Об авторе
Р. Ли Смит пишет эпическую научно-фантастическую эротику, зачастую с элементами хоррора. Размер имеет значение! Её произведения всегда очень длинные и охватывают большие временные промежутки. Она не стесняется называть вещи своими именами, придавая своим невероятным сюжетам шокирующий реализм.
Дисклеймер:
Данный перевод выполняется исключительно в ознакомительных целях и не подлежит никакому коммерческому использованию.
Все права на книгу принадлежат её автору и законным правообладателям.
В случае если книга вас неимоверно вдохновит, то высказать своё восхищение автору вы можете напрямую: поощрив её творчество приобретением книги в оригинале.
ПОСЛЕДНИЙ
ЧАС
ГАННА
Книга посвящается Джоуи, Кристи, Дон, Перл, Мелиссе, Стейси, Рейчел и остальным замечательным терпеливым людям из Бордертауна, которые наблюдали за её написанием.
Когда они вернулись из больницы, на двери уже висело уведомление о выселении. На нём стояло время 13:27 — всего на шесть минут позже официально зафиксированного времени смерти Мэри Шелли Бирс и на час и двадцать восемь минут раньше, чем о смерти сообщили двум её дочерям, ожидавшим в приёмном покое.
Эмбер отправила Никки спать, а сама осталась в коридоре, читать. Согласно уведомлению у них было тридцать дней чтобы либо освободить квартиру, либо подписать договор аренды на новых условиях, копия которого прилагалась. Эмбер прочитала и его. Затем сложила бумажку вдвое и убрала в карман. Заварила кофе и, потягивая его, села смотреть новости. Подумала. Поприветствовала Никки, когда та проснулась, и на этом всё. Затем пошла на работу.
Похороны состоялись через три дня, во вторник. Страховая покрыла расходы, а это означало, что погребение было групповым, и несмотря на то, что оно было запланировано "между восемью и одиннадцатью", предыдущие похороны, видимо, затянулись, и поэтому на часах было уже два пополудни, когда зачитали имя Мэри и картонная коробка с её ярлыком на боку отправилась на ленту и исчезла в печи. Никки слегка всплакнула. Эмбер обняла её одной рукой. На них бросали много неприязненных взглядов даже несмотря на то, что со времени принятия Поправки №34 — о Нулевом Приросте Населения и Нулевой Толерантности — прошло всего 16 лет, и они обе на тот момент уже родились.
Эмбер была привычна к таким взглядам, когда выходила куда-то вместе с Никки. Иногда близким родственникам удавалось выдать себя за двоюродных или, ещё лучше, просто за друзей, но не в случае с сестрёнками Бирс. Даже при разных отцах они обе были точными копиями матери, а 3 года разницы в возрасте имели свойство то сжиматься, то растягиваться: при хорошем освещении их могли принять за близняшек, а при плохом к Эмбер периодически обращались как к матери Никки. Одной из возможных причин этого была разница в комплекции — Никки была больше похожа на мать в молодые годы, тонкокостная и стройная с ангельским личиком, в то время как Эмбер со всех сторон была круглая. Хотя дело было не только в этом.
— Девочка моя, ты просто родилась сразу старой, — часто говорила их мать. — Родилась, чтобы обо всех заботиться.
Эмбер старалась воспринимать это как комплимент. Единственную часть Мэри Бирс, которая умела быть матерью, вырезали много лет назад и бесцеремонно швырнули в пластиковый пакет с наклейкой биологической угрозы. Части, что остались после этого, ни капли не заботились ни о домашних делах, ни о готовке, ни о периодическом мытье полов. Кто-то должен был быть ответственным, и если Эмбер всё же родилась, не зная этого, ей пришлось научиться очень и очень быстро.
Без Поправки №34 на похороны пришло бы не двое детей, а гораздо больше. Мэри Бирс (известная клиентам под прозвищем Бо Пип из-за её светлых кудряшек, больших голубых глаз и по-детски милого лица — прозвищем, которое она тут же стала подкреплять бельём с кружавчиками, ленточками и плюшевой овечкой [1]
— Стерилизовали! — рыдала мать, повторяя снова и снова, пока не перешла на крик. Крича, она пыталась расцарапать живот, да с такой силой, что сломался один из её ярко-розовых ногтей. — Меня стерилизовали! Эти ублюдки меня стерилизовали!
