ГЛАВА 1
Золотые листья тихо шептались о наступившей осени, медленно ложась мне под ноги. Ветер игриво перебирал выпавшие из косы пряди волос. «Настоящий шелк», – любила приговаривать, расчесывая меня перед сном, матушка Настасья. Волосы у меня и правда были примечательными: со вспыхивающими синими и фиолетовыми искрами в черных прядях. Возможно, давала о себе знать кровь феникса в далеких предках?
Упоительно свежий лесной воздух дурманил голову не хуже ягодного вина почтенного господина Гтгара. Ну и что, что он гном и должен был бы стать мастером-оружейником, как и его отец? Лучшего винодела во всем нашем Акете не сыщешь. Даже высокие лорды и леди не брезговали посылать к нему слуг за покупками, что уж говорить о скромных травницах?
Поворошив палкой листья в корнях дерева, я пошла дальше. Мы уже почти на месте, а значит нужно выбросить все лишние мысли из головы и заняться поиском и сбором златотысячника, за которым мы сюда и приехали. Зря, что ли, столько в телеге тряслись?
– Шати! – Послышался голос подруги Хасти и по совместительству одной из трех старших учениц травницы, матушки Настасьи.
– Я здесь! – отвечаю, радостно подпрыгнув на месте. Нашла!
Прямо из-под древесного корня на свет смущенно смотрел крохотный золотой цветочек. Ох, сколько еще их нужно будет найти и бережно собрать, пока мы сможем отправиться домой! Хасти хорошо: благодаря папе-оборотню она запросто соберет нужные травки, ориентируясь на звериный нюх и острое зрение, а после займется и дополнительным заработком, собирая ягоды и грибы. У меня, к сожалению, подобных бонусов от родителей не было.
– Рошха! – не нарушая традиции и простых правил нахождения в лесу, зову вторую подругу, чтобы услышать далекое: «Здесь!»
Вот уж кому с родителями не повезло! Рошха у нас наполовину русалка, а потому постоянно страдает без воды. А на вторую половину – энт. И не надо у меня спрашивать, как это ее родители встретились и сумели такую вот доченьку заделать. Ибо мы не знаем. Как и я, Рошха сирота.
Тонкий, черный, с короткой шерсткой хвост со смешной кисточкой на конце раздвинул высокую траву перед моими ногами, чтобы тут же увязнуть в кусте репейника. Ну что за напасть! Теперь весь вечер придется его чистить! Но вообще, хвост являлся моей тайной гордостью: я научилась им до того ловко управляться, что иногда он заменял мне еще одну руку – так ладно все выходило.
– Здрав будь, дева. – Шевельнулась рядом коряга, ловко превращаясь в поросшего темно-зеленым мхом лешего. – Чай за травами ко мне пришли, девчата?
Я поклонилась дедушке в пояс, выказывая уважение. Не дай вам боги чем-то обидеть хозяина леса, в котором случайно или нарочно оказались, не выйдете из него никогда!
– Так и есть, дедушка. Вот и гостинцев вам привезли. – Я достала из короба за спиной небольшой полотняный мешочек с крупой, куснем хлеба и плошкой меда и положила на пень рядом с лешим. Такие были у каждой из нас, но почему-то именно ко мне чаще всего выходили лешие, водники, банники и хлевники… и прочие жители изнанки.
Леший почесал зеленым пальцем крючковатый нос, старясь не потревожить примостившийся там мухомор, и довольно крякнул:
– Не забыли, значит? Хорошо! – Он ловко спрятал подношение за пазухой бурого мохнатого полушубка. – А то молодежь нынче пошла дикая совсем: сначала с палками и камнями, с воплями ко мне, а после, ах-ах, выйти из лесу не могут или на медведя вдруг натыкаются! Непорядок! Не чтят древних законов!
Я предпочла промолчать и еще раз поклониться старику. Где уж мне спорить с мужем, не одну сотню лет разменявшим? Леший, подмигнув мне на прощание, вжал голову в плечи, притопнул ногами и снова стал самой обычной на вид корягой. А я, вздохнув облегченно, поспешила к перекликающимся вдалеке подругам. Хорошо хоть хозяин леса не стал меня уму разуму поучать, а то бывает и по нескольку часов истуканом простоять приходилось.
