Ругать себя сейчас некогда. Рвущиеся в огне патроны напомнили мне, что «смит» надо перезарядить. Заряды у меня были, но только на один барабан, то есть всего шесть патронов. Ладно, будем расходовать с умом. Если повезёт, то совсем стрелять не придётся!
Я не ошибся – всё население города ринулось на борьбу с огнём, спасая уже не салун, в котором то и дело взрывались ёмкости со спиртным, а жителей и имущество из соседних домов, готовых вот-вот заполыхать вслед за питейным заведением. Слепящий свет пламени помог мне остаться невидимым, когда я бежал, пригнувшись по крышам, а общий гвалт заглушил звук моих шагов.
Мне в очередной раз повезло – добравшись по крышам до окраины города, я обнаружил коновязь с единственной привязанной лошадью. Как по заказу она оказалась осёдланной! Видимо её так оставили в спешке. Бедное животное было напугано, беспокойно прядало ушами, косилось на зарево пожара, хоть огонь был ещё далеко, и нервно переступало с ноги на ногу. Видно было, что ей хочется встать на дыбы, но этому мешал короткий повод.
Я слез на землю, подбежал к коновязи, и, как мог, постарался успокоить конягу! Я умею это делать, иначе, что бы я был за ковбой? После этого я уже уверенно отвязал повод и вскочил было в седло, как вдруг сзади раздался окрик и почти тут же выстрел!
Моё левое плечо обожгло как крапивой, и немедленно рука онемела, а по боку побежали тёплые струйки, от которых там всё немедленно намокло, потом пришла боль!..
Проклятье! Дуплет из дробовика вынес бы меня из седла, будь он сделан точно и с более близкого расстояния. Неизвестный преследователь стрелял на бегу, а его меткость была не высока, видимо из-за почтенного возраста.
А вот я тогда озлился от боли пуще некуда! Чувства мои обострились, а в таком состоянии я вижу хорошо и стреляю метко.
Крутанув коня коленями, поскольку руками править я не мог, я развернулся вполоборота и вскинул руку с револьвером! Грохнул выстрел, и грузный мужчина с седыми бакенбардами, бежавший ко мне с ружьём в руках, словно натолкнулся на невидимое препятствие, выронил свою двустволку, схватился за горло, упал на колени, а затем рухнул лицом вниз, после чего остался неподвижен.
Издалека к нему бежали люди, но я не стал дожидаться, чтобы посмотреть, как они отреагируют на произошедшее. То, что я только что убил мэра города, я узнал несколько позже. Это его лошадь я только что угнал, но какая разница?
Я пустил лошадь вскачь. Судя по всему, она проделала дальнюю дорогу, потому что шла усталой поступью, хоть и была от природы крепкой и сильной. Не люблю доводить лошадей до предела, но сейчас выбора у меня не было.
Итак, куда мне ехать? В лагерь? Возможно... Надо было бы рассказать всё оставшимся там ребятам. Тогда бы мы уже сейчас снялись с места, и вскоре были бы далеко. Нет, догнать нас было не так сложно, но почему именно нас нужно догонять? Мы не одни здесь перегонщики скота, в городе никому не представлялись, так что обвинить в чём-то именно нашу партию будет сложно. Разве только кто-нибудь узнает меня в лицо... Но ведь я ни с кем не разговаривал, и даже с барменом по поводу виски беседовали другие. Так что всё, вроде как шито-крыто!..
Понимаю, нехорошо оставлять павших товарищей в чужих руках, но сейчас мы для них ничего не можем сделать. Их погребение, можно сказать уже свершилось – салун горит так, что от тел мало что останется, даже когда огонь погаснет. Надо думать о живых! Семьи тех, кто погиб должны получить часть общего заработка, как если бы их мужчины вернулись домой. Мы ещё ведь скинемся с ребятами, чтобы поддержать семьи тех, у кого остались маленькие дети и престарелые родители.
