Я уже много месяцев записываю то, что мне известно. Могу отдать вам записи и уйти в сторону. Но в них только основные события, помню я намного больше. И вариант с подвалом не устраивает, никто у меня таким образом ничего не добьётся.
– И где же эти тетрадки?
– Сейчас они вам не нужны, – ответил я. – Вы не верите, а я вложил в них слишком много труда, чтобы вот так отдать. Есть ещё один нюанс. К тому, что я вам дам, можно допустить только очень небольшой круг лиц, которым вы доверяете абсолютно. И нужно, чтобы в Москве обо мне узнали как можно позже. Лучше если это случится тогда, когда на месте Брежнева будете сидеть вы.
– Так! – Машеров ещё раз пробежал глазами моё письмо. – Во всём этом настораживает два момента. Первое – это запись вверху, второе – твой разговор. Это разговор взрослого эрудированного человека, а не подростка. И что мне с тобой делать?
– Пока ничего, – предложил я. – До землетрясения в Чили остался месяц. Если оно вас не убедит, подождёте ещё двадцать дней. Уж нашествие торнадо вам никто не предскажет, да еще с такой точностью. А когда будете готовы к серьёзному разговору, тогда и поговорим. Позвоните в ЦК комсомола, и они привезут меня к вам. Только первая беседа должна быть с глазу на глаз, а дальше уже решать вам. Идите обедать, а то сейчас придёт Полина Андреевна и вам влетит за остывший обед. А я тоже побегу, меня ждёт машина.
– Как ты убедил ребят из ЦК комсомола привезти тебя ко мне?
– Сказал, что хочу писать книгу о партизанах Белоруссии и конкретно о вас. Везли не на встречу, я лишь хотел узнать номер квартиры и опустить письмо, а нарвался на вашу жену.
– Хорошо, что нарвался. Я не стал бы сам проверять твоё письмо, а отдал бы кому следует. Не хочется мне тебя отпускать...
– До лета я никуда не денусь из военного городка, только в начале марта посылают в Москву как лауреата. Но я могу и отказаться. Подругу только жалко.
– Это ту девочку, с которой ты поёшь? Славная, и голос замечательный. Она знает?
– Только сам факт, я не посвящал её ни во что серьёзное.
– Ладно, беги и постарайся никуда не запропаститься. Тетради где?
– Под тахтой родителей. Зря смеётесь, у меня нет сейфа.
– Уже уходишь? – спросила вошедшая Машерова. – Жаль, скоро из школы прибежит Лена, мы вас познакомили бы.
– В другой раз, Полина Андреевна! – сказал я. – Меня ждут люди с машиной, до свидания!
– Мы видели, как он тебя забрал, – сказал Валентин, когда я сел в машину. – Ну как, поговорили?
– Поговорили. Он будет думать. Спасибо вам!
– За что? – удивился он. – За машину?
– И за машину тоже, а главное, за помощь в организациях выступлений. К мальчишке с улицы было бы другое отношение. Когда едем домой?
– Сейчас поедете, только довезёте меня до работы.
Всю дорогу до моего дома молчали. Когда попрощались с Николаем, Люся предложила:
– Давай не будем к тебе заходить? Проводи меня домой и расскажи, о чём вы говорили.
С рассказом я уложился в несколько минут.
– Значит, он всё знает, но ничему не поверил, – подытожила она. – А после землетрясения?
– Я думаю, что он не будет ждать этих торнадо, – сказал я подруге. – В любом случае отношение к тому, что я скажу, будет совершенно другим. У меня ведь есть что сказать и помимо стихийных бедствий.
– А что будет, когда он поверит?
