Эмбер Доусон устало потерла глаза и выпрямила спину, отложив иголку и скатерть, которую она пыталась заштопать в неровном свете единственной свечи. Камин в гостиной почти полностью прогорел, и в комнате было сыро. Темнота по углам скрадывала, что шелк, которыми были обиты стены комнаты, давно выцвел, портьеры на складках протерлись, а золотые кисти бахромы обтрепались. Чтобы хоть как-то сохранить мебель, ее зачехлили, и теперь у комнаты был абсолютно нежилой вид. Девушка оглянулась, подбросила угля из почти пустого ведерка и с досадой поморщилась, Корнелия будет опять недовольна. Её мачеха уже не первый год пыталась соблюдать экономию, но денег все равно не хватало. В результате слугам постоянно задерживали жалование, и они очень быстро уходили. С ними оставалась лишь кухарка, сварливая старуха, которая помогала и по хозяйству.
Эмбер прислушалась, стараясь различить еще что-то кроме завывания ветра за окнами. Ей показалось, что к крыльцу подъехал экипаж. Вскоре в холле раздался шум, возвещавший о том, что Корнелия с дочерью вернулись домой. Дверь жалобно скрипнула, затем хлопнула, и они обе вошли в гостиную.
Даже сейчас, в свои тридцать восемь, Корнелия была все еще красива, и её собственная дочь, младшая сестра Эмбер, Люсинда не смогла в свой первый сезон затмить мать красотой. Как любила говорить та, ее дочери не хватало светского лоска, а о падчерице и вовсе говорить было нечего. Мачеха искренне считала внешность Эмбер весьма заурядной. Конечно, у нее не было фарфоровой кукольной красоты Люси, лоб был слишком великоват, а подбородок упрямо выступал вперед, но живость и обаяние делали старшую из сестер весьма приятной особой, а живость ума и начитанность к тому же и замечательной собеседницей.
Всего этого Корнелия просто не замечала, едва падчерице минула девятнадцать, она стала считать её старой девой, поэтому у мадам Доусон и мысли не возникло взять Эмбер с собой на бал, где они развлекались. Вернее, развлекалась Люси, Корнелия была недовольна тем, что ей пришлось вывозить дочь самой, еще и на простой деревенский бал, она надеялась на сезон в столице, но денег почти не было, а кредиторы все еще ждали их появления.
-Эми! – девушка, вернее еще совсем девочка, подбежала к старшей сестре. Бальное платье, из белого муслина, украшенное голубыми в цвет глаз лентами ей удивительно шло, и Эмбер невольно залюбовалась этой картиной, Ты представляешь, я не просидела на скамейке ни одного танца!
Ее старшая сестра улыбнулась почти детскому восторгу:
-Это же замечательно! Хочешь чаю?
-Если он будет таким, как вчера, то не стоит,- Корнелия скривилась и буквально рухнула на кушетку. Её падчерица сжала губы, чтобы не возразить, что чай остыл, пока та переодевалась к обеду. Эмбер давно поняла, что возражать мачехе бессмысленно. У той всегда была своя версия происходящего, и проще было промолчать.
Люси, как обычно, почувствовав напряжение сестры, начала рассказывать ей о приеме. Видя, как сияют её глаза, Эмбер невольно начала улыбаться. Сама она в свое время была лишена такого удовольствия, как посещение балов, поскольку Корнелия, проводя все сезоны в столице, даже не озаботилась, чтобы вывезти падчерицу в свет. Та была представлена лишь местному дворянскому обществу, которое знала уже много лет.