Беда в другом – наш лагерь по ту сторону города, дорога к нему для меня заказана, а в обход я не знаю, как добраться. Был бы день, другое дело, а сейчас там темнотища!
И всё же я решил попробовать. Сбавил темп скачки, пустил лошадь лёгкой рысью, и, ориентируясь на зарево пожара, поскакал по дуге, в объезд города, надеясь добраться до противоположного его конца незамеченным.
Это оказалось очень непросто! Хорошо ещё, что я вовремя догадался пустить своего скакуна шагом, а то в темноте очень просто было угодить в канаву или напороться на изгородь. И того, и другого вокруг города оказалось великое множество. Ничего удивительного – какая хозяйка не соблазнится устроить на ничейной земле огородик?
Прорываться сквозь изгороди и перепрыгивать в темноте канавы, означало остаться без лошади. И тогда я отправился в обход этих препятствий, ну, и, конечно же, заблудился, потому что оказался в лабиринте.
Из такого при свете дня сразу не выберешься, а уж ночью-то и подавно! Мне пришлось спешиться и вести коня в поводу, иначе мы рисковали запутаться и намертво застрять. Всё же у меня был ориентир – городское пожарище, становившееся всё сильнее и ярче. Это зарево, неверное, мигающее и дымное, давало мне некоторую иллюзию освещения, но скорее мешало и сбивало с толку. Примерно через час таких блужданий (может быть, мне так только показалось) я отчаялся и пожалел о своём решении добраться до лагеря. Надо было скакать, что есть духу по дороге, чтобы добраться до следующего города, там сменить лошадь и постараться раствориться в прериях, которые все обходят стороной из-за индейцев и тощего выпаса в пустыне.
Это потом я узнал, что практически сразу после того, как я уехал из города, несколько до зубов вооружённых горожан на свежих лошадях бросились за мной в погоню как раз по дороге, ведущей на юг, куда я скакать не подумал, так как хотел попасть в свой лагерь, находившийся к северу от города. Лошадь мэра была хорошей, породистой лошадью, но она устала из-за дальней дороги, ведь он только въехал в свой горд после небольшого путешествия. Меня бы перехватили очень быстро, и скорее всего не оставили бы в живых, так-как я был намерен сопротивляться.
Теперь же повернуть назад я не мог просто физически, ведь для меня сейчас не существовало дороги вперёд или назад. Была только сплошная путаница плетёных загородок, загородок из сломанных повозок, из камней, из жердей и прочего хлама. Удивила загородка из костей и черепов диких быков и лошадей. Мне даже показалось, что там было несколько человеческих скелетов, но скорее всего это разыгралось воображение.
Вдруг передо мной легла свободная дорога! Ну, не дорога, а скорее тропинка, однако она была пригодна для передвижения лошади. Что было самым удивительным, это то, что в конце этой дороги светился какой-то огонёк! Он горел ровным неярким светом, и я сразу понял, что это масляный фонарь. Наверное, большой и снабжённый зеркалом, но всё же обычный фонарь.
Я пошёл на север, не залезая в седло, так-как почувствовал внезапную слабость – прострелянное дробью плечо давало о себе знать. Мой путь, на сей раз оказался на удивление коротким – мы с лошадью вышли к зданию церкви, над дверьми которой и горел этот самый фонарь.
Несмотря на поздний час, двери в храм были открыты, и священник стоял на пороге. Вот только в руках у него была не библия, а крупнокалиберный винчестер...
Я сразу понял, какое впечатление произвожу на этого служителя Господа, а потому заговорил первым.
- Святой отец, - проговорил я голосом, в котором не требовалось подделывать страдание. – Помогите мне – я ранен!
- Что случилось, сын мой? – спросил священнослужитель с подозрением и взял оружие наизготовку. – Прошу вас, объясните кто вы такой? Я вас не помню...
