Возвращение

Конечно, строили небольшую часть города, ставя дома и выкладывая тротуары, а каменные двойники только внешне походили на оригиналы. Никто строго не придерживался того, что можно было увидеть на немногочисленных рисунках и гравюрах, а больше приноравливались к местному рельефу, строя так, чтобы можно было снимать с разных направлений. Построенное планировали использовать не только в моём фильме, но и в других. А вот Зарайск или Красный, как его называли во времена нашествия Батыя, должны были полностью разрушить, поэтому многое на стройке делалось на живую нитку. Привлечённые историки срывали голос, лаясь с бригадирами, а я мотался по десяткам учреждений и организаций, добывая, согласовывая и обеспечивая всё, что требовалось для работ. Занимался я этим до тех пор, пока не прибыл китаец. Китаец был самый настоящий и такой, какой мне требовался, – мастер Кунг-Фу. Привезли его из Хабаровска, соблазнив высокой оплатой. Русский язык он знал в совершенстве, в том числе и матерную ругань, которую часто применял при нашем обучении. По фильму учителя звали Вейж Луанем и было ему семьдесят лет. Недостающие десять лет добавили с помощью грима. Я переложил нерешённые вопросы на снабженцев и вместе с женой отправился на занятия. По фильму старик должен был учить больше года, реально он гонял нас в хвост и гриву пять месяцев. За это время мастером не станешь, но можно было освоить Кунг-Фу настолько, чтобы профессионально заучить отдельные киношные схватки. Сценарий был таким. Я играл Ивора Абаша – сына одного из сотников князя Фёдора Юрьевича. Фёдор Юрьевич получил Зарайское княжество от своего отца – великого рязанского князя Юрия Игоревича. Женой нашего князя была та самая княгиня Евпраксия, которая бросилась на камни с малолетним сыном, чтобы не достаться Батыю. Люся играла Анну – дочь боярина Ильи Сувора и подругу княгини. Можете не спрашивать, откуда на границе Дикого Поля взялся китаец, это осталось за кадром. В фильмах Голливуда нелепостей куда больше, и все смотрят. Да и после разгрома Китая монголами прошло уже двадцать два года. Вполне можно было раз десять пройти пешком до Китая и обратно. Обнаружили его на границе княжества дружинники во главе с моим отцом. Отроки хотели позабавиться со стариком, подколов его копьями, но были сброшены с сёдел и избиты древком копья. Старик поразил Глеба Абаша, и его волей был доставлен к князю. Там он и прижился, а меня учил, чтобы отблагодарить отца. Понятное дело, что у нас с Анной была любовь. Её отец меня не привечал, поэтому встречаться могли только тогда, когда Анна бывала у княгини. Она была единственным ребёнком, поэтому ей разрешалось многое из того, что выходило за рамки дозволенного для боярышень. Отец разрешил Анне обучаться оружию и ездить верхом, но когда она попросила позволения учиться у китайца борьбе, отказал наотрез, поэтому такие занятия проводились втайне. Потом пришла беда. Мой отец отправился вместе с князем в ставку Батыя, вместе их там и убили. Чёрную весть привёз Апоница – единственный выживший из княжеской свиты. А вслед за ним пришли монголы. По сценарию нас штурмовали воины Берке. Незадолго до этого меня вызвал воевода и приказал уходить из города и затаиться. Он не верил в то, что можно будет отбиться, поэтому в нескольких схронах спрятали детей лет пяти-восьми с тремя молодыми женщинами. Старшие помогали в обороне, более младшие не выжили бы, да и мало было тех схронов. После сражения я должен был вернуться и увести этих детишек в безопасное место. Единственным безопасным местом тогда был находившийся в трёхстах вёрстах Великий Новгород. И эти триста вёрст нужно было пробираться по январским сугробам, в мороз и вьюгу с маленькими детьми. Когда воевода отдавал приказ, он отвёл взгляд. Я пришёл проститься с учителем, у которого была Анна, и он уговорил её уйти со мной.
