– Это Елена Викторовна Белова, – сказал я. – Всё остальное она расскажет сама. Вы тоже не постелили ковёр? Тогда мы не будем разуваться.
– Да, конечно, – сказал отец. – Проходите в комнату и садитесь. Сейчас поставим чай.
– За чай спасибо, но мы только что из-за стола, – отказалась Елена. – У меня к вам важный разговор, а внизу ждёт машина, так что не буду задерживаться сверх необходимого. Я капитан госбезопасности, вот удостоверение.
Отец посмотрел документ и вернул Елене.
– Мы вас слушаем, – сказал он. – Никому не нужно уйти?
– Мой разговор для всей семьи. Люсю уже можете считать своей. Если эти молодые люди не передумают, по достижении обоими шестнадцати лет им разрешат вступить в брак.
Интересное дело, родителям сказали, а нам не могли? Отец воспринял новость спокойно, сестра вытаращила на нас глаза, а мама решила, что Люся беременна, и перепугалась.
– Это не то, о чём вы подумали, – сказала ей Елена. – Геннадий с Людмилой заняты в важной правительственной программе, поэтому должны жить в Москве. Реальной опасности для них нет, но в связи с особой важностью мы должны исключить любую случайность, могущую им навредить. Забирать их в школу и возвращать домой будут наши сотрудники на машине. Если возникнет необходимость куда-нибудь съездить, вы звоните по этому телефону, и мы присылаем машину с охраной. Если нужно выйти во двор или в магазин, обратитесь к соседу из тридцать первой квартиры. Это наш пенсионер, который большую часть времени будет дома. Он составит вам компанию. Фёдор Юрьевич ещё не стар, хороший боец и имеет оружие. Ваш сын собирается сдать школу экстерном. Если это получится, появится возможность заняться им всерьёз, научить защищать себя и подругу и вооружить. Тогда можно будет меньше их опекать. Это всё, что я хотела сказать. А теперь я должна познакомить ваших детей с соседом. До свидания. Ребята, идите за мной.
Сосед был невысоким широкоплечим мужчиной старше пятидесяти лет. Светлые, стриженые «ёжиком» волосы, грубые черты лица и внимательные серые глаза.
– Здравствуй, Леночка! – сказал он Беловой. – Это мои подопечные?
– Да, Фёдор Юрьевич, это они. Геннадий и Людмила. Я вас оставляю и ухожу. Люся, при вызове или поездке в школу приедет эта же машина. Отдашь шофёру сумки, это его личные. До свидания, надеюсь, что скоро увидимся.
– Входите, ребята, – пригласил Фёдор Юрьевич. – Снимайте обувь и берите под вешалкой тапочки.
– Давно въехали? – спросил я.
– На две недели раньше твоих родителей, так что уже успел обжиться. Садитесь. Меня не посвящали в ваши дела, но дали понять, как вы важны. Если с вами что-нибудь случится, мне лучше сразу застрелиться. Вы вроде не шалопаи и должны понимать, что это не игры. Давайте договоримся вот о чём. Во всех случаях, когда вам нужно куда-то уйти, обязательно обращаетесь ко мне. Если меня почему-то нет дома, дождитесь. Если уйду надолго, в квартире будет замена. Для выездов у вас должен быть номер телефона. За вами не следят постоянно, но если заметят нарушение режима, начнут опекать плотно. Можете мне поверить, что в этом не будет ничего приятного.
– Обещали не нарушать режим, – сказал я. – Мы не собираемся вас подводить.
– Хорошо, если так, – кивнул он. – Хотите торт?
– Сами балуетесь или купили для нас? – спросил я.
– Для вас, но и сам съем кусочек.
– Тогда хотим, – сказал я, – только по маленькому кусочку.
– А что так? – поинтересовался он, заводя нас на кухню. – В тех редких случаях, когда меня навещают внуки, они вдвоём съедают целый торт.
– Торты – это сплошной вред, – объяснил я. – У меня будут портиться зубы, а у Люси – фигура.