- Вы не знаете меня, святой отец, - начал я, решив не скрывать правду, но не выдавать её целиком. – Я простой гуртовщик, наш лагерь недалеко от противоположного конца города. Мы с ребятами пошли в город за покупками и заглянули в салун, а там случилась драка со стрельбой между какими-то неизвестными и шерифом. Мы оказались безоружными меж двух огней, и нам пришлось бежать. Лично мне это удалось, что до остальных, не знаю! Возможно, я вырвался один, но кто-то выстрелил мне в спину и попал в плечо!.. Помогите, я потерял много крови, и кажется, сейчас потеряю сознание...
- Господь учит нас помогать страждущим, вопиющим о помощи! – глубокомысленно заявил священник, почему-то заглядывая мне за спину. – Оставьте свою лошадь здесь, сын мой, и не волнуйтесь за неё – она никуда не денется. Пойдёмте в храм, там у меня всегда есть наготове аптечка, на случай, если с кем-то из прихожан случится беда, или попросту будет плохо!
Почему я сразу не заподозрил подвох? Ведь я ещё со времён службы в конных рейнджерах был известен своей чувствительностью, потому и остался жив. Наверное, сыграли роль детские впечатления – от священника не может быть ничего плохого, а только хорошее! Везло мне до сих пор на священников...
Впрочем, он действительно помог мне – дал выпить какой-то настойки, от которой полегчало на душе, и ушла боль. Затем, ловко вытащил все дробины, благо мне их досталось немного. (Основной заряд ушёл в сторону.) Потом он мастерски промыл и перевязал рану.
Когда я выразил удивление его искусством, он светло улыбнулся и рассказал, что на войне с конфедератами был военным врачом. Там он, де и насмотрелся на человеческую злобу и жестокость, и понял, что, прежде всего надо врачевать не тела, а души людские. Вот, например, моя душа нуждается во врачевании, так-как я повинен во лжи священнослужителю, на пороге храма, вверенного его попечению...
Сперва я даже не понял, что он такое сказал, а когда до меня дошло, «добрый пастырь» уже держал меня на мушке. Я отметил, что винтовку он держит профессионально, значит, не соврал, что был в армии!
И всё же есть разница между полковым врачом и рейнджером, а потому я не оставил надежду его опередить. Моя здоровая рука метнулась к револьверу... Пусто!
- Вот ваше оружие, сын мой! – снова улыбнулся священник и продемонстрировал мне мой собственный «смит», который тут же убрал в карман. – Дело в том, что ложь, это порождение дьявола, и в храме Божьем она не уместна, равно как и близ него. Я не знаю, что именно произошло с вами в городе, но во лжи я заподозрил вас сразу. Прежде всего – ваша лошадь. Она не ваша, так-как принадлежит мэру нашего города. Мы с мэром старые друзья, и он часто заезжает ко мне, даже когда в церкви нет службы. Эта лошадь так привыкла ждать своего хозяина на лугу перед храмом, что её не надо привязывать. Увы, нынче она своего хозяина не дождётся, ведь его душа на небесах, не так ли? Вижу по вашим глазам, что я прав. К сожалению прав! Это ведь мэр стрелял в вас, когда вы завладели его лошадью? Можете ничего не говорить – дробь, которую я извлёк из вашего плеча, использует... использовал в наших краях только он. В ней больше олова, чем свинца, и есть ещё кое-какие добавки. Мэр был заядлым охотником, а потому знал толк в таких делах. Это вы убили его или кто-то другой?
- Я не знаю, убит он или нет, - ответил я деревянным голосом. – Когда он зацепил меня из своей двустволки, я обернулся и выстрелил. Старик упал, но я не могу сказать наверняка, что выстрел был смертельным. Я не знал, что это мэр города, не знал что это его лошадь, и ничего против него не имел и не имею... Просто не хотел получить ещё один дуплет из дробовика, только более «удачный»...
- Это хорошо, что вы перестали лгать и отпираться, сын мой, - сухо прервал мою речь священник. – Однако приберегите свои объяснения для судьи, перед которым скоро предстанете. И да помилует Господь вашу душу!
