до этого познакомился с голодом (восхитительная Россия, в которой средняя зарплата учителей, врачей, подрабатывающих на полставки и вообще всех, кого непоподя, равняется сорока тысячам, это оставьте единоросам), холодом, необходимостью платить по коммунальным счетам. Несмотря на это дни пролетали один за другим. В один из таких дней неожиданно для Тимура институт кончился.
Забрав диплом, парень встал перед выбором. Он мог пойти в магистратуру, мог сходить в армию и может быть там и остаться, либо мог попытаться еще как ни будь устроиться в жизни. Все это он мог бы, будь на его шее голова тридцатилетнего. Но ему было только двадцать лет и скоро должен был пойти двадцать первый, или, как сказала бы мать, третий десяток. Будучи простым от природы, как два рубля, наивным в силу возраста и воспитания, толком не видавшим жизни и от того же охочим до чего ни будь эдакого, желательно с деньгами и красивыми девушками, неудивительно, что он испытал нечто, сравнимое разве что с ударом тока, когда на одном захудалом форуме случайно наткнулся на статью о ЧЗО. В ней, прямо как в речи любого троцкиста, не было ни слова по существу, однако кому из нас в двадцать лет нужна конкретика? К тому же в статье мелькали заманчивые слова и целые фразы: «сказочно», «опасность», «пробирающий до костей холод», «пренебрегают бритьем», «твари», «рисковый доход». Стоит ли говорить, как засияли его глаза?
Собрав те немногие сбережения, что у него оставались, заперев дом на ключ и предварительно продав по дешевке те его внутренности, на которые, в теории, могли бы позариться в его отсутствии недобрые люди, Тимур выехал в том направлении, куда залихватскими историями из интернета вела его дорога приключений. Полчаса тому назад он уже обманул российских пограничников, обойдя лесом участок их КПП и теперь, выбравшись на территорию пропуска со стороны Украины, ему оставалось миновать только этот кордон. Вот, собственно, перед вами и весь Тимур. Но чу, кажется, как раз сейчас очередь докатилась и до него.
Действительно, он поравнялся с пропускной будкой. Это было крохотное здание из тонкого, крашенного в серый цвет листового металла, пропускавшего летом жару, а зимой – холод, на ремонт которых каждый год выделяются какие-то сбережения налогоплательщиков и каждый же год они оседают где-то в других местах. Из ее окна пахло воблой, а на рабочем столе возле клавиатуры рубашкой кверху лежал полузакрытый кроссворд. Еще через секунду показался дедок.
–– Будьте добры, документы, пожалуйста. –– Произнес он, повернув голову к пузатому монитору. Из-за того, что помимо списков въезжавших на территорию Украины фамилий на компьютере был также запущен пасьянс, аппаратура слегка тормозила. Дедок говорил бодро, тряся щетиной. Тимур протянул ему целлофановый файл с документами.
–– Держите.
На случай, если вдруг дед его не пропустит по причине отсутствия какой-либо пометки в паспорте, какие, по идее, должны были ставить на российском пропускном пункте, парень подался к окошку с заранее заготовленной речью, когда украинский пограничник встал, заслонив собою другого украинца, висевшего позади него на стене – Тараса Григорьевича Шевченко, человека, великого во всех отношениях.
–– Чет не фурычит, милок. –– Произнес он, косясь на залагавшие карты. Тройка пик отчего-то никак не побивалась козырным вальтом. –– Куда едешь хоть?
–– Да это... В Полтаву. –– Соврал Тимур первое, что пришло ему в голову. –– Родственников повидать. Тетка там у меня... Мария...
–– Понятно. Ну, так и быть, проходи.
–– Спасибо.
Получив документы обратно, Тимур пересек КПП в приподнятом настроении. Он уже фактически ощущал все прелести ЧЗО, почерпнутые им на сталкерских формах. Холод, слякоть, опасности и антисанитария, короче – романтика практически в высшей ее степени, пусть и слегка кастрированная (в зоне нет женщин). Чего еще ему нужно?