К вечеру спина была мокрой от пота, поясница ныла от усталости, а ноги – от старых тяжелых башмаков. Но мы справились! А Хасти еще и целую корзину грибов собрала – матушка Настасья будет рада.
– Возвращаемся? – Казалось, Рошха едва дышит от усталости. Вернувшись домой, она, как всегда, молча залезет в бочку с водой и просидит там до утра. А в конце месяца несчастную девушку ждет новая напасть: придется закапываться в землю на целые сутки, недобрым словом поминая предка-энта.
Мне было жаль подругу. Подхватив в одну руку свою корзину, я взяла во вторую не менее тяжелую поклажу Рошхи.
– Идем. Хоть бы до темноты до тракта дойти. – Я бы никому не созналась, но находиться после заката в лесу мне было боязно. Ну и что, что леший в случае чего должен бы помочь? И что, если последнего упыря стражи уничтожили еще пять лет назад? А вдруг еще один специально по наши души найдется, а хозяин леса крика нашего не услышит? Мне ли не знать, как это бывает?
И три подруги, тяжело груженные поклажей, побрели к Западному тракту. Уставшие за день, мы молчали, тяжело переставляя ноги. У каждой на душе было пасмурно.
Хасти думала о том, что половину заработка вынуждена будет отнести ублюдку-Хорти, родному брату ее покойного отца, чтобы тот, как единственный опекун, не продал девушку замуж за того, кто больше заплатит. Рошха задыхалась без воды, снова и снова прикладываясь к фляге и не находя в ней облегчения. А я вспоминала свой десятый день рождения…
Тогда была замечательная погода: солнечно и тепло. Мы решили проведать бабушку, живущую в небольшой деревне близ северной границы. Приемные родители даже денег на экипаж с кентаврами не пожалели. А уж быстроногие дети степей доставили нас до большой заставы за полдня. Все. Дальше только пешком или с попутной телегой, если уж очень повезет.
Но мы не печалились. Шли, напевая веселые песни, шутили и смеялись. В небе зажглись первые звезды, когда вдалеке показались открытые нараспашку ворота деревни. Мы замерли, боясь сделать еще хоть шаг. Даже отсюда был виден большой красный круг на черной, сожженной практически полностью, деревянной крепостной стене. Это означало, что жители этого селения вымерли от черного поветрия – самой страшной из существующих болезней.
– Даяна! – Папа, дернув маму за рукав, взял меня на руки, бросив поклажу на землю. – Возвращаемся. Быстро.
– Тебе ли не знать, что после имперских магов ничего заразного в этом селении не осталось? – с горечью сказала она, не в силах оторвать взгляд от родных стен.
– Тем не менее, его сожгут повторно, как только сюда доберется патруль драконов. Это не просто так.
– Дай мне пять минут попрощаться? – обессиленно попросила она.
Мне было жаль бабушку, но виделись мы очень редко, а потому знала я ее плохо. Папа, прижав меня к груди, молча смотрел на плачущую жену. Так… бывает. Редко, но все же. Если постовые на границах не заметят хоть одно из порождений Инферно, а после оно, не иначе как чудом, не попадется на глаза ни одному из драконьих патрулей, зараза, которую порождение несет с собой, будет еще долго гулять по землям империи, выкашивая целые поселения.
Так бывает.
Тогда, ни о чем не подозревая, мы вернулись домой в другой город… не существующий более ни на одной карте. Подкошенные горем утраты, улеглись спать лишь под утро. А в полдень следующего дня проснулась лишь я одна.
