Глава 1.
Маня прожила жизнь долгую, нелегкую, но интересную. Помнила, как фрицы заняли их маленькую деревеньку, как скотину со двора угоняли да девок молодых насиловали. Мане тогда тринадцать было, но перед тем, как наши в наступление пошли, и она одному приглянулась. Не растерялась девчонка тогда, схватила вилы и в живот гаду вколола, сама огородами к тётке в соседнюю деревню убежала, схоронилась. После войны замуж вышла за однорукого соседа, на пятнадцать лет старшее её, но ничего, выбор-то невелик был. Вместе избу поставили, вместе на охоту ходили. Как однорукому с ружьём-то справиться?
Двоих детишек народили, но не долго пожил, порадовался своим кровиночкам Степан. Старые раны дали о себе знать, умер, ему и сорока ещё не было.
А Маня осталась в новой избе одна с малыми детьми на руках. Здесь председателя молодого из города прислали, он Маньку и приметил. Не обманул, женился. Ещё две девочки родились у них.
Колхоз передовым при нём стал, а через пять лет на повышение Захар пошёл, в город с семьёй переехал. Жизнь наладилась. Дети выросли, все образование получили. Да и Маня со старшей дочерью вместе медицинское училище окончила. Какая никакая, а специальность, опять же детей, внуков всегда вылечит, укол при необходимости поставит.
Но вот Мане уже девяносто два, жизнь прошла, словно пташка пролетела. Только что пятнадцать было, а уже ноги не ходят, руки не поднимаются. Захара-то двадцать пять годков, как нет на белом свете, но Маня не тужит, в ней надежда теплится, что есть она жизнь после смерти. И уж там, непременно она своего второго мужа встретит, ведь любили они друг друга больше жизни.
А умирать Маня не боится, вот так с улыбкой на устах и закрыла глаза, испустив дух, а открыла глаза и опешила.
Что за бревенчатая избушка-развалюшка, в углу печь, грубо сколоченный стол и две лавки возле него. В оконце глянула, лес кругом, а в ногах под полой длинного платья будто ребёнок пищит. Отдёрнула ткань, так и есть — дитя. Сморщенное да красненькое тельце шевелится и тихо попискивает.
А сама Маня и не Маня вовсе. Ручки молодые, да поцарапанные все, ноги худые с изящными ступнями и тонкими, как у породистой лошади, щиколотками. Волосы длинные золотистые по плечам разбросаны, грудь болит.
Догадаться, что Маня, которая ни Маня вовсе, родившая женщина — нетрудно. Понять бы ещё где её муж? И что это за мужик такой безрукий, что роженицу в сараюшке поселил?
Приподнялась немного, потрудилась, послед родила. Не впервые, она четверых выносила. Второго, Сашку, так и вовсе в поле рожала, жатва как раз шла. После войны лишних рук не было. И старики, и дети, и женщины беременные — все трудились.
В изголовье кровати стоял стол, подтянулась, взяла нож. Широкое лезвие, круглая деревянная ручка. Перехватила удобнее в ладони, потянула длинную прядь, отрезала почти у самой головы. Разделила волосы на две половины, приподняла подол, перевязала с двух сторон пуповину своим волосом, а потом подцепила снизу и без труда перерезала. Нож острый, хорошо наточенный. На соломенной подушке лежал теплый широкий платок, в него и завернула младенца, приложила к своей груди. Малыш, причмокивая притих.
Тяжело вздохнув, Маня подтянула подушку под спину и прилегла.
Не такой она представляла свою новую жизнь. Как-то думалось ей, что родится в теле младенца, а здесь женщина: молодая, но рожавшая. И малыш этот.
Чей? Где его отец? Почему не помог жене? Бросил одну умирать в муках? А если нет никакого отца?
Может, и к лучшему это. Не хватало ещё быть битой каким-нибудь лапотником.
Но жить-то как-то надо и ребёнка кормить, растить.
Где наша не пропадала. Не жили богато — нечего и начинать. Не пугает Маню ни избушка-развалюшка, ни одиночество, ни наличие ребёнка, ни лес за окном. Ей бы отлежаться не много, а там она вникнет в новую жизнь, наладит нехитрый быт.
