Маска.
Как-то раз, в разгар своей писательской жизни Кедров Савелий проводил литературную встречу. Пришли читатели, расселись по стульям, откинулись и давай слушать, да вопросы ему задавать. Задано их было много, от некоторых, каковые задавали самые противные, которых на встречу неясно как занесло, воняло презренным интеллектуализмом, а среди прочих был задан такой:
–– А почему, Кедров Савелий, вы носите маску?
Задал его какой-то хомяк в клетчатой рубашонке с подвижным лицом. До этого он все расспрашивал про фэнтезийный мир, выдуманный Кедровым. Как в нем что работает, кто кому кум, а вот как магия... Короче личной жизни ни грамма.
Сидевший на стуле вразвалочку, Кедров настолько взбодрился от вопроса про маску, что аж спину выпрямил. Затем он вскочил, притянул микрофон к подбородку и начал:
–– О-о-о. Это, друг мой, преинтересная история! Я разве вам ее не рассказывал? –– И, не тратя время на выслушивание ответа, продолжил тотчас. –– Сейчас расскажу. За два века до получения первых книг, в которых было написано, как кому молятся, мы трое – я, Семион Гордый и Поликарпий Евгенич Луновой, сантехник из Крюково, решили побаловаться кошачьим атлетизмом. Ну, отрастили здесь шерсть (Тут Кедров Савелий развел руками, сгибая ладони и указывая ими на область бицепсов и груди), украли усы у Дали, поделили, наклеили, сидим в спокойствии. А я ведь человек шабутной... Говорю им: «–– Нам нужны дамы легкого поведения!». Поликарпий Евгенич, томная душа, мне в ответ говорит: «–– Ну, коли так, ты и ищи». Тут я понимаю, что забыл поговорку про имение инициатора инициативой, но делать нечего – иду искать.
Навстречу мне двое. Один – с ушами, как пробки из-под шампанского, другой – ростом в четыре ноги. Я им говорю: «–– Нужны, говорю, дамы легкого поведения!». Они мне говорят: «–– Легких дам нет, есть антоним». Ну, думаю, делать нечего, давай его. Говорю им:
–– Ведите.
Ведут. Приводят меня в библиотеку. Заходим. В кресле с резиновой спинкой сидит она. Все тело грузное, жира – полные карманы, сто двадцать два килограмма, и это – только правая щека (Тут Кедров Савелий смачно втаскивает себе по правой щечке). Я говорю: «–– А почему она антоним?». Они мне говорят: «–– А ты спроси ее о чем-нибудь громче чем на два ампера». Ну, я и спросил...
Как вот она отличила ампер от децибела – ума не прикладываю! Да и дело не в этом. Что спросил конкретно – не помню. Наверняка что-то умное и логически связанное, прям как сейчас.
И как начала она меня распекать. Как заорет! Говорит: «–– Что за вопиющая грубость – поднимать голос на два ампера! И это в таких-то стенах!..». Нда. Было душно. И не легко до крайней степени. Минут пять я ее слушал, потом оборачиваюсь к своим спутникам и говорю: «–– Да, теперь понял. Я теперь понял и теперь ей накушался. Обойдемся без баб. Ведите меня обратно».
Приводят меня назад. Тем временем эти двое уже лишай подцепили где-то. Я говорю: «–– Эх, дурни! И что теперь?». Семион Гордый, видя мое замешательство, не растерялся. Говорит: «–– Мы люди не гордые, возьмем да побреемся». И начинают состригать волосья с грудей. А я смотрю – на меня уже тоже перебежало. И на усы уже перепрыгнуло. Ну, думаю, делать нечего. Начинаю брить. Ну и побрился. Смотрю в отражательное стекло – урод уродом. Вся харя в следах от лишая. С тех пор мы завязали и больше кошачьим атлетизмом не занимаемся. И с тех же пор я эту маску так и не снял.
Ну, все посмеялись, конечно, но встал новый читатель и спрашивает, посмеиваясь в кулак:
–– Нет, это, конечно, весело, но все же?