Поскольку мисс Джонсон, её гувернантка была уволена, как только её старшей воспитаннице исполнилось семнадцать лет. Корнелия посчитала расточительством держать учителя, поскольку её падчерица, переняв знания мисс Джонсон вполне сама могла обучить сестру. Эмбер старалась, насколько могла, но учительница она была весьма посредственная. При всей любви к сестре ей не хватало терпения повторять вновь и вновь одно и то же. Люси прекрасно рисовала, неплохо пела, у нее был очень аккуратный почерк. На этом таланты младшей сестры заканчивались. Впрочем, её красота и доброе сердце с лихвой окупали недостатки. Эмбер напротив, при достаточно, как она считала, неброской внешности, обладала пытливым умом. Самое большое удовольствие для нее было уединиться с книгой. Хотя, к своему стыду, в последнее время она предпочитала новомодные романы, где главная героиня, с честью пройдя через все испытания, счастливо выходила замуж.
Подали чай. Люси все еще с увлечением рассказывала о бале, Корнелия, поджав губы, слушала эти восторженные возгласы, а Эмбер судорожно придумала, что она скажет соседям по поводу того, что она не была и на этом приеме. На самом деле причина была проста: она устала. Устала от своего скудного, вечно перешиваемого гардероба, устала от местных кумушек, мнивших себя лучшими подругами ее покойной матери, и потому позволявшим себе постоянно поучать её и, самое противное, сватать любому, как им казалось, подходящему кандидату. Сейчас таких оставалось двое: толстый вдовец, бывший торговец, купивший имение неподалеку и подыскивавший себе аристократическую жену, и заядлый холостяк Ярдли, который уже неоднократно делал Эмбер двусмысленные предложения. И поскольку девушка не желала общаться ни с одним из упомянутых выше кандидатов, она предпочитала оставаться дома, ссылаясь то на неважное самочувствие, то на неотложные дела. Корнелия, прекрасно понимая свою выгоду в незамужней падчерице, добровольно выполнявшей обязанности экономки, не возражала. Люси всегда верила тому, что ей говорила старшая сестра, и, пожелав ей скорейшего выздоровления, садилась в карету, чтобы отправиться на бал или раут.
Эмбер не обижалась на нее, прекрасно понимая тот эгоизм, который свойственен юности, сама она считала, что сестре еще рано выезжать в свет, но не смогла переубедить отца, решившего, что лишь удачный брак Люси может поправить их дела. Он заявил об этом в своей слегка ленивой манере за обедом, проходившим в один из дождливых осенних дней. Из-за протекающей крыши в столовой было сыро, не спасал даже хорошо протопленный камин. Отец с завистью поглядывал на жену и дочерей, кутающихся в шали. Курица в тот день оказалась пережаренной, а суп – пересоленым, и лишь когда перешли к десерту, отец заявил, что его младшей дочери настало время выехать в свет. Корнелия с улыбкой покивала головой, подтверждая слова мужа, а Эмбер с удивлением переводила взгляд своих зеленых глаз с отца на мачеху:
-Но ведь ей всего шестнадцать!
Она сразу пожалела о своих так опрометчиво вырвавшихся словах, поскольку сама Люси обиженно надула свои розовые губки, а отец разразился длиной малопонятной тирадой. Корнелия же с неприятной улыбкой посоветовала падчерице не завидовать младшей сестре по поводу внешности и смириться с тем, что в свои двадцать шесть лет она уже вряд ли получит предложение и останется старой девой. Эмбер едва сдержалась, чтобы не бросить вилку с ножом на тарелку. Лишь воспитание, полученное при помощи мисс Джейсон, её гувернантки, очень много лет прожившую в имении, сдержало ее от столь вызывающего поступка. Она нашла в себе силы пробормотать извинения, после чего внимание отца и мачехи вновь перекинулось на Люси и обсуждение ее нарядов. Движимая беспокойством за сестру, которая выросла у нее на руках, Эмбер попыталась переговорить с отцом наедине, но он лишь отмахнулся и посоветовал ей заниматься хозяйством. С отчаянием она смотрела, как для Люси перешиваются старые наряды Корнелии, как сияют от предвкушения её небесно-голубые глаза. В это время Эмбер несколько раз пыталась понять, не завидует ли она красавице-сестре, но каждый раз понимала, что не променяла бы ни бельевую, ни кухню на красоту, за которую придется платить нежеланным замужеством. Ей оставалось лишь уповать, что Люси повезет.