Наконец, в отчаянной попытке утихомирить её, пока кто-нибудь из соседей опять не вызвал полицию, Эмбер влезла на столешницу и с верхней антресоли сняла бутылку маминого виски. Она налила стакан для Мэри, затем, после недолгих, но мучительных раздумий, с напёрсток для Никки и заставила обеих выпить. Через час они обе уснули, но мама продолжала плакать даже во сне, тихонько скуля и не просыпаясь, и всё повторяя то слово.
СТЕРИЛИЗОВАЛИ.
Потом ей, конечно, много чего было сказать — и о Поправке №34, и о радикальных Нулёвщиках, что её пропихнули, о страховой компании и их политике мелкого шрифта... И о мужчинах. Всё всегда сводилось к мужчинам.
— Они стерилизуют шлюх, конечно, почему бы и нет! — исходила она ядом. — А что насчёт грёбаных кобелей? Почему бы их не кастрировать, а? Ой, нет! Нет, они лучше будут продавать сраную Виагру по телеку, вот так-то! Девочки, послушайте внимательно: я занимаюсь самой честной на свете работой, потому что все женщины — шлюхи и есть! Так нас видят мужики, а раз они так видят, дочурка, значит ТАК ОНО И ЕСТЬ!
И Эмбер кивала, потому что иногда, если согласиться сразу, до настоящих криков могло и не дойти, но в душе она сомневалась в правильности маминых слов. В душе она считала, уже даже в возрасте восьми лет и, особенно, когда стала старше, а Бо Пип стала ещё более отравленной собственной злобой, что нельзя было утверждать, что все мужчины воспринимали женщин как шлюх, когда единственными мужчинами, которых она видела в течение дня, были те... Ну кто, собственно, пришли снять шлюху. Рассеянно кивая в такт разглагольствованиям матери, Эмбер размышляла, что если уж хочется проводить время с мужчинами получше, то стоило бы для начала перестать трахаться за деньги.
Вот только бросить это дело в их время стало невозможно. Тем более, мама сама когда-то решила начать.
Наверное, это были не самые уважительные мысли для похорон матери. Эмбер ещё несколько раз похлопала Никки по трясущимся плечам и постаралась переключиться на хорошее, на счастливые воспоминания, но таких было мало. Мысленно она постоянно возвращалась к грядущему выселению и Манифесторам. Лучше сегодня, решила она, слушая плач Никки.
После похорон. Но сегодня.
До самой квартиры она не произнесла ни слова. Дома Эмбер усадила младшую сестру за кухонный стол и выложила перед ней две невысокие стопки бумаг. В одной было уведомление о выселении, новый договор аренды жилья и копия страховки матери. Во второй был информационный буклет, на первой странице которого похожими на звёзды чёрно-белыми буквами было напечатано: МАНИФЕСТ ВАШЕЙ СУДЬБЫ.
— Прошу тебя... — Никки попыталась выскользнуть. — Только не сейчас, ладно?
— Сейчас и точка, — сказала Эмбер. Она присела за стол с противоположной стороны, а затем вынуждена была ухватить сестру за руку, чтобы та не сбежала. Хватка была совсем не нежной, но Эмбер не ослабила её невзирая на то, как Никки поморщилась и бросила на неё полный слёз осуждающий взгляд. Иногда было не отвертеться, приходилось говорить неприятные вещи. Так говорила Мэри Бирс, и это было единственным её умозаключением, в которое верила Эмбер.
— Квартиру нам не удержать, — сказала Эмбер как есть. — Что бы мы ни делали...
— Не говори так!
— ...мы больше не сможем за неё платить.
— Я могу найти ещё одну работу! — настаивала Никки.
— Да, можешь. Как и я. И на нас тогда повиснут ещё две полные смены за минимальную плату, умещающуюся в пределы грёбаного зарплатного потолка — ведь мы обе вылетели из школы. А это означает, что максимально — вообще максимально, Никки, понимаешь? — вдвоём мы смогли бы зарабатывать чуть меньше, чем на половину новой арендной платы.
— Что?.. Как же т-так... — Никки бросилась шуршать бумагами и с полным непониманием на лице уставилась на аккуратный шрифт нового договора. — Они... Они не могут так поступить!
— Могут. Уже поступили. Они не могли поднять цену для мамы, зато для нас — сделали моментально.
— Как по их мнению мы сможем платить столько каждый месяц?!
— Да никак. Нас просто хотят выкинуть отсюда, да побыстрее. Тогда можно будет заселить кого-то поприличнее, — добавила она, криво усмехаясь, — и не могу сказать, что виню их за это.
