Сделка
На мгновенье отворившаяся дверь снова захлопнулась, гонимая разъяренным грозовым ветром и внутрь гаража вошел человек, несший в руках глубокий стеклянный поднос, наполненный яблоками. Затворив за собой дверь на щеколду, вошедший поставил его на маленький деревянный стол, затем уселся на табурет и пододвинул яблоки к человеку напротив.
–– Вот. Я принес, что ты просил. Теперь приступим? –– Спросил Сидоренко, трогая себя за воротником пока его собеседник выгрызался в бок зеленого фрукта. За воротником у Ивана намокло.
Иван Евгеньевич Сидоренко был типичный оболтус двадцати лет, окончивший ПТУ и уже успевший отслужить в армии. Напротив него, в четыре укуса расправившийся с яблоком, сидел некто в спортивном костюме цвета затылка дьявола, нагрянувший сюда минут десять назад. На столешнице подле Ивана лежал белый лист А4.
–– А чего тут приступать? –– Спросил собеседник, утирая рот рукавом и с жадностью принимаясь за другое яблоко. –– Условия тебе известны. Ставь подпись и все.
–– Нет, ну... Я даже не знаю. –– Произнес Ваня, рассеяно глядя на правый рукав кожаной куртки, по которому среди капель дождя криво катилась одна из них. Он все еще находился в легком недоумении от происходящего. –– Прям вот так взять и продать душу.
–– Да ладно тебе. –– Парировал его собеседник. –– Подумаешь, душа! Будто бы это что-то такое прям ценное. Ты что, всерьез считаешь, что она есть?
–– Ну-у... Не знаю. Может быть. Да и к тому же...
–– Что?
–– Ну а, а как это на мне отразится? Ну-у...
Собеседник нахмурился.
–– Ты о чем, об аде что ли?
–– Ну да. Мало ли...
–– Та!
–– Нет, не та. –– Ваня недоверчиво скосился на него и скрестил на груди руки. Затем он поднял глаза в потолок и произнес, пожимая плечами:
–– Мало ли что может случиться. Вечные муки там...
–– А-а-а, вон чего. За шкуру за свою боишься. –– Надменно протянул собеседник, протянув руку к третьему яблоку и после того, как оное оказалось в его ладони, смерил Ивана недобрым взглядом. –– Да-а-а. Ты такой же жалкий, как и все люди.
Теперь уже нахмурился Ваня.
–– Не понял.
–– А чего тут понимать? –– Его собеседник здесь рассмеялся. –– Вы все эгоисты. Вы ведь всерьез считаете, что ад создан для вас! Чтобы вас там мучить, чтоб вы ревели. Прям как в том фильме: я, я, мне, меня, я ведь такой ахеренно важный... Да кому вы на хер нужны? Посмотри на себя! Ты ведь сопля на ножках, кому сдалась твоя душа?
–– А-а. –– Ваня задумался. Как только он принял тот факт, что все это – не шутка и что он действительно может продать свою душу, он ждал того, что бес (а как нетрудно догадаться, с Иваном беседовал именно бес) будет всячески его упрашивать. Выходило же как-то наоборот. Искуситель, казалось, проявлял больше интереса к яблокам, нежели к Ивану. –– А для кого же тогда ад?
–– А ты сам подумай. Хотя нет, это у вас никогда не получается. Давай-ка я тебе лучше все сам расскажу.
Давным-давно, когда воздух был чище, в атмосферах еще не болтались косяки спутников, а вселенная была обиталищем порядка и строгих линий, произошло то, что произошло.
На этом месте Иван перебил беса.
–– Восстание дьявола?
–– Что?! Кого?! Куда?! –– Бес аж чуть не подпрыгнул на табуретке. –– Ты дурак что ли? Нет, ты дурак!?
–– А-а... –– Иван растерялся. –– А что же тогда?
–– У-у, что тогда... То тогда! Случилось самое страшное, что только может себе представить совершенство – утрата выстроенного и заповеданного им порядка. Дисциплинарные пошатывания, как говорили тогда. Но все это вообще имеет мало связи с тем, о чем сейчас речь. Гораздо важнее, что случилось после.
–– А что случилось?
