Когда Аглая оборвала свою жизнь, её дочь не проронила ни слезинки. Лицо Камиллы оставалось непроницаемым, словно смерть матери её не тронула. Брумель обратился к ней:
– Камилла… как вас по отчеству?
– Просто Камилла. Без пафоса, пожалуйста.
– Вы будете хоронить мать?
– У меня нет матери. Можете её кремировать или похоронить безымянной. Этот человек умер для меня давным-давно. Хотя… это и не человек вовсе, а зверь. До свидания.
– Что ж, коллеги, дело «Чистильщика» закрыто, – объявил Брумель, глядя на опустевшее кресло. – Это была сложная работа. Нам всем нужен отдых. Хороший детектив – это не «кто убил», а «почему убил», как говорила Донна Тартт. Мы выяснили мотив её преступлений, причины, по которым она стала такой… и эта история, признаюсь, потрясла меня до глубины души. Ладно, дело закрыто. Приглашаю всех в ресторан. Нужно развеяться.
Вот такая трагичная история. Одна сломленная жизнь, заблудившаяся в лабиринтах собственной тьмы, лишила жизни многих других. Столько исковерканных судеб… Эта боль останется в сердцах надолго, словно заноза, и эту историю ещё будут помнить, передавая из уст в уста, как мрачную легенду.
Вечер в ресторане выдался тягостным. Общая усталость витала в воздухе, заглушая даже громкие разговоры. Брумель, осушив стакан за стаканом, сидел молча, глядя в никуда. Перед глазами стояла мертвая Аглая, её искаженное судорогой лицо. Он чувствовал себя виноватым, словно мог что-то изменить, предотвратить трагедию. Но что? Он сделал всё, что было в его силах.
Светлана, напротив, старалась держаться. Заказывала еду, подливала вино, пыталась шутить. Но её улыбка казалась натянутой, а в глазах читалась глубокая печаль. Она знала Аглаю, как никто другой. И понимала, что за маской безжалостного "Чистильщика" скрывалась израненная душа.
Миша был угрюм и немногословен. Он винил себя за то, что не успел. Всего пара секунд, и Аглая была мертва. Он, опытный оперативник, не смог предотвратить её самоубийство. Эта неудача, словно клеймо, отпечаталась на его душе. Он понимал, что время лечит, но эта рана затянется нескоро.
После ресторана Брумель долго не мог заснуть. Воспоминания о деле "Чистильщика" преследовали его, не давая покоя. Он ворочался в постели, пытаясь отвлечься, но безуспешно. В голове крутились обрывки фраз, лица жертв, холодный кафель допросной. Он понимал, что эта история останется с ним навсегда, как напоминание о том, как хрупка человеческая жизнь и как легко сломать даже самого сильного человека.
В последующие дни жизнь постепенно возвращалась в привычное русло. Брумель, Светлана и Миша вернулись к своим обязанностям, но тень "Чистильщика" продолжала витать над ними. Они понимали, что это дело оставило глубокий след в жизни города, изменив их навсегда. Они научились ценить каждый момент, осознавая, как легко всё потерять. И помнить о том, что даже за маской безжалостного убийцы может скрываться израненная душа, нуждающаяся в помощи…
В тени заброшенных руин на окраине города, словно грибы после дождя, возникла тайная секта мародёров, одержимая зловещей идеей – возродить кровавое наследие Чистильщика.
В полумраке, пронизанном лишь тонкими лучами лунного света, зловещая фигура обратилась к собравшимся:
– Готовы ли вы, братья и сестры, смыть гниль с лица этого города? Чистильщик пал, не склонившись перед законом, – да будет её имя прославлено! Пусть знает она, что у неё появились достойные последователи. Вместе мы очистим этот город… от людей.
