ГЛАВА 1
Матушка Юлека с первого взгляда невзлюбила. Вот едва переступил он порог дома нашего – так сразу же в немилость великую жених мой впал.
Привезла, что называется, нареченного на зимние вакации, хотела родным представить и, особливо, матери родной. И еще поди пойми, что же так родительницу мою из себя вывело. Ведь едва глянула она на Свирского – и тут же разъярилась. Или все дело в титуле потерянном?
– Кажется, меня тут не шибко любят, – пробормотал еле слышно Юлиуш, после первой встречи сразу недоброе почуяв.
Вздохнула я тяжко. Да уж, неласково матушка нареченного моего приняла, с прохладцей.
– Когда бы это теща зятя любила, – откликаюсь весело, пытаясь Юлека успокоить. А то как бы не убег после такого-то приема. – И будто впервой тебе.
Вздыхает Свирский совсем уж горестно.
– Зятем быть – точно впервой. Да и чего пани Лихновская так взъелась? Вот тетка твоя меня сразу приняла.
Еще бы она не приняла. Сама выбрала – сама и приняла. Все честь по чести. Матушка же еще непонятно как со злости не лопнула: и помолвку-то провели, ее не спросивши, и титула-то больше у Юлека не было. Словом, пани Лихновская гневаться изволила, но на свой манер.
До вакаций дотянули мы с нареченным не без труда. Под моим отчим кровом задержались, чтобы подальше от столицы побыть. Батюшка-то Юлека родной никак первенца в покое не оставлял, все рвался побеседовать по душам, а там уж в охапку – и домой. И вот из поместья князей Свирских жениха моего вряд ли бы выпустили.
Вот только Юлиуш опосля батюшкиных выходок говорить с князем Свирским не собирался ни с глазу на глаз ни даже и при свидетелях. И прятался Юлек от батюшки по всем окрестным кустам – прятался умело и со знанием дела. Ясновельможный князь отпрыска не нашел ни разу, хотя изо всех сил старался.
До меня, правда, добраться сумел пару раз, говорил этак через губу с невестой негодного сына, требовал, чтоб отступилась от нареченного. Да только от меня-то так просто желаемого не добиться. Я помолвку с Юлиушем разрывать уж точно не собиралась, и как бы ни ярился Вит Велиславович, чем бы ни грозил, только ухмылялась в ответ недобро.
А как закончился первый семестр, так собрались мы с женихом и отправились в мой родной город. Надобно было представить матушке нареченного, а то не по-людски как-то выходило – и обручилась без нее, и даже жениха уже который месяц дочь единственная родительнице не показывала, будто прятала. Не приходилось сомневаться, осерчает пани Лихновская. Хотя она так и так осерчает – не князю ведь я обещана.
– Тетка – это тетка, – хмыкаю и руки Юлековой касаюсь. – С ней все иначе. Но ты особливо не переживай, завтра уже поутру в столицу уезжаем.
Вздохнул тяжко жених мой.
– Ага. Завтра. А там батюшка мой. И Лех. Точней, мать его.
Королева Стефания тоже Юлиуша из лап своих выпускать так легко не собиралась. Видать, решила, что раз уж боле Свирский-младший с батюшкой своим не заодно, то чего ж такого пана даровитого терять?
Все намекала государыня, что мог бы жених мой сызнова шляхтичем стать, и не княжичем – цельным князем. Готов был монарх по наущению супруги оделить титулом Юлиуша, ежели снова тот верным другом наследника престола станет.
Юлек предложения щедрого и самую малость не оценил и отказывался от милостей королевских каждый раз. Да только упорствовала королева Стефания.
– Может, поженимся уже скоренько? – спросил жених меня с тоской в голосе.
Вот уж чудо-чудное, мужчина – и сам по доброй воле о свадьбе заговаривает. Нет, случается и такое, однако, исключительно по любви великой или же от столь же великой дури. А Юлиуш Свирский точно не дурак и до беспамятства в меня не влюблен. Хотя и не обманула тетка – стерпелось у нас мгновенно да и слюбливаться мало-помалу стало.
Ну а чего бы не слюбиться? Я чай не уродина и не дуреха, да и Свирский не оплошал – на лицо не дурен, прыткий да веселый опять же. И до того хитер!..
