Глава 1
- У нас никогда не будет детей. Я бесплодна, шансов нет…
Аська плакала навзрыд у дверей клиники, Андрик – муж ее – сжимал в кулаке горсть снега с перил, пока тот не растаял и не полился ледяной струйкой сквозь пухлые пальцы.
Как верный друг, супруг, он должен был сказать сейчас что-то успокаивающее – мол, подлечиться просто надо, или съездить в другую клинику, найти более компетентного врача, а может, и вовсе податься в столицу. Но он молчал, понимая, что бороться уже бессмысленно: последние шесть лет они только и делали, что проверялись, лечились и надеялись на чудо, вопреки еще тогда – шесть лет назад – озвученному диагнозу. Он устал. Бороться, верить, успокаивать. Отбрыкиваться от заботливых родственников и друзей, намекающих, что пора заняться поисками менее дефективной женщины, пока сам он еще молодой и в состоянии дать плодородное семя. Но он любил жену. Разрываясь между ней, пустоцветной, и мечтами о большой семье, где будет много детей, а позже – и внуков.
- Асенька, ну не плачь, - Андрик взял себя в руки и обнял супругу. – Мы же не сдадимся, правда? Может, это знак нам? Ась, давай ребенка из детдома усыновим? Ну какая разница, чья кровь будет в его венах? Воспитаем как родного – нашим будет.
- Я не хочу чужого – я хочу от тебя, - упрямо заявила Аська, размазывая по щекам потекшую тушь. – Давай ЭКО сделаем? А вдруг получится?
- Ну тебе ж сказали, ЭКО нам нельзя… Не выдержишь.
Аська всхлипнула и разревелась, уткнувшись носиком в прохладный кашемир мужского пальто, покрытый росинками растаявшего снега.
Она так нуждалась в банальных словах, что все будет хорошо, что он по-прежнему любит и ни за что ее не бросит… Даже если слова эти будут откровенной ложью – пусть он скажет их! Они нужны как воздух, чтоб окончательно не сдаться. Чтобы руки не опустились, чтобы оставались силы жить. Отчаяние убивало. Врачи надежд не оставляли, родственники мужа ждали чуда, недовольно косились на Асю и все реже спрашивали о результатах очередного похода в клинику – зато, уже не скрывая истинного к ней отношения, они почти в открытую уговаривали Андрика развестись. Он пока еще держался и старательно ограждал ее от нападок родни, но Ася видела, что каждый раз после посещения врачей все меньше и меньше остается у него сил сопротивляться судьбе.
Сквозь слезы и раздирающую душу боль услышала она, как где-то неподалеку зазвонили церковные колокола, созывая прихожан на вечернюю службу. Мелодичный, чистый звон летел над городом, заставляя примолкнуть и задуматься о вечном. Примолкла и Аська, замерев на груди мужа, вспомнились ей рассказы о чудотворных иконах…
- Пойдем, Асенька, - вздохнул Андрик, когда колокола затихли, и поплелся, взяв жену под локоток, по заснеженному тротуару к машине.
Что делать, когда опускаются руки? Когда не можешь ни изменить что-то, ни смириться с тем, что есть? Ася с Андриком всегда считали, что человек сам творец своей судьбы, но судьба считала иначе и твориться по их желанию не хотела. Их могла бы спасти вера. Но ни Ася, ни Андрик в Бога не верили.
Однако, вконец отчаявшись, через несколько дней Аська, тайком и от мужа, и от его родственников, все-таки пришла в храм – колокола ее позвали. Странное чувство: вроде, и не веришь ни во что такое, а слышишь этот звон – и вдруг светлее на душе становится, спокойнее. И она пришла на этот зов, подумав на минутку: а вдруг Он есть и вдруг поможет? Ничего она ведь не теряет.
Робко, будто бы стесняясь, потопталась Аська у тяжелых массивных дверей, не решаясь войти. Почувствовала что-то. Почувствовала, что нельзя вот так вот просто дверь открыть и войти. Подумала даже на мгновенье, что не имеет права туда заходить… Не верит ведь! Нет Его! А если вдруг и есть, то захочет ли Он раскрыть свои любящие объятия блуждающей во мраке несчастной дочери?