Но безумные амбиции новоявленных чистильщиков были обречены с самого начала. Словно мотыльки, зачарованные смертоносным пламенем, они слишком быстро привлекли к себе внимание. Их грязные дела, словно багровый след на снегу, невозможно было скрыть от всевидящего ока правосудия. Всего месяц они сеяли хаос и страх, месяц, окрашенный кровью и безумием, но их дьявольская симфония была прервана. Вся группировка пала, словно скошенная бурей, и отныне каждого, кто осмелится подражать Чистильщику, ждала участь горшая, чем смерть, – вечное заточение в каменных объятиях тюрьмы. Ибо эти жалкие тени, эти кровожадные мародёры не постигли истинной сути учения. Они обагряли руки кровью невинных, тех, кого Чистильщик оберегал. Его же жертвами становились лишь те, кто сам запятнал себя грязью: мародёры, вандалы, наркоманы, пьяницы, отбросы общества – одним словом, маргинальные личности, чье существование подобно зловонной плесени, отравляющей мир.
Их наивная вера в то, что насилие может быть оправдано благими намерениями, разбилась о суровую реальность. Они исказили учение, превратили его в орудие личной наживы и жажды власти. Чистильщик, в чьё имя они прикрывались, наверняка отвернулся бы от них с презрением. Его методы были жестоки, но всегда выверены, направлены на очищение, а не на бессмысленное разрушение.
Истинный Чистильщик понимал, что мир – это сложный организм, где каждое существо, даже самое презренное, играет свою роль. Он не стремился к тотальному истреблению, лишь к устранению гнойных очагов, тех, кто угрожал благополучию всего целого. Он был хирургом, а не палачом.
Вскоре легенда о Чистильщике стала обрастать новыми подробностями, превращаясь в некое подобие городского мифа. Люди шептались о нём в темных переулках, приписывали ему сверхъестественные способности, называли ангелом-мстителем и демоном-искусителем одновременно.
После смерти Чистильщика преступность в городе упала на 60%. Аглая Петровна, своим жестоким методом, преподала городу урок, заставив каждого ощутить на себе бремя боли и страха. Она доказала, что страх – самый эффективный инструмент контроля.
Однако, несмотря на искоренение секты и воцарившееся подобие порядка, призрак Чистильщика продолжал витать над городом. Имя Аглаи Петровны, произносимое шепотом в темных переулках, стало синонимом страха и справедливости, пусть и жестокой. Полиция старалась не упоминать её в официальных отчетах, но в приватных беседах признавала – после её исчезновения город стал чище.
Спустя годы, в архивах обнаружили записи, указывающие на то, что Чистильщик действовала не в одиночку. Существовала целая сеть информаторов и помощников, снабжавших её информацией о преступниках и помогавших скрываться. Оставались вопросы: кто они, и что стало с ними после смерти Аглаи? Эта тень тайны еще долго беспокоила умы детективов, занимавшихся делом Чистильщика.
Однажды, молодой журналист, пытаясь раскрыть правду о Чистильщике, наткнулся на зацепку – старый дневник, спрятанный в заброшенном доме, где когда-то собиралась секта мародёров. В нем подробно описывалась система, созданная Аглаей Петровной для выявления преступников, а также имена тех, кто ей помогал.
Журналист осознал, что тайна Чистильщика глубже и опаснее, чем он предполагал. Он знал, что публикация этой информации может всколыхнуть город, пробудить старые страхи и породить новых подражателей. Но он также понимал, что правда должна быть обнародована, чтобы город смог окончательно освободиться от тени прошлого. Выбор был сложен, но журналист, движимый чувством долга, решил раскрыть правду.
Город замер в ожидании. Имя Чистильщика снова зазвучало, но теперь уже не как символ страха, а как напоминание о том, что справедливость, какой бы жестокой она ни была, всегда оставляет шрамы. И только время покажет, сможет ли город извлечь урок из своего темного прошлого и построить будущее, свободное от насилия и страха.