— Но… но а мы-то куда пойдём?
— Им всё равно, — пожала плечами Эмбер. — И они не обязаны о нас заботиться. Мы сами должны. У нас около четырёх недель, чтобы решить эту проблему, а потому тебе давно пора... — тут она умолкла и заставила себя сделать несколько глубоких вдохов, потому что слова "пора перестать ныть", которые она собиралась сказать дальше, никак бы не помогли в этой ситуации, а, скорее, только усугубили бы её.
— Нам нужно как следует обдумать, — закончила она, — и решить, что мы можем сделать, чтобы себе помочь.
Никки бросила на неё заплаканный пустой взгляд и ещё немного потеребила бумажки.
— Я не... Где... Что ты собираешься сделать?
Эмбер подобрала буклет и подвинула его ближе к дрожащим пальцам сестры.
— Я ходила к Манифесторам.
Никки снова вылупилась.
— Нет, — ответила она. Не слишком решительно, но всё же не так еле слышно, как она говорила до этого. — Эмбер, нет!
— Тогда мы попадём в госпрограмму.
И для этого варианта у неё нашёлся буклет. С громким мерзким шлепком она швырнула его на стол перед Никки. Скорее листовка, чем буклет. На ней не было красивых надписей и разноцветных картинок, которыми так пестрили брошюры Манифесторов.
— Читай.
— Нет!
— Ладно. Вкратце перечислю основное. Для начала: заявление на госпрограмму рассматривается от шести до восьми недель, так что даже ЕСЛИ нас примут, квартиру мы всё равно потеряем. Однако когда мы официально станем бездомными, на наше заявление без проблем поставят штамп приоритетного дела, и нас переведут в казённое общежитие.
Никки уронила лицо в ладони и зарыдала ещё сильнее. В глазах у Эмбер тоже защипало, но она не позволила себе дать слабины. Слёзы... Бесполезная реакция маленьких девочек, и они ни разу никому не помогли с тех самых пор, как их изобрела самая первая глупая маленькая девчонка. Проблемы решают только действиями.
— Нам позволят взять с собой только по одному стандартному чемодану, — спокойно продолжила расписывать Эмбер, наблюдая за тем, как сестра рыдала уже в голос, — и камеру хранения мы позволить не сможем, так что большую часть вещей придётся продать или просто бросить.
— Да хватит уже! Замолчи, пожалуйста!
— А ещё навряд ли нам разрешат жить вместе. Ни в одной комнате, ни, возможно, даже в одном общежитии.
— Я одна не могу!
— А ты, Никки, и не будешь одна. Ты будешь делить комнату с семью другими женщинами, которых ты совершенно не знаешь.
— Нет!
— Мы потеряем нашу работу, и придётся пахать на государство, чтобы частично оплачивать проживание в общежитии, а так наш зарплатный потолок станет ещё в два раза ниже, чем он есть сейчас, стоит перебраться в казённые общаги — обратно будет уже не выбраться.
— НЕТ!
— ДА, чёрт тебя дери! — рявкнула Эмбер. — Никки, таковы голые факты! Здесь остаться мы не сможем, и ничего поделать с этим тоже не в состоянии. Про квартиру можно забыть. Возможно, будь у нас достаточно времени, мы нашли бы другое место, что было бы по карману на те деньги, что мы зарабатываем сейчас, но ты и сама прекрасно знаешь, что нас просто запихнули бы в лист ожидания, и там можно торчать годами! А в промежутке где мы будем жить, а?
— Ты могла бы договориться об отсрочке! — Никки так торопливо выхватила договор, что порвала. — Ты хоть спрашивала? Должен же быть какой-нибудь номер... по которому ты бы позвонила, и нам бы дали больше времени, раз уж мы... в листе ожидания или...
— Можно подать прошение о четырёхнедельной отсрочке. Это возможно, но только если мы сможем доказать, что по истечению этого срока будем в состоянии рассчитаться. Только это их и заботит, как, в принципе, и должно быть. Всё остальное — наше дело.
— Тогда я поступлю, как мама! Съезжать я не планирую!
— То есть ты хочешь стать шлюхой.
Никки передёрнуло. Эмбер нет.
— Ты хочешь поступить, как мама, — повторила Эмбер настолько спокойно и безжалостно, что её замутило. — Хочешь стать шлюхой.
— Я...