– Если пустят в ход то, что я записал, в Москве всё равно узнают. Главное, чтобы не связали со мной. И ещё нужно убрать кое-кого из нынешнего руководства, иначе ничего не изменится. Мы предотвратим одно покушение, а они организуют другое. Не нужно тебе в это вникать. У нас и о тебе был разговор, и я сказал, что ты знаешь только сам факт переноса личности. Не стоит никому знать, что тебе известно больше, да и не собираюсь я тебя во всё посвящать. Меньше знаешь – крепче спишь. Тебе от этих знаний никакой пользы, а неприятности могут быть.
– Так мы едем на смотр или нет?
– Вроде едем. Я думаю, что он не будет ничего предпринимать. В такое трудно поверить, а когда все доказательства – это слова пишущего фантастику мальчишки... Можно, конечно, пустить в ход моё письмо, потому что в нём написаны действительно серьёзные вещи, но он на это не пойдёт. Если что и сделает, то после двадцать восьмого марта. Сколько тут ждать!
Меня никто не побеспокоил, и нас отпустили на смотр в Москву. О том, что сделал Машеров, я узнал позже. Вместе с приставленным к нам работником ЦК комсомола отправили лейтенанта минского КГБ. Представилась она работником областного отдела культуры и опекала ненавязчиво, в отличие от комсомольского вожака. Выехали на поезде за три дня до начала смотра. Сели в два купе: в одно женщины, в другое я с остальными мужчинами нашей делегации. Одно место было у нас свободным до самой Москвы. Поселили в гостинице «Юность» и весь следующий день возили по экскурсиям, включив в программу посещение Мавзолея.
Первого места мы не получили, не получили даже второго. Нам бурно аплодировали, но места давали не за песню, а за номер в целом, а по исполнению мы не дотягивали до занявших первые места.
– Третье место – это тоже не дырка от бублика, – сказал я Люсе. – А вообще, с этими конкурсами нужно заканчивать. Выехали на ворованной песне и твоём голосе. Известность большая не нужна, поэтому будем изредка петь у Самохина, и всё. Это будет честнее.
У отдела культуры были запланированы какие-то встречи, но мы после возвращения от всего отказались.
– Имейте совесть! – сказал я возмущённым такой неблагодарностью комсомольским работникам. – Мы и так пропустили столько учебных дней! В конце марта будут каникулы, тогда можно куда-нибудь съездить, да и то только один раз. А пока к вам большая просьба отправить нас домой. Не обязательно на «Волге», мы согласны даже на газик.
– Сильно разочарованы? – спросил я Валентина, который вышел с нами распорядиться насчёт машины.
– Есть немного, – ответил он. – А вы, я смотрю, совсем не расстраиваетесь?
– Я не настолько высокого мнения о своём голосе, – сказал я. – Те, кто занял первое и второе места, были во всём лучше нас. На что обижаться? А вот ваши ребята на нас обиделись. Скажи им, что мы устали и хотим отдохнуть, да ещё пропустили неделю занятий. Мне стыдно за грубость, но если бы я шаркал ножкой, они нас уламывали бы ещё часа два.
На этот раз домой вёз Сергей.
– Здравствуйте, Сергей Александрович! – радостно поздоровался я. – Выздоровела жена?
– Умерла, – ответил он и больше до самого городка не произнёс ни слова.
Приехали в среду, семнадцатого марта, около часа дня. Подождав, пока закончатся уроки, я оделся и вышел встречать ребят из школы. Как обычно, Сергей с Игорем шли вместе.
– Привет! – поздоровался я с ними. – Сергей, дай на час тетради! И надо узнать, что вам задали на завтра.
– Привет! – отозвался он. – Поздравляю! Пойдём ко мне, половина тетрадей дома.
– Здравствуй! – поздоровался Игорь. – Когда приехали?
– Два часа назад, – ответил я. – Пошли быстрее, мне наверняка много переписывать, а тебе ещё самому делать уроки.
Остаток вечера я делал письменные задания и просматривал учебники за всё пропущенное время. Память памятью, но сделать это было нелишним. Люсе сейчас труднее, но я ничем не мог ей помочь. Ничего, за два дня догонит, а завтра нас никто не будет спрашивать.
