пить кровь из самого человека вампир не мог, человек умирал, и, видимо, кровь просто сдаивали.
От вариаций возможного кормления еще больше начинает тошнить. Ева гонит мысли подальше и пытается сосредоточиться на чем-то другом. И абсолютно не надеясь на положительный ответ, спрашивает:
- Вы передали мою просьбу мистеру Лафару?
Экономка кивает, и сухо говорит:
- Он занят. И зовите меня миссис Элеонора Фаниган.
За весь день Еве так и не удается с ним встретиться и поговорить. Она несколько раз напоминала миссис Фаниган о свой просьбе. И каждый раз получала один и тот же ответ: он занят. Занят. Чем он может быть занят?
Он занят, а она бесцельно потратила очередной день. Ни на шаг не приблизившись к освобождению своих подруг. Миссис Фаниган оказалась женщиной неразговорчивой. И на любой ее вопрос касательно хозяина или порядков в особняке отвечала неохотно и уклончиво. А то и вовсе говорила: это не ваше дело. Но одну важную вещь она таки узнала. Филипп Лафар и его спутница Виолетта покинули пределы особняка. Это упрощало дело, она могла спокойно гулять по дому и не бояться, что за очередным поворотом ее ждет обезумевший вампир. Минус два. Остался только Эрих. Самый сильный из них, но она обязательно придумает, как избавиться и от него. Ведь на каждую силу всегда найдется еще большая сила.
Когда определенное время живешь в постоянной темноте, и единственным источником света становятся только свечи, рано или поздно грань между днем и ночью стирается. Растворяется. Растягивается в сутки вечной непроглядной ночи. Начинаешь привыкать ко всему. К отсутствию какого-либо режима, понятию времени.
Ева стоит в ванной и бездумно проводит щеткой по длинным густым прядям. Зеркало в полный рост отражает все ту же молодую, красивую и уверенную в себе женщину. Какой она была до похищения. Ева кривится собственному отражению. И отворачивается.
Ей не нравится то, что она видит. Не нравится глубоко запрятанная горечь в когда-то искрящихся от простой радости жизни глазах. Не нравится выражение лица. Как бы она не храбрилась. Не отвлекалась на посторонние темы. Как бы старалась не думать о том, что с ней произошло, воспоминания настойчиво пробирались в мысли.
А все эта комната. Как бы долго не гуляла по особняку, пытаясь отыскать место, где Эрих мог бы спрятать ее подруг, как бы долго не избегала возвращения в "свою комнату", усталость приводила обратно туда, куда не хотелось возвращаться.
Ева одевает приготовленный для нее спальный костюм из атласного топика и коротеньких шортиков и, поборов подкатившее к горлу отвращение, забирается под одеяло. Закрывает глаза и молится об одном: побыстрее заснуть. И хотя бы на недолгих восемь часов покинуть кошмар, в котором находится.
Но даже во сне она не находит покоя. Ей снится уже ставшая ненавистной комната. И себя она видит словно со стороны: спящую на боку. Видит мужскую ладонь, длинные тонкие пальцы, скользящие по гладкому шелку покрывала, повторяющего контуры ее тела. Медленные, уверенные движения. Пальцы задерживаются в изгибе шеи и ласково гладят пульсирующий участок кожи. Ева не видит мужчину, но интуитивно чувствует, кому принадлежит эта рука. Паразит даже во сне не дает ей покоя.
Хочется возмутиться, сбросить с себя вес чужой руки, прекратить ненавистные прикосновения, но не может. Тело отказывается подчиняться вопящему про опасность разуму. Наоборот, оно реагирует по-своему. Ему явно нравятся становящиеся более настойчивыми и откровенными прикосновения. Оно бесстыдно выгибается и требует продолжения, растворяя последние попытки разума одуматься в сладостной истоме, растекающейся по каждой клеточке, от кончиков пальцев до корней волос.
Ева просыпается с бешено колотящимся сердцем. И обостренным чувством опасности. Вокруг нее клубится густыми обволакивающими кольцами тьма. У изголовья кровати в кресле, вальяжно раскинув ноги, сидит Эрих. Тело, еще пребывающее во власти пережитого во сне оргазма, моментально сбрасывает с себя остатки слабости и выдает уже привычную на вампира реакцию: страх.