С началом зимнего сезона Доусоны начали вывозить младшую дочь в свет. Балы сменялись ассамблеями и утренними визитами к новообретенным подругам, у которых были старшие братья. Но к удивлению, сначала отца, а потом и самой Корнелии, к середине сезона Люси не получила ни одного предложения. Эмбер, наученная горьким опытом, не вмешивалась в их злые разговоры за обедом, предпочитая быстрее выйти из-за стола. Она не любила отца, питая к нему лишь уважение, положенное хозяину дома. По правде сказать, он был для нее практически незнакомцем, в доме которого она жила. Полностью подчиняясь желанием своей красивой жены, он игнорировал дочерей, предоставив их заботам сначала гувернантки, а затем – самой Корнелии.
Атмосфера становилась все более напряженной. Долги росли. Портниха в ближайшем городе уже два раза отказывалась перешивать очередное платье, и лишь умелые уговоры мадмуазель Доусон сподвигли эту строгую даму взяться за работу в долг. Измученная придирками Корнелии, требовавшей подавать в столовую лишь иностранные блюда, кухарка уже три раза грозила уйти.
Эмбер выбивалась из последних сил, пытаясь сгладить напряжение между слугами. Она осунулась и побледнела, под глазами залегли темные круги.
-Милая, уж не заболели ли вы? – поинтересовалась Фанни Марлинг, встретив ее в городе, куда Эмбер выехала за покупками. Они столкнулись в модной лавке, где девушка по поручению мачехи забирала очередной отрез кружев. Пышнотелая матрона, имевшая трех дочерей на выданье, госпожа Марлинг была заядлой сплетницей, поэтому девушка предпочла ограничиться общими фразами о том, что плохо спала.
-По-моему, дорогая, у вас инфлюэнца, у моей Изабель она была в прошлом сезоне, нам даже пришлось из-за этого перенести ее представление ко двору!
Девушка пробормотала несколько сочувственных слов, подобающих случаю, и попыталась выйти, но Фани Марлинг уже вдохновилась:
-А вы знаете, дорогая, что к нам приезжает на учение полк драгун Его Величества?
-Вот и пришла моя погибель,- пробормотала девушка и добавила чуть громче, - Вот как? Не имела ни малейшего понятия.
-Да, говорят, там есть приятные молодые люди и несколько вдовцов, - та выразительно посмотрела на свою протеже. Та вздохнула: мечтой госпожи Марлинг было выдать ее замуж. «Дорогая вы – весьма приятная молодая особа и не должны хоронить себя в этом имении,» - постоянно говорила она.
Умом Эмбер прекрасно понимала, что в данной ситуации для нее замужество было бы лучшим решением, но, будучи в глубине души романтичной натурой, она мечтала о браке по любви, а её сердце упорно молчало. За всю свою жизнь девушка получила несколько предложений руки и сердца, но ни один мужчина из её окружения не заинтересовал её настолько, чтобы она смогла бросить свою сестру. Госпожа Марлинг собиралась еще долго распространяться на эту тему, но в лавку вошла ее ближайшая подруга, госпожа Вюрст, и, пользуясь этой заминкой, пока женщины приветствовали друг друга, Эмбер попросту сбежала. Она так торопилась, что, выскочив на улицу, столкнулась с мужчиной. От неожиданности она пошатнулась и, скорее всего, упала бы, но крепкая рука удержала её.
-Ох, извините,- пробормотала девушка, поднимая голову и невольно замирая под пристальным взглядом черных глаз. На секунду ей показалось, что она смотрит в бездну. Она с испугом отпрянула.
Мужчина вежливо улыбнулся одними губами, подал ей сверток, который она уронила на мостовую, и зашагал прочь, небрежно помахивая модной тростью из черного дерева с серебряным набалдашником. Девушка вздрогнула и поспешила к своей двуколке.