На следующий день после публикации статьи, город бурлил. Жители разделились: одни проклинали журналиста за то, что разворошил прошлое, другие благодарили за то, что осмелился поднять завесу тайны. Полиция начала повторное расследование, пытаясь установить личности упомянутых в дневнике помощников Чистильщика. Имена, указанные в старой тетради, казались принадлежащими давно умершим людям, но журналист предоставил доказательства, указывающие на то, что некоторые из них могли сменить личности и продолжать жить в городе под другими именами.
Вскоре начались аресты. Бывшие члены секты мародеров, а также те, кто помогал Аглае Петровне в её "очищении", были задержаны и допрошены. Некоторые отрицали свою причастность, другие признавались в содеянном, оправдывая свои действия местью и справедливостью. Общественное мнение склонялось то в одну, то в другую сторону, и город был охвачен хаосом и неразберихой.
Журналист, ставший невольным катализатором этих событий, оказался в центре внимания. Ему угрожали, его пытались подкупить, его имя поливали грязью. Но он не отступал, продолжая копать глубже и раскрывать новые факты о деятельности Чистильщика и её сети. Он понимал, что правда, которую он открыл, имеет свою цену, но верил, что эта цена стоит того, чтобы город смог двигаться дальше.
Со временем, город начал успокаиваться. Суды над бывшими преступниками и помощниками Чистильщика шли полным ходом. Общество постепенно осознавало сложность и неоднозначность прошлого. Имя Аглаи Петровны больше не звучало с таким ужасом, как раньше. Она стала частью истории, напоминанием о том, что справедливость, даже самая жестокая, не может заменить закон и порядок. Город учился на своих ошибках, стремясь к будущему, где не будет места ни мародерам, ни самозваным "чистильщикам".
Два года минуло с кошмарных событий «Чистильщика». В тихую обитель приюта, где находились щенки Доберов, ворвалась тень прошлого – дочь Аглаи Петровны. Камилла, изъеденная горем и терзаемая призраками, стала видеть мать: сначала в зыбких снах, а затем и в холодной реальности. Материнский призрак шептал о долге, о необходимости продолжить «дело». Забрав щенков, Камилла решилась на опасный визит к журналисту, осмелившемуся раскрыть грязные тайны организации под зловещим названием «ВИМ – Весы и Меч». Их главный куратор, затаившийся в тени, выжидал, готовясь вновь разжечь пламя ненависти руками дочери «Чистильщика», чье имя стало синонимом ужаса и оставило незаживающие раны в душах людей.
Ильменегорск утопал в летнем зное. Город, словно сошедший с открытки, благоухал зеленью, а озеро манило прохладой. Камилла, хлопотавшая над ужином, вздрогнула от звонка. Открыв дверь, она замерла, словно громом поражённая. Перед ней стояла её мать, Аглая Петровна, женщина, которую два года назад признали самоубийцей после допроса в полиции.
Камилла захлопнула дверь и, обессилев, опустилась на пуфик в прихожей. "Это бред, галлюцинация," - шептала она, пытаясь унять дрожь. Но новый звонок, настойчивый и зловещий, заставил её снова подойти к двери. В глазок смотрело лицо матери, искажённое жуткой, дьявольской улыбкой. Дрожащими руками Камилла отворила дверь. Аглая Петровна, торжествуя, переступила порог.
– Ну, здравствуй, доченька! Рада меня видеть? – промурлыкала она.
– Нет! Уйди! Это галлюцинации! Ты мертва! – в ужасе пролепетала Камилла, падая на колени. Ей казалось, что рассудок покидает её.
– О, да, я мертва… для всех, – усмехнулась Аглая Петровна. – Но, как видишь, я выжила. Интересно было побывать по ту сторону смерти?
– Нет! Ты мертва! Я лично тебя хоронила! Этого не может быть!
– Ты хоронила меня в закрытом гробу, не удосужившись убедиться, кто там на самом деле, – парировала Аглая Петровна. – Помнишь, сразу после моей "кончины" случился пожар в морге? Я всё рассчитала, всё подстроила. Знала, что моя смерть будет настолько убедительной, что поверят все. Я же учитель химии, не забывай. Ввела себя в состояние клинической смерти. Риск был велик, я думала, что действительно не вернусь, но моя харизма, моя стойкость и выносливость, несмотря на мои 72 года, помогли мне выжить.
