Пролог
Женщина шла по ухоженной дорожке, ведущей к главному корпусу Дома Слёз. День только начался, светило солнце, пели птицы, но хрупкая фигурка в потрепанной, местами грязной мантии, торопливо шагающая через огромный пустой парк, была словно полускрыта тенью. Следом, невысоко, чтобы только не примять травы, летел огромный, окованный железом сундук. И то, что было внутри него, желало выбраться наружу. Она поднялась на крыльцо, рядом тяжело опустился сундук. Смахнула тыльной стороной ладони пот со лба, поправила посеревшую повязку на левом глазу. Спросила:
— Есть кто живой?
За ее спиной засмеялись:
— Здесь, в Доме Слёз? Лишь живые мертвецы. Одни из них честно лежат в земле и удобряют почву, другие — притворяются, что всё еще живы.
Женщина сказала:
— Мне всё равно, — указала на ящик. — Здесь лежит младенец. Не живой, но и не мертвый. Магистр приказал привезти его сюда.
— И что с ним следует сделать? — спросили за ее спиной.
Она устало развела руками.
— Понятия не имею. Предполагается, что здесь лечебница. Вероятно, вы должны его лечить.
— Лечить от смерти?
— Мне все равно, вылечите вы его или нет, — сказала женщина и ушла. Может быть, она бросила прощальный взгляд на оставленный сундук, а может, нет… А может, все было совсем по-другому.
Не было тогда главного корпуса с высоким крыльцом. Новых пациентов принимали во времянке у ворот, там, где теперь клумба в виде павлина с роскошным хвостом из цветов. И никто не смеялся за спиной женщины с сундуком, ведь Мертвеца, главного шутника Дома Слёз, тогда еще не существовало. И, может быть, у женщины тогда оба глаза были на месте.
А вот сундук был точно. И младенец, не мертвый и не живой, был в нем тоже. Первые несколько лет лекари не знали, что с ним делать, потом после долгих попыток смогли довести его тело и разум до состояния более или менее взрослого человека. Он был невысок, не особенно приятен лицом, и с живым человеком его можно было спутать разве что в полной темноте, но зато он не бросался на людей, не нуждался в утолении голода ни плотью, ни кровью, ни магией. Имени у него не было, только прозвище — Мертвец.
Иногда его навещала одноглазая женщина, мастер Игла из магического ордена Тьмы. Поговаривали, что когда-то она была невероятно красива. И даже сейчас отголоски этой редкостной красоты угадывались в исполосованном шрамами лице. В ее чертах Мертвец видел отражение своих, как в пыльном и кривом зеркале. Мастер Игла приносила ему собственноручно приготовленные сладости. На каждом печенье Мертвец, благодаря своим обостренным чувствам, видел отпечатки ее рук, а на ее руках — остатки муки, имбиря и меда. И хотя вся человеческая пища была для него не слаще комка глины, это печенье он ел. Ел и давился под обиженным, злым и раздраженным взглядом своей гостьи.
И в тот день она тоже пришла, как всегда, раздраженная и срывающая свое раздражение на нем. И, как всегда, Мертвец вскочил ей навстречу, роняя на пол гадальные карты — свое новое увлечение. Как всегда, мастер Игла сказала:
— Магистр Рейнхальд приказал навестить тебя.
И он, как всегда, ответил:
— Я рад вас видеть, мастер. Право, не стоило утруждаться, — и не удержался от шпильки. — Я поблагодарю магистра за заботу в следующем письме.
Она прошлась по его комнате, оглядывая большое, полупустое помещение — нечто среднее между кабинетом и библиотекой. На стенах акварели — предпоследнее увлечение Мертвеца. Много шкафов с книгами, стол, стулья, узкий диван, пушистый ковер на полу. И никакой кровати. Мертвецу она была без надобности, а читать он предпочитал, растянувшись на ковре. Мастер Игла раздраженно спросила:
— Твой брат-утешитель сказал, что ты подал документы в университет? Опять?
— А что мне еще делать, мастер? — ответил Мертвец, с некрасивым удовольствием наблюдая, как она дернулась, услышав это обращение из его уст. — Стоять в углу и покрываться пылью?