Не сводя с меня глаз, он отступил к звоннице, но всё же вынужден был обернуться, чтобы найти верёвку большого церковного колокола. Этого для меня было достаточно, чтобы решить его судьбу. Пусть во мне плескалось несколько больше виски, чем я обычно себе позволял, пусть обезболивающая настойка этого попа-эскулапа начинала на меня действовать, как снотворное, но жажда жизни, стремление выжить любой ценой меня ещё не оставила!
Как только священник отвёл глаза, я схватил из его хирургического набора, всё ещё лежащего раскрытым на ближайшей скамье, большой скальпель и метнул его, что есть силы!
Когда годами живёшь на индейском пограничье, чему-нибудь да научишься у местных. Я знал рейнджеров, которые становились отличными следопытами. Другие умели сливаться с местностью и красться, не хуже краснокожих. Я выучился метать ножи и томагавки. Немного умею стрелять из лука, но лука у меня тогда не было, а вот скальпель подвернулся под руку весьма кстати – один взмах и он вошёл попу в грудь по самую рукоятку!
Священник упал, не издав ни звука. Я попал точно в сердце, и смерть наступила мгновенно. Понимаю – грех убивать служителя Господа, и вдвойне грех убивать того, кто только что помог тебе, как врач. Но вопрос был – он или я. Не знаю точно, какого судью он имел в виду – того кто отправляет людей на виселицу или того, кто потом решает куда девать их души, но я пока не был готов видеть ни того, ни другого.
Хорошо, что поп не успел ни позвонить в колокол, ни выстрелить. Теперь до утра сюда никто не придёт, а я за это время успею убраться! Так я думал, но видно мне суждено было в тот раз ошибаться на каждом шагу.
Во-первых, лошадь мэра мне больше не далась. Она действительно паслась здесь же возле церкви, но, увидев, что я подхожу, стала недоверчиво фыркать, брыкаться, лягаться и отбегать на недосягаемое для рук расстояние. Успокоить её, как накануне, не получалось, и в конце концов я оставил эту затею.
Во-вторых, я тогда не подумал, что раз в городе случилась такая кутерьма, то там будут раненые, которым потребуется медицинская помощь, умирающие, которым нужен священник, погибшие, которых требуется отпеть и их родственники, которым необходимо утешение. Это означало, что за моими попом скоро придут, ну и, конечно, обнаружат, что ему самому требуется кто-то для проводов в мир иной.
Я снял фонарь со входа в церковь с помощью шеста с крюком, стоявшего здесь же, и отправился на поиски жилья того, кого только что убил. Цель моя была очевидна – домик священника должен быть где-то рядом, а при нём обязательно будет конюшня, в которой найдется, кого оседлать. На сей раз я не повторил ошибки, которую допустил в салуне – винчестер попа и полный патронташ позволили мне почувствовать себя человеком.
Лошадь в конюшне нашлась, но не такая, о которой мечтает ковбой. Седло здесь тоже было, как и уздечка, но хозяин этой невзрачной кобылки чаще запрягал её в коляску, чем ездил верхом. Пока я размышлял, как мне поступить – оседлать ли эту дохленькую лошадку или воспользоваться уродливой бричкой попа, на улице послышались голоса.
- В доме его нет, - говорил один из новоприбывших другому. – Наверное, он в церкви. Только странно, что фонарь не горит.
Я тут же погасил церковный фонарь, свет от которого никто не заметил, и метнулся за пирамиду сенных брикетов, сложенную в углу. И вовремя – в конюшню заглянули.
- Его лошадь здесь! – крикнул один из пришедших. – Значит, он точно в церкви. Я сбегаю!
- Сбегай, а я тут побуду, - ответил второй, и топот ног его спутника затих вдали.
Мне надо было соображать быстрее. Вот сейчас тот, кто побежал в церковь обнаружит тело священника и поднимет тревогу. Скорее всего, он станет звонить в колокол, и тогда часть горожан бросит тушить пожары, и явится сюда...