Ева моментально оказывается на противоположной от него стороне кровати. И под самый подбородок натягивает на полуобнаженное тело простынь. Эриха же, похоже, ее поведение лишь забавляет. Его губы кривятся в подобии усмешки. Он встает и направляется к выходу.
- Ты хотела меня видеть? Я жду внизу!
Ева молча кивает. И не мигая, пару секунд смотрит на закрытую дверь.
Глава 12
Ева не шевелится и напряженно прислушивается к удаляющимся шагам. И лишь после того, как за закрытой дверью стихают все звуки, резко поднимается с кровати и бежит в ванную. Осматривает себя на наличие синяков и укусов, и не находит. Неужели таки приснилось? Ведь даже ее обмен веществ не справился бы так быстро со свежим укусом. Хотя, возможно, вампир укусил ее сразу же как она уснула, а потом воспользовался ее беспомощностью.
Ева охотнее соглашается с подобным выводом. Не хочется думать, что ее подсознание само выкидывает такие фокусы. Ведь оно выдает желаемое. А Ева отнюдь не хочет того, что происходило с ней во сне. Во всяком случае, не с Эрихом в главной роли. Хотя, как бы ни хотелось в этом признаваться, ее телу понравилось то, что с ним делали. Сон это был, или явь.
Не важно, нравится ее телу или нет. Еве претила даже мысль о том, что ею могут пользоваться вот таким наглым способом. Осталось только проверить. Да? Или нет? Вот только как? Ответа не было. Она решает оставить эту задачу на потом. А пока ей нужно было собираться.
Медленно поправляет кружевную кромку на чулках. И опускает юбку. До колен. Она такие не носит. Не ее длина. Не ее фасон. Да и цвет не ее: угольно-черный. Цвет, от одного вида которого начинает тошнить. Вот только кого это волнует. Эрих явно помешан на черном. Сам носит такие тона. И ее заставляет. Еще и особняк полон черных вещей - начиная от покрытия полов, заканчивая простынями. Чертов упырь. У нее ведь на всю оставшуюся жизнь выработается стойкая ассоциация. Нехорошая ассоциация. Вряд ли, когда выберется из особняка, сможет спокойно, не вспоминая о вампире, надеть на себя что-то темное.
Ева отгоняет нерадужные мысли. И рассматривает собственное отражение в зеркале. Отмечает, как начинают дрожать неспешно застегивающие блузку пальцы. И как начинает расти раздражение. Волнами. Пульсируя вдоль позвоночника. Чертовы черные пуговицы, на такой же черной, как смоль рубашке. Высокие, неудобные шпильки. За всеми этими нервозными реакциями кроется страх. Обвитый нежеланием. И неуверенностью. Не смотря на все "надо". Не смотря на то, что сама искала и звала. Ева упирается обеими руками в зеркальную стену и опускает на них голову. Крепко зажмуривается, глубоко дышит и считает до десяти. До двадцати. И дальше. Пока не успокаивается. Относительно. Поднимает голову. Открывает глаза. И шепчет. Одними губами: надо Ева. Надо.
Пробует улыбнуться. Чтобы хоть немного добавить любезности в чересчур нелюбезное выражение лица. Не получается. Ее улыбка и раньше не блистала особой искренностью, а сейчас и вовсе отдает фальшью. Плевать. Не будет она ради него стараться и выворачивать себя наизнанку. Да и ни за какими улыбками не скроешь от вампира то, что чувствуешь. Он мигом ощутит страх: по учащенному пульсу, по бешено барабанящему об ребра сердцу, по расширившимся от переизбытка адреналина зрачкам. Она может улыбаться, как полоумная. Только толку?
Будь, что будет! Ева разворачивается. И, осторожно ступая по гладкой и скользкой мраморной поверхности пола, выходит из ванной. Эрих ждет ее внизу. У края широкой лестницы. Небрежно облокотившись об перила и засунув руки в карманы. На мгновение кажется, что на обычно нахмуренном лице отражается любопытство. И интерес. Ева старается на него не смотреть. Вернее, смотрит она только под ноги. Неудобные туфли не только не способствуют грациозности походки, но еще и грозят весьма эффектным приземлением к ногам вампира. На пятую точку.
Ева останавливается на уровне с Эрихом. Собирает всю свою силу воли в кулак. Смотрит на своего мучителя. Прямо. Не отрывая и не пряча взгляд. И говорит:
– У меня есть к тебе предложение!