–– Что? –– Не мигая спрашивает К.С.
–– Почему маска?
–– О-о-о! Это преинтереснейшая история, друг мой! Я разве вам не рассказывал? Сейчас расскажу.
Громкий океан, подводная лодка. Нас четырнадцать человек и две ламы. Над головой текут трубы. Я выхожу от себя, оправляю кителек и на чистом немецком у боцмана спрашиваю: «–– А какого большевика у нас ламы здесь?!».
Он мне отвечает.
–– Так это ж для фюрера! Ты что, не в курсе? У него же там Далай-Лама с орденом, зеленые перчатки, все дела.
Я секунду думаю, потом цитирую обершарфюрера Пашка: «–– Ты, по-моему, перепутал...». И тут понимаю – перепутал может и он, а отвечать-то мне! А я не хочу заканчивать, как капитан Шпее – пуля в висок, мозги по форточке (Тут Кедров Савелий пожимает плечами и разводит руки, тем самым показывая, что в описываемой ситуации вряд ли он мог подумать что-то еще). Ну, думаю, надо мне прятаться. Говорю экипажу. По озвученному вопросу – солидарность полнейшая. Даже ламы, и те согласно молчат. Думаю: «Ка?к только мне это провернуть?». И тут понимаю, что спасти меня может только индийский метод. Если вдруг вы не в курсе, пять лет назад в Индии прятали слона с золотыми бивнями. Завели его в хижину из бамбука, укутали белой простыней и повесили надпись: «Спрятано!». Пять часов вокруг да около рыскали инспектора. Искали-искали, искали-искали... Шиш! Вот, так, думаю, я и исчезну.
Начинаем отыскивать простынь. Простыни нет. Нашли одну тряпку черную, да и той не накроешься толком. Ну, думаю, спрячу хотя бы лицо, авось проканает. И вот, как видите, расстреляли меня.
В зале снова смешок. Такой – легкий-легкий. Вопросы продолжились. Спросили о том, как пришла в голову идея плана всех книг, что же такое литературная мистификация, почему не нравится борька пастернак и кем К.С. себя возомнил, что пишет его с маленькой буквы. Вроде бы все идет хорошо... Тут опять начинается.
Невысокая вуман с каре подходит к микрофону. Шею, такая, вытягивает и говорит:
–– Ну Кедрушка! Ну почему?..
Дальше – молчок. Только пальцами по скулам водит, намекая на маску. Кедров Савелий, успевший уже рассесться, опять встает с огнем в глазах. А огонь у него в них всегда какой-то не добрый... Воротящие нос от его манеры общения соврать не дадут.
–– О-о-о! –– Говорит. –– Это история весьма интересна и занимательна. Не в плане денег, а в плане... –– И, немного подумав, сам с собой соглашается. –– Да, весьма! А разве я вам ее не рассказывал? Что ж, сейчас расскажу.
Четырнадцатый век, тайга, Масачусец. Среди грибников объявлено состязание по ловли шишек сачком. В перерыве между забегами сидим в лесном лагере. Поваленное дерево, две палатки, в пень воткнут топор. Вокруг шумят иглы елок и пахнет опилками. Подходит Канадец Алан. Достает кисетик и угощается. Потом, подумав, подходит к нам и протягивает табачок другим. И дал он всем, а мне не дал. Я хоть не курящий, а понимаю – он ведь обнес меня. Не уважает. «Что ж, думаю, собачий сын, ты меня-то обносишь?». А он стоит и исподлобья так смотрит на меня неласково. Мол и что ты мне сделаешь? И держит кисет на ладошке открытым.
Я думал не долго. Ноги напряг и шусь в кисет. Одним махом запрыгнул к нему на руку и ногами ушел в табак по щиколотки! Ну, дыма поднялось – кромешная темень. Стою среди высоких железных стен и тут осознаю – я ведь в кисете. Смотрю наверх – канадец сверху на меня пялится. И злой такой! Ну так не мудрёно – сколько табака я тогда ему испоганил... Подлец он был, так ему и надо!