И тут я сообразил – ведь эти двое прибыли сюда на лошадях! Наверное, я не слышал топот из-за треска пожара, который так и гудел на всю округу, а может быть, это поповская настойка так на меня подействовала.
Я не ошибся – всё население города ринулось на борьбу с огнём, спасая уже не салун, в котором то и дело взрывались ёмкости со спиртным, а жителей и имущество из соседних домов, готовых вот-вот заполыхать вслед за питейным заведением. Слепящий свет пламени помог мне остаться невидимым, когда я бежал, пригнувшись по крышам, а общий гвалт заглушил звук моих шагов.
Мне в очередной раз повезло – добравшись по крышам до окраины города, я обнаружил коновязь с единственной привязанной лошадью. Как по заказу она оказалась осёдланной! Видимо её так оставили в спешке. Бедное животное было напугано, беспокойно прядало ушами, косилось на зарево пожара, хоть огонь был ещё далеко, и нервно переступало с ноги на ногу. Видно было, что ей хочется встать на дыбы, но этому мешал короткий повод.
Я слез на землю, подбежал к коновязи, и, как мог, постарался успокоить конягу! Я умею это делать, иначе, что бы я был за ковбой? После этого я уже уверенно отвязал повод и вскочил было в седло, как вдруг сзади раздался окрик и почти тут же выстрел!
Моё левое плечо обожгло как крапивой, и немедленно рука онемела, а по боку побежали тёплые струйки, от которых там всё немедленно намокло, потом пришла боль!..
Проклятье! Дуплет из дробовика вынес бы меня из седла, будь он сделан точно и с более близкого расстояния. Неизвестный преследователь стрелял на бегу, а его меткость была не высока, видимо из-за почтенного возраста.
А вот я тогда озлился от боли пуще некуда! Чувства мои обострились, а в таком состоянии я вижу хорошо и стреляю метко.
Крутанув коня коленями, поскольку руками править я не мог, я развернулся вполоборота и вскинул руку с револьвером! Грохнул выстрел, и грузный мужчина с седыми бакенбардами, бежавший ко мне с ружьём в руках, словно натолкнулся на невидимое препятствие, выронил свою двустволку, схватился за горло, упал на колени, а затем рухнул лицом вниз, после чего остался неподвижен.
Издалека к нему бежали люди, но я не стал дожидаться, чтобы посмотреть, как они отреагируют на произошедшее. То, что я только что убил мэра города, я узнал несколько позже. Это его лошадь я только что угнал, но какая разница?
Я пустил лошадь вскачь. Судя по всему, она проделала дальнюю дорогу, потому что шла усталой поступью, хоть и была от природы крепкой и сильной. Не люблю доводить лошадей до предела, но сейчас выбора у меня не было.
Итак, куда мне ехать? В лагерь? Возможно... Надо было бы рассказать всё оставшимся там ребятам. Тогда бы мы уже сейчас снялись с места, и вскоре были бы далеко. Нет, догнать нас было не так сложно, но почему именно нас нужно догонять? Мы не одни здесь перегонщики скота, в городе никому не представлялись, так что обвинить в чём-то именно нашу партию будет сложно. Разве только кто-нибудь узнает меня в лицо... Но ведь я ни с кем не разговаривал, и даже с барменом по поводу виски беседовали другие. Так что всё, вроде как шито-крыто!..
Понимаю, нехорошо оставлять павших товарищей в чужих руках, но сейчас мы для них ничего не можем сделать. Их погребение, можно сказать уже свершилось – салун горит так, что от тел мало что останется, даже когда огонь погаснет. Надо думать о живых! Семьи тех, кто погиб должны получить часть общего заработка, как если бы их мужчины вернулись домой. Мы ещё ведь скинемся с ребятами, чтобы поддержать семьи тех, у кого остались маленькие дети и престарелые родители.
Беда в другом – наш лагерь по ту сторону города, дорога к нему для меня заказана, а в обход я не знаю, как добраться. Был бы день, другое дело, а сейчас там темнотища!