        – Я их знаю, – сказал старый китаец о монголах. – Защититься у вас не получится, а живую добычу сейчас брать не будут. Уходи с ним, здесь только зря погибнешь.
        Я принёс ей зимнюю одежду, а учитель отдал своё оружие, и мы ушли.
        Съёмки сражения за Зарайск, в которых мы не участвовали, были очень впечатляющими. Используя специальные приёмы, мы восемь тысяч наших всадников превратили в тридцать. Отдельные эпизоды схваток отличались непривычным для наших фильмов уровнем владения оружием и натуральностью гибели сражавшихся. Позже приёмная комиссия требовала вырезать самые страшные кадры, а зрители в кинотеатрах стискивали зубы и сжимали кулаки.
        Мы не стали уходить далеко от города, за что и поплатились, встретив десяток монголов. К счастью для меня, они не приняли нас всерьёз. Эту схватку мы отрабатывали девять дней и отыграли её безукоризненно. В результате оставшиеся в живых два воина смогли разорвать дистанцию и пустить в ход луки. Мы сделали то же самое, но в лесу от этого оружия мало толку. Поняв это, монголы убрались и вскоре вернулись с полусотней воинов. Отстреливаясь, мы пытались скрыться. Мне это удалось, Анна осталась лежать со стрелой в спине. Ночью я вернулся, собрал хворост, обложил её тело и сжёг. Насыпал в ладанку горсть ещё тёплого пепла и спрятал на груди, а потом пошёл к городу. Незадолго до рассвета наткнулся на тех монголов, которые гоняли нас по лесу и убили Анну. В погоне за нами воины слишком далеко ушли от города, а начавшийся снег засыпал следы, поэтому они разожгли большие костры, нарезали лапника и пережидали ночь. Мы смогли выбить из сёдел некоторых из них, так что я насчитал сорок два человека. Лошадей было больше. Время от времени кто-то из воинов отправлялся в лес за сучьями. Умерли семеро, прежде чем остальные забеспокоились. Когда они схватились за оружие и бросились в ту сторону, откуда летели стрелы, их стало на пять человек меньше. Я уводил от поляны оставшихся в живых монголов, давно бросив лук. Стрелы закончились, и теперь он только мешал. В каждой руке у меня было по клинку. Два раза я задерживался, давая себя настичь. В лесу было темно, да и ветви мешали, поэтому за мной тоже гонялись с мечами. Две схватки – и ещё шесть тел остались лежать в снегу. Всё немного подсветили, чтобы было видно зрителям, а я кого-нибудь не убил на самом деле. Для меня эти сцены были самыми сложными. Кто никогда не брал в руки две сабли и не дрался ими сразу против нескольких противников, тот не поймёт. Пусть мы репетировали раз двадцать, всё равно... После их выполнения я целый день не мог ничем заниматься, так сильно дрожали руки.
        Оставшиеся двадцать воинов уже не рисковали разбегаться, а шли по моим следам тесной группой. Мне это было только на руку. Обманув их, я побежал в сторону поляны с лошадьми. Я хорошо запомнил уроки старого китайца, и четверо стороживших лошадей монголов умерли раньше, чем остальные добежали до поляны. У них не было с собой луков, у меня теперь был. Я стрелял быстро, укладывая их одного за другим, пока несколько оставшихся в живых не укрылись за лошадьми. Их нельзя было отпускать, но я не смог помешать, когда сразу пятеро вскочили на лошадей. Один упал со стрелой в спине, но остальным удалось скрыться. Они не вернулись, как я боялся, потому что тумены Берке сожгли Зарайск и ушли вместе с остальными к Рязани.
        Я не смог управиться со всеми лошадьми, поэтому развязал их и в несколько приёмов вывел из леса три десятка. На моё счастье волки были напуганы людьми и бродили где-то в других местах.