Подобные жизнеутверждающие настроения царили в голове у Тимура, и так бы он и покинул пропускной пункт, улыбаясь собственным мыслям, если бы второй охранник, снаряженный по последней моде 60-ых не окликнул его у самого выхода.
–– А ти навiщо до нас, москалик? –– Типичное малороссийское лицо, ничем не отличающееся от жителя Пензы, или, скажем, Кубани, которую Тимур пересекал полнедели назад, расплылось в беззлобной кошачей улыбке.
–– Родственников навестить.
–– Ро-одственники, –– потянул украинец, удовлетворенно кивая. –– родственники це добре. Ну, иди.
На этом разговор их окончился. Покинув территорию КПП, Тимур зашагал вдоль дороги, намереваясь как можно скорее выйти к автобусной остановке. «До нее тут рукой подать» –– сказала ему занимавшая очередь прямо за ним чернобровая Вера, когда, коротая время, Тимур повернулся к ней. Еще раз вспомнив об этой девушке, воротник куртки которой пах, как показалось ему, вишневыми ветками, и надкусывавшей его голубыми глазами, парень невольно обернулся назад и остановился. «А вдруг ей тоже в ту сторону?» –– Мелькнуло в его голове, но он тотчас же поспешил отмахнуться. –– «Нет, нет, нет, даже не начинай. Ох и любишь же ты завязывать ни к чему не ведущие отношения, Тимур Андреич!».
Два шага спустя, Тимур Андреевич уже перескочил в голове на другую тему, неосознанно ускорив шаг. «И хохол этот тоже... Зачем приехал, зачем приехал? Как будто тебя это касается. Родственники, ро-одствен-ники! Ха-х, а хорошо вышло...». Любовь к похвальбе самих себя не к лицу каждому, но каждому же они и присуща. «Конечно я еду навестить родственников! Да-да, вот именно так и выглядят люди, которые обычно приезжают к родным – налегке, без чемоданов, вещей и подарков. И за что вам только платят, а?».
Потратив на ходьбу с десяток минут, парень наконец-таки нашел, что искал. Это была типичная постсоветская остановка, пошарпанная временем и «заботой» новых властей. Все та же «забота» читалась и в перерытой ямами трассе, в конце которой пара точек-машин стремительно растворялась у линии горизонта. Разместившись на деревянной лавке, Тимур поставил рюкзак рядом с собой и не без удовольствия протянул ноги. Серое небо озарил луч закатного солнце, неожиданно выплывшего из-за облаков. Судя по сделанным от руки надписям, написанных на ядреном суржике и нанесенным поверх убитого в хлам изначального расписания, до ближайшего автобуса оставалась ждать около получаса. «Что ж, подождем... Отчего же не подождать?». Тем более в такой обстановке: вокруг все до боли знакомое, родное, прямо как в детстве. Пускай это и не его родной город, а Луганская область, сфотографируй вот это небо, вот эти деревья, вот это серое поле в щетине ржи, привези эти фотки в любой регион СНГ и каждый первый скажет тебе, что это сфотографировано у него за? городом.
Не совсем с подобными мыслями, но плюс минус с таким настроем будущий сталкер вошел в автобус, подошедший на двадцать минут раньше самодельного расписания и, передав энное количество мелочи за проезд, разместился на первом попавшемся месте, находившимся под единственной светящейся лампочкой. Последние опасения Тимура не подтвердились – водитель спокойно принял двадцать пять российских рублей. Сам автобус был пуст: кроме Тимура в салоне находился только водитель. Он завелся не сразу и пока машина вздрагивала всем телом, ее пассажир глянул в окно, убрав в сторону бардовую штору, из-за которой на него напрыгнул солнечный зайчик. Осмотрев янтарного цвета деревья, парень скосил взгляд на дорогу. Там, у обочины, в перетекавшей в канавку луже, плескался воробей, настолько веселый и жизнерадостный, что не улыбнуться было нельзя. Он то резво нырял, стоя по пояс в воде, то энергично взмахивал крылышками. Солнечные лучи гуляли по луже и оттого вода блестела на его перьях.