– Это бред! Я не верю! – отчаянно воскликнула Камилла.
– Что ж, подойди, потрогай. Ущипни, если хочешь, чтобы убедиться, что я из плоти и крови.
Камилла, скованная ледяным ужасом, с дрожащими, словно осенние листья, руками, приблизилась к матери, отказываясь верить своим глазам. Робкая надежда заставила её коснуться кожи Аглаи Петровны – живая, реальная. В следующее мгновение Аглая Петровна, словно зловещий фокусник, извлекла из рукава нож, сталь которого хищно сверкнула в полумраке, и без колебаний вонзила его в живот дочери. Камилла отшатнулась, кровавый фонтан хлынул сквозь судорожно прижатые к ране пальцы. Она рухнула на пол, задыхаясь, словно выброшенная на берег рыба, но цеплялась за ускользающую жизнь.
– За что? Ты убила моего сына, теперь меня… за что, мама?! – прохрипела Камилла.
Аглая Петровна наклонилась над умирающей дочерью, её лицо исказила торжествующая гримаса. – А я тебе сейчас расскажу одну историю… Я тут выяснила, что куратором организации ВИМ – «Весы и Меч» была ты. И я даже знаю твой мотив… хотя нет, расскажи-ка мне его лучше ты сама.
– Да, я была главным куратором организации ВИМ, – с трудом выдохнула Камилла. – Я хотела отомстить тебе за то, что ты лишила меня сына. Я знала, что Костин, бывший начальник твоей ученицы Светланы, создатель этой организации, и я сливала тебе всю информацию о маргинальных личностях. А ты даже не догадалась, что мистер «N» – это я. Я пристально наблюдала за всем процессом и знала, что ты зверь, монстр. Просто нужно было этого монстра направить в нужное русло, создать легенду Чистильщика и держать с помощью тебя весь город в страхе. Пока полиция занималась главным делом Чистильщика, мы промышляли ограблением банков, получали большие деньги от спонсоров. Ведь органам власти было не до мелких преступлений, когда в городе орудует маньяк, и главное в приоритете – поимка этого преступника.
Аглая Петровна выпрямилась, её глаза горели неистовым огнём. – Так вот, доченька, я выжила и два года пробыла в тени, выясняя всю информацию о вашей организации. Получается, я была пешкой в ваших руках, а вы – главным ферзем в этой запутанной игре. И твоего сына, моего внука, убила не я, а его наркота. А мои доберманы… они ему лишь помогли уйти быстрее.
С этими словами Аглая Петровна выдернула нож из живота Камиллы, и кровь хлынула с новой силой. С нечеловеческой жестокостью она перерезала горло собственной дочери и на окровавленном трупе вычертила символ «Весов и Меча». Спустя несколько мучительных минут после убийства Камиллы, Аглая Петровна, изменив голос, позвонила в полицию с телефона дочери и сообщила о трупе в квартире. Сотрудники тут же выдвинулись на место преступления. Аглая Петровна забрала с собой щенков Полночи, суки добермана, которая недавно принесла потомство. Щенки, впервые вкусившие кровь уже мёртвой хозяйки, послушно виляли хвостами. Доберманы, почуяв в ней родственную душу, смотрели на Аглаю Петровну преданными глазами. Она приказала им вырвать кадык у трупа дочери.
– Город засыпает, просыпается Чистильщик, – прошипела Аглая Петровна. Зловещий, леденящий душу смех вырвался из её уст.
Когда полицейские прибыли на место преступления, Светлана, Олег Брумель и Михаил застыли, словно их отбросило в кошмарное прошлое, когда город был во власти Чистильщика. Тот же зловещий почерк: вырванный кадык, символика весов и меча, но на этот раз – удар ножом в живот.