Вечером Эмбер по обыкновению хотела отказаться от поездки на бал, который давался в здании верхней ассамблее, но Корнелия на это раз была непреклонна. По всей видимости, мачеха хотела унять тех, кто начал злословить про ее отношение к падчерице.
Девушка может быть и не согласилась, но к уговорам подключилась и Люси, умолявшая сестру поехать с ними, и та сдалась. Достав одно из четырех своих бальных платьев, бледно-голубое с белыми лентами, девушка переоделась, сама уложила свои пепельно-русые волосы в незатейливую прическу и надела на шею нитку жемчуга – единственное украшение, доставшееся ей в наследство от матери и, надев слегка пожелтевшие от времени бальные перчатки и спустилась в гостиную, ожидая остальных. Корнелия появилась через полчаса. В отличие от падчерицы, её платье было сшито по последней столичной моде. Вопреки традициям, она пренебрегла тюрбаном, которые носили матроны, и уложила свои золотистые локоны в замысловатую прическу. Люси шла за ней следом. Как дебютантке, ей полагалось быть в белом. Корнелия с надменным превосходством посмотрела на скромное платье падчерицы, сшитое из муслина и неоднократно затем перебивавшееся, но промолчала. Люси наивно заметила, что этот цвет оживляет бледное лицо сестры, та лишь сжала губы, опасаясь сказать грубость и испортить вечер. Они сели в давно ожидающую их карету, кучер захлопнул дверку, и экипаж, скрипя рассохшимися колесами, покатился по разбитой подъездной аллее.
Бальный зал встретил их шумом. Музыканты играли первый вальс. Корнелия прекрасно знала, когда следует появляться, чтобы привлечь к себе как можно больше внимания, не понимая лишь, что то, что в столице было модно, в сельском закрытом обществе рассматривалось как вызов. Эмбер шла за ней следом, прекрасно понимая, что на фоне двух красавиц она выглядит достаточно обыденно. Она старалась не замечать осуждающие взгляды местных «столпов общества» направленные на ее мачеху.
Поздоровавшись с многочисленными знакомыми и пообещав несколько танцев друзьям детства, девушка присела на кушетку, настроившись на то, что проведет весьма скучный вечер.
-Милая, что вы не танцуете? – Фани Марлинг присела рядом с ней и начала обмахиваться веером, - Хотя я вас понимаю, здесь так жарко! Эдвин, принеси нам шампанского!
Последние слова адресовались её сыну. Застенчивый молодой человек, недавно вернувшийся из университета, где изучал богословие, слегка покраснел, пробормотал что-то невнятное и поспешил исполнить просьбу матери. В глубине души Эмбер молила лишь о том, чтобы госпоже Марлинг не пришло в голову заставить сына пригласить её на танец, такого позора она бы не пережила, но внимание её покровительницы переключилось на Люси, танцевавшей с молодым мужчиной в военном мундире.
-Послушайте, дорогая, конечно, не мое дело, но мне кажется, что вашей сестре еще рано выезжать в свет. Ей же недавно исполнилось шестнадцать.
-Возможно, - Эмбер легким кивком головы поблагодарила Эдвина и принялась рассматривать танцующих, пока госпожа Марлинг распространялась о приличиях.
Входящий в зал незнакомец привлек её внимание. Вопреки моде, он был одет во все черное. Зайдя, он остановился буквально у дверей, внимательно осматривая зал. Девушка узнала того самого человека, с которым она столкнулась днем на улице. Краем глаза она заметила, что её мачеха буквально бросила своего партнера и с радостной улыбкой устремилась к человеку в черном, протягивая ему обе руки, будто старому знакомому. От Эмбер не укрылось, ни ее подобострастная улыбка, ни его слегка презрительный скучающий взгляд. Игнорируя протянутую руку, он лишь снисходительно кивнул Корнелии, криво улыбнувшись. Та даже не заметила столь явное пренебрежение. Эмбер, напротив, прищурила глаза и вдруг, к удивлению, заметила, что незнакомец смотрит прямо на нее, вопросительно изогнув бровь. Его черные глаза буквально прожигали насквозь. Девушка сердито отвернулась, сделав вид, что ей надо поставить пустой бокал на поднос, когда же она повернулась и вновь посмотрела на него, он уже снисходительно взирал Люси, склонившуюся перед ним в заученном реверансе.