Тимур мог бы еще долго вот так сидеть, глядя на воробья, однако после очередной встряски автобус тронулся. Еще секунду спустя горевшая над ним лампочка любезно погасла. Под колесами скрипнула пара придорожных камней. Довольный неясно чем путешественник прислонился щекой к заляпанному оконцу, еще раз взглянул на уже оставшегося позади умилительно барахтавшегося в воде воробушка, и закрыл глаза, улыбаясь мелькавшим за стеклом деревьям.
!Прим. Автора: В оригинальном тексте "ту ведущую ютуб-канала" имеет нижнее подчеркивание. Именно поэтому она и называется в дальнейшем предложении - подчеркнутой. Здесь просто нет такой функции. На "АвторТудее" и "Литнете" - есть.!
Не торопясь, но и особо не укорачивая шага, в сторону выхода из лондонского спортивного зала шел человек. Каждый из посетителей, имей он желание и реши потратить на то полминуты, мог бы подметить в нем странное сочетание штирлицовских шагов, улыбки подавшегося в бега актера и одновременно с этим здоровые сжатые кулаки может быть моряка, а может – литейщика. Временами шагавший останавливался у интегрированных в стены и доходивших до потолка зеркал, любуясь очертанием мускулов, вырисовывавшемся из-под потемневшей от пота футболки, стоило ему повернуться вправо иль влево. Его походка, это положение верхней части тела, лишь самую малость поданной вперед, с плечами, по временам делавшими микро-микро ужимки, какие вырисуются перед читателем, если он представит перед собой цыгана, энергично наступающего на него в танце под «балу-балу-балай» с кинжалом во рту, делающая этого человека, в дополнение к его превосходной фигуре еще более широким, мужественным и подавляющим излишне быстрое биение сердца, могла бы быть передана нами, если в угоду натуры описываемого мы исковеркали бы слово «окрыленная», превратив его в «бесокрылая». Да, пожалуй, он шел по залу именно бесокрылой походкой. И поверьте мне на слово, он был чертовски доволен собой.
Как говорилось пару предложений назад, он был в превосходной физической форме, достойной, по нашему скромному мнению, руки самого Антонио Кановы, однако читатель, уже без сомнения в высшей степени заинтригованный данным субъектом, наверняка хочет, чтобы мы как можно скорее дали ему наиболее точное представление об описываемом. Что ж, покуда этот самый описываемый вновь так удачно остановился у отсвечивающего от лампы зеркала и глядя на собственное отражение отдается воспоминаниям об произошедшей неделю назад охоте на гиппопотама, по окончании которой он вот точно также стоял по центру африканской хибары у покрытого пылью зеркала, с головы до ног перепачканный почерневшей кровью и любовался собой, дадим его.