- Не бойся, дочка, - какая-то сердобольная бабушка подошла к ней, сомневающейся, и тронула за плечо. – У тебя случилось что-то? Ты иди, поплачь всем сердцем перед иконой, и Господь тебя не оставит!
Асю аж передернуло от этих слов. Она, конечно, пришла сюда сама, по собственной воле и даже с надеждой, но к таким разговорам она не готова – то ли рассмеяться хотелось наивности и дремучести старушки, то ли разозлиться и прогнать ее, просветив, что она в эти сказки библейские не верит, и вообще, пришла сюда… Зачем? Ася не понимала и потому испытывала жуткую неловкость и даже злость. Но старушка, не обращая на это ни малейшего внимания, цепкими, морщинистыми пальцами прошлась по мягкому меху Асиной шубки:
- К Богу прийти никогда не поздно, дочка.
Улыбнулась, перекрестилась, поклонилась перед входом и легко, будто к себе домой, вошла в храм. Так легко вошла, что Асина злость куда-то тут же испарилась, потревоженная невидимым присутствием чего-то светлого, ангельского; последовав примеру старушки, Ася тоже тогда перекрестилась – неумело, правда, и неловко – и только потом вошла тихонько, как оказалось, в разгар службы. В уголочке затаилась, затерявшись в толпе, и стала наблюдать.
Перед огромной стеной с иконами что-то непонятное бубнил старенький батюшка. Ни слова не разобрать, но смотрела Ася вокруг – а люди с самым серьезным видом вслушиваются в его бубнеж, кланяются, шепчут что-то. Странные они, смешные, подумала она, воровато озираясь по сторонам. Зато как пахло здесь хорошо, и как красиво пели ангельскими голосами молоденькие девушки! Слов их тоже не разобрать, но почувствовала Аська, как вдруг заныло ее сердечко, как слова непонятных песен коснулись его, и душа отозвалась слезами. Так отозвалась, что когда служба закончилась и все стали расходиться, Ася не ушла – долго еще в опустевшем храме стояла она перед иконами и, как старушка наказывала, плакала, не зная толком, как молиться надо и кому. С открытым сердцем взывала, как могла, и почему-то верила, что ее там, на Небе, слышат.
Больше часа так простояла. И подошел к ней батюшка – старенький совсем, маленький; глубокие морщины испещрили его лицо, седые волосы пропускали солнце, льющееся из крохотного оконца под куполом храма, а глаза светились таким добром и участием, что Аська, не пряча слез, как на духу рассказала ему про свою беду. И внутри опять затеплилась надежда: а вдруг он, Божий человек, ей поможет? А вдруг теперь случится чудо?
Однако чуда не произошло. Волшебных пилюль ей не дали, подробных инструкций, кому молиться и сколько поклонов надо сделать, чтоб ребеночка зачать, не сказали, – хотя она, неверующая, уже готова была и в Бога поверить, и все ритуалы соблюсти. Вместо этого батюшка внимательно выслушал ее, покачал седой головой, строго посмотрел и велел терпеть, поститься, исповедоваться и молиться, полагаясь на волю Всевышнего. Мол, если угодно Ему, то никакие диагнозы ей не помешают ребеночка зачать и выносить, а если неугодно, то… значит, и не надо.
Совет он дал, может, и мудрый, но Ася от его речей опешила. Она ждала другого – не за таким ответом она сюда пришла и не ради этих слов перед иконами целый час рыдала. Она уже на все готова – и молиться, и поститься, и что угодно делать, – но только бы знать, что результат будет, и за старания эти воздастся ей желанным. Вариант, что предназначение ее не в материнстве, она и вовсе не рассматривала. Ей нужен ребенок, и не чужой, а свой, родной, выношенный под сердцем, – иначе зачем ей жить-то? Андрик же однажды не выдержит, бросит ее, и останется она тогда в этом мире одна-одинешенька, никому не нужная, бесполезная.
Разочарованная ответом батюшки, Ася вышла из храма и медленно пошла в сторону дома, скрипя снегом под подошвами тонких аккуратных сапожек.