Светлана прошептала:
– Нет… этого не может быть. Неужели Чистильщик восстал из мертвых? Мы же видели, как она умерла в допросной, проглотив ту капсулу.
– Камилла… как вас по отчеству?
– Просто Камилла. Без пафоса, пожалуйста.
– Вы будете хоронить мать?
– У меня нет матери. Можете её кремировать или похоронить безымянной. Этот человек умер для меня давным-давно. Хотя… это и не человек вовсе, а зверь. До свидания.
– Что ж, коллеги, дело «Чистильщика» закрыто, – объявил Брумель, глядя на опустевшее кресло. – Это была сложная работа. Нам всем нужен отдых. Хороший детектив – это не «кто убил», а «почему убил», как говорила Донна Тартт. Мы выяснили мотив её преступлений, причины, по которым она стала такой… и эта история, признаюсь, потрясла меня до глубины души. Ладно, дело закрыто. Приглашаю всех в ресторан. Нужно развеяться.
Вот такая трагичная история. Одна сломленная жизнь, заблудившаяся в лабиринтах собственной тьмы, лишила жизни многих других. Столько исковерканных судеб… Эта боль останется в сердцах надолго, словно заноза, и эту историю ещё будут помнить, передавая из уст в уста, как мрачную легенду.
Вечер в ресторане выдался тягостным. Общая усталость витала в воздухе, заглушая даже громкие разговоры. Брумель, осушив стакан за стаканом, сидел молча, глядя в никуда. Перед глазами стояла мертвая Аглая, её искаженное судорогой лицо. Он чувствовал себя виноватым, словно мог что-то изменить, предотвратить трагедию. Но что? Он сделал всё, что было в его силах.
Светлана, напротив, старалась держаться. Заказывала еду, подливала вино, пыталась шутить. Но её улыбка казалась натянутой, а в глазах читалась глубокая печаль. Она знала Аглаю, как никто другой. И понимала, что за маской безжалостного "Чистильщика" скрывалась израненная душа.
Миша был угрюм и немногословен. Он винил себя за то, что не успел. Всего пара секунд, и Аглая была мертва. Он, опытный оперативник, не смог предотвратить её самоубийство. Эта неудача, словно клеймо, отпечаталась на его душе. Он понимал, что время лечит, но эта рана затянется нескоро.
После ресторана Брумель долго не мог заснуть. Воспоминания о деле "Чистильщика" преследовали его, не давая покоя. Он ворочался в постели, пытаясь отвлечься, но безуспешно. В голове крутились обрывки фраз, лица жертв, холодный кафель допросной. Он понимал, что эта история останется с ним навсегда, как напоминание о том, как хрупка человеческая жизнь и как легко сломать даже самого сильного человека.
В последующие дни жизнь постепенно возвращалась в привычное русло. Брумель, Светлана и Миша вернулись к своим обязанностям, но тень "Чистильщика" продолжала витать над ними. Они понимали, что это дело оставило глубокий след в жизни города, изменив их навсегда. Они научились ценить каждый момент, осознавая, как легко всё потерять. И помнить о том, что даже за маской безжалостного убийцы может скрываться израненная душа, нуждающаяся в помощи…
Эпилог.
В тени заброшенных руин на окраине города, словно грибы после дождя, возникла тайная секта мародёров, одержимая зловещей идеей – возродить кровавое наследие Чистильщика.
В полумраке, пронизанном лишь тонкими лучами лунного света, зловещая фигура обратилась к собравшимся:
– Готовы ли вы, братья и сестры, смыть гниль с лица этого города? Чистильщик пал, не склонившись перед законом, – да будет её имя прославлено! Пусть знает она, что у неё появились достойные последователи. Вместе мы очистим этот город… от людей.