– Так уж и испортится! – возразила подруга.
– На сколько частей резать? – спросил куратор, достав из холодильника небольшой торт.
– На четыре, – предложила Люся. – Что я сказала смешного?
– Вспомнил анекдот, – ответил я. – Одна девушка спрашивает подругу, на сколько частей резать торт, на четыре, или на восемь. «Конечно, на четыре, – отвечает подруга. – Восемь это слишком много. Ты же знаешь, что я на диете».
– Ничего смешного, – ответила Люся, с удовольствием поедая свой кусок. – А торт вкусный. Ешь, ничего твоим зубам не будет от одного раза. Спасибо, Фёдор Юрьевич, мы побежим домой, а то долго не видели родных.
– Конечно, – сказал он. – Вы можете заходить не только по делу. Если будет желание...
– Давай разбежимся по семьям, а позже встретимся, – предложил я. – Меня сейчас начнут пытать...
– Хотела предложить то же самое. Я побежала, держись.
Первой за меня взялась мама.
– Геник, скажи честно, у вас с Люсей правда ничего такого не было?
– Не было, – ответил я. – Я же вам обещал.
– А почему такая охрана, если нет опасности? Или есть?
– Просто перестраховка. Честное слово, нет никакой опасности.
Я ушёл относить вещи и знакомиться со своей новой комнатой, и здесь меня взяла в оборот Татьяна.
– Ничего не хочешь мне сказать?
– Сядь! – сказал я, показав на кровать. – Вижу, что уже созрела поверить во что угодно. Ты понимаешь, что дело серьёзное и нельзя болтать?
– Я не дура. Если нас из-за тебя перетягивают в Москву и вас даже в школу собираются возить с охраной, значит, всё очень серьёзно. Ты ведь сказал родителям?
– Сказал, хоть и не сразу. Они сами признались, что сразу не поверили бы. А тебе хотел сказать позже. Я прожил восемьдесят лет, умер, и в момент смерти вся моя память передалась мне же, но в четырнадцать лет. Я твой брат, но получивший память взрослого человека из будущего. Так вот, в знании этого будущего и заключается моя ценность. Извини, но я не имею права говорить больше. Я и родителям сказал только это, ну и ещё чуточку об их жизни.
– Офигеть! – сказала она. – Вот почему ты стал вести себя как взрослый. Сразу исчезла вся придурь! А Люся?
– Люся идёт ко мне довеском. Она кое-что знает и очень важна для меня, поэтому заодно носятся и с ней. Если с ней что-нибудь случится, мне всё будет по фиг!
– Расскажи, что со мной будет.
– Я не знаю. В той реальности твоя жизнь пошла совсем по-другому. Я считаю, что она не удалась, хотя у тебя было другое мнение, или просто не хотела это признавать. Пока могу посоветовать не спешить с замужеством и слушать старшего брата. Что вскинулась? Я в четыре с половиной раза старше тебя.
– Выходит, и песни не твои, и книги ты не сам писал?
– А чьи же ещё? Назови автора! Молчишь? Вот и дальше молчи. Всё равно я не скажу больше, чем сказал. Если приобретёшь дурные привычки в питании, как это было в прошлой жизни, дам совет. Если послушаешь, не заболеешь сахарным диабетом. Чем думаешь заниматься?
– Из-за переезда не успеваю поступить в институт. Придётся куда-нибудь устроиться работать.
Она ушла, а я задумался, где могли установить микрофоны. Не верилось в то, что этого не сделали. Вот где бы я их установил? Скорее всего, просверлил бы стены со стороны квартиры куратора и вёл запись. Придётся всех предупредить, чтобы не болтали лишнего, а обычную болтовню пусть пишут. И надо купить магнитофон. Включил погромче и разговаривай себе на здоровье. Слава богу, что пока не придумали цифровую обработку звука.
Мне понадобилась мать, поэтому пришлось сходить на кухню.