        Города не было. Снег засыпал остатки строений и прикрыл густо лежавшие тела. Над этим кладбищем возвышались только частично уцелевшие печи домов побогаче, всё остальное превратилось в пепел. Я прошёл мимо лежавшего на боку колокола сгоревшей церкви, нашёл место первого схрона и начал втыкать в землю меч, ища крышку. Продухи были завалены, и люди в убежище сомлели. Я оставил их и направился ко второму схрону, потом к третьему. Слава богу, все были живы. Пока женщины и дети приходили в себя, я вытаскивал мешки с едой и укладывал их на лошадей. Я им не нравился, но, видимо, перспектива остаться наедине с волками нравилась ещё меньше. Самые противные твари скалились и пытались укусить, но мне удалось нагрузить их провизией, а потом усадить детишек и женщин и сесть самому. Детей сажал по двое и по трое, так, чтобы старшие заботились о малышах. Удивительно, но как только на монгольских лошадей сажали детей, они сразу же переставали проявлять враждебность.
        По сценарию мы должны были ехать до Волхова шесть дней. На съёмках проехали километров тридцать и устроили две остановки, на которых я сооружал укрытия с помощью жердей и шкур, используя громадные ели. Хорошо, что такие ещё были в лесах. Я всю ночь проводил у костра, охраняя лошадей. Монголы прошли широким фронтом, поэтому и здесь мы дважды натыкались на сожжённые деревни, в одной из которых подобрали уцелевшего крестьянина. Его близкие погибли, погиб бы и он, не пройди мы рядом с пепелищем. Ему уже было на всё наплевать, в том числе и на собственную жизнь. Увидев детишек, он принялся нам помогать, найдя смысл в жизни. Дважды пришлось отбиваться от волков. Один я этого сделать не смог, но у женщин были охотничьи луки. На этих съёмках измучились и намёрзлись все. Главным было не застудить никого из детей. Их одели как медвежат, постоянно поили горячим и разводили костры. Единственной игрой детей было терпение. Отыграли они великолепно: никто не капризничал и не доставил нам хлопот. За время этих съёмок я понял, что смог бы и на самом деле пройти с этими детьми такой путь. Выложился бы, конечно, полностью, возможно не довёз двух-трёх самых слабых, но остальных спас бы.
        Вышли мы не к самому Новгороду, а к Волхову, который замёрз только у берегов. Там в первый раз наткнулись на людей. Лесорубы хотели нас побить и забрать лошадей, но, рассмотрев сидевших на них детишек, передумали и даже дали провожатого.
        – Нешто мы не люди? – говорил мне их старший. – Идите прямо к Ярославичу, он и вам поможет, и ребят пристроит.
        Третья часть домов в «Новгороде» была сделана жилыми и сейчас в них жили многочисленные статисты, изображавшие жителей города. Я предстал перед князем, которого играл Ерёменко, чуть живым. Грима на мне было мало: усталость и худоба были натуральные, заработанные на съёмках.
        – Помоги, Ярославич! – поклонился я ему. – Сохрани корень Зарайского княжества. Всех сожгли и побили поганые, может где и остались люди, но надолго ли?
        – Кто таков? – спросил Невский.
        – Ивор Абаш сотников сын.
        – Если останешься у меня, приму в дружину. Сотником тебе не по возрасту, десятником будешь.
        – Благодарствую, князь, – упрямо сказал я. – Я вернусь. Мне жизнь не в радость, своим я долги отдал, мунгалам – нет!
        – Один только сгинешь зря, от тех же волков, – сказал князь. – Нам мунгалы тоже враги, а жизнь тебе господь дал не для того, чтобы ею бросаться! Ты сильный воин, твоё семя не должно пропасть! Остаёшься – и дело с концом!
        Так я остался в Новгороде. Вскоре меня женили. Я не мог забыть Анны и не желал другой женщины, но надавил сначала князь, а потом и архиепископ Спиридон.
        – Нельзя жить горем! – втолковывал он мне. – Это противно воли Его! Если нет своего ума, слушай князя, он дурного не присоветует.