На вид ему было тридцать/тридцать два года, хотя на деле он был немного старше. У него было подвижное, словно бы вечно прибывающее в движении лицо, которое, по-хорошему, зная его-то любовь к повседневным кривляньям, импровизационным и не только сценкам, должно было бы уже давно растерять молодость, добавив пучок-другой морщин к его лбу, однако нет, ничуть не бывало. Вместо этого его лицо по-прежнему оставалось свежим и молодым. Как утверждал он сам, тому способствовало правильное питание. Раз уж лицо уже затронуто нами, то, по-хорошему, надо бы дать более точное описание внешности, однако мы прекрасно представляем себе, насколько пресыщен и возможно даже утомлен читатель всеми вот этими встречающимися повсеместно "усы", "глаза", "волосы", "тонкий изгиб губы" и тому подобное. Потому, вместо привычного описания, обычно растягиваемого нерадивыми авторами на 3/4 предложения (а то и на 5), мы постараемся дать максимально точную, емкую и корректную картину, полностью рисующую читателю его внешность и при этом оставляющую за скобками все это скопище избитых визуальных клише. Как нам представляется, подобное описание польстит не только читателю, но и описываемому, да и поверьте – столь нестандартного, столь занимающего вашу мысль человека, по-хорошему, только так и надо представлять! Вы взволнованы? Вы заинтригованы? Что ж, довольно томить вас и мариновать, вот он весь перед вами всего в одном предложении:
Он был настолько точно похож и при этом настолько же не похож на одного из актеров шоу «Импровизация», как похож и одновременно с тем не похож персонаж, сыгранный Владимиром Дворжецким в фильме «Земля Санникова» на Теона Грейджоя, исполненного Алфи Алленом в одном небезызвестном сериале нашего времени. Какого, а? Согласитесь, вы уже его видите. Вы видите эти болотного цвета глаза, словно бы перед вами лист мяты, брошенный в воду фарфоровой чашки и подсвеченный изнутри серебряной лампочкой; видите эти черные волосы, в повседневности зализанные назад, а сейчас, после изнурительной тренировки, взъерошенные, как кофейня пена, подступающая к краям турки, еще не переливающаяся, но уже шипящая, кусающая их; вам видны утомленные, но не утратившие силы руки, пресс, угадываемый под футболкой, описанная выше походка, от которой на вас словно бы надвигается тень, отбрасываемая объятым пламенем лесом, а в ваших ушах уже стоит визг восхищения, готовый сорваться с полуоткрытых губ как прекрасных богинь, так и едва поспевших педовок. Вы словно бы сышите их томное: «А-А-Арс...». При этом актер из «Импровизации» – это скорее Ильин, тогда как описываемый нами – Грейджой. Он моложе, выражение лица его скобрезнее, злее. Он нахал, это читается в каждом движении густых, но тонких бровей. Таков был он с виду. А что внутри? Что рассказчику, а как следует из того – и вам, о нем известно?
Признаться, по правде – информации у меня мало. За свою жизнь он успел сменить не один десяток имен, за которыми прятался, как гадюка прячется в куче опавших по осени веток. Кем только он не был! И британцем с ужасным ирландским акцентом, и немцем из высокогорной деревни в Австрии, и болгаром с излишне чистым лицом, и доминиканцем и даже успел побывать летчиком в Азербайджане. В лучших традициях романов-воспитаний, которые еще будут помянуты ниже, его внешний вид вполне соответствовал его естеству. Он был стоик по жизни, хитер, как лиса, крепок, как сталь, в своих убеждениях, имел чувство юмора пяти народов, ужасную историю, лежащую саваном на его детстве, умел держать себя в руках на людях, дважды в день чистил зубы. Он был опрятен всегда и не бывал одет с иголочки только в том случае, если к тому принуждали дела. Вместе с тем он обладал еще несколькими особенностями.
