О чем она молилась, о чем плакала, на какое чудо надеялась? Никому не было дела до этого. И Бекки изо дня в день поднималась со своего жесткого ложа с красными от слёз глазами. Она принималась за свои обычные дела, но мысли её лихорадочно метались.
Мать-настоятельница часто спрашивала, не хочет ли Бекки посвятить себя Господу, но этот путь требовал новых жертв, а у Бекки не доставало сил принести их. Она не решалась отдать последнее, что у неё было, холодным каменным стенам монастырской кельи и не знала куда бежать от унижения и жгучего стыда. Нейджл каждый день видел её в ужасном сером платье и стоптанных башмаках, и взгляд его прекрасных серых глаз становился все печальнее.
Бекки страдала от жестокой ревности, она готова была возненавидеть Синклера за то, что он покупает цветы, именно у неё, а потом, где-то в своём, недоступном для безымянной цветочницы мире, дарит их другой девушке. Готова была возненавидеть, но вместо этого любила…
К вечеру пошел снег. Сначала редкие снежинки легко кружились в воздухе, потом они повалились большими пушистыми хлопьями. Зачем только она торчит на этом углу, понятно, что он не проедет мимо… а вдруг проедет?
Бекки совсем закоченела на ветру и уже хотела вернуться в приют. Но Рождественское Чудо все же совершилось. Снег заплясал в лучах автомобильных фар, тёмно-синий «Форд» Нейджела выехал на площадь и остановился, как обычно. Дверца открылась…
Только вот сама Бекки не превратилась в сказочную принцессу, она стояла перед Синклером в своём не по сезону легком плаще.
Не растаявшие снежинки дрожали на её длинных золотистых ресницах, на выбившихся из-под платка заиндевелых прядях волос, на бессильно опущенных плечах. Бекки ждала. От того, что он сейчас скажет, зависело все её будущее.
А Нейджл, во что бы то ни стало, хотел заставить её вспомнить прошлое, двух маленьких детей, что жили когда-то в этом городе.
— Вы не узнаете меня, мисс? – следовало начать как-то иначе, но именно этот вопрос мучил его так давно.
— Отчего же, узнаю… вы Нейджл Синклер. Весь город вас знает. — отвечала Бекки.
— Я не про это, разве вы не помните, когда-то мы были знакомы… давно… в детстве. — тон его стал раздражительным и резким, он никак не мог представить, что их новая встреча будет такой. Неужели она не понимает, что он хочет услышать?
— Я все помню, сэр…вы были очень добры ко мне.
Да, она помнила. Мысли об этом юноше заполняли её жизнь не только последние шесть месяцев, она думала о Синклере и раньше, в своих глупых фантазиях весело болтала и смеялась с ним, танцевала на приемах и каталась на яхте. Она гуляла с ним в старом парке, среди цветущих розовых кустов и всегда, всегда, всегда, видела себя со стороны блестящей образованной леди! Независимой, равной ему во всем. Нейджлу не стыдно было бы показаться с такой девушкой в обществе. Боже Праведный, как глупо… Жалкая нищенка, разве мог он чувствовать к ней что-нибудь, кроме оскорбительной жалости, разве догадывался, о чем она думает, целыми днями, на углу шумной улицы, между ненавистных корзин с цветами, разве знал, как тяжело тащить непроданные розы обратно в приют, и выслушивать бесконечные сетования матери-экономки… Как же все это глупо!
— Очень добры, — повторила Бекки, а сама уже потерялась в глубине его глаз... Зачем он здесь, ведь зимой на городской площади не продаются цветы. Ах, неважно зачем, только бы не уходил…
— Мне было так жаль вас…
Бесконечная пропасть разверзлась между ними после его слов. Нейджл не знал, что еще сказать, а она теперь не нашла бы в себе сил ответить.
— Сегодня очень холодно, — спохватился он, — хотите я отвезу вас домой?
— Спасибо сэр, — с трудом произнесла она, — я доберусь сама, здесь близко.