Не знаю, как выжила тогда. Не помню. Городских, еще не зараженных жителей очистили и эвакуировали маги, не позволяя вынести за пределы стен даже клочка одежды. А после дома, сады и даже причал сожгли драконы. Выжгли город дотла, своим особым черным пламенем расплавив даже башни крепостной стены. Я помню это пламя, раскаленные добела камни и треск волос на голове: иногда все это снится мне, словно произошло вчера. Не знаю, как и почему спаслась. Не ведаю, почему не попала вместе со всеми в руки имперских магов. Или же попала, но была признана зараженной? Помню лишь, что шла день и ночь... день и ночь без сна, еды и воды, неистово молясь о… родителях: приемных и настоящих, погибших за несколько лет до этого от такого же всплеска чумы. А затем мир затмили бездонно-синие глаза матушки Настасьи: «Ты в порядке, дитя?»
***
Огонь весело трещал сухими поленьями в большом очаге, важно булькала в казане каша, жалобно стонал, жалуясь на долгую и тяжелую жизнь, дом.
– Крыша прохудилась, а чинить нечем, – прислушавшись к скрипам и стонам, перевел дядько Михась – наш незаменимый домовой.
Его длинные, заплетенные во множество мелких косичек, седые волосы плавно переходили в такого же цвета бороду до пояса и усы. Нос картошкой и лохматые, вечно хмурящиеся брови говорили о тяжелом на подъем, вдумчивом характере. А глубокие морщинки вокруг черных бусинок глаз – о солидном возрасте. Дядько Михась никогда не расставался со своей узловатой клюкой, и все мы, пять учениц матушки Настасьи, прекрасно знали, как тяжела она бывает, ежели домового прогневить.
– Много нужно? – со вздохом спросила матушка.
Мы, не отрываясь от работы, переглянулись. Как и всегда, нам не хватало денег. А тут еще младшенькая Маришка серьезно заболела: пришлось даже целителя-эльфа звать да полномерный золотой ему за работу заплатить. А что делать, если обычные снадобья не помогают?
Разгладив на груди коричневый, связанный матушкой свитер, дядько Михась переступил обутыми в лапти ногами, нахмурил кустистые брови. Его синие суконные штаны были ношены-переношены, латаны-перелатаны, но несмотря ни на что домой от нас так и не ушел. Он мог бы жить припеваючи в богатом доме, но кто в доброй памяти уйдет от полукровки человека, будь тот даже бездомным?
Мы все души не чаяли в матушке Настасье.
– Ежели благословишь, Настасья, я добуду черепицу.
Женщина отвела взгляд и посмотрела на спящую на печи Маришку. Все мы понимали, что дядько Михась говорит о воровстве. Но нашей младшенькой до выздоровления было еще далеко, а на носу зима.
– Только если у богатых, – едва слышно прошептала матушка, отворачиваясь. – Этот грех на мне.
Домовой, в пояс поклонившись женщине, растворился в сумерках освещенного лишь очагом дома. Мы же продолжили перебирать травы, тревожно посматривая друг на друга. Тяжелые нынче времена. А дальше что? А ведь легче не будет…
Всех нас матушка Настасья подобрала на улице, спасла от голодной смерти. Обучила всему, что знала сама, давая шанс на будущее, обула и одела, как смогла. Но ведь и мы более не дети? Еще не взрослые, до совершеннолетия далеко, но и не дети.
– Я в таверну пойду вечерами работать, – сказала тихо, сжимая от волнения дрожащими пальцами кончик хвоста. – Меня почтенный господин Гурго не раз уже звал. Днем здесь с травами и зельями работать буду, а вечером, когда в его таверне наплыв клиентов, стану помогать подавальщицам или поварам.
Взгляды старших учениц и самой матушки скрестились на мне. Испуганные, но решительные. Таверна для молодой девушки – это приговор ее возможности удачно выйти замуж, крест на ее честном имени и чистой репутации, пусть никто ее и пальцем там не тронет. Но у нас не было выбора! Ни шить, ни вышивать, ни даже толком еду готовить у меня не получалось. Ни в какую! А до совершеннолетия, когда можно будет отделиться и на жизнь травничеством зарабатывать, целый год остался!
– А я помощницей к госпоже Даяти пойду, вышивальщицей…
– А я няней к мастерам-стекольщикам…
– … горничной…
Матушка Настасья смотрела на нас со слезами на глазах. Она ни за что не стала бы кого-то принуждать, но нужда не спрашивает.