Глава 2
- Послушай, Андрик…
На просторной кухне, обставленной по последнему слову техники, Павел – грузный мужик лет пятидесяти – сидел напротив Андрика и потягивал армянский коньяк. Андрик смотрел на брата, ожидая, что же скажет он дальше, но Павел не торопился продолжать – он молчал, что-то сосредоточенно обдумывая, и старательно пережевывал дольку лимона. Потом шевелюрой замотал и вдруг задумчиво посмотрел на младшего брата – не то с осуждением, не то с жалостью, – Андрик так и не понял, что означал его взгляд, но на всякий случай предупредил:
- Если ты намерен доставать меня разговорами об Асе, то этот коньяк я вылью тебе на голову.
- Ну что ты сразу ершишься? – поморщился Павел. – Я же не сказал еще ничего. Слушай, Андрик, я, может, помочь вам смогу.
- Ты?!
- Я. Ты только не злись – выслушай меня сперва, ладно? Я вам с Аськой зла не желаю, ты же знаешь, а вот мать вас, зуб даю, до развода доведет, если внуков ей не подарите.
- Да выкладывай уже.
Павел плеснул себе еще коньяка, одним махом его выпил и, шумно выдохнув, продолжил:
- В общем, говорят, бабка есть одна – типа знахарки, - проговорил он, и Андрик тут же, тяжело вздохнув, закатил глаза. – Да погоди ты вздыхать! У нас девки на работе о ней говорили, мол, она чудеса творит, и любую болячку от ее травок как рукой снимает! Свози к ней Аську – авось, и получится у вас что… Она в глуши живет, там еще название какое-то смешное – то ли Мышинки, то ли Хомячинки…
- Паш, ты взрослый мужик! Что за чушь ты несешь? Какие еще Мышинки?! Какие Хомячинки?! Вот только у бабок мы еще не были…
- Вот почему ты сразу все в штыки воспринимаешь, а? Может, чушь, конечно, а может, и нет. Знаю, звучит это все дико, но попробовать же можно! Вы сколько лет уже пороги больниц обиваете? Что, убудет с вас, если попробуете? Что вы теряете? Андрик, они там, в деревнях своих, побольше наших светил науки знают! А вдруг подлечит она Аську своими травками-муравками – и батькой станешь? Люди ж не будут попусту говорить, а говорят ведь, что помогает! Андрик, подумай! А где эту бабку искать, я разузнаю.
Когда Ася вернулась домой, Павла уже не было. Андрик встречал ее, вытирая стаканы, и Аська, взглянув на них, на задумчивый, показавшийся расстроенным вид мужа, сама догадалась, что у них был кто-то из его родни, и наверняка опять разговор зашел о ней.
- Тебя опять уговаривали со мной разводиться? – устало спросила она, раздеваясь.
- Ась, ну ты чего? Какой развод?
Андрик натянуто улыбнулся, отложил стаканы и обнял жену.
- Пашка приходил… Выпили, вот, немножко… Не накручивай.
Ася выдохнула еле слышно: если Павел – то ладно. Он едва ли не единственный, кто не давил, не осуждал, развода не требовал и порой даже защищал их, призывая родных оставить в покое и ее, и Андрика, и предоставить им самим разбираться со своими проблемами. И все же задумчивость мужа Асе не нравилась – боялась она, что однажды и Павла семья перетянет на свою сторону, и тогда он тоже начнет подговаривать Андрика к разводу. Одна надежда: случится это не сегодня и не завтра. И все-таки Ася не стала задавать лишние вопросы – отстранившись, она легонько поцеловала мужа в щеку и скрылась в спальне.
Но стоило ей остаться наедине с собой, как вернулось к ней отчаяние. Ей так нужен был сейчас Андрик… Вот чтоб прямо сейчас пошел за ней в комнату, чтоб обнял, уверил, что никогда ее не бросит и ни на кого не променяет… Но Андрик за ней не пошел, и она понимала, почему: устал он от несчастного ее вида, от слез ее, от опускающихся рук и полной безнадеги.