И всё же я решил попробовать. Сбавил темп скачки, пустил лошадь лёгкой рысью, и, ориентируясь на зарево пожара, поскакал по дуге, в объезд города, надеясь добраться до противоположного его конца незамеченным.
Это оказалось очень непросто! Хорошо ещё, что я вовремя догадался пустить своего скакуна шагом, а то в темноте очень просто было угодить в канаву или напороться на изгородь. И того, и другого вокруг города оказалось великое множество. Ничего удивительного – какая хозяйка не соблазнится устроить на ничейной земле огородик?
Прорываться сквозь изгороди и перепрыгивать в темноте канавы, означало остаться без лошади. И тогда я отправился в обход этих препятствий, ну, и, конечно же, заблудился, потому что оказался в лабиринте.
Из такого при свете дня сразу не выберешься, а уж ночью-то и подавно! Мне пришлось спешиться и вести коня в поводу, иначе мы рисковали запутаться и намертво застрять. Всё же у меня был ориентир – городское пожарище, становившееся всё сильнее и ярче. Это зарево, неверное, мигающее и дымное, давало мне некоторую иллюзию освещения, но скорее мешало и сбивало с толку. Примерно через час таких блужданий (может быть, мне так только показалось) я отчаялся и пожалел о своём решении добраться до лагеря. Надо было скакать, что есть духу по дороге, чтобы добраться до следующего города, там сменить лошадь и постараться раствориться в прериях, которые все обходят стороной из-за индейцев и тощего выпаса в пустыне.
Это потом я узнал, что практически сразу после того, как я уехал из города, несколько до зубов вооружённых горожан на свежих лошадях бросились за мной в погоню как раз по дороге, ведущей на юг, куда я скакать не подумал, так как хотел попасть в свой лагерь, находившийся к северу от города. Лошадь мэра была хорошей, породистой лошадью, но она устала из-за дальней дороги, ведь он только въехал в свой горд после небольшого путешествия. Меня бы перехватили очень быстро, и скорее всего не оставили бы в живых, так-как я был намерен сопротивляться.
Теперь же повернуть назад я не мог просто физически, ведь для меня сейчас не существовало дороги вперёд или назад. Была только сплошная путаница плетёных загородок, загородок из сломанных повозок, из камней, из жердей и прочего хлама. Удивила загородка из костей и черепов диких быков и лошадей. Мне даже показалось, что там было несколько человеческих скелетов, но скорее всего это разыгралось воображение.
Вдруг передо мной легла свободная дорога! Ну, не дорога, а скорее тропинка, однако она была пригодна для передвижения лошади. Что было самым удивительным, это то, что в конце этой дороги светился какой-то огонёк! Он горел ровным неярким светом, и я сразу понял, что это масляный фонарь. Наверное, большой и снабжённый зеркалом, но всё же обычный фонарь.
Я пошёл на север, не залезая в седло, так-как почувствовал внезапную слабость – прострелянное дробью плечо давало о себе знать. Мой путь, на сей раз оказался на удивление коротким – мы с лошадью вышли к зданию церкви, над дверьми которой и горел этот самый фонарь.
Несмотря на поздний час, двери в храм были открыты, и священник стоял на пороге. Вот только в руках у него была не библия, а крупнокалиберный винчестер...
Я сразу понял, какое впечатление произвожу на этого служителя Господа, а потому заговорил первым.
- Святой отец, - проговорил я голосом, в котором не требовалось подделывать страдание. – Помогите мне – я ранен!
- Что случилось, сын мой? – спросил священнослужитель с подозрением и взял оружие наизготовку. – Прошу вас, объясните кто вы такой? Я вас не помню...
- Вы не знаете меня, святой отец, - начал я, решив не скрывать правду, но не выдавать её целиком. – Я простой гуртовщик, наш лагерь недалеко от противоположного конца города. Мы с ребятами пошли в город за покупками и заглянули в салун, а там случилась драка со стрельбой между какими-то неизвестными и шерифом. Мы оказались безоружными меж двух огней, и нам пришлось бежать. Лично мне это удалось, что до остальных, не знаю! Возможно, я вырвался один, но кто-то выстрелил мне в спину и попал в плечо!.. Помогите, я потерял много крови, и кажется, сейчас потеряю сознание...