Но безумные амбиции новоявленных чистильщиков были обречены с самого начала. Словно мотыльки, зачарованные смертоносным пламенем, они слишком быстро привлекли к себе внимание. Их грязные дела, словно багровый след на снегу, невозможно было скрыть от всевидящего ока правосудия. Всего месяц они сеяли хаос и страх, месяц, окрашенный кровью и безумием, но их дьявольская симфония была прервана. Вся группировка пала, словно скошенная бурей, и отныне каждого, кто осмелится подражать Чистильщику, ждала участь горшая, чем смерть, – вечное заточение в каменных объятиях тюрьмы. Ибо эти жалкие тени, эти кровожадные мародёры не постигли истинной сути учения. Они обагряли руки кровью невинных, тех, кого Чистильщик оберегал. Его же жертвами становились лишь те, кто сам запятнал себя грязью: мародёры, вандалы, наркоманы, пьяницы, отбросы общества – одним словом, маргинальные личности, чье существование подобно зловонной плесени, отравляющей мир.
Их наивная вера в то, что насилие может быть оправдано благими намерениями, разбилась о суровую реальность. Они исказили учение, превратили его в орудие личной наживы и жажды власти. Чистильщик, в чьё имя они прикрывались, наверняка отвернулся бы от них с презрением. Его методы были жестоки, но всегда выверены, направлены на очищение, а не на бессмысленное разрушение.
Истинный Чистильщик понимал, что мир – это сложный организм, где каждое существо, даже самое презренное, играет свою роль. Он не стремился к тотальному истреблению, лишь к устранению гнойных очагов, тех, кто угрожал благополучию всего целого. Он был хирургом, а не палачом.
Вскоре легенда о Чистильщике стала обрастать новыми подробностями, превращаясь в некое подобие городского мифа. Люди шептались о нём в темных переулках, приписывали ему сверхъестественные способности, называли ангелом-мстителем и демоном-искусителем одновременно.
После смерти Чистильщика преступность в городе упала на 60%. Аглая Петровна, своим жестоким методом, преподала городу урок, заставив каждого ощутить на себе бремя боли и страха. Она доказала, что страх – самый эффективный инструмент контроля.
Однако, несмотря на искоренение секты и воцарившееся подобие порядка, призрак Чистильщика продолжал витать над городом. Имя Аглаи Петровны, произносимое шепотом в темных переулках, стало синонимом страха и справедливости, пусть и жестокой. Полиция старалась не упоминать её в официальных отчетах, но в приватных беседах признавала – после её исчезновения город стал чище.
Спустя годы, в архивах обнаружили записи, указывающие на то, что Чистильщик действовала не в одиночку. Существовала целая сеть информаторов и помощников, снабжавших её информацией о преступниках и помогавших скрываться. Оставались вопросы: кто они, и что стало с ними после смерти Аглаи? Эта тень тайны еще долго беспокоила умы детективов, занимавшихся делом Чистильщика.
Однажды, молодой журналист, пытаясь раскрыть правду о Чистильщике, наткнулся на зацепку – старый дневник, спрятанный в заброшенном доме, где когда-то собиралась секта мародёров. В нем подробно описывалась система, созданная Аглаей Петровной для выявления преступников, а также имена тех, кто ей помогал.
Журналист осознал, что тайна Чистильщика глубже и опаснее, чем он предполагал. Он знал, что публикация этой информации может всколыхнуть город, пробудить старые страхи и породить новых подражателей. Но он также понимал, что правда должна быть обнародована, чтобы город смог окончательно освободиться от тени прошлого. Выбор был сложен, но журналист, движимый чувством долга, решил раскрыть правду.
Город замер в ожидании. Имя Чистильщика снова зазвучало, но теперь уже не как символ страха, а как напоминание о том, что справедливость, какой бы жестокой она ни была, всегда оставляет шрамы. И только время покажет, сможет ли город извлечь урок из своего темного прошлого и построить будущее, свободное от насилия и страха.
На следующий день после публикации статьи, город бурлил. Жители разделились: одни проклинали журналиста за то, что разворошил прошлое, другие благодарили за то, что осмелился поднять завесу тайны. Полиция начала повторное расследование, пытаясь установить личности упомянутых в дневнике помощников Чистильщика. Имена, указанные в старой тетради, казались принадлежащими давно умершим людям, но журналист предоставил доказательства, указывающие на то, что некоторые из них могли сменить личности и продолжать жить в городе под другими именами.