Аська прислонилась к двери и оглядела комнату, в которой столько раз они с мужем пытались побороть судьбу: просторная, светлая, с большой резной кроватью из деревянного массива… А рядом была еще одна комната, в которой они планировали устроить детскую, – она чуть меньше, но такая же уютная и светлая. Только пустая, и едва ли когда-то это изменится. У них были деньги – Андрик хорошо зарабатывал, хватило б содержать и ее, и ребенка. У них была хорошая жилплощадь – хватило б места на большую семью. В банке – Ася знает – Андрик про запас держит счет, куда откладывает детям на образование, а ей на лечение, которое никто не предлагает. Столько планов… И все они рушатся о глухую стену приговора врачей, о равнодушное батюшкино «если не угодно Ему, то… и не надо».
Аська содрогнулась в глухом рыдании, ладонью рот зажала… Слезы сами собой катились по щекам, всхлипы становились все громче, громче, пока не переросли в самый настоящий вой, но легче не становилось – внутри, в легких, застрял тугой комок, и не выплакать его, не выкричать. Не стерпев эту боль, Аська схватила первую попавшуюся вазу и со злостью бросила в стену – фарфор с грохотом разлетелся, но легче от этого все равно не стало. Тогда Аська подлетела к комоду и одним движением, крича от отчаяния, смахнула все, что на нем стояло. Еще немного, и она начала бы бить зеркала, но ее остановили крепкие руки – услышав шум, Андрик сперва хотел обождать, дать Аське выпустить эмоции, но когда понял, что она не успокаивается, он влетел в комнату и перехватил ее со спины, ревущую и брыкающуюся.
- Асенька, родная моя, ну успокойся, - прошептал он ей на ушко, зарываясь носом в прядки растрепанных волос.
Не сработало. Затряслась в его руках, разревелась еще больше. Тогда он потащил ее на кровать. Уложил, собой накрыл, отрывисто целуя заплаканное личико с потекшей тушью, – а она все равно вырывается, плачет под ним и кричит что-то, захлебываясь в истерике; то цепляется за его рубашку и умоляет не бросать ее, то, наоборот, вдруг отталкивает, брыкается и призывает прогнать ее, найти себе полноценную женщину…
- Ну о чем ты, Асенька? Не нужны мне другие, слышишь, не нужны…
Среди погрома, на большой резной кровати, Андрик остервенело зацеловывал несчастную свою жену. Сопротивление ее становилось все слабее, тело – покорней; Аська еще плакала, еще тряслась, но уже не пыталась вырываться – будто бы найдя спасительный источник, тянулась она к мужу, целовала и всецело отдавалась рукам, стягивающим с нее одежду, высвобождающим молодое ее, красивое еще тело. Кричала, не стесняясь, когда брал ее уверенно, жестко, будто специально заставляя кричать и вместе с этим криком избавляться от боли, терзающей душу. И это помогло. После нескольких минут близости, пронесшейся как ураган, Андрик слез с жены, и она, устроившись на его плече, притихла – гладила тяжело вздымающуюся его грудь и любовалась подтянутым обнаженным его телом. Легче стало. Гораздо легче.
- Я очень люблю тебя, Ась, - тихо проговорил Андрик, не открывая глаз. – Все у нас будет хорошо, обещаю.
Аська носом в него уткнулась и тихонько шмыгнула. Но, боясь опять расплакаться, тут же взяла себя в руки и, чтоб только отвлечься, спросила:
- Павел-то зачем приходил?
Андрик в ответ поморщился.
- Андрик, скажи мне! Я же опять накручу себя – ты знаешь…
- Да бабку он какую-то нашел – уговаривал к ней тебя отвезти. Бред какой-то…
Но Ася его скептический настрой не разделила. Она вдруг приподнялась и внимательно, с какой-то надеждой посмотрела на мужа:
- Какую бабку?
- Ась? – открыл Андрик глаза. – Ну только не говори, что ты серьезно… Ну вот только бабок нам не хватает, да?
- Какую бабку, Андрик? Что тебе Павел сказал?
Она цеплялась за любую возможность, и плевать ей, кто поможет – врачи, молитва или же какая-то бабка. Надо будет – к черту пойдет!
- Ась, ну это ж шарлатанство чистой воды! Ну если врачи не могут ничего сделать, что сделает какая-то бабка? Ась, ну не сходи с ума.
- У нас есть выбор? А если это наш шанс? Андрик, давай хотя б попробуем! Ну не получится ничего – ничего ж не теряем. Я сегодня даже в церкви была… Андрик, да я к кому угодно уже готова идти!