–– Был создан ад. Во-от тут. –– Бес несколько раз потыкал вниз указательным пальцем. –– Прямо под земной коркой. А на саму землю, чтобы два раза не вставать, небеса срыгнули человеков.
–– Эм...
–– Что? А-а, дай угадаю: тебе формулировка не нравится?
–– Ну... Да.
–– Тебе бы, наверное, подавай, что вы снизошли, и что где-то там, на фиг знает каком выступе остался даже Адамов след, и бла-бла-бла... Угу, да-да, четыре раза. Так вот, значит, срыгнули вас сюда. И тут началось. Началось тако-о-ое (бес выпучил глазки)... Сквернословия, обжорство в четыре руки, смертоубийства, оргии, оргии с женщинами (что дважды мерзко), консервы без крыжичек. И это – только в первые четыре недели! Вначале мы вам даже обрадовались. Нет, ну были, конечно, и те, кто говорил: «–– Вот, понаехали!», ну так, а что, вы типа так себя не ведете? Но потом-то мы к вам привыкли, стали промеж вас ходить, показывать всякое, а вы такие: «У-ух ты-ы!». Вдобавок вы все – веселый народец, пусть и глупый, конечно. Это ж надо, быть извергнутыми с неба за мать его яблоко! Нас с работодателем выперли оттуда за то, в чем было куда больше логики... Короче, привязались мы к вам. Да и как тут было не привязаться? Вы ж как ручные. А вот потом началось...
–– Что?
–– Да вы, блин, начали дохнуть! Как мухи, ей... этого самого. И мрут, и мрут, и мрут, и мрут и главное останавливаться помирать не собираются! Мы вам еще такие: «–– Да зачем дохните, вы ведь даже не пожили толком, вам ведь всего тридцать лет!», а вы нет, знай свое, подыхаете да подыхаете, подыхаете да подыхаете! (Бес всплеснул руками). Мы сначала даже не знали, что делать, а вот пото-ом. Потом начался реальный ад... Ты когда ни будь видел ад? Бывал там?
–– Н-нет.
–– Ну, то есть и о его устройстве ничего не знаешь? Хорошо, тогда...
–– Ну почему сразу ничего? В Библии же написано...
–– Давай еще всему, что на заборе написано, верить начнем! –– Бес развел руками. –– Удивляюсь я вам. Читывал я иногда, эту самую... ну, ты понял, художественную вашу литературу. Че только не выдумают! И значит ворота там какие-то адские, какие, значит, чей-то сын обрушил на моего работодателя, и надписи там такие романтические, мол: «Оставь надежду, снимай одежду», замерзшие озера, сера дымящая, пламя горящее, да-да-да. Все это очень красиво и поэтично, но не имеет ничего общего с реальностью. Те же ворота стоят, как и стояли от начала времен и ни на кого они не падали никогда. У них вон даже до сих пор все петли смазаны. Не-е, это все не то. Это все по-кабудке. По-настоящему же ад выглядит совсем по-другому. Представь себе загон. Большой такой загон, обнесенный огромным, но при этом решетчатым забором...
–– Серьезно, забором? –– Ваня почувствовал, что у него закипают мозги. –– Это че, типа, как... Как для животных получается?
–– Ну да. Как вот держат же людей утей там, курей. Ну или свинок. Кстати, говорят, у вас с ними, якобы много общего. Но мы отвлеклись.
–– Погоди, дай переварить... Так, если ад, он как загон, то зачем же тогда забор решетчатый?
–– О-о, это самое интересное. –– Бес сделал паузу, затем хрустнул очередным яблоком и продолжил:
–– Это для того, чтобы терзаемые в аду души не сходили с ума.
–– Не сходили с ума?
–– Да. Видишь ли, в чем дело. Ад устроен по крайне веселому принципу: все в него угадившие продолжают испытывать потребности в еде и питье, они чувствуют, другими словами – их жизнь продолжается. Но есть одно "но": они испытывают страшные муки. Они горят, да, но вовсе не так, как это описано. Вокруг них нет огня, нет ничего, что могло бы причинить им хотя бы немного страдания. Боль и огонь резвятся внутри их самих. Но это все – тень в сравнении с тем, к чему мы сейчас подходим.