Утром я чуть не поругался с директором, который непременно хотел устроить нам торжественную встречу. Хорошо, что он перед этим поговорил со мной.
– У меня только наладились отношения с одноклассниками, а вы хотите всё испортить! – сказал я. – Можете снижать оценку по поведению, но если вы устроите встречу, я в этот день не приду в школу!
– Как хочешь, – недовольно согласился Новиков. – У Черзаровой такое же мнение?
– У нас одно мнение на двоих. Не обижайтесь, Виктор Николаевич, но это лишнее.
Дальше всё пошло как обычно. Двадцать третьего нам сообщили четвертные оценки, и я сказал обрадованному Сашке, что не собираюсь трогать его лоб. Двадцать четвёртого за нами прислали машину для проведения встречи со школьниками Минска. Машина и шофёр были другими. Я воспользовался случаем и заехал в редакцию передать рукопись. Мы не отдали её машинистке из-за большого объёма. Не хотелось нагружать её бесплатной работой, а отец не мог совать деньги. Но я обговорил этот вопрос заранее. Писал разборчиво, поэтому в редакции были согласны и на тетради. Встреча прошла не так скучно, как я думал, и закончилась тем, что мы спели свои песни. Но я сразу предупредил парней из отдела культуры, чтобы больше на нас не рассчитывали, каникулы и без того короткие. Двадцать восьмого марта слушал новости по телевизору, но о землетрясении не сообщили. А на следующий день за нами приехали.
В дверь позвонили около десяти утра, когда я был в своей комнате, и её открыла мама. В прихожую зашёл мужчина лет тридцати в штатском, который, не представившись, сказал, что должен отвезти меня в минский обком партии.
– Кому я там понадобился? – спросил я, опередив маму. – И кто вы? Я никуда не поеду с неизвестным.
– Васильев, – буркнул он.
– У вас есть документы?
– Как хотите. Отвезу одну Черзарову. Она уже в машине.
– Хорошо, сейчас переоденусь, – внутренне похолодев, согласился я. – Подождите в большой комнате, это недолго.
– Вам просили напомнить о тетрадях, – сказал он, заходя в комнату.
– А вот тетради от меня получат только после личного разговора, – насмешливо сказал я. – И на тахту можете не смотреть: там их уже нет.
Сразу же после приезда из Москвы я перепрятал свои записи в сарай. Он понял, что я не вру, и ничего не сказал. Оделся я минут за пять, поцеловал взволнованную маму, сказал, чтобы не волновалась, и вслед за Васильевым вышел из квартиры.
– Такой стиль работы – это ваша инициатива или вам приказали на меня надавить? – спросил я, следуя за провожатым. – У Черзаровых вели себя так же?
– Садись в машину, – не отвечая, сказал он и сам сел рядом с водителем.
Я открыл дверь, сел рядом с Люсей и демонстративно поцеловал её в щёку.
– Привет, солнышко! Решила со мной прокатиться?
– Сказали, что нужно ехать в обком партии, – ответила она. – А что не так?
– Всё так, непонятно только, для чего ты понадобилась обкому партии.
– Ты всегда такой наглый? – не выдержал Васильев.
– А какого отношения вы хотели? – спросил я. – У меня мать сердечница, а вы заставили её волноваться. Люсь, он хоть что-нибудь вам объяснил?
– Вам всё объяснят на месте, – ответил он и дальше всю дорогу молчал.
«Место» оказалось ничем не примечательным пятиэтажным домом, к одному из подъездов которого подъехала машина.
– Идите впереди, – сказал Васильев. – Первый этаж, третья квартира.
Я выбрался из машины, помог выйти Люсе и, взяв её под руку, повёл в подъезд. Подойдя к нужной квартире, позвонил. Открыл молодой накачанный парень.
– Здесь продаётся платяной шкаф? – спросил я.
– Проходи, юморист, – сказал сзади Васильев. – Пропусти их, Семён.