Бекки повернулась к Синклеру спиной, чтобы он как-нибудь не заметил предательских слёз, которые уже ползли по щекам и быстро пошла прочь.
— Постойте, я хотел только спросить вас, — ветер унес конец фразы в сторону.
Бекки побежала. Она бежала от него, бежала от своей мечты, в это белое снежное марево Рождественской ночи, которая сулила всем мир и счастье. Бежала потому, что не хотела принять вместе с любовью жалость. Что бы ни произошло потом, этого никто никогда не сможет изменить.
Резко захлопнулась дверца автомобиля. Шум отъезжающей машины отозвался болью в сердце Бекки. Он не вернется …
Девушка остановилась, ей больше не от кого было убегать, разве что от себя самой. Куда теперь? Вернуться в приют? Нет, сейчас она не могла петь гимны и разделять с сёстрами радость Святой Ночи. Это было бы обманом, оскорблением Бога, потому, что даже Небо не может дать ей утешения.
Не чувствуя холода, она медленно побрела по опустевшему заснеженному городу. Праздничный звон колоколов плыл ей в след, возвещая миру о рождении Спасителя. В окнах горели свечи, призывая странников к отдыху. В эту ночь люди проявляли милосердие в память о младенце, предназначенном в жертву.
***
В апреле открылась навигация и Нейджл перебрался в Ирландию.
У него были дела в Белфасте и Дублине, и все это так удачно оттягивало новую встречу с ней. Он чувствовал, что должен что-то исправить, но не знал как, и предпочел скрываться за каждодневной суетой, неизменно откладывая неприятные мысли на потом. Так было гораздо легче убедить себя, что ничего собственно не произошло. Ничего такого, за что он мог бы всерьез упрекнуть себя.
Только в начале мая, когда Синклер вернулся в Шотландию, он, наконец, понял, как сильно виноват.
Даже родной дом, словно упрекал его, на каждом шагу напоминая о ней, и старый парк, который столько раз радовал их теплом и солнечным светом. Нейджл стоял на том самом месте, у ограды, где они встречались в пору своего детства. Почти ничего не изменилось за эти четырнадцать лет, только дубы и каштаны стали выше, их ветви широко раскинулись и теперь бросали тень на половину монастырского луга. Сирень цвела по-прежнему и тюльпаны качали пестрыми головками на ухоженных клумбах.
Но за оградой парка никого не было, лишь высокая трава на лугу клонилась к земле под порывами ветра. Нейджл долго смотрел на эти изумрудные волны, но видел совсем иное.
Он вспоминал. Их прежние встречи… такие короткие. Её внимательный взгляд…Долгое ожидание у окон музыкальной комнаты… Слёзы осеннего дождя на стекле… Размытый силуэт маленькой девочки. То далёкое Рождество и Рождество прошлого года, когда они виделись в последний раз.
Нейджл почувствовал непреодолимое желание снова увидеть её. Сейчас, немедленно…
Он не стал выводить машину из гаража и отправился к Ратуше пешком, все больше и больше ускоряя шаг. Последний квартал он почти бежал. Вот уже и Центральная улица. Глаза Нейджела заскользили по площади. На углу стояла девушка-цветочница, но это была не она…
Успокаивая дыхание, Синклер подошел и, как обычно, купил цветы. Пятнадцать прекрасных белых роз. Он решил, что подарит их ей, перед тем, как просить прощения. А потом скажет, нет, сначала скажет…
— Спасибо, мисс, — поблагодарил он, расплатившись, а потом бросил, как бы невзначай, — минувшим летом здесь продавала цветы рыжеволосая девушка… к сожалению, я не знаю, как её зовут…
— Бекки? Вы спрашиваете о Бекки, сэр? — охотно откликнулась новая цветочница. — Бедняжка умерла прошлой зимой… простудилась и слегла… сразу после Рождества. Но, Господь милостив, промучилась недолго, недели две…
Окружающий мир лишился звуков и красок. Нейджл стоял в оцепенении и не замечал, что острые шипы впиваются в его судорожно сжатую ладонь, он не чувствовал этой боли, потому, что сердце болело сильнее.