Тут он берет – и кисет ка-ак закроет! А тут машина проезжает как раз. Останавливается возле нас. И он им об капот ка-ак ударит! Бэм-бэм-бэм-бэм! У меня в голове все аж запрыгало. В стороны и о стены бросает и кувыркает. Больно, блин! Ну, на третий удар кисет к капоту взял да приклеился. Сижу внутри – ни жив, ни мертв. Слышу – из автомобиля выходят сапожки. Сейчас, думаю, будут чихвостить его. А водитель – наоборот! «–– Мне, говорит, получившийся значок на капоте понравился. Да и звук тоже. В честь звука назову автомобиль – БэЭмВэ». Ну, думаю, все – пропал. Сами ведь знаете, кто на «BMW» ездит. Эти (Тут Кедров подносит к виску указательный палец, несколько раз его поворачивает сверху вниз и одновременно с этим полу-свистит, полу-шипит), со свистом в головушке. А мне оно надо? Приоткрываю дверцу кисетика и ну на волю. Остатки табака, естественно – бздых! Вытряслись с закромов и летят всюду. Все в лагере чи?хают. Злющие-е-е! Ну, думаю, попал. Надо скрываться. Смотрю – на бельевой нитке полотенчико сушится. Я его хвать – и тикать. С тех пор скрываюсь инкогнито. Вот.
И садится Кедров Савелий. Сидит. Некоторые еще посмеиваются. К микрофону подходит женщина в кепке. И как вшивый о бане – все об одном, да об одном.
–– А если серьезно, то почему?
И стоит – ждет ответа. Кедров Савелий невозмутим, как всегда. Встает, микрофоном вооружается, отвечает ей:
–– О-о-о! История просто преинтересная! Я вам не рассказывал разве о ней? Сейчас расскажу! Париж. Испания. Второй международный чемпионат по выпечке пони. Я сижу в углу, никого не трогаю, тружусь над понём. Ну вот ему руки прилаживаю, ноги, крылья, усы, короче – хороший такой сайгак получается. Тут подходит кто-то, останавливается и стоит, смотрит за мной. Поднимаю глаза – конкурент.
–– Хорошо, говорит, у тебя получается их лепить. Я буду подсматривать, а потом сделаю также.
И стоит себе, пялится. За ним подходят другие и тоже стоят. Вот наглость-то! Я, не будь дураком, понимаю, что свои достижения надо от них хава?ть подальше. Смотрю – рядом лежит черное покрывало. Глянул кругом – хозяина нет. Беру его, перетаскиваю, тут ка-ак дунет ветер – вся чернота мне сразу в лицо. Дергаю ее с лица и понимаю, что схватилась намертво. Слышу – уже делят, прыщи бобровые, работу мою. Начинаю срывать покрывало с лица – ноль эффекта. Только расцарапался весь. Залило кровью щеки, бабы, естественно – в визг... Вот почему у меня череп красный на маске – это разводы.
Я кое-как стаскиваю с себя то, что поддалось стягиванию. Смотрю – за моего пони одному чибрику уже медальку суют. Начал оспаривать – не верят. Ну ни в какую не верят. Осознаете вообще? Чтобы мне – и не верить! И как вот тут жить?
Так и ушел оттуда ни с чем... Эхэхэюшки!
И стоит К.С. грустный. Подходит человек к микрофону и спрашивает опять за маску. Кедров стоит и думает: «Ну вот вам самим-то не надоело она, маска эта?». Подносит микрофон к губам, говорит:
–– О-о-о!..
Так, говорят, до сих пор там рассказывает.
Какой вывод из всего этого мы можем сделать с тобою, читатель? Ну, перво-наперво, чтобы не отвечать на вопросы о маске надо просто брать, да и не отвечать на них, вот и все. Второ-навторо, можно действовать радикальнее: попросту не ходить на литературные встречи, не смотреть в глаза пришедшим фанатам, не могущих жить без твоих строк, не слушать их вопросы, истории и все вот это. Но это кощунственно.
Такие дела.