        Женили на дочери одного из купцов Младе, которую сыграла Бондарчук. Гримёрам пришлось постараться, чтобы сбросить ей лет пять. Сцена брачной ночи была первой такого рода в советском кинематографе. Сколько потом потребовалось нервов, чтобы она осталась в фильме! По сюжету я не смог себя перебороть и не тронул молодую жену, из-за чего та тихо рыдала, видимо, проклиная про себя и свою жизнь, и мужа-недоумка, который думает только о себе. Закончилось всё довольно откровенной сценой. Наталья вошла во вкус и допустила лишнее, из-за чего я получил пощёчину от жены, а с Бондарчук она потом долго не разговаривала. Фильм продолжился моей жизнью и службой у новгородского князя. Шли годы, появились дети. Я стал сотником и одним из близких к князю людей. До сорока лет меня успешно старили гримом, заключительные кадры, когда я уже был стариком, играл другой актёр. В молодости мне пришлось один раз сопровождать Ярославича в ставку Батыя. Зная о моей ненависти к монголам, князь старался не брать меня в такие поездки, но в тот раз пришлось съездить, да ещё побывать на пиру, куда пригласили Невского с ближними людьми. Видимо, я чем-то себя выдал на приёме и заинтересовал монгольского владыку, потому что Батый приказал, чтобы на пиру был и я.
        – Редко можно встретить человека, который так меня ненавидел бы! – с улыбкой сказал он Ярославичу, который сидел недалеко от хана. – И который не боялся бы это показать. Твой человек глуп или ищет смерти? Смотри, он не съел на моем пиру ни кусочка. Тот, кто оскорбляет гостеприимство хозяина, оскорбляет его самого. В чём причина?
        В то время князь уже говорил по-монгольски, но для удобства съёмок разговор вели через толмача.
        – Прости его, великий хан! – побледнев, сказал Невский. – Это один из моих лучших воинов. А ненависть... Нукеры Берке убили его родных, в том числе и любимую девушку. Время залечит раны, а я сделал ошибку, взяв его сюда.
        – Один из лучших, говоришь! – довольно сказал Батый. – Я помогу найти выход его ненависти, а мы потешим душу доброй схваткой. Давай, кнез, твой воин против моего. Всё в руках бога, победит – отпущу.
        Противником мне выбрали здоровенного, как лось, монгола с на редкость кривыми ногами и длинными мускулистыми руками. Мы обнажились по пояс, взяли мечи и вошли в круг. Выйти из него я мог только победителем. Противник был сильнее меня и наверняка искусно владел своим кривым мечом, поэтому я не мог вести затяжную схватку. Я её и не вёл. Не хотел тешить забавой эту сволочь. Съёмка была комбинированной, потому что я не мог метать меч в живого актёра. Я никогда не двигался так быстро и, несмотря на разминку, получил сильное растяжение. В фильме моё изображение чуть смазалось, и тут же монгол, выронив свой меч, завалился назад с моим в груди. Меня отпустили, но к монголам я больше не ездил. Когда умер князь, мне исполнилось сорок три года. Итогом жизни с Младой были три сына и две дочери. На этом фильм для меня закончился. Заключительный эпизод смерти играл не я. За этот эпизод мне тоже досталось. Старый воин приходит на погост к могиле своей жены, где его и находит мёртвым один из внуков. Старик обхватил руками могилу, рядом лежала пустая ладанка, а по протянувшемуся в бесконечность лучу уходил я, держа за руки и свою погибшую любовь, и молодую Младу.
        Четырёхсерийный фильм «Воин» получил много наград, но за границу ездили только в Канны за «Пальмовой ветвью». Это был единственный раз, когда меня выпустили из страны. Наверное, этот факт сыграл роль в том, что на меня вышли так поздно. Ни у кого в ЦРУ не укладывалось в голове, что такого человека, как я, можно выпустить из-под контроля. А поскольку выпустили, я на время выпал из круга подозреваемых. На экраны фильм вышел весной семьдесят третьего года, всё лето мы отдыхали, а к следующей работе думал приступить осенью. Тогда же узнал, что началось применение сердечного препарата. Одним из первых, кому сделали уколы, был Келдыш. Через неделю он приехал к нам с большим тортом.