Умерла… после Рождества.
— Остался кто-нибудь из родных, с кем я мог бы поговорить о ней? — медленно произнёс он.
— Никого… она жила в приюте у сестер-францисканок. Они и похоронили её у себя, на церковном кладбище, хотя Бекки не была монахиней...
Словоохотливая цветочница говорила что-то еще, но Нейджл уже не слышал.
Умерла…после Рождества…
Аккуратные ряды скромных мраморных и гранитных плит, изредка перемежались более пышным надгробием с фигуркой ангела или урной, увитой гирляндой каменных цветов.
Молодая послушница семенила перед Синклером, смущенно опустив глаза, а в душе предвкушала чудесную возможность рассказать сестрам об этом странном посетителе.
— Вот здесь, сэр. — она остановилась и указала рукой на крайнюю могилу. — Мы не знали, что у неё кто-то есть в городе, а то непременно бы сообщили. Бекки ни с кем не делилась.
— Благодарю вас, — кивнул Нейджл, — если позволите, я хотел бы побыть здесь немного…один.
— Да, конечно, сколько пожелаете, сэр… я понимаю…
Послушница тихо удалилась.
Маленькое монастырское кладбище совсем не выглядело обителью печали в этот ласковый майский полдень. Маргаритки и анютины глазки оживленно шевелили головками среди полированных камней, где-то в дупле пищали птенцы.
Синклер медлил. Могила за невысокой фигурной решеткой была заботливо ухожена, многие сестры, должно быть, искренне любили Бекки.
Он вздохнул, открыл калитку и остановился перед надгробием. Забавные рыжие косички и голубые глаза всплыли в его памяти. Почему-то он увидел её именно такой в минуту этого последнего свидания. Девочка за чугунной оградой парка…она никогда ни о чем не просила, а он так и не успел спросить её имя.
Короткая надпись на камне гласила:
Мэри-Ребекка Линтон.
Родилась 9 апреля … года
Умерла 8 января … года
Белые розы покрыли холодный мрамор.
— Мэри-Ребекка …Так вот как тебя звали, — прошептал Нейджл, — посмотри же, я принес тебе цветы…
Нейджл Синклер и Фиона Скай поженились в июле.
Сразу после свадьбы они уехали в Бат на воды, а потом отплыли из Брайтона в кругосветное путешествие. Длительный морской круиз должен был завершиться в Америке.
Кроме приятного время провождения молодой владелец Northern Shipping Company надеялся завязать новые деловые контакты, расширить свой судоходный бизнес и… забыть прошлое.
Мысль навсегда покинуть Шотландию рано или поздно должна была посетить его, но сейчас, стоя на верхней палубе огромного трансатлантического лайнера, рядом со своей юной, привлекательной и такой счастливой женой, Нейджл Синклер думал лишь о том, как в сущности легко сломать чужую жизнь.
Фиона перегнулась через леер и, смеясь, бросила в толпу провожающих свой букет.
Лента, которой были связаны цветы распустилась, букет распался, не долетев до пристани, и длинные стебли с нежными полураскрытыми бутонами закачались на воде.
Ну, и что вы скажете?
Признаюсь честно, пока я писал все это, маленький сусальный рождественский ангел все время толкал меня под руку и со слезами умолял:
— Не надо, пожалуйста не надо…
Сделай так, чтобы Мэри-Ребекка была счастлива!
И правда, как легко было сочинить милую love stopy, еще раз повторить сказку про Золушку и её Принца, или про Элизу Дулитл. Но только это не было бы правдой… И я прогнал маленького ангела. Он обиделся и улетел.
Мне тоже очень жаль Бекки.
Впрочем, Синклеру придется жить с сознанием своей вины, (если конечно он её осознал), а Мэри-Ребекка освободилась от своих земных страданий. Она тоже стала ангелом, в этом я совершенно уверен, и может быть простит меня, за то, что я так жестоко обошелся с девочкой Бекки. Во всяком случае, я надеюсь, что простит.