Глава 2.
И ведь наладила. Всё в руках Мани спорилось, летала словно на крыльях, ощущая лёгкость во всём теле, а как же не чувствовать, когда лет на семьдесят помолодела. Уже и забыла, как хорошо быть красивой и здоровой. В печке между кирпичами кто-то вставил осколок зеркальца, Маня пригляделась и искренне обрадовалась, а как же иначе красавица она теперь писаная. Нет. И в прошлой жизни уродкой не была, но таких прекрасных зелёных глаз, высокой груди и длинных, вьющихся волос у неё не было. В кости Маня Шапочкина была гораздо шире, а цвет глаз имела обычный блекло-серый. Волосы у неё всю жизнь были тяжёлые и непослушные, всё время из платочка выбивались, а последние годы совсем редкие да седые стали.
Так что, своему новому образу Маня порадовалась, но тут же пожалела. Нелегко ей с такой внешностью незаметной остаться, по любому какой-нибудь ирод захочет красотой её насладиться. Но пока об этом думать рано, о дне сегодняшнем необходимо заботиться.
Пока ребёнок спокойно спал наевшись, Маня оглядела нехитрый скарб в избушке. Ларь с мукой, крупы какие-то, сушёные грибы над печкой, нож, топор, силки в углу лежат, кое-какая одежонка в сундуке: портки мужские, сапоги, тулупчик, отрез ткани, пара рубах и кое-что по мелочи: расчёска костяная, мыло большой кусок и связка свечей. За печкой деревянное корыто, два ведра и посуда на полке деревянная. Похоже, всё самодельное.
Первые дни Маня в доме порядок наводила, вымывала, чистила, пеленки, сделанные из отреза ткани, ребенку меняла да куском мыла стирала, тем, что в сундуке нашла. Благо ручеек недалеко от дома протекал и малыша оставлять одного не приходилось надолго. Но немного обжившись, Маня начала уходить всё дальше в лес и расставлять силки. Жалела она, что нет у нее ружья. Для защиты вещь необходимая, опять же, и на охоту сходить не помешало бы. А так подпоясывала на бедра найденный в сундуке широкий ремень, а в него нож да топорик вставляла, в лесу любое оружие может пригодиться.
Хищников пока Маня поблизости не встречала, но где-то по ночам завывали волки, ревели невиданные пока ей злобные звери.
А к седьмому рассвету и вовсе гость пожаловал. Маня спала на тюфяке, набитым соломой, когда, отскочив резко щёлкнул крючок, а дверь, наверное, с ноги отворили так, что та с грохотом отлетела и ударилась о притолоку, потревожив ребёнка, спавшего рядом. Малыш захныкал, и Маня, взяв его на руки, прижала к себе, нащупав под тюфяком припрятанный на всякий случай нож.
И как это она сегодня забыла дверь дубовым чурбачком подпереть? Или не забыла? Сквозь предрассветный полумрак она отчётливо разглядела страшного и огромного мужика двухметрового роста. Косая сажень в плечах, с черными, как ночь, глазами и спутанными волосами на голове и в бороде. За той бородой больше и разглядеть ничего не возможно.
Стар ли, молод? Седина заметнее на висках и в бороде пробивается. Мужику точно годков сорок. Протянул лапищу с грязным ободком у края ногтей, дотронулся до головки ребёнка, ласково погладил. Ничего не сказал, отошёл к лавке, сапоги снял, лёг и, подсунув под голову большие мозолистые ладони, закрыл глаза и заснул.
Муж? А кто ещё с ноги дверь в чужой дом выбивает? Скорее всего так и есть — муж. Страшный, конечно, и огромный, как медведь, но может и к лучшему — защитой им с мальцом станет. Вроде к дитю проникся, как малыша увидел, сразу затих и спать лёг.
Как только сынок захныкал, Маня покормила, поменяла пеленки, укачала, уложив на кровать, а сама за дела принялась. Дров принести, печь растопить, за водой к ручью сбегать, еду себе и внезапно нагрянувшему муженьку приготовить. Стиркой заняться. Пока Маня по хозяйству бегала — кружила, хозяин проснулся, но вставать не спешил, лежал, из-под густых бровей молча наблюдал за ней.