Вскоре начались аресты. Бывшие члены секты мародеров, а также те, кто помогал Аглае Петровне в её "очищении", были задержаны и допрошены. Некоторые отрицали свою причастность, другие признавались в содеянном, оправдывая свои действия местью и справедливостью. Общественное мнение склонялось то в одну, то в другую сторону, и город был охвачен хаосом и неразберихой.
Журналист, ставший невольным катализатором этих событий, оказался в центре внимания. Ему угрожали, его пытались подкупить, его имя поливали грязью. Но он не отступал, продолжая копать глубже и раскрывать новые факты о деятельности Чистильщика и её сети. Он понимал, что правда, которую он открыл, имеет свою цену, но верил, что эта цена стоит того, чтобы город смог двигаться дальше.
Со временем, город начал успокаиваться. Суды над бывшими преступниками и помощниками Чистильщика шли полным ходом. Общество постепенно осознавало сложность и неоднозначность прошлого. Имя Аглаи Петровны больше не звучало с таким ужасом, как раньше. Она стала частью истории, напоминанием о том, что справедливость, даже самая жестокая, не может заменить закон и порядок. Город учился на своих ошибках, стремясь к будущему, где не будет места ни мародерам, ни самозваным "чистильщикам".
Два года минуло с кошмарных событий «Чистильщика». В тихую обитель приюта, где находились щенки Доберов, ворвалась тень прошлого – дочь Аглаи Петровны. Камилла, изъеденная горем и терзаемая призраками, стала видеть мать: сначала в зыбких снах, а затем и в холодной реальности. Материнский призрак шептал о долге, о необходимости продолжить «дело». Забрав щенков, Камилла решилась на опасный визит к журналисту, осмелившемуся раскрыть грязные тайны организации под зловещим названием «ВИМ – Весы и Меч». Их главный куратор, затаившийся в тени, выжидал, готовясь вновь разжечь пламя ненависти руками дочери «Чистильщика», чье имя стало синонимом ужаса и оставило незаживающие раны в душах людей.
Ильменегорск утопал в летнем зное. Город, словно сошедший с открытки, благоухал зеленью, а озеро манило прохладой. Камилла, хлопотавшая над ужином, вздрогнула от звонка. Открыв дверь, она замерла, словно громом поражённая. Перед ней стояла её мать, Аглая Петровна, женщина, которую два года назад признали самоубийцей после допроса в полиции.
Камилла захлопнула дверь и, обессилев, опустилась на пуфик в прихожей. "Это бред, галлюцинация," - шептала она, пытаясь унять дрожь. Но новый звонок, настойчивый и зловещий, заставил её снова подойти к двери. В глазок смотрело лицо матери, искажённое жуткой, дьявольской улыбкой. Дрожащими руками Камилла отворила дверь. Аглая Петровна, торжествуя, переступила порог.
– Ну, здравствуй, доченька! Рада меня видеть? – промурлыкала она.
– Нет! Уйди! Это галлюцинации! Ты мертва! – в ужасе пролепетала Камилла, падая на колени. Ей казалось, что рассудок покидает её.
– О, да, я мертва… для всех, – усмехнулась Аглая Петровна. – Но, как видишь, я выжила. Интересно было побывать по ту сторону смерти?
– Нет! Ты мертва! Я лично тебя хоронила! Этого не может быть!
– Ты хоронила меня в закрытом гробу, не удосужившись убедиться, кто там на самом деле, – парировала Аглая Петровна. – Помнишь, сразу после моей "кончины" случился пожар в морге? Я всё рассчитала, всё подстроила. Знала, что моя смерть будет настолько убедительной, что поверят все. Я же учитель химии, не забывай. Ввела себя в состояние клинической смерти. Риск был велик, я думала, что действительно не вернусь, но моя харизма, моя стойкость и выносливость, несмотря на мои 72 года, помогли мне выжить.