Эмбер прислушалась, стараясь различить еще что-то кроме завывания ветра за окнами. Ей показалось, что к крыльцу подъехал экипаж. Вскоре в холле раздался шум, возвещавший о том, что Корнелия с дочерью вернулись домой. Дверь жалобно скрипнула, затем хлопнула, и они обе вошли в гостиную.
Даже сейчас, в свои тридцать восемь, Корнелия была все еще красива, и её собственная дочь, младшая сестра Эмбер, Люсинда не смогла в свой первый сезон затмить мать красотой. Как любила говорить та, ее дочери не хватало светского лоска, а о падчерице и вовсе говорить было нечего. Мачеха искренне считала внешность Эмбер весьма заурядной. Конечно, у нее не было фарфоровой кукольной красоты Люси, лоб был слишком великоват, а подбородок упрямо выступал вперед, но живость и обаяние делали старшую из сестер весьма приятной особой, а живость ума и начитанность к тому же и замечательной собеседницей.
Всего этого Корнелия просто не замечала, едва падчерице минула девятнадцать, она стала считать её старой девой, поэтому у мадам Доусон и мысли не возникло взять Эмбер с собой на бал, где они развлекались. Вернее, развлекалась Люси, Корнелия была недовольна тем, что ей пришлось вывозить дочь самой, еще и на простой деревенский бал, она надеялась на сезон в столице, но денег почти не было, а кредиторы все еще ждали их появления.
-Эми! – девушка, вернее еще совсем девочка, подбежала к старшей сестре. Бальное платье, из белого муслина, украшенное голубыми в цвет глаз лентами ей удивительно шло, и Эмбер невольно залюбовалась этой картиной, Ты представляешь, я не просидела на скамейке ни одного танца!
Ее старшая сестра улыбнулась почти детскому восторгу:
-Это же замечательно! Хочешь чаю?
-Если он будет таким, как вчера, то не стоит,- Корнелия скривилась и буквально рухнула на кушетку. Её падчерица сжала губы, чтобы не возразить, что чай остыл, пока та переодевалась к обеду. Эмбер давно поняла, что возражать мачехе бессмысленно. У той всегда была своя версия происходящего, и проще было промолчать.
Люси, как обычно, почувствовав напряжение сестры, начала рассказывать ей о приеме. Видя, как сияют её глаза, Эмбер невольно начала улыбаться. Сама она в свое время была лишена такого удовольствия, как посещение балов, поскольку Корнелия, проводя все сезоны в столице, даже не озаботилась, чтобы вывезти падчерицу в свет. Та была представлена лишь местному дворянскому обществу, которое знала уже много лет.
Поскольку мисс Джонсон, её гувернантка была уволена, как только её старшей воспитаннице исполнилось семнадцать лет. Корнелия посчитала расточительством держать учителя, поскольку её падчерица, переняв знания мисс Джонсон вполне сама могла обучить сестру. Эмбер старалась, насколько могла, но учительница она была весьма посредственная. При всей любви к сестре ей не хватало терпения повторять вновь и вновь одно и то же. Люси прекрасно рисовала, неплохо пела, у нее был очень аккуратный почерк. На этом таланты младшей сестры заканчивались. Впрочем, её красота и доброе сердце с лихвой окупали недостатки. Эмбер напротив, при достаточно, как она считала, неброской внешности, обладала пытливым умом. Самое большое удовольствие для нее было уединиться с книгой. Хотя, к своему стыду, в последнее время она предпочитала новомодные романы, где главная героиня, с честью пройдя через все испытания, счастливо выходила замуж.