Вся эта боль устроена следующим образом: она становится меньше, если они причинят страданья друг другу. Всего на одно мгновенье, на миг, на ту толику, что любой адекватный человек не может ни почувствовать, ни уловить, но вот для тех, кто обречен на вечные муки разница колоссальна. А потом боль вновь возвращается. И они бегают друг за другом. У них нет ничего, чем можно причинять боль, есть только собственные руки, ногти, зубы. Они грызутся, они калечат друг друга. Они выдирают у себя полосы кожи, выкусывают кадыки. Страшное и... кровавое зрелище. Представь себе огромные, в несколько слоев кольца из рвущих друг друга на части людей. И каждый раз у них все заживает, правда не так быстро, как им бы хотелось, и они грызутся и грызутся вновь, день за днем, месяц за месяцем... А потом ворота ада раскрываются, и у них появляется шанс выбежать из него.
–– Выбежать?! Из ада?! Куда?
–– О-о, это веселое место. Когда-то, когда людей и как следствие их грехов было мало, там была огромная зеленая полянка. С медикаментами. Не смотри на меня так (тут бес пожал плечами), я тебе не брешу. Вот тебе кре... Короче. Там стояли столы, длинные такие столы, а на них – лукошечки с разными ништяками. С пластырем там и «Ибупрофеном», зеленка, бинтики и т. д. Но ты же сам понимаешь, на всех этого добра не хватит, особенно если у вас впереди вечность, а ваше число только растет.
Довольно быстро медикаменты закончились, а на их месте стали появляться совсем ненужные вещи... Теперь, по прошествии множества лет, место то приняло совсем другой вид. Над ним распростерлось дурное небо, черное, как мой спортивный костюм, с отливом свинца, как вот эти вот зубы (бес открыл рот и тыкнул безымянным пальцем по очереди, сначала в клык, потом в резец). Трава там вытоптана от мириад прошедших по ней и истоптавших ее стоп, столы практически все повалены, а в протертых лукошках теперь появляются лишь соль и солома, которые потерявшие от боли разум людишки продолжают бездумно втирать в себя и вопить... Но даже так, даже при том, что это место не лучше ада, они все равно держутся головой за него, чтобы окончательно не свихнутся. Бестолочи! –– Распалившийся за время рассказа бес со злобой ударил кулаком по столу. Над его блестящими от гнева глазами плясали брови.
От последних слов беса Ивана передернуло. Он выждал секунду и после спросил:
–– Ну-у, может и так, не знаю... А тебе-то тогда какое дело? До меня и вообще?
–– Какое дело? Какое дело?! А кто по-твоему бросает им корм? Кто обречен бегать вокруг них с мисками влаги? Кто обязан поддерживать их бесчеловечное существование, кормить, поить?! Мы! –– Говоривший снова ударил по столу так, что яблоки подпрыгнули внутри подноса. Одно из них тотчас же было ловко схвачено им и надкусано. –– Мы должны за вами следить, печься о вас, поддерживать ад в порядке, а когда у нас нет забот, руки наши и щеки сами привариваются к огораживающим его решеткам, и мы вынуждены смотреть на это часами, веками! Представь себе тысячу, полторы тысячи лет, проведенную так, с краткосрочными перерывами на подмыть попку какому ни будь Пию XII-ому. Века, проведенные под крики и вопли, сплетающиеся в бесконечный, монотонный гул, оседающий в ушах так плотно, что мы также, как вы, вынуждены пользоваться ушными палочками. А знаешь, что в конце концов случается с грешниками?
–– Н-нет. Что?
–– А мы их едим. Мы как крокодилы – можем не есть очень долго, но вот конкретно без пищи, увы, не обходимся. Приходит время и к нам приносят тех, страдания которых на том заканчиваются. Их рубят, варят бульон, жарят, в случае, если это турок – посыпают «Магги для курицы» (все-таки Петр Пустынник в чем-то был прав) и подают на стол. Ты когда ни будь жрал людские души? –– Спросил бес и зрачки его вспыхнули.
–– Н-нет.
–– И не ешь никогда. Это мерзко и невыносимо, но нам, существам вечным, осознанным, мудрым это невыносимо и мерзко в тройне, нет, в кубе! К тому же у вас омерзительный вкус, особенно у грузин и боливийцев.
–– А-а... А что ж в таком случае происходит с душой...
–– С какой душой?!