Он принадлежал к тому виду людей, которые прежде, чем взять в руки книгу, ведомые живущем в них желанием скрыть свою суть, обязательно моют руки. Они мылят пальцы, затем тщательно протирают обе ладони и, бережно взяв белостраничное чудо, кладут его перед собой, точно икону или младенца, за весь процесс чтения стремясь лишний раз не касаться пальцами даже углов. И каждый раз, несмотря на все их усилия и старание, по прочтении страницы книги приобретают зловещий оттенок халвы, ибо какая-то другая, незримая глазу чернота снисходит с рук их. Возможно вы встречали таких людей. Они очень сильно любят июль, но не за неожиданный дождь, выпадающий на землю крупными быстрыми каплями, удваивающими шум ветвей пирамидального тополя, но за жару, от которой земля трескается, как обветренные губы, однако и этого жара им недостаточно. Они точно бы ждут суховея, который пришел с той стороны улицы, где горит здание и принес с собой треск лопающейся на его голове черепицы. В его болотном взгляде, за зримой холодностью всегда скрывалось также нечто неуловимое, нечто,
Забрав диплом, парень встал перед выбором. Он мог пойти в магистратуру, мог сходить в армию и может быть там и остаться, либо мог попытаться еще как ни будь устроиться в жизни. Все это он мог бы, будь на его шее голова тридцатилетнего. Но ему было только двадцать лет и скоро должен был пойти двадцать первый, или, как сказала бы мать, третий десяток. Будучи простым от природы, как два рубля, наивным в силу возраста и воспитания, толком не видавшим жизни и от того же охочим до чего ни будь эдакого, желательно с деньгами и красивыми девушками, неудивительно, что он испытал нечто, сравнимое разве что с ударом тока, когда на одном захудалом форуме случайно наткнулся на статью о ЧЗО. В ней, прямо как в речи любого троцкиста, не было ни слова по существу, однако кому из нас в двадцать лет нужна конкретика? К тому же в статье мелькали заманчивые слова и целые фразы: «сказочно», «опасность», «пробирающий до костей холод», «пренебрегают бритьем», «твари», «рисковый доход». Стоит ли говорить, как засияли его глаза?
Собрав те немногие сбережения, что у него оставались, заперев дом на ключ и предварительно продав по дешевке те его внутренности, на которые, в теории, могли бы позариться в его отсутствии недобрые люди, Тимур выехал в том направлении, куда залихватскими историями из интернета вела его дорога приключений. Полчаса тому назад он уже обманул российских пограничников, обойдя лесом участок их КПП и теперь, выбравшись на территорию пропуска со стороны Украины, ему оставалось миновать только этот кордон. Вот, собственно, перед вами и весь Тимур. Но чу, кажется, как раз сейчас очередь докатилась и до него.
Действительно, он поравнялся с пропускной будкой. Это было крохотное здание из тонкого, крашенного в серый цвет листового металла, пропускавшего летом жару, а зимой – холод, на ремонт которых каждый год выделяются какие-то сбережения налогоплательщиков и каждый же год они оседают где-то в других местах. Из ее окна пахло воблой, а на рабочем столе возле клавиатуры рубашкой кверху лежал полузакрытый кроссворд. Еще через секунду показался дедок.
–– Будьте добры, документы, пожалуйста. –– Произнес он, повернув голову к пузатому монитору. Из-за того, что помимо списков въезжавших на территорию Украины фамилий на компьютере был также запущен пасьянс, аппаратура слегка тормозила. Дедок говорил бодро, тряся щетиной. Тимур протянул ему целлофановый файл с документами.
–– Держите.
На случай, если вдруг дед его не пропустит по причине отсутствия какой-либо пометки в паспорте, какие, по идее, должны были ставить на российском пропускном пункте, парень подался к окошку с заранее заготовленной речью, когда украинский пограничник встал, заслонив собою другого украинца, висевшего позади него на стене – Тараса Григорьевича Шевченко, человека, великого во всех отношениях.
–– Чет не фурычит, милок. –– Произнес он, косясь на залагавшие карты. Тройка пик отчего-то никак не побивалась козырным вальтом. –– Куда едешь хоть?
–– Да это... В Полтаву. –– Соврал Тимур первое, что пришло ему в голову. –– Родственников повидать. Тетка там у меня... Мария...
–– Понятно. Ну, так и быть, проходи.
–– Спасибо.
Получив документы обратно, Тимур пересек КПП в приподнятом настроении. Он уже фактически ощущал все прелести ЧЗО, почерпнутые им на сталкерских формах. Холод, слякоть, опасности и антисанитария, короче – романтика практически в высшей ее степени, пусть и слегка кастрированная (в зоне нет женщин). Чего еще ему нужно?