– Думаешь, после свадьбы отступятся от тебя? – со смехом спрашиваю, а сама отказываться не спешу.
Потому что… потому что ну и станет Юлек мужем мне? Будто тогда что-то изменится. Ну разве что мне со Свирским в одну постель ложиться придется. Но то не пугало ни капли. Пусть матушка и пыталась растить меня как ее саму растили, в строгости да неведении, и о делах супружеских ничего не говорила окромя ужастей всяких, зато уж тетка все поведала в подробностях.
– Ну… попробовать-то всяко можно, – нареченный плечами пожимает. Рука загребущая мне на талию легла. Опомниться не успела, как уже к боку жениха прижимаюсь. – Глядишь, хотя бы призадумаются.
Покачала я головой. А отодвигаться не спешила.
– Нет уж, спервоначала диплом – а после свадьба. Я в Академию не за мужем ехала – за знаниями.
Развел руками Юлиуш, рассмеялся.
– Ну, что поделать, Элюшка. Мужья – дело такое. Внезапное.
Стукнула я его по плечу, но вполсилы, без зла. Шуткует со мной нареченный, так то дело всяко обыкновенное. На то он и Юлиуш Свирский, чтобы зубоскалить. Я и попривыкла уже.
Тут матушка в комнату вошла, глянула этак скорбно, с неодобрением, будто не свадьба меня ждет, а похороны. Навроде и тещей еще заделаться не успела, но зятя будущего не переносила всей душой своей.
– Экий ты, Юлиуш Витович, скорый. Еще не муж, а уже руки распускаешь, – матушка молвит сурово и хмурится так, будто метлой поперек хребта хочет со двора жениха моего гнать.
– И то верно, – слышу голос я уж больно знакомый.
Входит вслед за родительницей моей в комнату князь Рынский. Рожа у него постная, и отвлечь от нее даже кафтан с богатым шитьем не мог. А шитье-то и правда роскошное, не в пример наряду нареченного моего. Юлек-то одевался нынче скромнехонько и не от бедности, как многим думалось. Могла я его одеть хоть в шелк и бархат, кабы пожелал, да и сам Свирский пахал как вол во время сева, так что без гроша в кармане не ходил. Магам и недоученным платят прилично. Вот только забавляло его из себя бедного строить.
– Здрава будь, панна Эльжбета, – молвит жених мой бывший, на жениха нынешнего глядя неласково. А сам приосанивается так, чтобы серебряные нити на наряде его заиграли, на солнце заблестели.
Шитье было загляденье, то ли занял денег ясновельможный князь, чтобы приодеться, то ли попросту кафтан одолжил. Сидела-то одежа на женихе моем беглом хуже не придумаешь.
– И тебе не хворать, – молвлю я с прохладцей, а сама улыбаюсь гаже некуда.
Оно ведь и понятно, что после свадьбы моей давешней неслучившейся здоровье князя Рынского всяко подводит и хворает он постоянно. Моя злость даром ни для кого не проходит, разве что вон Юлек устоял. Потому, поди, и нареченный теперича. Так он и покрепче прежнего женишка будет. А Рынский-то и был сдыхоть сдыхотью, а ныне и вовсе сдыхоть болезная – тощий что палка, бледный и кашляет через раз.
– Гляжу, охолонула ты уже. Так что дурить уж перестань, разве же это подходящий для тебя муж?
И князь ясновельможный с насмешкой на Юлиуша кивает.
Тот же подмигнул мне украдкой. Ему и тут сплошное веселье. Ну и привела матушка моя другого жениха, так Юлеку и дела нет, только посмеивается – и все.
– Это – подходящий, – киваю.
А чего бы не подходящий? Чай не дурак, не трус и даже не подлец. Опять же силы магической в нем немерено.
Матушка рядом вертится, в глаза мне заглядывает, причитает.
– Что ж ты, Элюшка, привередничаешь? Ясновельможный князь прощения попросил! И еще и почет тебе оказал, замуж зовет! Хоть и подолом в Академии своей вертела.
Переглянулись мы с нареченным. Свирский не меньше меня подивился, потому как вела я себя примерно. Ну, по крайне мере, дела любовные десятой дорогой обходила. А то что обрученная… Так это случайно вышло!