Мастер подошла к окну, оперлась руками в перчатках о низкий подоконник.
— Здесь исполняют любые прихоти пациентов, это правда, — сквозь зубы ответила она. — Но большинство из них воевали, получили свои болезни не просто так, пострадали от…
— А я разве не пострадал? — удивился Мертвец. — Если бы не война, я родился бы нормальным.
Мастер не дала ему договорить, со всей силы ударила кулаком по подоконнику, так что зазвенели стекла.
— Если бы не война, тебя, отродье, и вовсе бы не существовало, — она сорвалась на крик, и в крике этом были слышны злые слезы.
В дверь тут же постучали.
— Войдите, — пригласил Мертвец.
На пороге стоял брат-утешитель, приставленный к Мертвецу,
и растерянно улыбался. Он был молод и ревностно относился к своим обязанностям, утешал и развлекал Мертвеца и двух других своих подопечных как мог.
— Мы не ругаемся, — уверил его Мертвец. — А если и так, я не сахарный, не растаю.
Брат-утешитель продолжал топтаться на пороге.
— Госпожа… мастер… — наконец промямлил он. — Можно вас на два слова?
Мастер Игла повернулась к нему, произнесла ледяным тоном:
— Что случилось?
Брат-утешитель разыграл целую пантомиму: неистово подмигнул, скосил глаза в сторону Мертвеца и шепнул:
— Такие новости… не при нем. Я должен охранять его покой.
— Я всегда говорила, — поджала губы мастер, — что ставить всех здесь живущих в одинаково привилегированное положение несусветная глупость. Но у магистра слишком доброе сердце. Что случилось, говорите? Он не сахарный, не растает.
Мертвец усмехнулся, услышав из ее уст собственное выражение. У брата-утешителя новость была готова сорваться с языка, и легко сорвалась:
— Около получаса назад… одного из пациентов, мастера Тристана из ордена Грозы… нашли мертвым…
— Когда его видели в последний раз живым? — тут же спросила мастер, стремительно подходя, почти подбегая к брату-утешителю.
— После завтрака…
Мастер качнула головой.
— Значит, у этого алиби, я уже была здесь. Хорошо.
И ушла, даже не кивнув на прощание. К тому времени как Мертвец пришел на берег озера, труп уже унесли. У мастера Тристана была хорошая смерть, очень хорошая. Его тело обнаружили на берегу озера, куда он каждый день ходил кормить уток. На скамейке под магической сливой, цветущей круглый год и никогда не приносящей плодов. Он улыбался, умирая, так сказал Мертвецу приятель из ордена Разума. Улыбался, будто обрел свободу. И никто в Доме Слез не плакал. Мастеру Тристану завидовали. Никто не плакал, кроме его ручного зверька, шелковинки, его верного компаньона. Он к следующему утру околел.
Вечером Мастер Игла заглянула к Мертвецу. От нее пахло магией Тьмы и соприкосновением с Гранью мертвых, с долиной теней. Должно быть, она допрашивала труп.
— Ради Хозяина и Хозяйки, — сказала она, снимая и надевая перчатку на руку. — Ни во что не вмешивайся.
— Хорошо, — ответил Мертвец.
Мастер Игла постояла какое-то время молча, глядя сквозь Мертвеца, потом добавила каким-то другим, незнакомым тоном:
— Ешь печенье и ни о чем не беспокойся.
— Хорошо, — повторил Мертвец.
Игла покачала головой и вышла из комнаты. Мертвец слушал, как шелестит ее мантия и цокают подкованные каблуки армейских сапог. Он позвал брата-утешителя, отдал печенье ему. Зачем-то сказал:
— Когда моему телу и сознанию было лет пять, я думал, что мастер Игла приходится мне матерью.
— А теперь? — спросил брат-утешитель.
А теперь Мертвец просто это знал. Он хранил в коробке из-под красок ее вещи: носовой платок, пуговицу и приготовленное для него печенье, отвратительное на вкус, но такое ароматное.