Но вот проснулся ребёнок, сначала тихо захныкал, потом стал кричать всё громче. Бросив недостиранное белье на крыльце, Маня забежала в открытую дверь и притормозила. Босой мужик осторожно укачивал в огромных лапищах кроху, что-то тихо напевая. Малыш затих, но ненадолго, ребёнок хотел есть.
Маня подошла ближе и, ничего не сказав, уверенно забрала сына из богатырских рук.
— Захарушка есть захотел, — объяснила мужу.
Или не мужу, кто же его разберёт, если молчит бородач, ни слова не сказал за всё утро. Может немой он у неё?
Мужик нахмурился, Маня по грозному взгляду поняла, что имя, которым нарекла сына, не пришлось лохматому мужику по нраву. Но рожал-то в муках не он, а она, её право и называть.
Присев на край кровати Маня оголила грудь, позволяя ребёнку жадно присосаться к ней. Мужик не отвернулся и не отвёл взгляд, а продолжал смотреть на женскую оголённую плоть голодными глазами. Немудрено, время близится к обеду, а он не евши.
Насытившись, ребенок задремал, Маня, прислонив голову малыша к плечу, какое-то время носила его на руках, ждала пока срыгнет, а потом уложила посередине кровати. Хотела вернуться к стирке, но вспомнила, что мужик не кормлен остался. Достала из печки грибной суп, налила в глубокую миску и поставила на стол, положив рядом деревянную круглую ложку.
— Иди, поешь, — позвала лохмача.
Он как раз, обувал когда-то, наверное, щеголеватые, а сейчас растоптанные и местами протёртые до дыр сапоги. Встал с лавки, хотел выйти из дому, но передумав сел за стол, подвинув миску поближе. Пока он хлебал суп неудобной ложкой, Маня поставила перед ним варёное мясо.
Мужик зачерпнул ложкой бульон и удивлённо посмотрел на Маню.
— Мясо. Ешь, — подбодрила его.
Удивление в глазах мужика сменилось изумлением, он одобрительно кивнул и взял мясную косточку. Придерживая рукой, ел расторопно и с аппетитом.
— Мне надо в лес сходить, силки проверить. За ребёнком сможешь приглядеть? — поинтересовалась Маня, убирая посуду со стола и поставив перед лохмачом кружку с ягодным отваром.
На сей раз мужик недобро зыркнул на неё своими тёмными глазами. Выпил компот за раз, не отрывая губ от кружки и, громко стукнув её дном по столу, вышел за порог, по пути захватив колчан и лук со стрелками, появившиеся в доме с его возвращением.
— Эй, — окликнула его Маня, выбежав следом. — Я за старой рощей поставила и у заводи. Проверь! — полетело в след, никак не реагирующему на её голос бородачу.
"Вот же олух царя небесного. Я с ним или не с ним разговариваю. А вдруг он ни только немой, но и глухой?" — подумала Маня.
Не повезло мужику: и с женой не повезло, и вообще... С другой стороны, они друг друга стоят. Мужик жену одну рожать в сараюшке оставил, а она за мужем совсем не следит. Зарос, как черт, и рубаха не латана, и одежду в стирку давно пора отправить.
Дому опять же, женская рука требуется. А что, если намекнуть мужу о расширении пространства? У них сын растёт. Надо строиться. Если уж Маня с безруким мужем избу построила, то почему же не использовать силу лохмача и не пустить её в дело. Нет ничего невозможного для человека с руками и интеллектом.
Не в пустыне живут, а в лесу. И бревна возить далеко не надо. Всё рядом, пользуйся.
Маня и место красивое присмотрела недалеко от реки, на лесной опушке. К воде можно мосточки поставить, белье полоскать удобно, а то у ручья особо не поплещешься.
Подумала, решила и постановила — так тому и быть. А если мужик ленивый и упёртый окажется, так она и сама справится. Времени, конечно, строительство займет немало, но зато к зиме в новый дом войдёт. А он пусть и дальше в сараюшке проживает, коль по душе ему в развалюхе жить.
Глава 3.