— И как ты собираешься трахаться с мужиками...
Снова дёрнулась.
— ...за деньги...
Никки вырвалась и попыталась встать. Эмбер снова схватила её за запястье и не отпускала несмотря на все попытки сестры вырваться. Ей было это ненавистно, она была ненавистна сама себе, но всё равно продолжила говорить, и голос её не дрогнул ни единожды. Иногда приходится говорить неприятные вещи, да, мама? Да.
— ...если ты даже не в состоянии признать, что станешь шлюхой?
— Я смогу, — прошептала Никки, но на Эмбер так и не взглянула.
— Возможно, но не здесь, и нужно быть совершенно уверенной, что хочешь именно этого — ведь потом бросить тебе уже не позволят. Тебе придётся нанести штрихкод, и в любое время тебя могут отправить на обследование. Страховку отменят — Никки, на меня смотри! — а большую часть доходов будут удерживать на оплату государственной страховки и ежемесячных анализов, плюс ещё плата за регистрацию и операцию по стерилизации, и ты знаешь, что у мамы ушло пять лет на выплату всех этих долгов. А до этого момента, где ты будешь жить? На государственную зарплату проститутки новую аренду не оплатишь, так что квартиру всё равно заберут.
— Перестань! — закричала Никки. — Перестань запугивать меня! Я никуда не съеду!
Р. Ли Смит пишет эпическую научно-фантастическую эротику, зачастую с элементами хоррора. Размер имеет значение! Её произведения всегда очень длинные и охватывают большие временные промежутки. Она не стесняется называть вещи своими именами, придавая своим невероятным сюжетам шокирующий реализм.
Дисклеймер:
Данный перевод выполняется исключительно в ознакомительных целях и не подлежит никакому коммерческому использованию.
Все права на книгу принадлежат её автору и законным правообладателям.
В случае если книга вас неимоверно вдохновит, то высказать своё восхищение автору вы можете напрямую: поощрив её творчество приобретением книги в оригинале.
ПОСЛЕДНИЙ
ЧАС
ГАННА
ГЛАВА 01 - КНИГА I: Эмбер. Часть 1
Книга посвящается Джоуи, Кристи, Дон, Перл, Мелиссе, Стейси, Рейчел и остальным замечательным терпеливым людям из Бордертауна, которые наблюдали за её написанием.
Когда они вернулись из больницы, на двери уже висело уведомление о выселении. На нём стояло время 13:27 — всего на шесть минут позже официально зафиксированного времени смерти Мэри Шелли Бирс и на час и двадцать восемь минут раньше, чем о смерти сообщили двум её дочерям, ожидавшим в приёмном покое.
Эмбер отправила Никки спать, а сама осталась в коридоре, читать. Согласно уведомлению у них было тридцать дней чтобы либо освободить квартиру, либо подписать договор аренды на новых условиях, копия которого прилагалась. Эмбер прочитала и его. Затем сложила бумажку вдвое и убрала в карман. Заварила кофе и, потягивая его, села смотреть новости. Подумала. Поприветствовала Никки, когда та проснулась, и на этом всё. Затем пошла на работу.
Похороны состоялись через три дня, во вторник. Страховая покрыла расходы, а это означало, что погребение было групповым, и несмотря на то, что оно было запланировано "между восемью и одиннадцатью", предыдущие похороны, видимо, затянулись, и поэтому на часах было уже два пополудни, когда зачитали имя Мэри и картонная коробка с её ярлыком на боку отправилась на ленту и исчезла в печи. Никки слегка всплакнула. Эмбер обняла её одной рукой. На них бросали много неприязненных взглядов даже несмотря на то, что со времени принятия Поправки №34 — о Нулевом Приросте Населения и Нулевой Толерантности — прошло всего 16 лет, и они обе на тот момент уже родились.
Эмбер была привычна к таким взглядам, когда выходила куда-то вместе с Никки. Иногда близким родственникам удавалось выдать себя за двоюродных или, ещё лучше, просто за друзей, но не в случае с сестрёнками Бирс. Даже при разных отцах они обе были точными копиями матери, а 3 года разницы в возрасте имели свойство то сжиматься, то растягиваться: при хорошем освещении их могли принять за близняшек, а при плохом к Эмбер периодически обращались как к матери Никки. Одной из возможных причин этого была разница в комплекции — Никки была больше похожа на мать в молодые годы, тонкокостная и стройная с ангельским личиком, в то время как Эмбер со всех сторон была круглая. Хотя дело было не только в этом.