В ту ночь весь Дом Слез спал крепче обычного. Спали под действием успокаивающих чар даже самые буйные пациенты, те из них, кто давно потерялся в лабиринтах своего разума. Спали и те, кто был в ясном сознании, но для кого жизнь в этом гнилом месте, лишенном естественного течения магии, была мучительна. Спали целители, удивительные люди, настоящие подвижники магической науки, которые действительно пытались облегчить жизнь обитателям Дома Слез. Еще бы забыть, что многие из них проводили бесчеловечные опыты во время не так давно закончившейся войны. Но не стоит о прошлом, в конце концов, благодаря тем временам они накопили знания, которые теперь позволяли если не спасать, то продлевать и делать сносной жизнь страдающих всевозможными магическими недугами. Одних калечили, других лечат…
Дом Слез спал. Его обитатели забылись в нервном сне, пытаясь хоть на время вычеркнуть, отменить сегодняшнее событие — смерть своего собрата. Первую смерть на территории Дома со времени его основания. Им ведь обещали, что здесь, за кованым забором, среди цветочных аллей и высоких дубов им не придется страдать вовсе или лишь в малых, терпимых дозах. Их обманули, лишили последней надежды. А ведь всего за месяц до этого целители и пациенты вместе праздновали победу, неожиданную и оттого драгоценную — исцеление мистера Кейна из ордена Света. Его привезли сюда несколько лет назад, лишенного ног, рук и зрения. Из Дома Слез он ушел на своих двоих, и взгляд его был остер, как прежде, а может, и еще острее. И рука его, как и прежде, была сильна, и магия его слушалась, а ведь целители считали, что прирощенные конечности и новые глаза будут работать только здесь… И вот, пожалуйста, будто в противовес этому нежданному и необъяснимому чуду в Дом Слез пришла смерть.
Наверное, это было нечестно со стороны чуда дать надежду, а потом отобрать, но жизнь такова, где прибыло, там и убыло…
Дом Слез спал, придя в себя после сегодняшних похорон, не спал только Мертвец. Он редко спал, это действие требовало от него недюжинной силы воли, качаться на волнах сна ему скорее не нравилось. К тому же он имел отвратительную привычку проходить в чужие сны и застревать в них надолго… Мертвецу это не нравилось. Бродить ночью по дому одному было скучно, и Мертвец жег один осветительный шар за другим, повергая кастеляна в горестные подсчеты убытков. При свете магических шаров он читал или гадал на картах, потрепанных и старых. Многие картинки потеряли четкость, некоторые Мертвец затер сам, для гармонии.
В колоде тридцать пять карт — три Старшие: Хозяин, Хозяйка и Некто, обозначающийся пустой картой. Его он обычно называл Мертвецом: страсть к эпатажу была в нем крайне сильна. Восемь семейных: Отец, Мать, Сын, Дочь, Брат, Сестра, Муж, Жена. Восемь служебных: Маг, Воин, Правитель, Слуга, Жрец, Наставник, Земледелец, Купец. Восемь состояний: Верность, Честность, Послушание, Любовь, Предательство, Трусость, Зависть, Ревность. Восемь явлений: Жизнь, Смерть, Явь, Сон, Земля, Воздух, Вода, Огонь.
Кто-то верил, что с помощью этих прямоугольных кусков картона можно предсказать будущее. Мертвец в это не верил. Он был для этого, увы, слишком образован… Но каждую ночь зачем-то гадал.
Вот и теперь наугад вытянул две карты. Жизнь и Смерть. Классическое сочетание.
Часть первая. Жизнь и смерть.
Мы делаем познание своим ремеслом, и способны разрешить почти любую задачу, кроме смерти. Которая, как раз и разрешает все задачи, без всякого почти.
Лорд Дайн, магистр Ордена Разума.
Пусть жизнь людская бесценна мы всегда готовы назвать что-то более ценным. Честь и долг ставятся превыше жизни.
Лорд Элмирион, магистр Ордена Света.
Смерть естественна для тела, а не для сознания. Оно не способно смириться со смертью, да и не должно.
Лорд Рейнхальд, магистр ордена Тьмы.
Жизнь и смерть — кольцо бытия. Одно невозможно без другого.
Леди Эливия, магистр ордена Грозы.
Не годами следует мерить длину жизни, но благими делами.