– Мам, – обратился я к ней. – Что с выпуском книги?
– Совсем забыла! – сказала она. – Выпустили твою книгу. Мы забрали твой экземпляр, и Тане удалось купить три книги. Больше не получилось: их расхватали. Деньги тоже забрали. Из-за переезда их не положили на книжку, поэтому бери из шкатулки. Что-то хотел купить?
– Хочу купить магнитофон. Ладно, это не горит. Я побежал к Черзаровым.
– Пришло сообщение из Турции, – сказал Брежнев. – Всё, как в распечатках: сильное землетрясение и больше двух тысяч погибших. Надо решать насчёт урагана. Кубинцев нужно предупредить. Если попросить, Фидель промолчит.
– От него больше досталось Гаити, – заметил Суслов, – но у нас нет и не будет контактов с Дювалье.
– От «Инесс» и кубинцам досталось, – Брежнев взял распечатку. – Сотни погибших, сто пятьдесят тысяч беженцев. Там у них был потоп. Надо срочно увеличивать группу, действующую на заграницу, и готовиться к американским бомбардировкам Ханоя. До декабря вся техника и люди должны быть там.
– Число людей с допуском растёт, – недовольно сказал Суслов, – а ещё будем создавать группу по катастрофам, связанным с техникой. И Глушкова придётся подключать, у них было несколько аварий с ракетами. Потрясём Комитет, особенно первое и шестое управления. Пусть Семичастный даёт людей. И нужна легенда вроде той, которую придумали для нас белорусы.
– Кто поверит в этот бред? – спросил Брежнев.
– А это не бред? – показал рукой на распечатки Суслов. – Нужно быстрее подключать людей, чтобы не заниматься этим самим. Я не смогу помогать, если займусь кадрами, да и у тебя хватает другой работы. Есть проверенные профессионалы. Им не обязательно знать источник информации, их дело – отрабатывать директивы.
– Сегодня вас собрали по очень важному вопросу, – сказал Суслов. – Перед каждым лежит папка. Прошу вас, товарищи, ознакомиться с её содержимым. Много времени это у вас не займёт.
Шестнадцать мужчин раскрыли папки и начали читать вложенные в них документы. Лишь некоторые из них имели представление о том, что в них может быть, для остальных прочитанное оказалось неожиданностью.
– Неужели правда? – спросил Рашидов, увидев, что все закончили чтение. – Откуда эти сведения?
– А вы думаете, Шараф Рашидович, что мы оторвали вас от дел и собрали здесь для того, чтобы дать почитать заведомую ерунду? – сказал Брежнев, – К моему глубокому сожалению, указанные в списке члены нашей партии совершили уголовно наказуемые поступки. Есть мнение, что это не единичный случай.
– Какой, к чёрту, единичный! – высказался Шелест. – Сто тридцать восемь ответственных работников!
– Хочу поставить вас в известность, что в списках не все, – сказал Суслов. – Есть несколько лиц, занимающих более высокое положение в партии. Вопрос по ним уточняется, и, пока идёт следствие, их фамилии не разглашаются. Выборочные проверки показали, что в ряды партийного руководства проникли люди, чуждые не только нашим идеалам, но даже элементарной порядочности. Поэтому вам предлагается проект постановления ЦК о введении аттестации партийного руководства, начиная с секретарей горкомов партии.
– И заканчивая кем? – спросил Шелепин.
– Вас, Александр Николаевич, мы проверять не будем, – пояснил Брежнев, выделив слово «мы». – При ЦК уже создаётся комиссия, которая будет осуществлять проверки по письмам и жалобам рядовых коммунистов и руководителей партийных организаций. В «Правде» и ряде других газет будет опубликовано моё обращение к коммунистам с призывом принять участие в чистке наших рядов. Особо хочу подчеркнуть, что все сигналы будут проверяться самым тщательным образом, чтобы не пострадал безвинно ни один из наших товарищей.