Подали чай. Люси все еще с увлечением рассказывала о бале, Корнелия, поджав губы, слушала эти восторженные возгласы, а Эмбер судорожно придумала, что она скажет соседям по поводу того, что она не была и на этом приеме. На самом деле причина была проста: она устала. Устала от своего скудного, вечно перешиваемого гардероба, устала от местных кумушек, мнивших себя лучшими подругами ее покойной матери, и потому позволявшим себе постоянно поучать её и, самое противное, сватать любому, как им казалось, подходящему кандидату. Сейчас таких оставалось двое: толстый вдовец, бывший торговец, купивший имение неподалеку и подыскивавший себе аристократическую жену, и заядлый холостяк Ярдли, который уже неоднократно делал Эмбер двусмысленные предложения. И поскольку девушка не желала общаться ни с одним из упомянутых выше кандидатов, она предпочитала оставаться дома, ссылаясь то на неважное самочувствие, то на неотложные дела. Корнелия, прекрасно понимая свою выгоду в незамужней падчерице, добровольно выполнявшей обязанности экономки, не возражала. Люси всегда верила тому, что ей говорила старшая сестра, и, пожелав ей скорейшего выздоровления, садилась в карету, чтобы отправиться на бал или раут.
Эмбер не обижалась на нее, прекрасно понимая тот эгоизм, который свойственен юности, сама она считала, что сестре еще рано выезжать в свет, но не смогла переубедить отца, решившего, что лишь удачный брак Люси может поправить их дела. Он заявил об этом в своей слегка ленивой манере за обедом, проходившим в один из дождливых осенних дней. Из-за протекающей крыши в столовой было сыро, не спасал даже хорошо протопленный камин. Отец с завистью поглядывал на жену и дочерей, кутающихся в шали. Курица в тот день оказалась пережаренной, а суп – пересоленым, и лишь когда перешли к десерту, отец заявил, что его младшей дочери настало время выехать в свет. Корнелия с улыбкой покивала головой, подтверждая слова мужа, а Эмбер с удивлением переводила взгляд своих зеленых глаз с отца на мачеху:
-Но ведь ей всего шестнадцать!
Она сразу пожалела о своих так опрометчиво вырвавшихся словах, поскольку сама Люси обиженно надула свои розовые губки, а отец разразился длиной малопонятной тирадой. Корнелия же с неприятной улыбкой посоветовала падчерице не завидовать младшей сестре по поводу внешности и смириться с тем, что в свои двадцать шесть лет она уже вряд ли получит предложение и останется старой девой. Эмбер едва сдержалась, чтобы не бросить вилку с ножом на тарелку. Лишь воспитание, полученное при помощи мисс Джейсон, её гувернантки, очень много лет прожившую в имении, сдержало ее от столь вызывающего поступка. Она нашла в себе силы пробормотать извинения, после чего внимание отца и мачехи вновь перекинулось на Люси и обсуждение ее нарядов. Движимая беспокойством за сестру, которая выросла у нее на руках, Эмбер попыталась переговорить с отцом наедине, но он лишь отмахнулся и посоветовал ей заниматься хозяйством. С отчаянием она смотрела, как для Люси перешиваются старые наряды Корнелии, как сияют от предвкушения её небесно-голубые глаза. В это время Эмбер несколько раз пыталась понять, не завидует ли она красавице-сестре, но каждый раз понимала, что не променяла бы ни бельевую, ни кухню на красоту, за которую придется платить нежеланным замужеством. Ей оставалось лишь уповать, что Люси повезет.