- Господь учит нас помогать страждущим, вопиющим о помощи! – глубокомысленно заявил священник, почему-то заглядывая мне за спину. – Оставьте свою лошадь здесь, сын мой, и не волнуйтесь за неё – она никуда не денется. Пойдёмте в храм, там у меня всегда есть наготове аптечка, на случай, если с кем-то из прихожан случится беда, или попросту будет плохо!
Почему я сразу не заподозрил подвох? Ведь я ещё со времён службы в конных рейнджерах был известен своей чувствительностью, потому и остался жив. Наверное, сыграли роль детские впечатления – от священника не может быть ничего плохого, а только хорошее! Везло мне до сих пор на священников...
Впрочем, он действительно помог мне – дал выпить какой-то настойки, от которой полегчало на душе, и ушла боль. Затем, ловко вытащил все дробины, благо мне их досталось немного. (Основной заряд ушёл в сторону.) Потом он мастерски промыл и перевязал рану.
Когда я выразил удивление его искусством, он светло улыбнулся и рассказал, что на войне с конфедератами был военным врачом. Там он, де и насмотрелся на человеческую злобу и жестокость, и понял, что, прежде всего надо врачевать не тела, а души людские. Вот, например, моя душа нуждается во врачевании, так-как я повинен во лжи священнослужителю, на пороге храма, вверенного его попечению...
Сперва я даже не понял, что он такое сказал, а когда до меня дошло, «добрый пастырь» уже держал меня на мушке. Я отметил, что винтовку он держит профессионально, значит, не соврал, что был в армии!
И всё же есть разница между полковым врачом и рейнджером, а потому я не оставил надежду его опередить. Моя здоровая рука метнулась к револьверу... Пусто!
- Вот ваше оружие, сын мой! – снова улыбнулся священник и продемонстрировал мне мой собственный «смит», который тут же убрал в карман. – Дело в том, что ложь, это порождение дьявола, и в храме Божьем она не уместна, равно как и близ него. Я не знаю, что именно произошло с вами в городе, но во лжи я заподозрил вас сразу. Прежде всего – ваша лошадь. Она не ваша, так-как принадлежит мэру нашего города. Мы с мэром старые друзья, и он часто заезжает ко мне, даже когда в церкви нет службы. Эта лошадь так привыкла ждать своего хозяина на лугу перед храмом, что её не надо привязывать. Увы, нынче она своего хозяина не дождётся, ведь его душа на небесах, не так ли? Вижу по вашим глазам, что я прав. К сожалению прав! Это ведь мэр стрелял в вас, когда вы завладели его лошадью? Можете ничего не говорить – дробь, которую я извлёк из вашего плеча, использует... использовал в наших краях только он. В ней больше олова, чем свинца, и есть ещё кое-какие добавки. Мэр был заядлым охотником, а потому знал толк в таких делах. Это вы убили его или кто-то другой?
- Я не знаю, убит он или нет, - ответил я деревянным голосом. – Когда он зацепил меня из своей двустволки, я обернулся и выстрелил. Старик упал, но я не могу сказать наверняка, что выстрел был смертельным. Я не знал, что это мэр города, не знал что это его лошадь, и ничего против него не имел и не имею... Просто не хотел получить ещё один дуплет из дробовика, только более «удачный»...
- Это хорошо, что вы перестали лгать и отпираться, сын мой, - сухо прервал мою речь священник. – Однако приберегите свои объяснения для судьи, перед которым скоро предстанете. И да помилует Господь вашу душу!