Ангелы – они же очень добрые…
Мать-настоятельница часто спрашивала, не хочет ли Бекки посвятить себя Господу, но этот путь требовал новых жертв, а у Бекки не доставало сил принести их. Она не решалась отдать последнее, что у неё было, холодным каменным стенам монастырской кельи и не знала куда бежать от унижения и жгучего стыда. Нейджл каждый день видел её в ужасном сером платье и стоптанных башмаках, и взгляд его прекрасных серых глаз становился все печальнее.
Бекки страдала от жестокой ревности, она готова была возненавидеть Синклера за то, что он покупает цветы, именно у неё, а потом, где-то в своём, недоступном для безымянной цветочницы мире, дарит их другой девушке. Готова была возненавидеть, но вместо этого любила…
К вечеру пошел снег. Сначала редкие снежинки легко кружились в воздухе, потом они повалились большими пушистыми хлопьями. Зачем только она торчит на этом углу, понятно, что он не проедет мимо… а вдруг проедет?
Бекки совсем закоченела на ветру и уже хотела вернуться в приют. Но Рождественское Чудо все же совершилось. Снег заплясал в лучах автомобильных фар, тёмно-синий «Форд» Нейджела выехал на площадь и остановился, как обычно. Дверца открылась…
Только вот сама Бекки не превратилась в сказочную принцессу, она стояла перед Синклером в своём не по сезону легком плаще.
Не растаявшие снежинки дрожали на её длинных золотистых ресницах, на выбившихся из-под платка заиндевелых прядях волос, на бессильно опущенных плечах. Бекки ждала. От того, что он сейчас скажет, зависело все её будущее.
А Нейджл, во что бы то ни стало, хотел заставить её вспомнить прошлое, двух маленьких детей, что жили когда-то в этом городе.
— Вы не узнаете меня, мисс? – следовало начать как-то иначе, но именно этот вопрос мучил его так давно.
— Отчего же, узнаю… вы Нейджл Синклер. Весь город вас знает. — отвечала Бекки.
— Я не про это, разве вы не помните, когда-то мы были знакомы… давно… в детстве. — тон его стал раздражительным и резким, он никак не мог представить, что их новая встреча будет такой. Неужели она не понимает, что он хочет услышать?
— Я все помню, сэр…вы были очень добры ко мне.
Да, она помнила. Мысли об этом юноше заполняли её жизнь не только последние шесть месяцев, она думала о Синклере и раньше, в своих глупых фантазиях весело болтала и смеялась с ним, танцевала на приемах и каталась на яхте. Она гуляла с ним в старом парке, среди цветущих розовых кустов и всегда, всегда, всегда, видела себя со стороны блестящей образованной леди! Независимой, равной ему во всем. Нейджлу не стыдно было бы показаться с такой девушкой в обществе. Боже Праведный, как глупо… Жалкая нищенка, разве мог он чувствовать к ней что-нибудь, кроме оскорбительной жалости, разве догадывался, о чем она думает, целыми днями, на углу шумной улицы, между ненавистных корзин с цветами, разве знал, как тяжело тащить непроданные розы обратно в приют, и выслушивать бесконечные сетования матери-экономки… Как же все это глупо!
— Очень добры, — повторила Бекки, а сама уже потерялась в глубине его глаз... Зачем он здесь, ведь зимой на городской площади не продаются цветы. Ах, неважно зачем, только бы не уходил…
— Мне было так жаль вас…
Бесконечная пропасть разверзлась между ними после его слов. Нейджл не знал, что еще сказать, а она теперь не нашла бы в себе сил ответить.
— Сегодня очень холодно, — спохватился он, — хотите я отвезу вас домой?
— Спасибо сэр, — с трудом произнесла она, — я доберусь сама, здесь близко.
Бекки повернулась к Синклеру спиной, чтобы он как-нибудь не заметил предательских слёз, которые уже ползли по щекам и быстро пошла прочь.