– Спасибо! – прошептала она.
Наши взгляды встретились, и как бы сильно я не сопротивлялась, мир уже привычно поплыл, бросая меня в чувства и воспоминания женщины. Лишь бы они не узнали! Лишь бы не поняли, кто я на самом деле!
Матушка Настасья любила нас как родных детей и очень переживала о том, что не может нам дать. Но больше всего места в мыслях женщины занимали три крошки – детки из одного выводка неизвестной наги, всего по одному году от роду, которых матушка видела сегодня утром на рынке. И если их оттуда не забрать… проживут малыши ровно до того времени, как не сторгуется приютивший их скотовод. А значит, вскоре нас ждет пополнение.
Прошло всего мгновение, и я снова вернулась к работе. Никто ничего не заметил. А сильную головную боль можно и перетерпеть. Главное, ничем себя не выдать. Главное, не шевелиться и не думать ни о чем, находясь внутри разума другого существа. Главное, сохранить свою тайну, чтобы не стать изгоем даже внутри приютивших меня стен.
Да-да, я – чтец душ. Самый настоящий представитель тех, кого ненавидят и презирают, кого в народе называют «подсматривающими» и плюют при возможности в спину. Кому понравится соседство существа, способного узнать все твои самые сокровенные тайны?
Чтобы выжить, нужно было молчать и скрываться. Этому я научилась в совершенстве. И потому даже не заикнулась о том, чтобы пойти в крепость стражников и стать учеником. Туда во все времена брали лишь сильнейших, способных по своему желанию, даже насильно, проникнуть в мысли преступника на допросе или незаметно подслушать представителя другого государства на переговорах... Остальных же, после проверки специальным артефактом, стражники просто выставляют за дверь. Но разве шило в мешке утаишь? Уже к утру следующего дня все в городе будут знать, что ты чтец, пусть и слабый.
Как жить после этого? Даже если ты ничего толком не умеешь, всю жизнь изгой и отщепенец – вот твоя роль. Как смотреть в глаза родным?
Далеко за полночь закончили мы работу. Матушка Настасья, найдя для каждой из нас доброе слово, дождалась, пока все улягутся спать, и лишь после этого, погасив дешевенький магический светильник, сама легла на узкую лавку у входа. Дрема медленно начала наползать на мое утомленное за день сознание, но тут надсадно раскашлялась на печи Маришка. Матушка Настасья вновь зажгла практически не дающий света светильник и пошла готовить отвар у печи.
Я следила за ее медленными от усталости движениями, не понимая, как можно вот так самозабвенно любить чужих детей? Как можно добровольно взвалить на себя тяжелую ношу ответственности за их жизни? Не будь у матушки Настасьи пятерых приемных детей, жила бы уважаемая травница в полном достатке и почете. Почета и сейчас в избытке: вряд ли во всем пригороде Акета найдется тот, кто не знал бы ее имени, но вот достаток… Прадед матушки Настасьи – чистокровный человек, переселенец из далекого мира Земли. Что тут еще скажешь?
Я отвернулась спиной к комнате, пытаясь уснуть, но снова и снова вспоминала уроки истории в воскресной школе, куда в обязательном порядке ходили все дети до совершеннолетия.
***
– Все вы не раз слышали о том, как бравые пограничные стражи защищают границы нашей благословенной империи от сил Инферно. – Наш учитель, уважаемый господин Данр, ходил перед своим столом, заложив руки за спину. Хорошо поставленный голос известного преподавателя достигал даже отдаленных уголков аудитории. – Но знаете ли вы, что огромная часть нашего мира, ныне называемая Инферно, ранее была плодоносной и богатой территорией магического государства Алфея? – В ответ на слова учителя по рядам пронесся дружный вздох. Да и не странно: о подобном никто из нас не слышал. Инферно… оно просто было. Всегда. Материальное воплощение зла на границе нашей благословенной империи. Вечный источник скверны и невообразимых чудищ. Жнец, неизменно пожинающий сотни жизней наших воинов.