Мы зашли мимо посторонившегося здоровяка в прихожую.
– Снимайте свои пальто, – сказал Васильев. – И обувь оставьте здесь. Тапки возле зеркала.
В квартире было четыре комнаты, ждали нас в крайней справа.
– Здравствуйте, Пётр Миронович, – поздоровался я. – Людмила, позволь представить тебе лидера белорусских коммунистов! А вот гражданина рядом с ним я не знаю, но наш провожатый явно из числа его подчинённых. Есть в них что-то неуловимо похожее.
– Он всегда так себя ведёт? – поинтересовался у Машерова пожилой крепкий мужчина с седыми, зачёсанными назад волосами.
– Я беседовал с ним один раз, – ответил Машеров. – Вроде был нормальным.
– Я нормальный, когда ко мне нормально относятся! – сказал я. – Я же вас просил! Неужели трудно было прислать Валентина? И зачем вам Людмила? Чтобы давить на меня? Я вам говорил о приватной беседе? Это нужно и вам. Наверно, и запись включили?
– Что нужно, то и будем делать! – отрезал седой. – Возрастом не вышел нас учить. Лучше объясни, откуда узнал об этом?
На стол легло моё письмо.
– Давай сядем, – сказал я Люсе, направляясь к небольшому дивану, – а то сами не предложат. Что вам от меня нужно? Узнать, где я это прочитал? Мне нечего от вас скрывать, всё расскажу. Все эти секреты бывшего СССР свободно выставлялись в интернете. Любой мог сбросить даже на часы с голо, а у меня был хоть и раритетный, но стационарный комп.
– Как это бывшего? – оторопел седой.
– Кто он? – показал я на него рукой.
– Это мой друг, – ответил Машеров.
– Дружба – это святое, – согласился я, – только всё-таки нужно было послушать меня. Поговорили бы, а потом решали, кому и что можно доверить.
– Ему я могу доверить собственную жизнь! – твёрдо сказал Машеров.
– Позовите кого-нибудь из своих ребят, – сказал я седому. – Пусть отведут мою девушку в другую комнату. Ни к чему ей слушать то, что я вам скажу.
– Пройди на кухню, – сказал Люсе седой. – Там должен быть Семён. Попейте с ним чай.
– Сейчас я вам кое-что расскажу, – сказал я им. – Потом вы отвозите нас домой и забираете мои тетради. А в дальнейшем можете на меня не рассчитывать!
– А как же мир? – спросил Машеров.
– Да провались этот мир в тартарары, – с горечью ответил я. – Если так ведут себя самые честные и порядочные люди, для кого надрывать пуп?
– Зря ты так, – сказал Машеров. – Почему ты думаешь, что тебя должны встречать с распростёртыми объятиями?
– Землетрясение было? – спросил я. – Всё совпало?
– Число жертв уточняют, – ответил Машеров, – а по времени расхождение на три минуты.
– Да округлил я эти минуты! – махнул я рукой. – Вы попробуйте предсказать с точностью до месяца! А почему с объятиями... Ладно, слушайте, может, поймёте.
Сначала я рассказал то немногое, что знал из жизни Машерова.
– Знаю так мало, потому что мальчишкой вами не интересовался, а в более позднее время все публикации вертелись вокруг вашего убийства.
– И когда меня убили? – побледнев, спросил Пётр Миронович.
– Четвёртого октября восьмидесятого года вы погибнете в автокатастрофе, очень похожей на хорошо организованное убийство.
Я подробно рассказал всё, что вычитал из многочисленных статей по самому дорожному происшествию, и то, что связывало его с Андроповым. Потом был краткий рассказ о периоде правления Брежнева. О Черненко упомянул мельком, а об Андропове рассказал чуть больше. Основное время занял Горбачёв с его перестройкой.
– Остальное прочитаете в тетрадях, – закончил я рассказ. – Пять общих тетрадей – это события в мире, а в трёх описаны открытия и технологии где-то до две тысячи двадцатого года, дальше я не следил.