–– Ну-у как же, с душой грешника?
–– Ты что, выходил сейчас что ли?! Ничего! И все-таки вы эгоистичны донельзя. Вы живете так долго, думаете, что во всем разобрались, что вам все ясно, некоторые даже думают, что мой работодатель стал тем, кем стал добровольно, что типа он на себя эту ношу взвалил ради вас. Ага, сейчас! Вы как те попы, которые сожгли Галилея – вы ведь всерьез думаете, что все вертится вокруг вас. Идиоты! Страдания, страдания, опять страдания, а потом, если повезет – хрум и ничего, вот, что вас ждет. Баста!
–– Р-Репер?
–– А? Да не, не то. Хотя я посмотрел бы, как он, когда его не станет, будет петь голосами его детей. Но мы вновь отвлекаемся. Повторяю еще раз, после того, как мы вас съедаем, от вас не остается ни-че-го.
–– А-а... А как же... –– Иван с надеждой и ужасом посмотрел вверх.
–– Праведники? Понятия не имею, меня там не было уже последние... Очень долго короче.
–– Н-но как, как же Библия? И зачем же...
–– Зачем же тогда все это? –– Бес тоже задрал голову и осмотрел пустые стены гаража и его крышу. –– Что ж, понимаю, осознать это тяжело, но, так уж и быть, я помогу тебе. –– Здесь он поднялся, шагнул за табурет, завел руки за спину и стал почесывать поясницу большими пальцами. –– Видишь ли, смысла жизни нет, как такового. Я ведь говорил тебе не верить Библии?
–– Ну да.
–– А знаешь почему? Ты знаком с таким термином, как коллективная память? Я даже не разворачиваясь к тебе, по глазам вижу, что не знаком. Что ж, позволь объяснить. Ты ведь наверняка слышал от бабушки, что когда у вас стояли немцы, то ее либо подкармливали шоколадом, либо давали изюм?
–– Да-а. –– Иван посмотрел на беса с недоумением. –– К ним приехал...
–– ... грузовик, который высыпал целую гору изюма, и немцы их подкармливали.
–– О-откуда ты знаешь?
–– От верблюда, пролезшего через игольное ушко. Кстати, это кривой перевод. На самом деле там речь про канат, но сейчас не об этом. Знаешь, почему бабушка рассказывала тебе это? Да потому что это гуляет в народе. Это то немногое положительное, за что мозг миллионов людей мог ухватиться, чтобы с ума не сойти. Ведь историй про то, как где-то, кого-то и может даже в вашей деревне расстреливали румыны, дробь венгры, дробь немцы, дробь хохлы, их ведь тоже достаточно много, но все они такие расплывчатые, а вот рассказы про шоколадку... А вот из недавнего. У тебя ведь есть девушка?.. Ах да, я и забыл, я ведь поэтому здесь. Ну, тогда ты ведь слышал от какой ни будь девушки, что у нее есть подруга, а у нее есть подруга, а у нее есть подруга, а у нее есть подруга, а у нее есть подруга (ну чисто сцена из «Губки Боба», когда я знал, парня, который знал парня и так сто раз, который видел морского медведя), а у нее есть парень, и вот он пошел, значит, на СВО, сел в машину и не успели они доехать даже до границы, как...
–– ... В эту машину прилетела ракета.
–– Бинго!
–– К-как ты...
–– Как я узнал? А ты сходи, поспрашивай вокруг. Такое чувство, что минимум четыре России уже повзрывали тупо в этих машинах. При этом должность, имя, конкретика? Не-ет, этого ты не услышишь в подобных рассказах никогда. Все это – коллективная, ну или народная память, дробь восприятие. По той же схеме грешники в аду с такой радостью бегут на черную поляну и натирают солью кровоточащее мясо – когда-то ведь там были лекарства. Поэтому я тебе и сказал – не верить всему, что на заборе написано. Все, что я тебе рассказал в последние секунд тридцать, за исключением черной поляны, происходит либо происходило совсем недавно по историческим меркам. Чего уж говорить о тех писаниях, которые были написаны шиш пойми когда?
–– Но-о...
–– А-а, зачем все это? Это чтобы нас вернуть.
–– Чего? –– Иван окончательно запутался. –– Кого – вас?
Часть 1, вводная.