Подобные жизнеутверждающие настроения царили в голове у Тимура, и так бы он и покинул пропускной пункт, улыбаясь собственным мыслям, если бы второй охранник, снаряженный по последней моде 60-ых не окликнул его у самого выхода.
–– А ти навiщо до нас, москалик? –– Типичное малороссийское лицо, ничем не отличающееся от жителя Пензы, или, скажем, Кубани, которую Тимур пересекал полнедели назад, расплылось в беззлобной кошачей улыбке.
–– Родственников навестить.
–– Ро-одственники, –– потянул украинец, удовлетворенно кивая. –– родственники це добре. Ну, иди.
На этом разговор их окончился. Покинув территорию КПП, Тимур зашагал вдоль дороги, намереваясь как можно скорее выйти к автобусной остановке. «До нее тут рукой подать» –– сказала ему занимавшая очередь прямо за ним чернобровая Вера, когда, коротая время, Тимур повернулся к ней. Еще раз вспомнив об этой девушке, воротник куртки которой пах, как показалось ему, вишневыми ветками, и надкусывавшей его голубыми глазами, парень невольно обернулся назад и остановился. «А вдруг ей тоже в ту сторону?» –– Мелькнуло в его голове, но он тотчас же поспешил отмахнуться. –– «Нет, нет, нет, даже не начинай. Ох и любишь же ты завязывать ни к чему не ведущие отношения, Тимур Андреич!».
Два шага спустя, Тимур Андреевич уже перескочил в голове на другую тему, неосознанно ускорив шаг. «И хохол этот тоже... Зачем приехал, зачем приехал? Как будто тебя это касается. Родственники, ро-одствен-ники! Ха-х, а хорошо вышло...». Любовь к похвальбе самих себя не к лицу каждому, но каждому же они и присуща. «Конечно я еду навестить родственников! Да-да, вот именно так и выглядят люди, которые обычно приезжают к родным – налегке, без чемоданов, вещей и подарков. И за что вам только платят, а?».
Потратив на ходьбу с десяток минут, парень наконец-таки нашел, что искал. Это была типичная постсоветская остановка, пошарпанная временем и «заботой» новых властей. Все та же «забота» читалась и в перерытой ямами трассе, в конце которой пара точек-машин стремительно растворялась у линии горизонта. Разместившись на деревянной лавке, Тимур поставил рюкзак рядом с собой и не без удовольствия протянул ноги. Серое небо озарил луч закатного солнце, неожиданно выплывшего из-за облаков. Судя по сделанным от руки надписям, написанных на ядреном суржике и нанесенным поверх убитого в хлам изначального расписания, до ближайшего автобуса оставалась ждать около получаса. «Что ж, подождем... Отчего же не подождать?». Тем более в такой обстановке: вокруг все до боли знакомое, родное, прямо как в детстве. Пускай это и не его родной город, а Луганская область, сфотографируй вот это небо, вот эти деревья, вот это серое поле в щетине ржи, привези эти фотки в любой регион СНГ и каждый первый скажет тебе, что это сфотографировано у него за? городом.
Не совсем с подобными мыслями, но плюс минус с таким настроем будущий сталкер вошел в автобус, подошедший на двадцать минут раньше самодельного расписания и, передав энное количество мелочи за проезд, разместился на первом попавшемся месте, находившимся под единственной светящейся лампочкой. Последние опасения Тимура не подтвердились – водитель спокойно принял двадцать пять российских рублей. Сам автобус был пуст: кроме Тимура в салоне находился только водитель. Он завелся не сразу и пока машина вздрагивала всем телом, ее пассажир глянул в окно, убрав в сторону бардовую штору, из-за которой на него напрыгнул солнечный зайчик. Осмотрев янтарного цвета деревья, парень скосил взгляд на дорогу. Там, у обочины, в перетекавшей в канавку луже, плескался воробей, настолько веселый и жизнерадостный, что не улыбнуться было нельзя. Он то резво нырял, стоя по пояс в воде, то энергично взмахивал крылышками. Солнечные лучи гуляли по луже и оттого вода блестела на его перьях.