– А зачем, Леонид Ильич, что-то создавать, когда уже есть Комитет партийного контроля? – спросил Пельше.
– Затем, уважаемый Арвид Янович, что мы собираемся заняться не любителями зелёного змия или чужих жён, а более серьёзными нарушениями, – ответил за Брежнева Суслов. – Вашему Комитету эта задача явно не по плечу.
– Давно пора кое-кому прижать хвосты! – одобрил Шелест. – Я только «за».
– Я ознакомился с материалами и полностью поддерживаю это решение, – сказал Косыгин. – Совет министров окажет всю возможную помощь.
– Я давно говорил, что нужно наводить порядок, – добавил Полянский.
– Вот мы ваше мнение и учли, Дмитрий Степанович, – сказал Суслов. – Кто-нибудь желает высказаться?
– Я хотел бы знать, что мы будем делать с этим? – потряс распечатками Мжаванадзе.
– По материалам следственных органов возбуждены уголовные дела, – сказал Брежнев, – а мы снимаем их с занимаемых постов и рекомендуем на исключение из партии. Всё это найдёт отражение в печати. Ещё вопросы?
– Может, лучше обсудить этот вопрос на декабрьском пленуме? – предложил Демичев.
– Не декабря нужно ждать и заниматься говорильней, Пётр Нилович! – резко сказал Воронов. – Если встал вопрос, его нужно решать. А уж пленум потом пусть оценивает наши действия. Лично я за чистку.
– Тогда возьмите проект постановления и внимательно прочитайте, – сказал Суслов. – Сегодня все в сборе, кроме заболевшего Виктора Васильевича. Если после прочтения будут вопросы, я вам на них отвечу. Если будут предложения по изменению текста, мы их обсудим, но сегодня непременно нужно проголосовать.
Сегодня было воскресенье, двадцать восьмого, и до школы оставалось три дня. С утра вся семья была дома. Отец просматривал вчерашнюю газету «Известия», а я рядом с ним листал свою книгу, разглядывая иллюстрации Сергея.
– Давно пора было этим заняться! – сказал он, отложив газету.
– Ты о постановлении? – спросил я.
– Да, вчера у нас много о нём говорили. А ты читал?
– Сразу же, как только принесли газету. Меня интересовало не само постановление, а обоснование необходимости чистки в статье Брежнева. Как у вас к этому отнеслись?
– С удовлетворением, хотя есть и опасение. Написать можно всё, а вот как будут выполнять? Зря ты не выключаешь магнитофон. Быстро сотрёшь головки, да и соседу тяжело весь день слушать твою музыку. Если поставили микрофоны, их могли установить и в прихожей. Оттуда нетрудно ввести провода, а в коробках их явно больше, чем нужно.
Мы поговорили по поводу прослушивания сразу же, как только я приехал, и решили ни в чём себя не ограничивать. Ничего крамольного не говорили, так что пусть пишут. Но я из вредности поставил на табуретке возле стены куратора купленный магнитофон и крутил на нём весь день классическую музыку. Куратор пока молчал.
– Написал письмо Сергею? – спросил отец. – Хороший парень, жаль, что вы разъехались. Я на твоём месте не терял бы с ним связь.
– Я и не собираюсь, а письмо написал и сегодня отдам соседу. Тоже глупость, ваши же письма не проверяют.
– А ты хочешь, чтобы везде и всё было по уму? У государства есть инструкции на все случаи жизни. Если утверждено, положено выполнять, умно это или нет. Не хочешь погулять с Люсей? Смотри, какая замечательная погода!
– А куда? Мне Москва надоела еще в той жизни.
– Скучный ты человек! – упрекнула Таня. – Самому неинтересно, так хоть подумал бы о Люсе! Если не хочешь в кино, отвези её в какой-нибудь парк. Лучше гулять по парку, чем сидеть в квартире. Ещё насидитесь, когда пойдут дожди. Сразу видно, что человек в возрасте!