Поглядела я на родительницу свою.
Вот же неуемная-то! Уже десять раз ей было сказано что мной, что теткой Ганной – свадьба моя с Юлеком дело решеное, неможно мне о другом женихе даже и помышлять! Ан нет! Все никак не оставляют мать мою мечты о том, как бы тещей шляхтича заделаться.
– Мне тот почет надобен как снег прошлогодний, – молвлю в ответ и хмурюсь ой как недобро. – Ты, князь, мать мою не слушай. Ничего тебе тут не светит. Иди своей дорогой, а то как бы хуже не стало.
Видать, холодок в голосе моем Рынского до костей пронял, ажно вздрогнул он, а только отступиться вот так легко не пожелал. Что ж такого ему матушка моя наговорила? Ума не приложу.
Подумалось, что Академию стоило еще вчера выезжать. Там всяко поспокойней, и женишку бывшему хода нет. Коли не лень, пусть у ворот отирается, то-то прочие студиозусы потешатся.
– Покамест у алтаря обеты не сказаны, всегда надежда есть! – до последнего Рынский упирается, не замечая, как пятнами чахоточными пошел.
Я даже подивилась, на такое глядючи. Нет, оно и понятно, что стряслось – сглазила я шляхтича надоедливого сызнова. И ведь сама того не заметила! Со зла вышло и только! И впрямь сильно осерчала.
Принялся чесаться Рынский как пес шелудивый, едва не до крови кожу разодрал, а как понял, что творит – тут же за порог и вылетел
– Экая ты гневливая, – Юлек посмеивается с одобрением. – Не девка – огонь.
Матушка же за голову схватилась.
– Что ж ты творишь такое! Я ночей не сплю, за счастье твое радею…
Не стала я дожидаться, пока родительница расскажет в подробностях, как именно о счастье моем радеет. Сказала ей, мол, дела у меня, а сама нареченного за руку схватила и прочь понеслася. Юлиушу только следом поспешать и оставалось.
– А напориста у тебя матушка, – усмехается Свирский, а по голосу слышно, хотел бы он пореже с тещей будущей дело иметь. – И батюшка, видать, крепок духом был.
Смолчала я. Навроде как и много чего хотелось про материны обыкновения рассказать, а только вот придержала язык. Хватит и того, что Юлек родительницу и так навидался во всех видах.
– Точно надо быстрей в Академию возвращаться, – только и вздыхаю.
Сказано – сделано. В тот же вечер сундуки собрали и велели Янеку в возок с утра пораньше закладывать. Хватит. Уважила я уже мать родную, жениха ей показала, отчий кров повидала. А что не по нраву нареченный мой родительнице пришелся – так не моя печаль. Главное, мне Юлиуш годным показался. Ну и тетке.
С утра поднялись раньше петухов, даже завтракать не стали (а ну как скажет пару ласковых матушка родная на дорожку?!), с собой снеди в путь прихватили и отправились. Тетка Ганна на прощанье платочком у порога помахала – и на том с домом родным я и распрощалась.
– А что там с Квятковской? Сыскали ее, не знаешь? – спрашиваю я у жениха уже в возке.
Это я от дел учебных отдыхала и знать ничего не желала, а Свирский-то носился как в зад шершнем укушенный – на почте появлялся едва не три раза на дню. Кажется, со всем королевством списывался.
– Знать не знаю, ведать не ведаю, – вздохнул жених с расстройством великим. – И никто, похоже, не знает. Утекла Ядвига Радославовна, только ее и видели. Кржевский в великом расстройстве из-за того пребывает.
Да уж представляла я. Ох как хотел Здимир Амброзиевич голову нового лича получить, а не вышло, убегла целительница, только и видели ее. И знания тайные, что профессор Кржевский за победу над личом тем передать обещал, мне теперича не достанутся. Экая жалость.
– Беда, – отзываюсь. – Она же наверняка злобу затаила. И на нас с тобой в первую голову.
Я от одной мысли о том холодела. Мы и первый-то раз от Ядвиги Радославовны едва ноги унесли, а она тогда и в полную силу не вошла. Ежели сызнова до нас доберется, тяжко, поди придется.