— Девочка моя, ты просто родилась сразу старой, — часто говорила их мать. — Родилась, чтобы обо всех заботиться.
Эмбер старалась воспринимать это как комплимент. Единственную часть Мэри Бирс, которая умела быть матерью, вырезали много лет назад и бесцеремонно швырнули в пластиковый пакет с наклейкой биологической угрозы. Части, что остались после этого, ни капли не заботились ни о домашних делах, ни о готовке, ни о периодическом мытье полов. Кто-то должен был быть ответственным, и если Эмбер всё же родилась, не зная этого, ей пришлось научиться очень и очень быстро.
***
Без Поправки №34 на похороны пришло бы не двое детей, а гораздо больше. Мэри Бирс (известная клиентам под прозвищем Бо Пип из-за её светлых кудряшек, больших голубых глаз и по-детски милого лица — прозвищем, которое она тут же стала подкреплять бельём с кружавчиками, ленточками и плюшевой овечкой [1]
Закрыть
) никогда не была осторожной. С шести лет Эмбер привыкла тушить брошенные сигареты, сметать осколки разбитых бутылок и проверять, заперта ли дверь; она чертовски хорошо знала, что на работе мама не станет терять хорошие чаевые, настаивая на презервативе. Бо Пип побывала в клинике абортов как минимум три раза — это из тех, что знала Эмбер — а скорее всего и больше, но всё это прекратилось с Нулевыми и Поправкой №34. Однажды она отправилась сделать ежемесячные прививки, а три часа спустя, шатаясь, приплелась домой в подгузнике. Она повалилась на диван, распластавшись, словно подвыпившая, только не было ни следа её обычного пьяного смеха и слишком громкой речи. Рот Мэри был приоткрыт, а на уголках губ застыла то ли какая-то паста, то ли желе. Макияж был стёрт, и не слишком бережно; она выглядела потасканной, больной и мёртвой. Никки — которую и при обычных условиях было легко напугать, а уж эта незнакомка со словно онемевшим лицом, выглядевшая как их мама, вообще привела её в ужас — начала плакать, и тут же и сама Мэри Бирс зашлась громкими обильными рыданиями. Она развалилась на диване с широко раскинутыми ногами, с этим пластиковым подгузником, выглядывавшим из-под юбки, а дочери обнялись и молча на неё уставились. Она только и могла, что повторять одно бессмысленное слово:Прим. пер.: Малышка Бо-Пип — героиня детского английского стишка. Её образ в том виде, который имеется в виду в книге, был воссоздан в мультфильме "История игрушек" — милая, слегка инфантильная блондинка с наивными глазками, эдакое воплощение словосочетания "кукольная внешность".
— Стерилизовали! — рыдала мать, повторяя снова и снова, пока не перешла на крик. Крича, она пыталась расцарапать живот, да с такой силой, что сломался один из её ярко-розовых ногтей. — Меня стерилизовали! Эти ублюдки меня стерилизовали!
Наконец, в отчаянной попытке утихомирить её, пока кто-нибудь из соседей опять не вызвал полицию, Эмбер влезла на столешницу и с верхней антресоли сняла бутылку маминого виски. Она налила стакан для Мэри, затем, после недолгих, но мучительных раздумий, с напёрсток для Никки и заставила обеих выпить. Через час они обе уснули, но мама продолжала плакать даже во сне, тихонько скуля и не просыпаясь, и всё повторяя то слово.
СТЕРИЛИЗОВАЛИ.
Потом ей, конечно, много чего было сказать — и о Поправке №34, и о радикальных Нулёвщиках, что её пропихнули, о страховой компании и их политике мелкого шрифта... И о мужчинах. Всё всегда сводилось к мужчинам.
— Они стерилизуют шлюх, конечно, почему бы и нет! — исходила она ядом. — А что насчёт грёбаных кобелей? Почему бы их не кастрировать, а? Ой, нет! Нет, они лучше будут продавать сраную Виагру по телеку, вот так-то! Девочки, послушайте внимательно: я занимаюсь самой честной на свете работой, потому что все женщины — шлюхи и есть! Так нас видят мужики, а раз они так видят, дочурка, значит ТАК ОНО И ЕСТЬ!