Отец Бертран, верховный жрец храма Хозяина и Хозяйки.
(Цитаты из книги Маргариты Крайс «Жизнь и смерть»)
ГЛАВА 1
Окно, из которого лилась музыка, было полускрыто цветущей вишней.
— Хорошо играет, — вздохнул мастер Айнир, пряча руки в рукава робы.
Хагал покачал головой.
— Нет, здесь что-то не то, мастер. Я слышал игру Анны Бейли, ходил с невестой на концерт. И играла она всегда с большим чувством. А здесь… будто музыкальная шкатулка.
— Не знаю, — пожал плечами мастер. — Мне нравится. Я, конечно, не так хорошо разбираюсь в эуропейской музыке, но все же кое-какие знания у меня имеются. Недаром отец хотел продать меня в рабство музыканту.
— И как же вы избежали столь незавидной участи, учитель?
Мастер был родом не из Астурии и даже не Эуропы, а из далекого Айзакана, что за Закатным хребтом. Из мест, о которых рядовой астуриец не знал ничего, кроме сказок. Мартин тоже не знал — сказывалось отсутствие нормального начального образования. Мастер усмехнулся:
— Мне повезло оказаться магом.
— Магов не продают в рабство?
— Мало у кого хватит денег на такого раба. Кроме Гелиатской академии. Но и там я пришелся не ко двору. Способности некроманта — клеймо по обе стороны от Хребта, мой ученик. А там, где я родился, некромантов и вовсе казнят. Мне пришлось бежать.
На солнечной, тихой, респектабельной улице двое некромантов смотрелись совершенно инородно, будто два чернильных пятна поверх легкой акварели. Мастер Айнир достал из кармана черной робы портсигар, вопросительно глянул на Хагала. Тот вздохнул.
— Спасибо, мастер.
— Невеста курить не разрешает? Подкаблучник ты, Хагал.
— Я просто люблю её, мастер.
— Долго ли та любовь продлится, мальчик? Она смертная, ты — маг. Даже если будешь делиться с ней силой, сколько она проживет? Двести, триста лет? А разлюбишь, так что? И бросить будет жалко, и тащить надоест…
Хагал спокойно улыбнулся. К подобным разговорам было не привыкать.
— Уж сколько любви будет, так вся наша.
Проехал мимо самоход, прошла дама с пурпурной шелковинкой на поводке. Та щурила огромные радужные глаза, жалобно пищала, припадая на одну из шести лапок:
— Пить, пить…
Дама остановилась, строго сказала:
— А чего ж ты в драку в парке полез? Терпи теперь, пока до дома не дойдем.
Некроманты раскланялись с дамой, посторонились, пропуская её и забавного химерного питомца. Хагал подмигнул шелковинке, тот гордо задрал курносый нос, запнулся о камень. Захромал вслед за дергающей поводок хозяйкой. Дама некромантов не удостоила взглядом. Привычное отношение к темным в подчеркнуто светлом районе. Здесь жили либо потомки светлых магов и природников, либо вассалы ордена Света. Впрочем, магистр хорошо поработал над репутацией ордена Тьмы после Последней войны: еще десять лет назад эта дама не осмелилась бы пройти рядом с тем, у кого на левом рукаве вышито черное солнце.
— Забавная зверушка, — кивнул мастер Айнир. — Только болтливая очень. Я собак предпочитаю.
— А ханьцы разве не едят собак? — спросил Хагал. Про наставника всякое рассказывали, том числе, что он ест собак, да и человечиной не брезгует. Но зато у него можно было спросить что угодно, и он всегда отвечал спокойно и без раздражения.
— Едят. А наши соседи камайнцы едят специально выведенных для этой цели лошадей. Но это не мешает им любить боевого коня как лучшего друга. А шелковинки… Ну, бесполезные же тварьки!
— Так ведь и магам разума надо чем-то себя занимать. Почему бы и не созданием шестиногих волосатых гусениц?
Оба усмехнулись. Маги ордена Разума отличались удивительной эксцентричностью и явно заметным безумием даже на фоне коллег из других Орденов, тоже не обладавших простым нравом.
— Музыка странная, — невпопад ответил Хагал. — Слышите?