С началом зимнего сезона Доусоны начали вывозить младшую дочь в свет. Балы сменялись ассамблеями и утренними визитами к новообретенным подругам, у которых были старшие братья. Но к удивлению, сначала отца, а потом и самой Корнелии, к середине сезона Люси не получила ни одного предложения. Эмбер, наученная горьким опытом, не вмешивалась в их злые разговоры за обедом, предпочитая быстрее выйти из-за стола. Она не любила отца, питая к нему лишь уважение, положенное хозяину дома. По правде сказать, он был для нее практически незнакомцем, в доме которого она жила. Полностью подчиняясь желанием своей красивой жены, он игнорировал дочерей, предоставив их заботам сначала гувернантки, а затем – самой Корнелии.
Атмосфера становилась все более напряженной. Долги росли. Портниха в ближайшем городе уже два раза отказывалась перешивать очередное платье, и лишь умелые уговоры мадмуазель Доусон сподвигли эту строгую даму взяться за работу в долг. Измученная придирками Корнелии, требовавшей подавать в столовую лишь иностранные блюда, кухарка уже три раза грозила уйти.
Эмбер выбивалась из последних сил, пытаясь сгладить напряжение между слугами. Она осунулась и побледнела, под глазами залегли темные круги.
-Милая, уж не заболели ли вы? – поинтересовалась Фанни Марлинг, встретив ее в городе, куда Эмбер выехала за покупками. Они столкнулись в модной лавке, где девушка по поручению мачехи забирала очередной отрез кружев. Пышнотелая матрона, имевшая трех дочерей на выданье, госпожа Марлинг была заядлой сплетницей, поэтому девушка предпочла ограничиться общими фразами о том, что плохо спала.
-По-моему, дорогая, у вас инфлюэнца, у моей Изабель она была в прошлом сезоне, нам даже пришлось из-за этого перенести ее представление ко двору!
Девушка пробормотала несколько сочувственных слов, подобающих случаю, и попыталась выйти, но Фани Марлинг уже вдохновилась:
-А вы знаете, дорогая, что к нам приезжает на учение полк драгун Его Величества?
-Вот и пришла моя погибель,- пробормотала девушка и добавила чуть громче, - Вот как? Не имела ни малейшего понятия.
-Да, говорят, там есть приятные молодые люди и несколько вдовцов, - та выразительно посмотрела на свою протеже. Та вздохнула: мечтой госпожи Марлинг было выдать ее замуж. «Дорогая вы – весьма приятная молодая особа и не должны хоронить себя в этом имении,» - постоянно говорила она.
Умом Эмбер прекрасно понимала, что в данной ситуации для нее замужество было бы лучшим решением, но, будучи в глубине души романтичной натурой, она мечтала о браке по любви, а её сердце упорно молчало. За всю свою жизнь девушка получила несколько предложений руки и сердца, но ни один мужчина из её окружения не заинтересовал её настолько, чтобы она смогла бросить свою сестру. Госпожа Марлинг собиралась еще долго распространяться на эту тему, но в лавку вошла ее ближайшая подруга, госпожа Вюрст, и, пользуясь этой заминкой, пока женщины приветствовали друг друга, Эмбер попросту сбежала. Она так торопилась, что, выскочив на улицу, столкнулась с мужчиной. От неожиданности она пошатнулась и, скорее всего, упала бы, но крепкая рука удержала её.
-Ох, извините,- пробормотала девушка, поднимая голову и невольно замирая под пристальным взглядом черных глаз. На секунду ей показалось, что она смотрит в бездну. Она с испугом отпрянула.
Мужчина вежливо улыбнулся одними губами, подал ей сверток, который она уронила на мостовую, и зашагал прочь, небрежно помахивая модной тростью из черного дерева с серебряным набалдашником. Девушка вздрогнула и поспешила к своей двуколке.
Вечером Эмбер по обыкновению хотела отказаться от поездки на бал, который давался в здании верхней ассамблее, но Корнелия на это раз была непреклонна. По всей видимости, мачеха хотела унять тех, кто начал злословить про ее отношение к падчерице.
