ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. РАЗЛОМ
ТРЕЩИНА ПЕРВАЯ. РЫЦАРИ РАЗЛОМА
Зов господ рыцарей вытряхнул Верлита из мутного сна, отозвался эхом в голове, пустой и гудящей после вчерашней дегустации пшеничного вина. "Верлит," — услышал он тихий шепот, от которого зашевелились волоски на руках. Неприятное, но давно привычное ощущение. — "Верлит."
Он с кряхтением поднялся с узкой скамьи у очага, на которой вчера уснул, пригладил волосы и бороду, почесал живот и пошел на зов. В бесконечных галереях замка было холодно и жутковато. Господа рыцари — все семеро - столпились в центральном дворике замка. Семь высоких фигур, с белыми неподвижными лицами, похожими на маски с пустыми глазами.
Он спустился по лестнице и ступил на плиты двора.
— Я это... — сказал Верлит, на мгновение сбиваясь, и поскреб в затылке. — Пришел вот. Чего звали-то, господа рыцари? Завтрак, того... через час будет.
Длинные тощие фигуры встали клином, положили руки на плечи друг друга. Впереди стоящего они выбрали "говоруном". Чем больше времени господа рыцари проводят в Бездне, тем меньше в них остается человеческого. Вот и говорить на человеческий лад, словами через рот, им уже тяжело. Если бы было у них время отдыхать, жить среди людей, сохранили бы и человеческий разум, и внешность, но времени на отдых нет. Бездна не спит, и господа рыцари начеку.
— Мы обнаружили здесь находящуюся без сознания особь женского пола, — прошелестел говорун, то наклоняя, то поднимая голову, будто выталкивая слова из себя.
— Бабу, что ли, нашли? — опешил Верлит. Откуда тут, на самой границе с Бездной, взяться посторонним? Ближайшая захудалая деревушка в дне пути... Ближе к Бездне господа рыцари селиться не разрешают — дети уродами рождаться будут. Эта правда. Верлит тут коз пытался разводить, кур. Такое рождалось-вылуплялось, что и забивать противно.
И не растет тут ничего, не цветет... Господа рыцари говорят, что как начнут растения расти, да нормальные, не кривые, так, значит, и селиться можно будет. А замок, значит, на новое место переносить, к отступившей Бездне. Такое на Верлитовой памяти один раз всего было. А он тут, почитай, уже тридцатый год обретается.
— Особь женского пола, — повторил говорун. — Без сознания. Со следами перемещения через портал. Вероятно, из Старой столицы.
Верлит присвистнул. Это что же такое происходит?
Господа рыцари расступились, и он наконец увидел не бабу... девицу. В платье таком, бархатном, что ли, белом, с ожерельем на шее, вуалью на голове.
— Она умирала, — продолжал говорун. — Мы ее вылечили.
Один из господ рыцарей перевернул девицу на бок, и Верлит с сожалением увидел, что бархатное платье безнадежно испорчено — опалено и окровавлено. Ткань-то дорогая, жалко.
— Особь женского пола следует отмыть и уложить в постель, Верлит, — строго сказал говорун. — Пусть отдыхает.
Отдав распоряжения, господа рыцари тут же потеряли всякий интерес к девице и занялись своими делами, выглядевшими, на сторонний взгляд Верлита, недостойным взрослых мужчин баловством. Вот скажите на милость, зачем раскладывать по кучкам набранные непонятно где камни, ощупывать их, нюхать?
А девицу, весьма рослую, вытянувшуюся, видать, на столичных-то хлебах, тащить пришлось Верлиту в одиночку. Росточек-то высокий, господам рыцарям под стать, а сама тоненькая, как тростиночка. Супротив девушек деревенских, у которых есть за что ухватиться, шибко тощенькая. Лицо милое, это да, и волосы — чистое золото.
Верлит девицу вымыл, переодел и на перину уложил. Перина, конечно, не лебяжьим пухом набита, ну уж что есть. Господа рыцари, те вообще на голых досках спать могут, а перина для гостей лежит. Вдруг регис или иной начальственный человек про рыцарей Разлома вспомнит... ну, на то не велика надежда. Старый-то регис два года как умер, а молодой — дурак. Не думает, на чьих плечах мир держится.
Девица безмятежно спала на огромной кровати, Верлит оставил ее без страха. Господа рыцари за всем следят, проснется — дадут ему знать. А пока стоит заняться завтраком. Господа рыцари, даром что тощие, едят каждый за четверых.
***
Кипели котлы над очагом. В одном — дюже полезная каша, сладкая до приторности, а в другом — вода для заварки чайного листа. Верлит потом и чайный отвар так засахарит, что гадость получится. Ну так то для него гадость, а господам рыцарям нравится — вкусы они разбирают только самые яркие и по-одному. Сладость — так чтоб все слипалось, горечь или острота — так чтоб желудок жгло и резало, а кислое и соленое — так чтобы зубы сводило.
Могут, конечно, и безвкусное есть, предшественник Верлита им такую бурду варил, какую и собакам да свиньям не предложишь. А Верлиту их жалко. Пусть уж едят, как им нравится. В Бездне-то они и сырым мясом не брезгуют — всякой той гадостью, что там водится. Как-то раз лапу паука оттуда притащили — на изучение. Втроем ее волокли, тяжеленную…
Верлит наполнил миски - большие, жестяные. Погрузил на тележку, повез в трапезную. Господа рыцари уже на местах сидят, ждут. В трапезной тишина такая мрачная, плотная — это господа рыцари болтать изволят так. Молча, не глядя друг на друга.