– И где же эти тетрадки?
– Сейчас они вам не нужны, – ответил я. – Вы не верите, а я вложил в них слишком много труда, чтобы вот так отдать. Есть ещё один нюанс. К тому, что я вам дам, можно допустить только очень небольшой круг лиц, которым вы доверяете абсолютно. И нужно, чтобы в Москве обо мне узнали как можно позже. Лучше если это случится тогда, когда на месте Брежнева будете сидеть вы.
– Так! – Машеров ещё раз пробежал глазами моё письмо. – Во всём этом настораживает два момента. Первое – это запись вверху, второе – твой разговор. Это разговор взрослого эрудированного человека, а не подростка. И что мне с тобой делать?
– Пока ничего, – предложил я. – До землетрясения в Чили остался месяц. Если оно вас не убедит, подождёте ещё двадцать дней. Уж нашествие торнадо вам никто не предскажет, да еще с такой точностью. А когда будете готовы к серьёзному разговору, тогда и поговорим. Позвоните в ЦК комсомола, и они привезут меня к вам. Только первая беседа должна быть с глазу на глаз, а дальше уже решать вам. Идите обедать, а то сейчас придёт Полина Андреевна и вам влетит за остывший обед. А я тоже побегу, меня ждёт машина.
– Как ты убедил ребят из ЦК комсомола привезти тебя ко мне?
– Сказал, что хочу писать книгу о партизанах Белоруссии и конкретно о вас. Везли не на встречу, я лишь хотел узнать номер квартиры и опустить письмо, а нарвался на вашу жену.
– Хорошо, что нарвался. Я не стал бы сам проверять твоё письмо, а отдал бы кому следует. Не хочется мне тебя отпускать...
– До лета я никуда не денусь из военного городка, только в начале марта посылают в Москву как лауреата. Но я могу и отказаться. Подругу только жалко.
– Это ту девочку, с которой ты поёшь? Славная, и голос замечательный. Она знает?
– Только сам факт, я не посвящал её ни во что серьёзное.
– Ладно, беги и постарайся никуда не запропаститься. Тетради где?
– Под тахтой родителей. Зря смеётесь, у меня нет сейфа.
– Уже уходишь? – спросила вошедшая Машерова. – Жаль, скоро из школы прибежит Лена, мы вас познакомили бы.
– В другой раз, Полина Андреевна! – сказал я. – Меня ждут люди с машиной, до свидания!
– Мы видели, как он тебя забрал, – сказал Валентин, когда я сел в машину. – Ну как, поговорили?
– Поговорили. Он будет думать. Спасибо вам!
– За что? – удивился он. – За машину?
– И за машину тоже, а главное, за помощь в организациях выступлений. К мальчишке с улицы было бы другое отношение. Когда едем домой?
– Сейчас поедете, только довезёте меня до работы.
Всю дорогу до моего дома молчали. Когда попрощались с Николаем, Люся предложила:
– Давай не будем к тебе заходить? Проводи меня домой и расскажи, о чём вы говорили.
С рассказом я уложился в несколько минут.
– Значит, он всё знает, но ничему не поверил, – подытожила она. – А после землетрясения?
– Я думаю, что он не будет ждать этих торнадо, – сказал я подруге. – В любом случае отношение к тому, что я скажу, будет совершенно другим. У меня ведь есть что сказать и помимо стихийных бедствий.
– А что будет, когда он поверит?
– Если пустят в ход то, что я записал, в Москве всё равно узнают. Главное, чтобы не связали со мной. И ещё нужно убрать кое-кого из нынешнего руководства, иначе ничего не изменится. Мы предотвратим одно покушение, а они организуют другое. Не нужно тебе в это вникать. У нас и о тебе был разговор, и я сказал, что ты знаешь только сам факт переноса личности. Не стоит никому знать, что тебе известно больше, да и не собираюсь я тебя во всё посвящать. Меньше знаешь – крепче спишь. Тебе от этих знаний никакой пользы, а неприятности могут быть.