Как-то раз, в разгар своей писательской жизни Кедров Савелий проводил литературную встречу. Пришли читатели, расселись по стульям, откинулись и давай слушать, да вопросы ему задавать. Задано их было много, от некоторых, каковые задавали самые противные, которых на встречу неясно как занесло, воняло презренным интеллектуализмом, а среди прочих был задан такой:
–– А почему, Кедров Савелий, вы носите маску?
Задал его какой-то хомяк в клетчатой рубашонке с подвижным лицом. До этого он все расспрашивал про фэнтезийный мир, выдуманный Кедровым. Как в нем что работает, кто кому кум, а вот как магия... Короче личной жизни ни грамма.
Сидевший на стуле вразвалочку, Кедров настолько взбодрился от вопроса про маску, что аж спину выпрямил. Затем он вскочил, притянул микрофон к подбородку и начал:
–– О-о-о. Это, друг мой, преинтересная история! Я разве вам ее не рассказывал? –– И, не тратя время на выслушивание ответа, продолжил тотчас. –– Сейчас расскажу. За два века до получения первых книг, в которых было написано, как кому молятся, мы трое – я, Семион Гордый и Поликарпий Евгенич Луновой, сантехник из Крюково, решили побаловаться кошачьим атлетизмом. Ну, отрастили здесь шерсть (Тут Кедров Савелий развел руками, сгибая ладони и указывая ими на область бицепсов и груди), украли усы у Дали, поделили, наклеили, сидим в спокойствии. А я ведь человек шабутной... Говорю им: «–– Нам нужны дамы легкого поведения!». Поликарпий Евгенич, томная душа, мне в ответ говорит: «–– Ну, коли так, ты и ищи». Тут я понимаю, что забыл поговорку про имение инициатора инициативой, но делать нечего – иду искать.
Навстречу мне двое. Один – с ушами, как пробки из-под шампанского, другой – ростом в четыре ноги. Я им говорю: «–– Нужны, говорю, дамы легкого поведения!». Они мне говорят: «–– Легких дам нет, есть антоним». Ну, думаю, делать нечего, давай его. Говорю им:
–– Ведите.
Ведут. Приводят меня в библиотеку. Заходим. В кресле с резиновой спинкой сидит она. Все тело грузное, жира – полные карманы, сто двадцать два килограмма, и это – только правая щека (Тут Кедров Савелий смачно втаскивает себе по правой щечке). Я говорю: «–– А почему она антоним?». Они мне говорят: «–– А ты спроси ее о чем-нибудь громче чем на два ампера». Ну, я и спросил...
Как вот она отличила ампер от децибела – ума не прикладываю! Да и дело не в этом. Что спросил конкретно – не помню. Наверняка что-то умное и логически связанное, прям как сейчас.
И как начала она меня распекать. Как заорет! Говорит: «–– Что за вопиющая грубость – поднимать голос на два ампера! И это в таких-то стенах!..». Нда. Было душно. И не легко до крайней степени. Минут пять я ее слушал, потом оборачиваюсь к своим спутникам и говорю: «–– Да, теперь понял. Я теперь понял и теперь ей накушался. Обойдемся без баб. Ведите меня обратно».
Приводят меня назад. Тем временем эти двое уже лишай подцепили где-то. Я говорю: «–– Эх, дурни! И что теперь?». Семион Гордый, видя мое замешательство, не растерялся. Говорит: «–– Мы люди не гордые, возьмем да побреемся». И начинают состригать волосья с грудей. А я смотрю – на меня уже тоже перебежало. И на усы уже перепрыгнуло. Ну, думаю, делать нечего. Начинаю брить. Ну и побрился. Смотрю в отражательное стекло – урод уродом. Вся харя в следах от лишая. С тех пор мы завязали и больше кошачьим атлетизмом не занимаемся. И с тех же пор я эту маску так и не снял.
Ну, все посмеялись, конечно, но встал новый читатель и спрашивает, посмеиваясь в кулак:
–– Нет, это, конечно, весело, но все же?