– Устыдила, – сказал я, откладывая книгу. – Пойду к Черзаровым, а от них позвоню.
– Да, конечно, – сказал отец. – Проходите в комнату и садитесь. Сейчас поставим чай.
– За чай спасибо, но мы только что из-за стола, – отказалась Елена. – У меня к вам важный разговор, а внизу ждёт машина, так что не буду задерживаться сверх необходимого. Я капитан госбезопасности, вот удостоверение.
Отец посмотрел документ и вернул Елене.
– Мы вас слушаем, – сказал он. – Никому не нужно уйти?
– Мой разговор для всей семьи. Люсю уже можете считать своей. Если эти молодые люди не передумают, по достижении обоими шестнадцати лет им разрешат вступить в брак.
Интересное дело, родителям сказали, а нам не могли? Отец воспринял новость спокойно, сестра вытаращила на нас глаза, а мама решила, что Люся беременна, и перепугалась.
– Это не то, о чём вы подумали, – сказала ей Елена. – Геннадий с Людмилой заняты в важной правительственной программе, поэтому должны жить в Москве. Реальной опасности для них нет, но в связи с особой важностью мы должны исключить любую случайность, могущую им навредить. Забирать их в школу и возвращать домой будут наши сотрудники на машине. Если возникнет необходимость куда-нибудь съездить, вы звоните по этому телефону, и мы присылаем машину с охраной. Если нужно выйти во двор или в магазин, обратитесь к соседу из тридцать первой квартиры. Это наш пенсионер, который большую часть времени будет дома. Он составит вам компанию. Фёдор Юрьевич ещё не стар, хороший боец и имеет оружие. Ваш сын собирается сдать школу экстерном. Если это получится, появится возможность заняться им всерьёз, научить защищать себя и подругу и вооружить. Тогда можно будет меньше их опекать. Это всё, что я хотела сказать. А теперь я должна познакомить ваших детей с соседом. До свидания. Ребята, идите за мной.
Сосед был невысоким широкоплечим мужчиной старше пятидесяти лет. Светлые, стриженые «ёжиком» волосы, грубые черты лица и внимательные серые глаза.
– Здравствуй, Леночка! – сказал он Беловой. – Это мои подопечные?
– Да, Фёдор Юрьевич, это они. Геннадий и Людмила. Я вас оставляю и ухожу. Люся, при вызове или поездке в школу приедет эта же машина. Отдашь шофёру сумки, это его личные. До свидания, надеюсь, что скоро увидимся.
– Входите, ребята, – пригласил Фёдор Юрьевич. – Снимайте обувь и берите под вешалкой тапочки.
– Давно въехали? – спросил я.
– На две недели раньше твоих родителей, так что уже успел обжиться. Садитесь. Меня не посвящали в ваши дела, но дали понять, как вы важны. Если с вами что-нибудь случится, мне лучше сразу застрелиться. Вы вроде не шалопаи и должны понимать, что это не игры. Давайте договоримся вот о чём. Во всех случаях, когда вам нужно куда-то уйти, обязательно обращаетесь ко мне. Если меня почему-то нет дома, дождитесь. Если уйду надолго, в квартире будет замена. Для выездов у вас должен быть номер телефона. За вами не следят постоянно, но если заметят нарушение режима, начнут опекать плотно. Можете мне поверить, что в этом не будет ничего приятного.
– Обещали не нарушать режим, – сказал я. – Мы не собираемся вас подводить.
– Хорошо, если так, – кивнул он. – Хотите торт?
– Сами балуетесь или купили для нас? – спросил я.
– Для вас, но и сам съем кусочек.
– Тогда хотим, – сказал я, – только по маленькому кусочку.
– А что так? – поинтересовался он, заводя нас на кухню. – В тех редких случаях, когда меня навещают внуки, они вдвоём съедают целый торт.
– Торты – это сплошной вред, – объяснил я. – У меня будут портиться зубы, а у Люси – фигура.
– Так уж и испортится! – возразила подруга.