— Постойте, я хотел только спросить вас, — ветер унес конец фразы в сторону.
Бекки побежала. Она бежала от него, бежала от своей мечты, в это белое снежное марево Рождественской ночи, которая сулила всем мир и счастье. Бежала потому, что не хотела принять вместе с любовью жалость. Что бы ни произошло потом, этого никто никогда не сможет изменить.
Резко захлопнулась дверца автомобиля. Шум отъезжающей машины отозвался болью в сердце Бекки. Он не вернется …
Девушка остановилась, ей больше не от кого было убегать, разве что от себя самой. Куда теперь? Вернуться в приют? Нет, сейчас она не могла петь гимны и разделять с сёстрами радость Святой Ночи. Это было бы обманом, оскорблением Бога, потому, что даже Небо не может дать ей утешения.
Не чувствуя холода, она медленно побрела по опустевшему заснеженному городу. Праздничный звон колоколов плыл ей в след, возвещая миру о рождении Спасителя. В окнах горели свечи, призывая странников к отдыху. В эту ночь люди проявляли милосердие в память о младенце, предназначенном в жертву.
***
В апреле открылась навигация и Нейджл перебрался в Ирландию.
У него были дела в Белфасте и Дублине, и все это так удачно оттягивало новую встречу с ней. Он чувствовал, что должен что-то исправить, но не знал как, и предпочел скрываться за каждодневной суетой, неизменно откладывая неприятные мысли на потом. Так было гораздо легче убедить себя, что ничего собственно не произошло. Ничего такого, за что он мог бы всерьез упрекнуть себя.
Только в начале мая, когда Синклер вернулся в Шотландию, он, наконец, понял, как сильно виноват.
Даже родной дом, словно упрекал его, на каждом шагу напоминая о ней, и старый парк, который столько раз радовал их теплом и солнечным светом. Нейджл стоял на том самом месте, у ограды, где они встречались в пору своего детства. Почти ничего не изменилось за эти четырнадцать лет, только дубы и каштаны стали выше, их ветви широко раскинулись и теперь бросали тень на половину монастырского луга. Сирень цвела по-прежнему и тюльпаны качали пестрыми головками на ухоженных клумбах.
Но за оградой парка никого не было, лишь высокая трава на лугу клонилась к земле под порывами ветра. Нейджл долго смотрел на эти изумрудные волны, но видел совсем иное.
Он вспоминал. Их прежние встречи… такие короткие. Её внимательный взгляд…Долгое ожидание у окон музыкальной комнаты… Слёзы осеннего дождя на стекле… Размытый силуэт маленькой девочки. То далёкое Рождество и Рождество прошлого года, когда они виделись в последний раз.
Нейджл почувствовал непреодолимое желание снова увидеть её. Сейчас, немедленно…
Он не стал выводить машину из гаража и отправился к Ратуше пешком, все больше и больше ускоряя шаг. Последний квартал он почти бежал. Вот уже и Центральная улица. Глаза Нейджела заскользили по площади. На углу стояла девушка-цветочница, но это была не она…
Успокаивая дыхание, Синклер подошел и, как обычно, купил цветы. Пятнадцать прекрасных белых роз. Он решил, что подарит их ей, перед тем, как просить прощения. А потом скажет, нет, сначала скажет…
— Спасибо, мисс, — поблагодарил он, расплатившись, а потом бросил, как бы невзначай, — минувшим летом здесь продавала цветы рыжеволосая девушка… к сожалению, я не знаю, как её зовут…
— Бекки? Вы спрашиваете о Бекки, сэр? — охотно откликнулась новая цветочница. — Бедняжка умерла прошлой зимой… простудилась и слегла… сразу после Рождества. Но, Господь милостив, промучилась недолго, недели две…
Окружающий мир лишился звуков и красок. Нейджл стоял в оцепенении и не замечал, что острые шипы впиваются в его судорожно сжатую ладонь, он не чувствовал этой боли, потому, что сердце болело сильнее.
Умерла… после Рождества.