Девушка может быть и не согласилась, но к уговорам подключилась и Люси, умолявшая сестру поехать с ними, и та сдалась. Достав одно из четырех своих бальных платьев, бледно-голубое с белыми лентами, девушка переоделась, сама уложила свои пепельно-русые волосы в незатейливую прическу и надела на шею нитку жемчуга – единственное украшение, доставшееся ей в наследство от матери и, надев слегка пожелтевшие от времени бальные перчатки и спустилась в гостиную, ожидая остальных. Корнелия появилась через полчаса. В отличие от падчерицы, её платье было сшито по последней столичной моде. Вопреки традициям, она пренебрегла тюрбаном, которые носили матроны, и уложила свои золотистые локоны в замысловатую прическу. Люси шла за ней следом. Как дебютантке, ей полагалось быть в белом. Корнелия с надменным превосходством посмотрела на скромное платье падчерицы, сшитое из муслина и неоднократно затем перебивавшееся, но промолчала. Люси наивно заметила, что этот цвет оживляет бледное лицо сестры, та лишь сжала губы, опасаясь сказать грубость и испортить вечер. Они сели в давно ожидающую их карету, кучер захлопнул дверку, и экипаж, скрипя рассохшимися колесами, покатился по разбитой подъездной аллее.
Бальный зал встретил их шумом. Музыканты играли первый вальс. Корнелия прекрасно знала, когда следует появляться, чтобы привлечь к себе как можно больше внимания, не понимая лишь, что то, что в столице было модно, в сельском закрытом обществе рассматривалось как вызов. Эмбер шла за ней следом, прекрасно понимая, что на фоне двух красавиц она выглядит достаточно обыденно. Она старалась не замечать осуждающие взгляды местных «столпов общества» направленные на ее мачеху.
Поздоровавшись с многочисленными знакомыми и пообещав несколько танцев друзьям детства, девушка присела на кушетку, настроившись на то, что проведет весьма скучный вечер.
-Милая, что вы не танцуете? – Фани Марлинг присела рядом с ней и начала обмахиваться веером, - Хотя я вас понимаю, здесь так жарко! Эдвин, принеси нам шампанского!
Последние слова адресовались её сыну. Застенчивый молодой человек, недавно вернувшийся из университета, где изучал богословие, слегка покраснел, пробормотал что-то невнятное и поспешил исполнить просьбу матери. В глубине души Эмбер молила лишь о том, чтобы госпоже Марлинг не пришло в голову заставить сына пригласить её на танец, такого позора она бы не пережила, но внимание её покровительницы переключилось на Люси, танцевавшей с молодым мужчиной в военном мундире.
-Послушайте, дорогая, конечно, не мое дело, но мне кажется, что вашей сестре еще рано выезжать в свет. Ей же недавно исполнилось шестнадцать.
-Возможно, - Эмбер легким кивком головы поблагодарила Эдвина и принялась рассматривать танцующих, пока госпожа Марлинг распространялась о приличиях.
Входящий в зал незнакомец привлек её внимание. Вопреки моде, он был одет во все черное. Зайдя, он остановился буквально у дверей, внимательно осматривая зал. Девушка узнала того самого человека, с которым она столкнулась днем на улице. Краем глаза она заметила, что её мачеха буквально бросила своего партнера и с радостной улыбкой устремилась к человеку в черном, протягивая ему обе руки, будто старому знакомому. От Эмбер не укрылось, ни ее подобострастная улыбка, ни его слегка презрительный скучающий взгляд. Игнорируя протянутую руку, он лишь снисходительно кивнул Корнелии, криво улыбнувшись. Та даже не заметила столь явное пренебрежение. Эмбер, напротив, прищурила глаза и вдруг, к удивлению, заметила, что незнакомец смотрит прямо на нее, вопросительно изогнув бровь. Его черные глаза буквально прожигали насквозь. Девушка сердито отвернулась, сделав вид, что ей надо поставить пустой бокал на поднос, когда же она повернулась и вновь посмотрела на него, он уже снисходительно взирал Люси, склонившуюся перед ним в заученном реверансе.