И Эмбер кивала, потому что иногда, если согласиться сразу, до настоящих криков могло и не дойти, но в душе она сомневалась в правильности маминых слов. В душе она считала, уже даже в возрасте восьми лет и, особенно, когда стала старше, а Бо Пип стала ещё более отравленной собственной злобой, что нельзя было утверждать, что все мужчины воспринимали женщин как шлюх, когда единственными мужчинами, которых она видела в течение дня, были те... Ну кто, собственно, пришли снять шлюху. Рассеянно кивая в такт разглагольствованиям матери, Эмбер размышляла, что если уж хочется проводить время с мужчинами получше, то стоило бы для начала перестать трахаться за деньги.
Вот только бросить это дело в их время стало невозможно. Тем более, мама сама когда-то решила начать.
Наверное, это были не самые уважительные мысли для похорон матери. Эмбер ещё несколько раз похлопала Никки по трясущимся плечам и постаралась переключиться на хорошее, на счастливые воспоминания, но таких было мало. Мысленно она постоянно возвращалась к грядущему выселению и Манифесторам. Лучше сегодня, решила она, слушая плач Никки.
После похорон. Но сегодня.
***
До самой квартиры она не произнесла ни слова. Дома Эмбер усадила младшую сестру за кухонный стол и выложила перед ней две невысокие стопки бумаг. В одной было уведомление о выселении, новый договор аренды жилья и копия страховки матери. Во второй был информационный буклет, на первой странице которого похожими на звёзды чёрно-белыми буквами было напечатано: МАНИФЕСТ ВАШЕЙ СУДЬБЫ.
— Прошу тебя... — Никки попыталась выскользнуть. — Только не сейчас, ладно?
— Сейчас и точка, — сказала Эмбер. Она присела за стол с противоположной стороны, а затем вынуждена была ухватить сестру за руку, чтобы та не сбежала. Хватка была совсем не нежной, но Эмбер не ослабила её невзирая на то, как Никки поморщилась и бросила на неё полный слёз осуждающий взгляд. Иногда было не отвертеться, приходилось говорить неприятные вещи. Так говорила Мэри Бирс, и это было единственным её умозаключением, в которое верила Эмбер.
— Квартиру нам не удержать, — сказала Эмбер как есть. — Что бы мы ни делали...
— Не говори так!
— ...мы больше не сможем за неё платить.
— Я могу найти ещё одну работу! — настаивала Никки.
— Да, можешь. Как и я. И на нас тогда повиснут ещё две полные смены за минимальную плату, умещающуюся в пределы грёбаного зарплатного потолка — ведь мы обе вылетели из школы. А это означает, что максимально — вообще максимально, Никки, понимаешь? — вдвоём мы смогли бы зарабатывать чуть меньше, чем на половину новой арендной платы.
— Что?.. Как же т-так... — Никки бросилась шуршать бумагами и с полным непониманием на лице уставилась на аккуратный шрифт нового договора. — Они... Они не могут так поступить!
— Могут. Уже поступили. Они не могли поднять цену для мамы, зато для нас — сделали моментально.
— Как по их мнению мы сможем платить столько каждый месяц?!
— Да никак. Нас просто хотят выкинуть отсюда, да побыстрее. Тогда можно будет заселить кого-то поприличнее, — добавила она, криво усмехаясь, — и не могу сказать, что виню их за это.
— Но… но а мы-то куда пойдём?
— Им всё равно, — пожала плечами Эмбер. — И они не обязаны о нас заботиться. Мы сами должны. У нас около четырёх недель, чтобы решить эту проблему, а потому тебе давно пора... — тут она умолкла и заставила себя сделать несколько глубоких вдохов, потому что слова "пора перестать ныть", которые она собиралась сказать дальше, никак бы не помогли в этой ситуации, а, скорее, только усугубили бы её.
— Нам нужно как следует обдумать, — закончила она, — и решить, что мы можем сделать, чтобы себе помочь.
Никки бросила на неё заплаканный пустой взгляд и ещё немного потеребила бумажки.
— Я не... Где... Что ты собираешься сделать?
Эмбер подобрала буклет и подвинула его ближе к дрожащим пальцам сестры.
— Я ходила к Манифесторам.
Никки снова вылупилась.
— Нет, — ответила она. Не слишком решительно, но всё же не так еле слышно, как она говорила до этого. — Эмбер, нет!
— Тогда мы попадём в госпрограмму.
И для этого варианта у неё нашёлся буклет. С громким мерзким шлепком она швырнула его на стол перед Никки. Скорее листовка, чем буклет. На ней не было красивых надписей и разноцветных картинок, которыми так пестрили брошюры Манифесторов.