– Так мы едем на смотр или нет?
– Вроде едем. Я думаю, что он не будет ничего предпринимать. В такое трудно поверить, а когда все доказательства – это слова пишущего фантастику мальчишки... Можно, конечно, пустить в ход моё письмо, потому что в нём написаны действительно серьёзные вещи, но он на это не пойдёт. Если что и сделает, то после двадцать восьмого марта. Сколько тут ждать!
Меня никто не побеспокоил, и нас отпустили на смотр в Москву. О том, что сделал Машеров, я узнал позже. Вместе с приставленным к нам работником ЦК комсомола отправили лейтенанта минского КГБ. Представилась она работником областного отдела культуры и опекала ненавязчиво, в отличие от комсомольского вожака. Выехали на поезде за три дня до начала смотра. Сели в два купе: в одно женщины, в другое я с остальными мужчинами нашей делегации. Одно место было у нас свободным до самой Москвы. Поселили в гостинице «Юность» и весь следующий день возили по экскурсиям, включив в программу посещение Мавзолея.
Первого места мы не получили, не получили даже второго. Нам бурно аплодировали, но места давали не за песню, а за номер в целом, а по исполнению мы не дотягивали до занявших первые места.
– Третье место – это тоже не дырка от бублика, – сказал я Люсе. – А вообще, с этими конкурсами нужно заканчивать. Выехали на ворованной песне и твоём голосе. Известность большая не нужна, поэтому будем изредка петь у Самохина, и всё. Это будет честнее.
У отдела культуры были запланированы какие-то встречи, но мы после возвращения от всего отказались.
– Имейте совесть! – сказал я возмущённым такой неблагодарностью комсомольским работникам. – Мы и так пропустили столько учебных дней! В конце марта будут каникулы, тогда можно куда-нибудь съездить, да и то только один раз. А пока к вам большая просьба отправить нас домой. Не обязательно на «Волге», мы согласны даже на газик.
– Сильно разочарованы? – спросил я Валентина, который вышел с нами распорядиться насчёт машины.
– Есть немного, – ответил он. – А вы, я смотрю, совсем не расстраиваетесь?
– Я не настолько высокого мнения о своём голосе, – сказал я. – Те, кто занял первое и второе места, были во всём лучше нас. На что обижаться? А вот ваши ребята на нас обиделись. Скажи им, что мы устали и хотим отдохнуть, да ещё пропустили неделю занятий. Мне стыдно за грубость, но если бы я шаркал ножкой, они нас уламывали бы ещё часа два.
На этот раз домой вёз Сергей.
– Здравствуйте, Сергей Александрович! – радостно поздоровался я. – Выздоровела жена?
– Умерла, – ответил он и больше до самого городка не произнёс ни слова.
Приехали в среду, семнадцатого марта, около часа дня. Подождав, пока закончатся уроки, я оделся и вышел встречать ребят из школы. Как обычно, Сергей с Игорем шли вместе.
– Привет! – поздоровался я с ними. – Сергей, дай на час тетради! И надо узнать, что вам задали на завтра.
– Привет! – отозвался он. – Поздравляю! Пойдём ко мне, половина тетрадей дома.
– Здравствуй! – поздоровался Игорь. – Когда приехали?
– Два часа назад, – ответил я. – Пошли быстрее, мне наверняка много переписывать, а тебе ещё самому делать уроки.
Остаток вечера я делал письменные задания и просматривал учебники за всё пропущенное время. Память памятью, но сделать это было нелишним. Люсе сейчас труднее, но я ничем не мог ей помочь. Ничего, за два дня догонит, а завтра нас никто не будет спрашивать.
Утром я чуть не поругался с директором, который непременно хотел устроить нам торжественную встречу. Хорошо, что он перед этим поговорил со мной.