– Это бред! Я не верю! – отчаянно воскликнула Камилла.
– Что ж, подойди, потрогай. Ущипни, если хочешь, чтобы убедиться, что я из плоти и крови.
Камилла, скованная ледяным ужасом, с дрожащими, словно осенние листья, руками, приблизилась к матери, отказываясь верить своим глазам. Робкая надежда заставила её коснуться кожи Аглаи Петровны – живая, реальная. В следующее мгновение Аглая Петровна, словно зловещий фокусник, извлекла из рукава нож, сталь которого хищно сверкнула в полумраке, и без колебаний вонзила его в живот дочери. Камилла отшатнулась, кровавый фонтан хлынул сквозь судорожно прижатые к ране пальцы. Она рухнула на пол, задыхаясь, словно выброшенная на берег рыба, но цеплялась за ускользающую жизнь.
– За что? Ты убила моего сына, теперь меня… за что, мама?! – прохрипела Камилла.
Аглая Петровна наклонилась над умирающей дочерью, её лицо исказила торжествующая гримаса. – А я тебе сейчас расскажу одну историю… Я тут выяснила, что куратором организации ВИМ – «Весы и Меч» была ты. И я даже знаю твой мотив… хотя нет, расскажи-ка мне его лучше ты сама.
– Да, я была главным куратором организации ВИМ, – с трудом выдохнула Камилла. – Я хотела отомстить тебе за то, что ты лишила меня сына. Я знала, что Костин, бывший начальник твоей ученицы Светланы, создатель этой организации, и я сливала тебе всю информацию о маргинальных личностях. А ты даже не догадалась, что мистер «N» – это я. Я пристально наблюдала за всем процессом и знала, что ты зверь, монстр. Просто нужно было этого монстра направить в нужное русло, создать легенду Чистильщика и держать с помощью тебя весь город в страхе. Пока полиция занималась главным делом Чистильщика, мы промышляли ограблением банков, получали большие деньги от спонсоров. Ведь органам власти было не до мелких преступлений, когда в городе орудует маньяк, и главное в приоритете – поимка этого преступника.
Аглая Петровна выпрямилась, её глаза горели неистовым огнём. – Так вот, доченька, я выжила и два года пробыла в тени, выясняя всю информацию о вашей организации. Получается, я была пешкой в ваших руках, а вы – главным ферзем в этой запутанной игре. И твоего сына, моего внука, убила не я, а его наркота. А мои доберманы… они ему лишь помогли уйти быстрее.
С этими словами Аглая Петровна выдернула нож из живота Камиллы, и кровь хлынула с новой силой. С нечеловеческой жестокостью она перерезала горло собственной дочери и на окровавленном трупе вычертила символ «Весов и Меча». Спустя несколько мучительных минут после убийства Камиллы, Аглая Петровна, изменив голос, позвонила в полицию с телефона дочери и сообщила о трупе в квартире. Сотрудники тут же выдвинулись на место преступления. Аглая Петровна забрала с собой щенков Полночи, суки добермана, которая недавно принесла потомство. Щенки, впервые вкусившие кровь уже мёртвой хозяйки, послушно виляли хвостами. Доберманы, почуяв в ней родственную душу, смотрели на Аглаю Петровну преданными глазами. Она приказала им вырвать кадык у трупа дочери.
– Город засыпает, просыпается Чистильщик, – прошипела Аглая Петровна. Зловещий, леденящий душу смех вырвался из её уст.
Когда полицейские прибыли на место преступления, Светлана, Олег Брумель и Михаил застыли, словно их отбросило в кошмарное прошлое, когда город был во власти Чистильщика. Тот же зловещий почерк: вырванный кадык, символика весов и меча, но на этот раз – удар ножом в живот.
Светлана прошептала:
– Нет… этого не может быть. Неужели Чистильщик восстал из мертвых? Мы же видели, как она умерла в допросной, проглотив ту капсулу.