Чистый утренний воздух оседает на рецепторах осязания. Кружит голову расширенным диапазоном запахов: от приторно-смоляного аромата кустов можжевельника, растущих по краю аллеи, до сладко-терпкого благоухания красных, как кровь, роз. Свежесрезанных. С капельками росы на ярких лепестках. Ева нервничает, слова, до этого выстроенные в голове в четкую логическую цепочку, сминаются в исковерканные фразы. Она ожидала чего угодно: издевки, насмешки, пренебрежения, очередного унижения. Но никак не приглашения выйти на трассу. К круглому стеклянному столику. С уютными плетеными креслами и мягкими подушками. И двумя чашками ароматного кофе. С пенкой. И еле заметной струйкой пара, исходящей от еще горячего напитка.
Ева опускается в предложенное кресло. И старается не смотреть на вампира. Куда угодно. По сторонам. Вскользь отмечая, что солнца сегодня не будет – тяжелые тучи затянули небо сплошным покрывалом. Что утро выдалось довольно прохладным. Что розы, поставленные в вазу, срезаны все в идеальную линию. Ева вздрагивает, когда на плечи опускается теплый кашемировый плед. И буквально кожей чувствует, как в дюйме от ее шеи замирает чужая рука. Ева замирает вместе с ней. С трудом сдерживает вздох облегчения, когда едва ощутимое давление за ее спиной исчезает, и в кресло напротив нее садится Эрих.
- Ну что ж... Даже интересно, что ты можешь мне предложить!
Звук его голоса режет слух. Ровными и спокойными интонациями. Вежливыми и учтивыми. Не вяжущимися с хищным блеском темных глаз и скрытым подтекстом в словах, с клубящейся и сгущающейся вокруг него чернотой. Ева ведь тоже не человек, и ее не так уж просто обмануть показным спокойствием. Если ее выдавало бешено колотящееся сердце, то его - слишком высокая концентрация энергии. Вампиру явно было также некомфортно, как и ей.
Подобный вывод придает смелости. Ева улыбается лишь краешком губ и берет со столика черную чашку. На языке крутится язвительное замечание по поводу зацикленности вампира на черном, но молчит. Если он пойдет на ее условия, то не так уж и долго осталось терпеть его странности.
Делает короткий глоток. Обжигающий. Ева не обращает внимания ни на вкус, ни на крепость любимого напитка. Собирается с мыслями и говорит:
– Я могу достать вакцину.
Ева делает паузу и наблюдает за произведенным эффектом. К ее глубокому разочарованию вампир не кажется удивленным или заинтересованным.
– Или тебя это больше не интересует?
– Почему же... Интересует! – и после непродолжительной паузы добавляет: – Что ты хочешь взамен?
– Свободу! Для себя и девочек! – Ева сообщает свою цену на одном дыхании и замирает. Пальцы сжимают чашку с такой силой, что кажется, еще секунда – и хрупкая вещь разлетится на сотни осколков.
На самом деле разлетается ее надежда. И выдержка. С его коротким и спокойным:
– Нет!
– Почему? – голос срывается в хрип. Импульсивный и несдержанный. Переходящий в злые полутона. – Почему нет? Разве не этого ты хотел? Разве не из-за этого я здесь? Разве ты не собирался обменять меня на вакцину? Какая разница, кто тебе ее принесет: я или Алекс? Я была его ассистентом, работала вместе с ним над созданием всех вирусов, я знаю все коды доступа!
Эрих усмехается. Иронично. И ехидно.
– Ты с такой легкостью обрекаешь собственную расу на уничтожение? – его усмешка в секунду меняется на злобный оскал. Демонстрируя острые клыки: – Ты представляешь, что случится с твоими сородичами, как только такие, как я, до них доберутся?
Ева зло отмахивается:
– Не тебе судить о моей морали. Я предлагаю тебе сделку, а с последствиями и сама разберусь!
На самом деле Ева так не думает. Надеется что-нибудь придумать, и выкрутиться. Например, подкорректировать вакцину. Добавить в нее парочку новых вирусов, которые нейтрализуют действие через определенное время. Достаточное для того, чтобы Ева и девочки оказались под защитой одного из щитов мегаполисов. А дальше, дальше она не думала. Как и о том, что будет делать, если Эрих откажется от ее предложения. Он в очередной раз загнал ее в тупик.