– У меня только наладились отношения с одноклассниками, а вы хотите всё испортить! – сказал я. – Можете снижать оценку по поведению, но если вы устроите встречу, я в этот день не приду в школу!
– Как хочешь, – недовольно согласился Новиков. – У Черзаровой такое же мнение?
– У нас одно мнение на двоих. Не обижайтесь, Виктор Николаевич, но это лишнее.
Дальше всё пошло как обычно. Двадцать третьего нам сообщили четвертные оценки, и я сказал обрадованному Сашке, что не собираюсь трогать его лоб. Двадцать четвёртого за нами прислали машину для проведения встречи со школьниками Минска. Машина и шофёр были другими. Я воспользовался случаем и заехал в редакцию передать рукопись. Мы не отдали её машинистке из-за большого объёма. Не хотелось нагружать её бесплатной работой, а отец не мог совать деньги. Но я обговорил этот вопрос заранее. Писал разборчиво, поэтому в редакции были согласны и на тетради. Встреча прошла не так скучно, как я думал, и закончилась тем, что мы спели свои песни. Но я сразу предупредил парней из отдела культуры, чтобы больше на нас не рассчитывали, каникулы и без того короткие. Двадцать восьмого марта слушал новости по телевизору, но о землетрясении не сообщили. А на следующий день за нами приехали.
Глава 13
В дверь позвонили около десяти утра, когда я был в своей комнате, и её открыла мама. В прихожую зашёл мужчина лет тридцати в штатском, который, не представившись, сказал, что должен отвезти меня в минский обком партии.
– Кому я там понадобился? – спросил я, опередив маму. – И кто вы? Я никуда не поеду с неизвестным.
– Васильев, – буркнул он.
– У вас есть документы?
– Как хотите. Отвезу одну Черзарову. Она уже в машине.
– Хорошо, сейчас переоденусь, – внутренне похолодев, согласился я. – Подождите в большой комнате, это недолго.
– Вам просили напомнить о тетрадях, – сказал он, заходя в комнату.
– А вот тетради от меня получат только после личного разговора, – насмешливо сказал я. – И на тахту можете не смотреть: там их уже нет.
Сразу же после приезда из Москвы я перепрятал свои записи в сарай. Он понял, что я не вру, и ничего не сказал. Оделся я минут за пять, поцеловал взволнованную маму, сказал, чтобы не волновалась, и вслед за Васильевым вышел из квартиры.
– Такой стиль работы – это ваша инициатива или вам приказали на меня надавить? – спросил я, следуя за провожатым. – У Черзаровых вели себя так же?
– Садись в машину, – не отвечая, сказал он и сам сел рядом с водителем.
Я открыл дверь, сел рядом с Люсей и демонстративно поцеловал её в щёку.
– Привет, солнышко! Решила со мной прокатиться?
– Сказали, что нужно ехать в обком партии, – ответила она. – А что не так?
– Всё так, непонятно только, для чего ты понадобилась обкому партии.
– Ты всегда такой наглый? – не выдержал Васильев.
– А какого отношения вы хотели? – спросил я. – У меня мать сердечница, а вы заставили её волноваться. Люсь, он хоть что-нибудь вам объяснил?
– Вам всё объяснят на месте, – ответил он и дальше всю дорогу молчал.
«Место» оказалось ничем не примечательным пятиэтажным домом, к одному из подъездов которого подъехала машина.
– Идите впереди, – сказал Васильев. – Первый этаж, третья квартира.
Я выбрался из машины, помог выйти Люсе и, взяв её под руку, повёл в подъезд. Подойдя к нужной квартире, позвонил. Открыл молодой накачанный парень.
– Здесь продаётся платяной шкаф? – спросил я.
– Проходи, юморист, – сказал сзади Васильев. – Пропусти их, Семён.
Мы зашли мимо посторонившегося здоровяка в прихожую.