–– Что? –– Не мигая спрашивает К.С.
–– Почему маска?
–– О-о-о! Это преинтереснейшая история, друг мой! Я разве вам не рассказывал? Сейчас расскажу.
Громкий океан, подводная лодка. Нас четырнадцать человек и две ламы. Над головой текут трубы. Я выхожу от себя, оправляю кителек и на чистом немецком у боцмана спрашиваю: «–– А какого большевика у нас ламы здесь?!».
Он мне отвечает.
–– Так это ж для фюрера! Ты что, не в курсе? У него же там Далай-Лама с орденом, зеленые перчатки, все дела.
Я секунду думаю, потом цитирую обершарфюрера Пашка: «–– Ты, по-моему, перепутал...». И тут понимаю – перепутал может и он, а отвечать-то мне! А я не хочу заканчивать, как капитан Шпее – пуля в висок, мозги по форточке (Тут Кедров Савелий пожимает плечами и разводит руки, тем самым показывая, что в описываемой ситуации вряд ли он мог подумать что-то еще). Ну, думаю, надо мне прятаться. Говорю экипажу. По озвученному вопросу – солидарность полнейшая. Даже ламы, и те согласно молчат. Думаю: «Ка?к только мне это провернуть?». И тут понимаю, что спасти меня может только индийский метод. Если вдруг вы не в курсе, пять лет назад в Индии прятали слона с золотыми бивнями. Завели его в хижину из бамбука, укутали белой простыней и повесили надпись: «Спрятано!». Пять часов вокруг да около рыскали инспектора. Искали-искали, искали-искали... Шиш! Вот, так, думаю, я и исчезну.
Начинаем отыскивать простынь. Простыни нет. Нашли одну тряпку черную, да и той не накроешься толком. Ну, думаю, спрячу хотя бы лицо, авось проканает. И вот, как видите, расстреляли меня.
В зале снова смешок. Такой – легкий-легкий. Вопросы продолжились. Спросили о том, как пришла в голову идея плана всех книг, что же такое литературная мистификация, почему не нравится борька пастернак и кем К.С. себя возомнил, что пишет его с маленькой буквы. Вроде бы все идет хорошо... Тут опять начинается.
Невысокая вуман с каре подходит к микрофону. Шею, такая, вытягивает и говорит:
–– Ну Кедрушка! Ну почему?..
Дальше – молчок. Только пальцами по скулам водит, намекая на маску. Кедров Савелий, успевший уже рассесться, опять встает с огнем в глазах. А огонь у него в них всегда какой-то не добрый... Воротящие нос от его манеры общения соврать не дадут.
–– О-о-о! –– Говорит. –– Это история весьма интересна и занимательна. Не в плане денег, а в плане... –– И, немного подумав, сам с собой соглашается. –– Да, весьма! А разве я вам ее не рассказывал? Что ж, сейчас расскажу.
Четырнадцатый век, тайга, Масачусец. Среди грибников объявлено состязание по ловли шишек сачком. В перерыве между забегами сидим в лесном лагере. Поваленное дерево, две палатки, в пень воткнут топор. Вокруг шумят иглы елок и пахнет опилками. Подходит Канадец Алан. Достает кисетик и угощается. Потом, подумав, подходит к нам и протягивает табачок другим. И дал он всем, а мне не дал. Я хоть не курящий, а понимаю – он ведь обнес меня. Не уважает. «Что ж, думаю, собачий сын, ты меня-то обносишь?». А он стоит и исподлобья так смотрит на меня неласково. Мол и что ты мне сделаешь? И держит кисет на ладошке открытым.
Я думал не долго. Ноги напряг и шусь в кисет. Одним махом запрыгнул к нему на руку и ногами ушел в табак по щиколотки! Ну, дыма поднялось – кромешная темень. Стою среди высоких железных стен и тут осознаю – я ведь в кисете. Смотрю наверх – канадец сверху на меня пялится. И злой такой! Ну так не мудрёно – сколько табака я тогда ему испоганил... Подлец он был, так ему и надо!