Не сводя с меня глаз, он отступил к звоннице, но всё же вынужден был обернуться, чтобы найти верёвку большого церковного колокола. Этого для меня было достаточно, чтобы решить его судьбу. Пусть во мне плескалось несколько больше виски, чем я обычно себе позволял, пусть обезболивающая настойка этого попа-эскулапа начинала на меня действовать, как снотворное, но жажда жизни, стремление выжить любой ценой меня ещё не оставила!
Как только священник отвёл глаза, я схватил из его хирургического набора, всё ещё лежащего раскрытым на ближайшей скамье, большой скальпель и метнул его, что есть силы!
Когда годами живёшь на индейском пограничье, чему-нибудь да научишься у местных. Я знал рейнджеров, которые становились отличными следопытами. Другие умели сливаться с местностью и красться, не хуже краснокожих. Я выучился метать ножи и томагавки. Немного умею стрелять из лука, но лука у меня тогда не было, а вот скальпель подвернулся под руку весьма кстати – один взмах и он вошёл попу в грудь по самую рукоятку!
Священник упал, не издав ни звука. Я попал точно в сердце, и смерть наступила мгновенно. Понимаю – грех убивать служителя Господа, и вдвойне грех убивать того, кто только что помог тебе, как врач. Но вопрос был – он или я. Не знаю точно, какого судью он имел в виду – того кто отправляет людей на виселицу или того, кто потом решает куда девать их души, но я пока не был готов видеть ни того, ни другого.
Хорошо, что поп не успел ни позвонить в колокол, ни выстрелить. Теперь до утра сюда никто не придёт, а я за это время успею убраться! Так я думал, но видно мне суждено было в тот раз ошибаться на каждом шагу.
Во-первых, лошадь мэра мне больше не далась. Она действительно паслась здесь же возле церкви, но, увидев, что я подхожу, стала недоверчиво фыркать, брыкаться, лягаться и отбегать на недосягаемое для рук расстояние. Успокоить её, как накануне, не получалось, и в конце концов я оставил эту затею.
Во-вторых, я тогда не подумал, что раз в городе случилась такая кутерьма, то там будут раненые, которым потребуется медицинская помощь, умирающие, которым нужен священник, погибшие, которых требуется отпеть и их родственники, которым необходимо утешение. Это означало, что за моими попом скоро придут, ну и, конечно, обнаружат, что ему самому требуется кто-то для проводов в мир иной.
Я снял фонарь со входа в церковь с помощью шеста с крюком, стоявшего здесь же, и отправился на поиски жилья того, кого только что убил. Цель моя была очевидна – домик священника должен быть где-то рядом, а при нём обязательно будет конюшня, в которой найдется, кого оседлать. На сей раз я не повторил ошибки, которую допустил в салуне – винчестер попа и полный патронташ позволили мне почувствовать себя человеком.
Лошадь в конюшне нашлась, но не такая, о которой мечтает ковбой. Седло здесь тоже было, как и уздечка, но хозяин этой невзрачной кобылки чаще запрягал её в коляску, чем ездил верхом. Пока я размышлял, как мне поступить – оседлать ли эту дохленькую лошадку или воспользоваться уродливой бричкой попа, на улице послышались голоса.
- В доме его нет, - говорил один из новоприбывших другому. – Наверное, он в церкви. Только странно, что фонарь не горит.
Я тут же погасил церковный фонарь, свет от которого никто не заметил, и метнулся за пирамиду сенных брикетов, сложенную в углу. И вовремя – в конюшню заглянули.
- Его лошадь здесь! – крикнул один из пришедших. – Значит, он точно в церкви. Я сбегаю!
- Сбегай, а я тут побуду, - ответил второй, и топот ног его спутника затих вдали.
Мне надо было соображать быстрее. Вот сейчас тот, кто побежал в церковь обнаружит тело священника и поднимет тревогу. Скорее всего, он станет звонить в колокол, и тогда часть горожан бросит тушить пожары, и явится сюда...
И тут я сообразил – ведь эти двое прибыли сюда на лошадях! Наверное, я не слышал топот из-за треска пожара, который так и гудел на всю округу, а может быть, это поповская настойка так на меня подействовала.