На мгновенье отворившаяся дверь снова захлопнулась, гонимая разъяренным грозовым ветром и внутрь гаража вошел человек, несший в руках глубокий стеклянный поднос, наполненный яблоками. Затворив за собой дверь на щеколду, вошедший поставил его на маленький деревянный стол, затем уселся на табурет и пододвинул яблоки к человеку напротив.
–– Вот. Я принес, что ты просил. Теперь приступим? –– Спросил Сидоренко, трогая себя за воротником пока его собеседник выгрызался в бок зеленого фрукта. За воротником у Ивана намокло.
Иван Евгеньевич Сидоренко был типичный оболтус двадцати лет, окончивший ПТУ и уже успевший отслужить в армии. Напротив него, в четыре укуса расправившийся с яблоком, сидел некто в спортивном костюме цвета затылка дьявола, нагрянувший сюда минут десять назад. На столешнице подле Ивана лежал белый лист А4.
–– А чего тут приступать? –– Спросил собеседник, утирая рот рукавом и с жадностью принимаясь за другое яблоко. –– Условия тебе известны. Ставь подпись и все.
–– Нет, ну... Я даже не знаю. –– Произнес Ваня, рассеяно глядя на правый рукав кожаной куртки, по которому среди капель дождя криво катилась одна из них. Он все еще находился в легком недоумении от происходящего. –– Прям вот так взять и продать душу.
–– Да ладно тебе. –– Парировал его собеседник. –– Подумаешь, душа! Будто бы это что-то такое прям ценное. Ты что, всерьез считаешь, что она есть?
–– Ну-у... Не знаю. Может быть. Да и к тому же...
–– Что?
–– Ну а, а как это на мне отразится? Ну-у...
Собеседник нахмурился.
–– Ты о чем, об аде что ли?
–– Ну да. Мало ли...
–– Та!
–– Нет, не та. –– Ваня недоверчиво скосился на него и скрестил на груди руки. Затем он поднял глаза в потолок и произнес, пожимая плечами:
–– Мало ли что может случиться. Вечные муки там...
–– А-а-а, вон чего. За шкуру за свою боишься. –– Надменно протянул собеседник, протянув руку к третьему яблоку и после того, как оное оказалось в его ладони, смерил Ивана недобрым взглядом. –– Да-а-а. Ты такой же жалкий, как и все люди.
Теперь уже нахмурился Ваня.
–– Не понял.
–– А чего тут понимать? –– Его собеседник здесь рассмеялся. –– Вы все эгоисты. Вы ведь всерьез считаете, что ад создан для вас! Чтобы вас там мучить, чтоб вы ревели. Прям как в том фильме: я, я, мне, меня, я ведь такой ахеренно важный... Да кому вы на хер нужны? Посмотри на себя! Ты ведь сопля на ножках, кому сдалась твоя душа?
–– А-а. –– Ваня задумался. Как только он принял тот факт, что все это – не шутка и что он действительно может продать свою душу, он ждал того, что бес (а как нетрудно догадаться, с Иваном беседовал именно бес) будет всячески его упрашивать. Выходило же как-то наоборот. Искуситель, казалось, проявлял больше интереса к яблокам, нежели к Ивану. –– А для кого же тогда ад?
–– А ты сам подумай. Хотя нет, это у вас никогда не получается. Давай-ка я тебе лучше все сам расскажу.
Часть 2, повествовательная.
Давным-давно, когда воздух был чище, в атмосферах еще не болтались косяки спутников, а вселенная была обиталищем порядка и строгих линий, произошло то, что произошло.
На этом месте Иван перебил беса.
–– Восстание дьявола?
–– Что?! Кого?! Куда?! –– Бес аж чуть не подпрыгнул на табуретке. –– Ты дурак что ли? Нет, ты дурак!?
–– А-а... –– Иван растерялся. –– А что же тогда?
–– У-у, что тогда... То тогда! Случилось самое страшное, что только может себе представить совершенство – утрата выстроенного и заповеданного им порядка. Дисциплинарные пошатывания, как говорили тогда. Но все это вообще имеет мало связи с тем, о чем сейчас речь. Гораздо важнее, что случилось после.
–– А что случилось?