– На сколько частей резать? – спросил куратор, достав из холодильника небольшой торт.
– На четыре, – предложила Люся. – Что я сказала смешного?
– Вспомнил анекдот, – ответил я. – Одна девушка спрашивает подругу, на сколько частей резать торт, на четыре, или на восемь. «Конечно, на четыре, – отвечает подруга. – Восемь это слишком много. Ты же знаешь, что я на диете».
– Ничего смешного, – ответила Люся, с удовольствием поедая свой кусок. – А торт вкусный. Ешь, ничего твоим зубам не будет от одного раза. Спасибо, Фёдор Юрьевич, мы побежим домой, а то долго не видели родных.
– Конечно, – сказал он. – Вы можете заходить не только по делу. Если будет желание...
– Давай разбежимся по семьям, а позже встретимся, – предложил я. – Меня сейчас начнут пытать...
– Хотела предложить то же самое. Я побежала, держись.
Первой за меня взялась мама.
– Геник, скажи честно, у вас с Люсей правда ничего такого не было?
– Не было, – ответил я. – Я же вам обещал.
– А почему такая охрана, если нет опасности? Или есть?
– Просто перестраховка. Честное слово, нет никакой опасности.
Я ушёл относить вещи и знакомиться со своей новой комнатой, и здесь меня взяла в оборот Татьяна.
– Ничего не хочешь мне сказать?
– Сядь! – сказал я, показав на кровать. – Вижу, что уже созрела поверить во что угодно. Ты понимаешь, что дело серьёзное и нельзя болтать?
– Я не дура. Если нас из-за тебя перетягивают в Москву и вас даже в школу собираются возить с охраной, значит, всё очень серьёзно. Ты ведь сказал родителям?
– Сказал, хоть и не сразу. Они сами признались, что сразу не поверили бы. А тебе хотел сказать позже. Я прожил восемьдесят лет, умер, и в момент смерти вся моя память передалась мне же, но в четырнадцать лет. Я твой брат, но получивший память взрослого человека из будущего. Так вот, в знании этого будущего и заключается моя ценность. Извини, но я не имею права говорить больше. Я и родителям сказал только это, ну и ещё чуточку об их жизни.
– Офигеть! – сказала она. – Вот почему ты стал вести себя как взрослый. Сразу исчезла вся придурь! А Люся?
– Люся идёт ко мне довеском. Она кое-что знает и очень важна для меня, поэтому заодно носятся и с ней. Если с ней что-нибудь случится, мне всё будет по фиг!
– Расскажи, что со мной будет.
– Я не знаю. В той реальности твоя жизнь пошла совсем по-другому. Я считаю, что она не удалась, хотя у тебя было другое мнение, или просто не хотела это признавать. Пока могу посоветовать не спешить с замужеством и слушать старшего брата. Что вскинулась? Я в четыре с половиной раза старше тебя.
– Выходит, и песни не твои, и книги ты не сам писал?
– А чьи же ещё? Назови автора! Молчишь? Вот и дальше молчи. Всё равно я не скажу больше, чем сказал. Если приобретёшь дурные привычки в питании, как это было в прошлой жизни, дам совет. Если послушаешь, не заболеешь сахарным диабетом. Чем думаешь заниматься?
– Из-за переезда не успеваю поступить в институт. Придётся куда-нибудь устроиться работать.
Она ушла, а я задумался, где могли установить микрофоны. Не верилось в то, что этого не сделали. Вот где бы я их установил? Скорее всего, просверлил бы стены со стороны квартиры куратора и вёл запись. Придётся всех предупредить, чтобы не болтали лишнего, а обычную болтовню пусть пишут. И надо купить магнитофон. Включил погромче и разговаривай себе на здоровье. Слава богу, что пока не придумали цифровую обработку звука.
Мне понадобилась мать, поэтому пришлось сходить на кухню.
– Мам, – обратился я к ней. – Что с выпуском книги?