Тимур мог бы еще долго вот так сидеть, глядя на воробья, однако после очередной встряски автобус тронулся. Еще секунду спустя горевшая над ним лампочка любезно погасла. Под колесами скрипнула пара придорожных камней. Довольный неясно чем путешественник прислонился щекой к заляпанному оконцу, еще раз взглянул на уже оставшегося позади умилительно барахтавшегося в воде воробушка, и закрыл глаза, улыбаясь мелькавшим за стеклом деревьям.
***
!Прим. Автора: В оригинальном тексте "ту ведущую ютуб-канала" имеет нижнее подчеркивание. Именно поэтому она и называется в дальнейшем предложении - подчеркнутой. Здесь просто нет такой функции. На "АвторТудее" и "Литнете" - есть.!
***
Не торопясь, но и особо не укорачивая шага, в сторону выхода из лондонского спортивного зала шел человек. Каждый из посетителей, имей он желание и реши потратить на то полминуты, мог бы подметить в нем странное сочетание штирлицовских шагов, улыбки подавшегося в бега актера и одновременно с этим здоровые сжатые кулаки может быть моряка, а может – литейщика. Временами шагавший останавливался у интегрированных в стены и доходивших до потолка зеркал, любуясь очертанием мускулов, вырисовывавшемся из-под потемневшей от пота футболки, стоило ему повернуться вправо иль влево. Его походка, это положение верхней части тела, лишь самую малость поданной вперед, с плечами, по временам делавшими микро-микро ужимки, какие вырисуются перед читателем, если он представит перед собой цыгана, энергично наступающего на него в танце под «балу-балу-балай» с кинжалом во рту, делающая этого человека, в дополнение к его превосходной фигуре еще более широким, мужественным и подавляющим излишне быстрое биение сердца, могла бы быть передана нами, если в угоду натуры описываемого мы исковеркали бы слово «окрыленная», превратив его в «бесокрылая». Да, пожалуй, он шел по залу именно бесокрылой походкой. И поверьте мне на слово, он был чертовски доволен собой.
Как говорилось пару предложений назад, он был в превосходной физической форме, достойной, по нашему скромному мнению, руки самого Антонио Кановы, однако читатель, уже без сомнения в высшей степени заинтригованный данным субъектом, наверняка хочет, чтобы мы как можно скорее дали ему наиболее точное представление об описываемом. Что ж, покуда этот самый описываемый вновь так удачно остановился у отсвечивающего от лампы зеркала и глядя на собственное отражение отдается воспоминаниям об произошедшей неделю назад охоте на гиппопотама, по окончании которой он вот точно также стоял по центру африканской хибары у покрытого пылью зеркала, с головы до ног перепачканный почерневшей кровью и любовался собой, дадим его.