– Ну, покамест о таком думать рано. А все ж таки из Академии не выходи лишний раз. Не шали в общем.
Вот же ж! Заботится, будто я дите малое!
– Тебе бы тоже за стенами посидеть, – хмыкаю. – Больно ты в город зачастил, друг любезный.
Вздыхает Юлек, глаза закатывает.
– Так работать мне надобно, Эля. Я ж теперь не княжич.
Глянула я на жениха с сомнением. А то не предлагала я денег ему дать. Но ведь нет, не берет – и все тут.
А меня все сомнения брали, что работу Свирский в городе ищет. Все ж таки столица. Соблазнов много, девок опять же немерено на любой вкус.
– Или ты не столько о жизни моей печешься, сколько?.. – хитро сощурился Юлек и фразы не закончил.
Вот же жук! Насквозь меня видит!
Хотела было разозлиться я на жениха, а все не вышло.
Дорога посередь зимы всегда тяжелей и скучней, чем летом али осенью – тут тебе и метели, и волки голодные вдоль дорог поживу ищут, а только с Юлиушем под боком все безопасней и веселей было. И о жизни беседы можно вести, и к занятиям грядущим готовиться. Свирский-то гуляка гулякой, а умом боги не обделили и учится получше многих. Мог и мне, первокурснице, что-то разъяснить. В некромантии жених мой, конечно, не разбирался вовсе, тут и сомнений не было, но общие законы магии знал на зубок и объяснял с охотой.
Вот же ушлый он – все успевает, все по плечу.
Днем мы ехали, ночами на дворах постоялых останавливались для ночлега. Пришла ночь последняя перед въездом в столицу, и почуяла я странное что-то, недоброе. Будто смотрит кто, глаз не сводит. И Юлек начал то и дело озираться, присматриваться, прислушиваться. Ничего не сказал, да только и без того понятно стало – не одной мне мерещится.
До того мы с женихом на постоялых дворах по разным комнатам расходились. Пусть мы со Свирским оба не из стыдливых, а так оно всяко приличней. Тут же, не сговариваясь, одну попросили. Хозяин двора ухмыльнулся гадостно, но не проняло нас и самую малость. Не до того было. Чай колкие взгляды ножами не режут, а оборону в случае чего вдвоем держать сподручней.
– Батюшка твой? Али, может, Квятковская? – вполголоса к жениху обратилась я, когда мы уже в комнату поднялись.
Не пожимает плечами Юлиуш – передергивает.
– Да бес его разберет, Эля, – отзывается, а сам дверь на засов запирает и идет ставни проверять. Ставни те на нашу удачу внутри комнаты стояли. Оно и понятно, на проезжем тракте дурных людей шляется великое множество, тут надобно иметь средства оборонить себя. – И то не сахар, и другое – не мед. Настороже нам с тобой нынче надо держаться, пока до Академии не доберемся.
Покивала я. Прав был жених мой, тут кто угодно мог супротив нас дурное замыслить. Как бы и принц Лех на друга бывшего злость не затаил. И пусть сам наследник не семи пядей во лбу, только могли у него найтись и советники, умом не обделенные.
Поглядела я, подумала, и принялась двери да окна заговаривать словами заветными, как спервоначала отец учил, а опосля него и тетка Ганна. Чай не наисильнейшие чары, а какая-никакая подмога, если беда приключится.
– Отобьемся, – усмехается Свирский, за суетой моей наблюдая. – Не безрукие, не глупые, всяко управимся.
Говорит навроде как и без колебаний, а сабельку от себя подальше убирать не спешит. Стало быть, подвоха ждет в любую минуту. А чутье на неприятности у Юлиуша многим на зависть, это я уже уяснить успела.
Ужинать мы стали тем, что прикупили на предыдущем постоялом дворе, и даже из комнаты носа не показали. Береженых, как говорится, боги берегут, а небереженых бесы уносят.
Легли спать, не раздеваясь, и то не от стыдливости вовсе, просто удирать, ежели что случится, в одеже всяко сподручней, чем в портках.
– Ладно, Элюшка, – Юлек молвит и свечу тушит. – Утро вечера мудреней. Я чары сторожевые навесил. Если явится кто – в миг подорвемся.