Солнце стало клониться к закату, полуденная жара потихоньку начала спадать. Покормив и перепеленав младенца, Маня привязала ребенка платком к своей груди, взяла сумку на длинной лямке, которую сшила на днях, специально для сбора ягод, и отправилась в путь.
Недавно, когда ставила силки на склоне недалеко от реки, наткнулась на съедобную ягоду, чем-то похожую на ежевику, но кусты гораздо выше, как у малины, да и ягода без кислинки. Спелая и вкусная. Такую высушить, и зимой хоть компот вари, хоть в кашу добавляй, хоть чай заваривай. Но пьют ли в этих местах чай — большой вопрос? А ягода в любом случае пригодится.
Размышляя о пользе натурального продукта в зимнее время, Маня очень быстро добралась до места.
Малыша сначала хотела отвязать и оставить в тенечке у раскидистого дерева, но побоялась. Места-то ей неведомые, что за опасность таится за соседним пригорком, Маня не знает, поэтому ребенка оставила рядом с собой, так надёжнее. Тем более малыш пригрелся на её груди и сладко спал, почмокивая пухлыми губами.
Не желая тратить время на бессмысленные раздумья, Маня взялась за дело, ягодку за ягодкой, не заметила, как полная сумка стала больно тянуть плечо.
В платке на груди завозился младенец, пора возвращаться домой. Раздвинув руками кусты, стала она выбираться из ягодника, когда прямо перед ней поднялся на задние лапы огромный и страшный зверь. В испуге отступив на шаг назад, Маня замерла на месте, в страхе прикрыв руками ребёнка на груди, лихорадочно размышляя, есть ли у них с малышом шанс на спасение.
Приглядевшись повнимательней, она поняла, что в двух метрах от неё стоит и принюхивается вовсе не медведь, хотя мех животного и бурого цвета, а грудь белая, но вот морда совсем не медвежья, а скорее обезьянья. Красные глаза, полуприкрытые веками с редкими, короткими рыжими ресницами, плоский нос с крупными ноздрями, большой рот с тонкими бледными губами и торчащими наружу удлиненными, острыми клыками. Зверь стоял на задних лапах, передние четырехпалые, с загнутыми когтями держал перед собой.
Рослый самец слегка покачивался из стороны в сторону, принюхивался и не спешил бросаться на Маню и малыша.
Что перед ней мужик, она поняла сразу, такой величины отросток трудно не заметить, тем более в полной боевой готовности.
Стараясь не делать резких движений, Маня взяла в руки нож, переживая, что, если зверь бросится на неё, может задеть ребёнка.
Неожиданно затянувшуюся тишину прервал свист пролетевшей мимо стрелы, которая с недюжинной силой вошла чудищу прямо в правый глаз, пробив череп. Зверь не успел даже понять, что случилось, лишь издал протяжный стон и рухнул на спину. А Маня облегчённо выдохнула и повернулась в сторону спасителя.
Через кусты ягодника резко отклоняя ветки руками, шёл тот самый бородатый мужик — злющий, как черт.
— Какого лешего тебе не сидится у дома? — внезапно раскрыл рот и выдавил из себя недобрые слова приятным, бархатным баритоном.
Маня ненадолго впала в ступор от такого диссонанса. Огромный, лохматый, немытый и нечесаный мужик, которому она успела и немоту, и глухоту приписать, заговорил. Да как, ему бы в опере главные партии лирических героев петь, и ничего, что недалёкой обзывает, так бы слушала и слушала его сердитую брань.
Маня улыбнулась, а мужик замер и перестал распинаться об её умственных способностях, которые в его понимании ниже, чем у младенца. Из всего им сказанного Маня поняла, что глупейшего создания, чем она, и на свете-то нет. В лесу полно опасностей, а она дура — избалованная сама на рожон лезет.
Это она то избалованная? Да она с семи лет наравне со взрослыми бабами тяжёлую работу выполняла, ту, что ему и не снилось. Руки у неё из нужного места растут, и голова на плечах имеется. Иначе не выжила бы, переехав из своей деревеньки в область.
Внезапно простой русской женщине от сохи, да попасть в полымя, в общество высшего руководства области и их разноперых жёнушек.