— Читай.
— Нет!
— Ладно. Вкратце перечислю основное. Для начала: заявление на госпрограмму рассматривается от шести до восьми недель, так что даже ЕСЛИ нас примут, квартиру мы всё равно потеряем. Однако когда мы официально станем бездомными, на наше заявление без проблем поставят штамп приоритетного дела, и нас переведут в казённое общежитие.
Никки уронила лицо в ладони и зарыдала ещё сильнее. В глазах у Эмбер тоже защипало, но она не позволила себе дать слабины. Слёзы... Бесполезная реакция маленьких девочек, и они ни разу никому не помогли с тех самых пор, как их изобрела самая первая глупая маленькая девчонка. Проблемы решают только действиями.
— Нам позволят взять с собой только по одному стандартному чемодану, — спокойно продолжила расписывать Эмбер, наблюдая за тем, как сестра рыдала уже в голос, — и камеру хранения мы позволить не сможем, так что большую часть вещей придётся продать или просто бросить.
— Да хватит уже! Замолчи, пожалуйста!
— А ещё навряд ли нам разрешат жить вместе. Ни в одной комнате, ни, возможно, даже в одном общежитии.
— Я одна не могу!
— А ты, Никки, и не будешь одна. Ты будешь делить комнату с семью другими женщинами, которых ты совершенно не знаешь.
— Нет!
— Мы потеряем нашу работу, и придётся пахать на государство, чтобы частично оплачивать проживание в общежитии, а так наш зарплатный потолок станет ещё в два раза ниже, чем он есть сейчас, стоит перебраться в казённые общаги — обратно будет уже не выбраться.
— НЕТ!
— ДА, чёрт тебя дери! — рявкнула Эмбер. — Никки, таковы голые факты! Здесь остаться мы не сможем, и ничего поделать с этим тоже не в состоянии. Про квартиру можно забыть. Возможно, будь у нас достаточно времени, мы нашли бы другое место, что было бы по карману на те деньги, что мы зарабатываем сейчас, но ты и сама прекрасно знаешь, что нас просто запихнули бы в лист ожидания, и там можно торчать годами! А в промежутке где мы будем жить, а?
— Ты могла бы договориться об отсрочке! — Никки так торопливо выхватила договор, что порвала. — Ты хоть спрашивала? Должен же быть какой-нибудь номер... по которому ты бы позвонила, и нам бы дали больше времени, раз уж мы... в листе ожидания или...
— Можно подать прошение о четырёхнедельной отсрочке. Это возможно, но только если мы сможем доказать, что по истечению этого срока будем в состоянии рассчитаться. Только это их и заботит, как, в принципе, и должно быть. Всё остальное — наше дело.
— Тогда я поступлю, как мама! Съезжать я не планирую!
— То есть ты хочешь стать шлюхой.
Никки передёрнуло. Эмбер нет.
— Ты хочешь поступить, как мама, — повторила Эмбер настолько спокойно и безжалостно, что её замутило. — Хочешь стать шлюхой.
— Я...
— И как ты собираешься трахаться с мужиками...
Снова дёрнулась.
— ...за деньги...
Никки вырвалась и попыталась встать. Эмбер снова схватила её за запястье и не отпускала несмотря на все попытки сестры вырваться. Ей было это ненавистно, она была ненавистна сама себе, но всё равно продолжила говорить, и голос её не дрогнул ни единожды. Иногда приходится говорить неприятные вещи, да, мама? Да.
— ...если ты даже не в состоянии признать, что станешь шлюхой?
— Я смогу, — прошептала Никки, но на Эмбер так и не взглянула.
— Возможно, но не здесь, и нужно быть совершенно уверенной, что хочешь именно этого — ведь потом бросить тебе уже не позволят. Тебе придётся нанести штрихкод, и в любое время тебя могут отправить на обследование. Страховку отменят — Никки, на меня смотри! — а большую часть доходов будут удерживать на оплату государственной страховки и ежемесячных анализов, плюс ещё плата за регистрацию и операцию по стерилизации, и ты знаешь, что у мамы ушло пять лет на выплату всех этих долгов. А до этого момента, где ты будешь жить? На государственную зарплату проститутки новую аренду не оплатишь, так что квартиру всё равно заберут.
— Перестань! — закричала Никки. — Перестань запугивать меня! Я никуда не съеду!