–– Был создан ад. Во-от тут. –– Бес несколько раз потыкал вниз указательным пальцем. –– Прямо под земной коркой. А на саму землю, чтобы два раза не вставать, небеса срыгнули человеков.
–– Эм...
–– Что? А-а, дай угадаю: тебе формулировка не нравится?
–– Ну... Да.
–– Тебе бы, наверное, подавай, что вы снизошли, и что где-то там, на фиг знает каком выступе остался даже Адамов след, и бла-бла-бла... Угу, да-да, четыре раза. Так вот, значит, срыгнули вас сюда. И тут началось. Началось тако-о-ое (бес выпучил глазки)... Сквернословия, обжорство в четыре руки, смертоубийства, оргии, оргии с женщинами (что дважды мерзко), консервы без крыжичек. И это – только в первые четыре недели! Вначале мы вам даже обрадовались. Нет, ну были, конечно, и те, кто говорил: «–– Вот, понаехали!», ну так, а что, вы типа так себя не ведете? Но потом-то мы к вам привыкли, стали промеж вас ходить, показывать всякое, а вы такие: «У-ух ты-ы!». Вдобавок вы все – веселый народец, пусть и глупый, конечно. Это ж надо, быть извергнутыми с неба за мать его яблоко! Нас с работодателем выперли оттуда за то, в чем было куда больше логики... Короче, привязались мы к вам. Да и как тут было не привязаться? Вы ж как ручные. А вот потом началось...
–– Что?
–– Да вы, блин, начали дохнуть! Как мухи, ей... этого самого. И мрут, и мрут, и мрут, и мрут и главное останавливаться помирать не собираются! Мы вам еще такие: «–– Да зачем дохните, вы ведь даже не пожили толком, вам ведь всего тридцать лет!», а вы нет, знай свое, подыхаете да подыхаете, подыхаете да подыхаете! (Бес всплеснул руками). Мы сначала даже не знали, что делать, а вот пото-ом. Потом начался реальный ад... Ты когда ни будь видел ад? Бывал там?
–– Н-нет.
–– Ну, то есть и о его устройстве ничего не знаешь? Хорошо, тогда...
–– Ну почему сразу ничего? В Библии же написано...
–– Давай еще всему, что на заборе написано, верить начнем! –– Бес развел руками. –– Удивляюсь я вам. Читывал я иногда, эту самую... ну, ты понял, художественную вашу литературу. Че только не выдумают! И значит ворота там какие-то адские, какие, значит, чей-то сын обрушил на моего работодателя, и надписи там такие романтические, мол: «Оставь надежду, снимай одежду», замерзшие озера, сера дымящая, пламя горящее, да-да-да. Все это очень красиво и поэтично, но не имеет ничего общего с реальностью. Те же ворота стоят, как и стояли от начала времен и ни на кого они не падали никогда. У них вон даже до сих пор все петли смазаны. Не-е, это все не то. Это все по-кабудке. По-настоящему же ад выглядит совсем по-другому. Представь себе загон. Большой такой загон, обнесенный огромным, но при этом решетчатым забором...
–– Серьезно, забором? –– Ваня почувствовал, что у него закипают мозги. –– Это че, типа, как... Как для животных получается?
–– Ну да. Как вот держат же людей утей там, курей. Ну или свинок. Кстати, говорят, у вас с ними, якобы много общего. Но мы отвлеклись.
–– Погоди, дай переварить... Так, если ад, он как загон, то зачем же тогда забор решетчатый?
–– О-о, это самое интересное. –– Бес сделал паузу, затем хрустнул очередным яблоком и продолжил:
–– Это для того, чтобы терзаемые в аду души не сходили с ума.
–– Не сходили с ума?
–– Да. Видишь ли, в чем дело. Ад устроен по крайне веселому принципу: все в него угадившие продолжают испытывать потребности в еде и питье, они чувствуют, другими словами – их жизнь продолжается. Но есть одно "но": они испытывают страшные муки. Они горят, да, но вовсе не так, как это описано. Вокруг них нет огня, нет ничего, что могло бы причинить им хотя бы немного страдания. Боль и огонь резвятся внутри их самих. Но это все – тень в сравнении с тем, к чему мы сейчас подходим.