– Снимайте свои пальто, – сказал Васильев. – И обувь оставьте здесь. Тапки возле зеркала.
В квартире было четыре комнаты, ждали нас в крайней справа.
– Здравствуйте, Пётр Миронович, – поздоровался я. – Людмила, позволь представить тебе лидера белорусских коммунистов! А вот гражданина рядом с ним я не знаю, но наш провожатый явно из числа его подчинённых. Есть в них что-то неуловимо похожее.
– Он всегда так себя ведёт? – поинтересовался у Машерова пожилой крепкий мужчина с седыми, зачёсанными назад волосами.
– Я беседовал с ним один раз, – ответил Машеров. – Вроде был нормальным.
– Я нормальный, когда ко мне нормально относятся! – сказал я. – Я же вас просил! Неужели трудно было прислать Валентина? И зачем вам Людмила? Чтобы давить на меня? Я вам говорил о приватной беседе? Это нужно и вам. Наверно, и запись включили?
– Что нужно, то и будем делать! – отрезал седой. – Возрастом не вышел нас учить. Лучше объясни, откуда узнал об этом?
На стол легло моё письмо.
– Давай сядем, – сказал я Люсе, направляясь к небольшому дивану, – а то сами не предложат. Что вам от меня нужно? Узнать, где я это прочитал? Мне нечего от вас скрывать, всё расскажу. Все эти секреты бывшего СССР свободно выставлялись в интернете. Любой мог сбросить даже на часы с голо, а у меня был хоть и раритетный, но стационарный комп.
– Как это бывшего? – оторопел седой.
– Кто он? – показал я на него рукой.
– Это мой друг, – ответил Машеров.
– Дружба – это святое, – согласился я, – только всё-таки нужно было послушать меня. Поговорили бы, а потом решали, кому и что можно доверить.
– Ему я могу доверить собственную жизнь! – твёрдо сказал Машеров.
– Позовите кого-нибудь из своих ребят, – сказал я седому. – Пусть отведут мою девушку в другую комнату. Ни к чему ей слушать то, что я вам скажу.
– Пройди на кухню, – сказал Люсе седой. – Там должен быть Семён. Попейте с ним чай.
– Сейчас я вам кое-что расскажу, – сказал я им. – Потом вы отвозите нас домой и забираете мои тетради. А в дальнейшем можете на меня не рассчитывать!
– А как же мир? – спросил Машеров.
– Да провались этот мир в тартарары, – с горечью ответил я. – Если так ведут себя самые честные и порядочные люди, для кого надрывать пуп?
– Зря ты так, – сказал Машеров. – Почему ты думаешь, что тебя должны встречать с распростёртыми объятиями?
– Землетрясение было? – спросил я. – Всё совпало?
– Число жертв уточняют, – ответил Машеров, – а по времени расхождение на три минуты.
– Да округлил я эти минуты! – махнул я рукой. – Вы попробуйте предсказать с точностью до месяца! А почему с объятиями... Ладно, слушайте, может, поймёте.
Сначала я рассказал то немногое, что знал из жизни Машерова.
– Знаю так мало, потому что мальчишкой вами не интересовался, а в более позднее время все публикации вертелись вокруг вашего убийства.
– И когда меня убили? – побледнев, спросил Пётр Миронович.
– Четвёртого октября восьмидесятого года вы погибнете в автокатастрофе, очень похожей на хорошо организованное убийство.
Я подробно рассказал всё, что вычитал из многочисленных статей по самому дорожному происшествию, и то, что связывало его с Андроповым. Потом был краткий рассказ о периоде правления Брежнева. О Черненко упомянул мельком, а об Андропове рассказал чуть больше. Основное время занял Горбачёв с его перестройкой.
– Остальное прочитаете в тетрадях, – закончил я рассказ. – Пять общих тетрадей – это события в мире, а в трёх описаны открытия и технологии где-то до две тысячи двадцатого года, дальше я не следил.