На вид ему было тридцать/тридцать два года, хотя на деле он был немного старше. У него было подвижное, словно бы вечно прибывающее в движении лицо, которое, по-хорошему, зная его-то любовь к повседневным кривляньям, импровизационным и не только сценкам, должно было бы уже давно растерять молодость, добавив пучок-другой морщин к его лбу, однако нет, ничуть не бывало. Вместо этого его лицо по-прежнему оставалось свежим и молодым. Как утверждал он сам, тому способствовало правильное питание. Раз уж лицо уже затронуто нами, то, по-хорошему, надо бы дать более точное описание внешности, однако мы прекрасно представляем себе, насколько пресыщен и возможно даже утомлен читатель всеми вот этими встречающимися повсеместно "усы", "глаза", "волосы", "тонкий изгиб губы" и тому подобное. Потому, вместо привычного описания, обычно растягиваемого нерадивыми авторами на 3/4 предложения (а то и на 5), мы постараемся дать максимально точную, емкую и корректную картину, полностью рисующую читателю его внешность и при этом оставляющую за скобками все это скопище избитых визуальных клише. Как нам представляется, подобное описание польстит не только читателю, но и описываемому, да и поверьте – столь нестандартного, столь занимающего вашу мысль человека, по-хорошему, только так и надо представлять! Вы взволнованы? Вы заинтригованы? Что ж, довольно томить вас и мариновать, вот он весь перед вами всего в одном предложении:
Он был настолько точно похож и при этом настолько же не похож на одного из актеров шоу «Импровизация», как похож и одновременно с тем не похож персонаж, сыгранный Владимиром Дворжецким в фильме «Земля Санникова» на Теона Грейджоя, исполненного Алфи Алленом в одном небезызвестном сериале нашего времени. Какого, а? Согласитесь, вы уже его видите. Вы видите эти болотного цвета глаза, словно бы перед вами лист мяты, брошенный в воду фарфоровой чашки и подсвеченный изнутри серебряной лампочкой; видите эти черные волосы, в повседневности зализанные назад, а сейчас, после изнурительной тренировки, взъерошенные, как кофейня пена, подступающая к краям турки, еще не переливающаяся, но уже шипящая, кусающая их; вам видны утомленные, но не утратившие силы руки, пресс, угадываемый под футболкой, описанная выше походка, от которой на вас словно бы надвигается тень, отбрасываемая объятым пламенем лесом, а в ваших ушах уже стоит визг восхищения, готовый сорваться с полуоткрытых губ как прекрасных богинь, так и едва поспевших педовок. Вы словно бы сышите их томное: «А-А-Арс...». При этом актер из «Импровизации» – это скорее Ильин, тогда как описываемый нами – Грейджой. Он моложе, выражение лица его скобрезнее, злее. Он нахал, это читается в каждом движении густых, но тонких бровей. Таков был он с виду. А что внутри? Что рассказчику, а как следует из того – и вам, о нем известно?
Признаться, по правде – информации у меня мало. За свою жизнь он успел сменить не один десяток имен, за которыми прятался, как гадюка прячется в куче опавших по осени веток. Кем только он не был! И британцем с ужасным ирландским акцентом, и немцем из высокогорной деревни в Австрии, и болгаром с излишне чистым лицом, и доминиканцем и даже успел побывать летчиком в Азербайджане. В лучших традициях романов-воспитаний, которые еще будут помянуты ниже, его внешний вид вполне соответствовал его естеству. Он был стоик по жизни, хитер, как лиса, крепок, как сталь, в своих убеждениях, имел чувство юмора пяти народов, ужасную историю, лежащую саваном на его детстве, умел держать себя в руках на людях, дважды в день чистил зубы. Он был опрятен всегда и не бывал одет с иголочки только в том случае, если к тому принуждали дела. Вместе с тем он обладал еще несколькими особенностями.
Он принадлежал к тому виду людей, которые прежде, чем взять в руки книгу, ведомые живущем в них желанием скрыть свою суть, обязательно моют руки. Они мылят пальцы, затем тщательно протирают обе ладони и, бережно взяв белостраничное чудо, кладут его перед собой, точно икону или младенца, за весь процесс чтения стремясь лишний раз не касаться пальцами даже углов. И каждый раз, несмотря на все их усилия и старание, по прочтении страницы книги приобретают зловещий оттенок халвы, ибо какая-то другая, незримая глазу чернота снисходит с рук их. Возможно вы встречали таких людей. Они очень сильно любят июль, но не за неожиданный дождь, выпадающий на землю крупными быстрыми каплями, удваивающими шум ветвей пирамидального тополя, но за жару, от которой земля трескается, как обветренные губы, однако и этого жара им недостаточно. Они точно бы ждут суховея, который пришел с той стороны улицы, где горит здание и принес с собой треск лопающейся на его голове черепицы. В его болотном взгляде, за зримой холодностью всегда скрывалось также нечто неуловимое, нечто,