– Совсем забыла! – сказала она. – Выпустили твою книгу. Мы забрали твой экземпляр, и Тане удалось купить три книги. Больше не получилось: их расхватали. Деньги тоже забрали. Из-за переезда их не положили на книжку, поэтому бери из шкатулки. Что-то хотел купить?
– Хочу купить магнитофон. Ладно, это не горит. Я побежал к Черзаровым.
– Пришло сообщение из Турции, – сказал Брежнев. – Всё, как в распечатках: сильное землетрясение и больше двух тысяч погибших. Надо решать насчёт урагана. Кубинцев нужно предупредить. Если попросить, Фидель промолчит.
– От него больше досталось Гаити, – заметил Суслов, – но у нас нет и не будет контактов с Дювалье.
– От «Инесс» и кубинцам досталось, – Брежнев взял распечатку. – Сотни погибших, сто пятьдесят тысяч беженцев. Там у них был потоп. Надо срочно увеличивать группу, действующую на заграницу, и готовиться к американским бомбардировкам Ханоя. До декабря вся техника и люди должны быть там.
– Число людей с допуском растёт, – недовольно сказал Суслов, – а ещё будем создавать группу по катастрофам, связанным с техникой. И Глушкова придётся подключать, у них было несколько аварий с ракетами. Потрясём Комитет, особенно первое и шестое управления. Пусть Семичастный даёт людей. И нужна легенда вроде той, которую придумали для нас белорусы.
– Кто поверит в этот бред? – спросил Брежнев.
– А это не бред? – показал рукой на распечатки Суслов. – Нужно быстрее подключать людей, чтобы не заниматься этим самим. Я не смогу помогать, если займусь кадрами, да и у тебя хватает другой работы. Есть проверенные профессионалы. Им не обязательно знать источник информации, их дело – отрабатывать директивы.
Глава 25
– Сегодня вас собрали по очень важному вопросу, – сказал Суслов. – Перед каждым лежит папка. Прошу вас, товарищи, ознакомиться с её содержимым. Много времени это у вас не займёт.
Шестнадцать мужчин раскрыли папки и начали читать вложенные в них документы. Лишь некоторые из них имели представление о том, что в них может быть, для остальных прочитанное оказалось неожиданностью.
– Неужели правда? – спросил Рашидов, увидев, что все закончили чтение. – Откуда эти сведения?
– А вы думаете, Шараф Рашидович, что мы оторвали вас от дел и собрали здесь для того, чтобы дать почитать заведомую ерунду? – сказал Брежнев, – К моему глубокому сожалению, указанные в списке члены нашей партии совершили уголовно наказуемые поступки. Есть мнение, что это не единичный случай.
– Какой, к чёрту, единичный! – высказался Шелест. – Сто тридцать восемь ответственных работников!
– Хочу поставить вас в известность, что в списках не все, – сказал Суслов. – Есть несколько лиц, занимающих более высокое положение в партии. Вопрос по ним уточняется, и, пока идёт следствие, их фамилии не разглашаются. Выборочные проверки показали, что в ряды партийного руководства проникли люди, чуждые не только нашим идеалам, но даже элементарной порядочности. Поэтому вам предлагается проект постановления ЦК о введении аттестации партийного руководства, начиная с секретарей горкомов партии.
– И заканчивая кем? – спросил Шелепин.
– Вас, Александр Николаевич, мы проверять не будем, – пояснил Брежнев, выделив слово «мы». – При ЦК уже создаётся комиссия, которая будет осуществлять проверки по письмам и жалобам рядовых коммунистов и руководителей партийных организаций. В «Правде» и ряде других газет будет опубликовано моё обращение к коммунистам с призывом принять участие в чистке наших рядов. Особо хочу подчеркнуть, что все сигналы будут проверяться самым тщательным образом, чтобы не пострадал безвинно ни один из наших товарищей.
– А зачем, Леонид Ильич, что-то создавать, когда уже есть Комитет партийного контроля? – спросил Пельше.