Тут он берет – и кисет ка-ак закроет! А тут машина проезжает как раз. Останавливается возле нас. И он им об капот ка-ак ударит! Бэм-бэм-бэм-бэм! У меня в голове все аж запрыгало. В стороны и о стены бросает и кувыркает. Больно, блин! Ну, на третий удар кисет к капоту взял да приклеился. Сижу внутри – ни жив, ни мертв. Слышу – из автомобиля выходят сапожки. Сейчас, думаю, будут чихвостить его. А водитель – наоборот! «–– Мне, говорит, получившийся значок на капоте понравился. Да и звук тоже. В честь звука назову автомобиль – БэЭмВэ». Ну, думаю, все – пропал. Сами ведь знаете, кто на «BMW» ездит. Эти (Тут Кедров подносит к виску указательный палец, несколько раз его поворачивает сверху вниз и одновременно с этим полу-свистит, полу-шипит), со свистом в головушке. А мне оно надо? Приоткрываю дверцу кисетика и ну на волю. Остатки табака, естественно – бздых! Вытряслись с закромов и летят всюду. Все в лагере чи?хают. Злющие-е-е! Ну, думаю, попал. Надо скрываться. Смотрю – на бельевой нитке полотенчико сушится. Я его хвать – и тикать. С тех пор скрываюсь инкогнито. Вот.
И садится Кедров Савелий. Сидит. Некоторые еще посмеиваются. К микрофону подходит женщина в кепке. И как вшивый о бане – все об одном, да об одном.
–– А если серьезно, то почему?
И стоит – ждет ответа. Кедров Савелий невозмутим, как всегда. Встает, микрофоном вооружается, отвечает ей:
–– О-о-о! История просто преинтересная! Я вам не рассказывал разве о ней? Сейчас расскажу! Париж. Испания. Второй международный чемпионат по выпечке пони. Я сижу в углу, никого не трогаю, тружусь над понём. Ну вот ему руки прилаживаю, ноги, крылья, усы, короче – хороший такой сайгак получается. Тут подходит кто-то, останавливается и стоит, смотрит за мной. Поднимаю глаза – конкурент.
–– Хорошо, говорит, у тебя получается их лепить. Я буду подсматривать, а потом сделаю также.
И стоит себе, пялится. За ним подходят другие и тоже стоят. Вот наглость-то! Я, не будь дураком, понимаю, что свои достижения надо от них хава?ть подальше. Смотрю – рядом лежит черное покрывало. Глянул кругом – хозяина нет. Беру его, перетаскиваю, тут ка-ак дунет ветер – вся чернота мне сразу в лицо. Дергаю ее с лица и понимаю, что схватилась намертво. Слышу – уже делят, прыщи бобровые, работу мою. Начинаю срывать покрывало с лица – ноль эффекта. Только расцарапался весь. Залило кровью щеки, бабы, естественно – в визг... Вот почему у меня череп красный на маске – это разводы.
Я кое-как стаскиваю с себя то, что поддалось стягиванию. Смотрю – за моего пони одному чибрику уже медальку суют. Начал оспаривать – не верят. Ну ни в какую не верят. Осознаете вообще? Чтобы мне – и не верить! И как вот тут жить?
Так и ушел оттуда ни с чем... Эхэхэюшки!
И стоит К.С. грустный. Подходит человек к микрофону и спрашивает опять за маску. Кедров стоит и думает: «Ну вот вам самим-то не надоело она, маска эта?». Подносит микрофон к губам, говорит:
–– О-о-о!..
Так, говорят, до сих пор там рассказывает.
Какой вывод из всего этого мы можем сделать с тобою, читатель? Ну, перво-наперво, чтобы не отвечать на вопросы о маске надо просто брать, да и не отвечать на них, вот и все. Второ-навторо, можно действовать радикальнее: попросту не ходить на литературные встречи, не смотреть в глаза пришедшим фанатам, не могущих жить без твоих строк, не слушать их вопросы, истории и все вот это. Но это кощунственно.
Такие дела.