Вся эта боль устроена следующим образом: она становится меньше, если они причинят страданья друг другу. Всего на одно мгновенье, на миг, на ту толику, что любой адекватный человек не может ни почувствовать, ни уловить, но вот для тех, кто обречен на вечные муки разница колоссальна. А потом боль вновь возвращается. И они бегают друг за другом. У них нет ничего, чем можно причинять боль, есть только собственные руки, ногти, зубы. Они грызутся, они калечат друг друга. Они выдирают у себя полосы кожи, выкусывают кадыки. Страшное и... кровавое зрелище. Представь себе огромные, в несколько слоев кольца из рвущих друг друга на части людей. И каждый раз у них все заживает, правда не так быстро, как им бы хотелось, и они грызутся и грызутся вновь, день за днем, месяц за месяцем... А потом ворота ада раскрываются, и у них появляется шанс выбежать из него.
–– Выбежать?! Из ада?! Куда?
–– О-о, это веселое место. Когда-то, когда людей и как следствие их грехов было мало, там была огромная зеленая полянка. С медикаментами. Не смотри на меня так (тут бес пожал плечами), я тебе не брешу. Вот тебе кре... Короче. Там стояли столы, длинные такие столы, а на них – лукошечки с разными ништяками. С пластырем там и «Ибупрофеном», зеленка, бинтики и т. д. Но ты же сам понимаешь, на всех этого добра не хватит, особенно если у вас впереди вечность, а ваше число только растет.
Довольно быстро медикаменты закончились, а на их месте стали появляться совсем ненужные вещи... Теперь, по прошествии множества лет, место то приняло совсем другой вид. Над ним распростерлось дурное небо, черное, как мой спортивный костюм, с отливом свинца, как вот эти вот зубы (бес открыл рот и тыкнул безымянным пальцем по очереди, сначала в клык, потом в резец). Трава там вытоптана от мириад прошедших по ней и истоптавших ее стоп, столы практически все повалены, а в протертых лукошках теперь появляются лишь соль и солома, которые потерявшие от боли разум людишки продолжают бездумно втирать в себя и вопить... Но даже так, даже при том, что это место не лучше ада, они все равно держутся головой за него, чтобы окончательно не свихнутся. Бестолочи! –– Распалившийся за время рассказа бес со злобой ударил кулаком по столу. Над его блестящими от гнева глазами плясали брови.
Часть 3, философская
От последних слов беса Ивана передернуло. Он выждал секунду и после спросил:
–– Ну-у, может и так, не знаю... А тебе-то тогда какое дело? До меня и вообще?
–– Какое дело? Какое дело?! А кто по-твоему бросает им корм? Кто обречен бегать вокруг них с мисками влаги? Кто обязан поддерживать их бесчеловечное существование, кормить, поить?! Мы! –– Говоривший снова ударил по столу так, что яблоки подпрыгнули внутри подноса. Одно из них тотчас же было ловко схвачено им и надкусано. –– Мы должны за вами следить, печься о вас, поддерживать ад в порядке, а когда у нас нет забот, руки наши и щеки сами привариваются к огораживающим его решеткам, и мы вынуждены смотреть на это часами, веками! Представь себе тысячу, полторы тысячи лет, проведенную так, с краткосрочными перерывами на подмыть попку какому ни будь Пию XII-ому. Века, проведенные под крики и вопли, сплетающиеся в бесконечный, монотонный гул, оседающий в ушах так плотно, что мы также, как вы, вынуждены пользоваться ушными палочками. А знаешь, что в конце концов случается с грешниками?
–– Н-нет. Что?
–– А мы их едим. Мы как крокодилы – можем не есть очень долго, но вот конкретно без пищи, увы, не обходимся. Приходит время и к нам приносят тех, страдания которых на том заканчиваются. Их рубят, варят бульон, жарят, в случае, если это турок – посыпают «Магги для курицы» (все-таки Петр Пустынник в чем-то был прав) и подают на стол. Ты когда ни будь жрал людские души? –– Спросил бес и зрачки его вспыхнули.
–– Н-нет.
–– И не ешь никогда. Это мерзко и невыносимо, но нам, существам вечным, осознанным, мудрым это невыносимо и мерзко в тройне, нет, в кубе! К тому же у вас омерзительный вкус, особенно у грузин и боливийцев.
–– А-а... А что ж в таком случае происходит с душой...