– Затем, уважаемый Арвид Янович, что мы собираемся заняться не любителями зелёного змия или чужих жён, а более серьёзными нарушениями, – ответил за Брежнева Суслов. – Вашему Комитету эта задача явно не по плечу.
– Давно пора кое-кому прижать хвосты! – одобрил Шелест. – Я только «за».
– Я ознакомился с материалами и полностью поддерживаю это решение, – сказал Косыгин. – Совет министров окажет всю возможную помощь.
– Я давно говорил, что нужно наводить порядок, – добавил Полянский.
– Вот мы ваше мнение и учли, Дмитрий Степанович, – сказал Суслов. – Кто-нибудь желает высказаться?
– Я хотел бы знать, что мы будем делать с этим? – потряс распечатками Мжаванадзе.
– По материалам следственных органов возбуждены уголовные дела, – сказал Брежнев, – а мы снимаем их с занимаемых постов и рекомендуем на исключение из партии. Всё это найдёт отражение в печати. Ещё вопросы?
– Может, лучше обсудить этот вопрос на декабрьском пленуме? – предложил Демичев.
– Не декабря нужно ждать и заниматься говорильней, Пётр Нилович! – резко сказал Воронов. – Если встал вопрос, его нужно решать. А уж пленум потом пусть оценивает наши действия. Лично я за чистку.
– Тогда возьмите проект постановления и внимательно прочитайте, – сказал Суслов. – Сегодня все в сборе, кроме заболевшего Виктора Васильевича. Если после прочтения будут вопросы, я вам на них отвечу. Если будут предложения по изменению текста, мы их обсудим, но сегодня непременно нужно проголосовать.
Сегодня было воскресенье, двадцать восьмого, и до школы оставалось три дня. С утра вся семья была дома. Отец просматривал вчерашнюю газету «Известия», а я рядом с ним листал свою книгу, разглядывая иллюстрации Сергея.
– Давно пора было этим заняться! – сказал он, отложив газету.
– Ты о постановлении? – спросил я.
– Да, вчера у нас много о нём говорили. А ты читал?
– Сразу же, как только принесли газету. Меня интересовало не само постановление, а обоснование необходимости чистки в статье Брежнева. Как у вас к этому отнеслись?
– С удовлетворением, хотя есть и опасение. Написать можно всё, а вот как будут выполнять? Зря ты не выключаешь магнитофон. Быстро сотрёшь головки, да и соседу тяжело весь день слушать твою музыку. Если поставили микрофоны, их могли установить и в прихожей. Оттуда нетрудно ввести провода, а в коробках их явно больше, чем нужно.
Мы поговорили по поводу прослушивания сразу же, как только я приехал, и решили ни в чём себя не ограничивать. Ничего крамольного не говорили, так что пусть пишут. Но я из вредности поставил на табуретке возле стены куратора купленный магнитофон и крутил на нём весь день классическую музыку. Куратор пока молчал.
– Написал письмо Сергею? – спросил отец. – Хороший парень, жаль, что вы разъехались. Я на твоём месте не терял бы с ним связь.
– Я и не собираюсь, а письмо написал и сегодня отдам соседу. Тоже глупость, ваши же письма не проверяют.
– А ты хочешь, чтобы везде и всё было по уму? У государства есть инструкции на все случаи жизни. Если утверждено, положено выполнять, умно это или нет. Не хочешь погулять с Люсей? Смотри, какая замечательная погода!
– А куда? Мне Москва надоела еще в той жизни.
– Скучный ты человек! – упрекнула Таня. – Самому неинтересно, так хоть подумал бы о Люсе! Если не хочешь в кино, отвези её в какой-нибудь парк. Лучше гулять по парку, чем сидеть в квартире. Ещё насидитесь, когда пойдут дожди. Сразу видно, что человек в возрасте!
– Устыдила, – сказал я, откладывая книгу. – Пойду к Черзаровым, а от них позвоню.