— Остался кто-нибудь из родных, с кем я мог бы поговорить о ней? — медленно произнёс он.
— Никого… она жила в приюте у сестер-францисканок. Они и похоронили её у себя, на церковном кладбище, хотя Бекки не была монахиней...
Словоохотливая цветочница говорила что-то еще, но Нейджл уже не слышал.
Умерла…после Рождества…
Аккуратные ряды скромных мраморных и гранитных плит, изредка перемежались более пышным надгробием с фигуркой ангела или урной, увитой гирляндой каменных цветов.
Молодая послушница семенила перед Синклером, смущенно опустив глаза, а в душе предвкушала чудесную возможность рассказать сестрам об этом странном посетителе.
— Вот здесь, сэр. — она остановилась и указала рукой на крайнюю могилу. — Мы не знали, что у неё кто-то есть в городе, а то непременно бы сообщили. Бекки ни с кем не делилась.
— Благодарю вас, — кивнул Нейджл, — если позволите, я хотел бы побыть здесь немного…один.
— Да, конечно, сколько пожелаете, сэр… я понимаю…
Послушница тихо удалилась.
Маленькое монастырское кладбище совсем не выглядело обителью печали в этот ласковый майский полдень. Маргаритки и анютины глазки оживленно шевелили головками среди полированных камней, где-то в дупле пищали птенцы.
Синклер медлил. Могила за невысокой фигурной решеткой была заботливо ухожена, многие сестры, должно быть, искренне любили Бекки.
Он вздохнул, открыл калитку и остановился перед надгробием. Забавные рыжие косички и голубые глаза всплыли в его памяти. Почему-то он увидел её именно такой в минуту этого последнего свидания. Девочка за чугунной оградой парка…она никогда ни о чем не просила, а он так и не успел спросить её имя.
Короткая надпись на камне гласила:
Мэри-Ребекка Линтон.
Родилась 9 апреля … года
Умерла 8 января … года
Белые розы покрыли холодный мрамор.
— Мэри-Ребекка …Так вот как тебя звали, — прошептал Нейджл, — посмотри же, я принес тебе цветы…
***
Нейджл Синклер и Фиона Скай поженились в июле.
Сразу после свадьбы они уехали в Бат на воды, а потом отплыли из Брайтона в кругосветное путешествие. Длительный морской круиз должен был завершиться в Америке.
Кроме приятного время провождения молодой владелец Northern Shipping Company надеялся завязать новые деловые контакты, расширить свой судоходный бизнес и… забыть прошлое.
Мысль навсегда покинуть Шотландию рано или поздно должна была посетить его, но сейчас, стоя на верхней палубе огромного трансатлантического лайнера, рядом со своей юной, привлекательной и такой счастливой женой, Нейджл Синклер думал лишь о том, как в сущности легко сломать чужую жизнь.
Фиона перегнулась через леер и, смеясь, бросила в толпу провожающих свой букет.
Лента, которой были связаны цветы распустилась, букет распался, не долетев до пристани, и длинные стебли с нежными полураскрытыми бутонами закачались на воде.
***
Ну, и что вы скажете?
Признаюсь честно, пока я писал все это, маленький сусальный рождественский ангел все время толкал меня под руку и со слезами умолял:
— Не надо, пожалуйста не надо…
Сделай так, чтобы Мэри-Ребекка была счастлива!
И правда, как легко было сочинить милую love stopy, еще раз повторить сказку про Золушку и её Принца, или про Элизу Дулитл. Но только это не было бы правдой… И я прогнал маленького ангела. Он обиделся и улетел.
Мне тоже очень жаль Бекки.
Впрочем, Синклеру придется жить с сознанием своей вины, (если конечно он её осознал), а Мэри-Ребекка освободилась от своих земных страданий. Она тоже стала ангелом, в этом я совершенно уверен, и может быть простит меня, за то, что я так жестоко обошелся с девочкой Бекки. Во всяком случае, я надеюсь, что простит.
Ангелы – они же очень добрые…