–– С какой душой?!
–– Ну-у как же, с душой грешника?
–– Ты что, выходил сейчас что ли?! Ничего! И все-таки вы эгоистичны донельзя. Вы живете так долго, думаете, что во всем разобрались, что вам все ясно, некоторые даже думают, что мой работодатель стал тем, кем стал добровольно, что типа он на себя эту ношу взвалил ради вас. Ага, сейчас! Вы как те попы, которые сожгли Галилея – вы ведь всерьез думаете, что все вертится вокруг вас. Идиоты! Страдания, страдания, опять страдания, а потом, если повезет – хрум и ничего, вот, что вас ждет. Баста!
–– Р-Репер?
–– А? Да не, не то. Хотя я посмотрел бы, как он, когда его не станет, будет петь голосами его детей. Но мы вновь отвлекаемся. Повторяю еще раз, после того, как мы вас съедаем, от вас не остается ни-че-го.
–– А-а... А как же... –– Иван с надеждой и ужасом посмотрел вверх.
–– Праведники? Понятия не имею, меня там не было уже последние... Очень долго короче.
–– Н-но как, как же Библия? И зачем же...
–– Зачем же тогда все это? –– Бес тоже задрал голову и осмотрел пустые стены гаража и его крышу. –– Что ж, понимаю, осознать это тяжело, но, так уж и быть, я помогу тебе. –– Здесь он поднялся, шагнул за табурет, завел руки за спину и стал почесывать поясницу большими пальцами. –– Видишь ли, смысла жизни нет, как такового. Я ведь говорил тебе не верить Библии?
–– Ну да.
–– А знаешь почему? Ты знаком с таким термином, как коллективная память? Я даже не разворачиваясь к тебе, по глазам вижу, что не знаком. Что ж, позволь объяснить. Ты ведь наверняка слышал от бабушки, что когда у вас стояли немцы, то ее либо подкармливали шоколадом, либо давали изюм?
–– Да-а. –– Иван посмотрел на беса с недоумением. –– К ним приехал...
–– ... грузовик, который высыпал целую гору изюма, и немцы их подкармливали.
–– О-откуда ты знаешь?
–– От верблюда, пролезшего через игольное ушко. Кстати, это кривой перевод. На самом деле там речь про канат, но сейчас не об этом. Знаешь, почему бабушка рассказывала тебе это? Да потому что это гуляет в народе. Это то немногое положительное, за что мозг миллионов людей мог ухватиться, чтобы с ума не сойти. Ведь историй про то, как где-то, кого-то и может даже в вашей деревне расстреливали румыны, дробь венгры, дробь немцы, дробь хохлы, их ведь тоже достаточно много, но все они такие расплывчатые, а вот рассказы про шоколадку... А вот из недавнего. У тебя ведь есть девушка?.. Ах да, я и забыл, я ведь поэтому здесь. Ну, тогда ты ведь слышал от какой ни будь девушки, что у нее есть подруга, а у нее есть подруга, а у нее есть подруга, а у нее есть подруга, а у нее есть подруга (ну чисто сцена из «Губки Боба», когда я знал, парня, который знал парня и так сто раз, который видел морского медведя), а у нее есть парень, и вот он пошел, значит, на СВО, сел в машину и не успели они доехать даже до границы, как...
–– ... В эту машину прилетела ракета.
–– Бинго!
–– К-как ты...
–– Как я узнал? А ты сходи, поспрашивай вокруг. Такое чувство, что минимум четыре России уже повзрывали тупо в этих машинах. При этом должность, имя, конкретика? Не-ет, этого ты не услышишь в подобных рассказах никогда. Все это – коллективная, ну или народная память, дробь восприятие. По той же схеме грешники в аду с такой радостью бегут на черную поляну и натирают солью кровоточащее мясо – когда-то ведь там были лекарства. Поэтому я тебе и сказал – не верить всему, что на заборе написано. Все, что я тебе рассказал в последние секунд тридцать, за исключением черной поляны, происходит либо происходило совсем недавно по историческим меркам. Чего уж говорить о тех писаниях, которые были написаны шиш пойми когда?
–– Но-о...
–– А-а, зачем все это? Это чтобы нас вернуть.
–– Чего? –– Иван окончательно запутался. –– Кого – вас?