Стол длинный, каменный, скамьи тоже каменные. На сотню, а может, и больше людей рассчитан стол, а никак не на семерых. Восьмерых. Верлит тоже здесь ест. Только на скамью дерюжку подстилает. Холодно, а Верлит еще жениться хочет. На мельниковой дочке, между прочим.
Вот господа рыцари взялись за ложки, Верлит тоже уселся есть. Себе он готовил отдельно — нормальное на вкус. А сегодня и на девицу спящую рассчитал.
Рыцари молча жевали, и Верлит от них не отставал, рассеянно поглядывая вокруг.
На стену напротив интересно посмотреть, например. Там карта висит. Ну как карта — светлым граница отмечена. Темным — Бездна. Очертания материков, океаны, иные страны — все черное, нет там больше ничего. Только Бездна. Одно их государство осталось. Растет, конечно, понемножку —
его господа рыцари с Бездной бой ведут. Наносят на карту освобожденные земли, отмечают горы и реки, озера и моря. Земли становится больше, людишек нарождается сколько-то, заселяют новые места.
Нынче две столицы зеленым отмечены — старая и новая. Однажды один господин рыцарь изволил вслух заметить, что напоминает ему это наличие двух столиц деление клетки. А второй сказал, что деление — это жизнь. А третий, что старые клетки имеют свойство отмирать.
Что такое клетки Верлит знал. Все живые существа состоят из них. А самая большая клетка — яйцо куриное. Это ему господа рыцари объяснили, еще когда он пятнадцатилетним глупцом к ним заявился. Они его тогда и взялись учить. Много чего интересного рассказывали, да и сейчас иногда это… уста разверзают. Про електричество слушать очень интересно и про всякие штуки железные — одни по небу, как птицы, летали, другие по земле бегали быстрее ветра. А внутри люди. Это все до прихода Бездны было. Теперь таких чудес не найдешь.
Задумался Верлит, не сразу и заметил, что все господа рыцари ложки опустили, смотрят на него. Не моргают.
— Что случилось, милостивые господа? — всполошился Верлит. — Али невкусно что?
— Особь женского пола проснулась, — прошелестел давешний говорун.
И Верлит пошел проведать гостью.
Вначале постучал, вежество он разумеет — у семи рыцарей оруженосцем ходит как-никак. Дождался тихого «войдите».
Девица сидела на постели, прижав к тощей груди стеганое одеяло.
— Добро пожаловать в Усталое Пламя, госпожа, — сказал Верлит и поклонился. Девица вздрогнула. Сказала еще тише:
— Я не госпожа. Служанка. А за гостеприимство благодарю.
— Служанка? — удивился Верлит. — В бархатном платье?
Она вскинулась.
— Любимая комнатная девушка регины Аккористы!
— Жены регисовой, что ли? Не слышал, чтобы он женился.
Она отвернулась.
— Дурак. Старого региса дочки. Наследницы престола.
— А что же случилось? — спросил Верлит, спиной чувствуя, что ввязались они во что-то нехорошее.
— Регину Аккористу убили. Люди молодого региса.
— Очень жаль, — ответил Верлит, отгоняя образ тела одного из господ рыцарей. Когда он только появился, в Усталом Пламени их было восемь. Восьмой — самый молодой, еще не лишившийся человеческих черт, часто над Верлитом подтрунивал, а иногда и пугал. А теперь спит горемычный в том самом месте, где деревня сейчас ближайшая. Остальные провели над телом обряды, он теперь жителей деревни защитит в случае чего. Во всем-то господа рыцари пользу для людей ищут. Даже в собственной смерти. — Любила госпожу-то свою?
Девица уткнулась лицом в одеяло. Всхлипнула.
— Любила. Хорошая была, добрая… А они вчетвером. Да с магом. Как было устоять?
Верлит сел на край постели, погладил девицу по закутанной в одеяло ноге.
— А как ты попала сюда, милая?
Со служанкой всяко проще общий язык найти, чем с девицей благородной.
— Меня регина спасла… Портал у нее был, отцом… старым регисом подаренный. Никто про него не знал, даже регина не знала, куда он ведет… чтобы маги-мыслеслухи не прознали.
Девица шмыгнула носом и добавила:
— Она меня в портал толкнула, хотела следом. И не успела.
— Хорошая, значит, госпожа была, — кивнул ей Верлит, вставая с края постели, поклонился на все четыре стороны по очереди. — Пусть путь через Бездну не будет долог.
— И тьма не продлится вечность, — пробормотала девица. — Дара…
— Что? — не расслышал Верлит.
— Меня зовут Дара, — шепнула и снова зарыдала.
Верлит неловко похлопал ее по плечу, спросил:
— Есть будешь, Дара?
— А что?
— Пшено есть вареное. Молока нет. Остались яйца, есть редька и огурцы. Яблоки есть. Выбирай, красавица. На обед похлебка с солониной будет.
— А сладкое что-нибудь?
Верлит усмехнулся.
— Принесу тебе и сладкого, не беспокойся.
Господа рыцари стояли в конце коридора. Один из них держал в руках миску с кашей.
— Это что такое, господа рыцари?
Рыцарь с тарелкой выступил вперед.
— Хочет сладкое, — прошелестел он, наклоняя голову.
Верлит с поклоном забрал у рыцаря миску.
— Благодарю, милостивый мой господин, это… слипнется у девицы чегой-то. От каши вашей. От сладости такой.
Снова наступила тяжелая, оглушающая тишина. Совещаются, значит.
— Тебе лучше знать, что едят люди, — ответил один из них.
— Господа рыцари, вам чего-то надо? Не изволите ли трапезу продолжить?
Рыцарь, чью миску держал теперь Верлит, протянул вперед руки. Длинные пальцы с черными, острыми как кинжалы, когтями. Верлит ему миску с поклоном вернул. Милостивые господа чинно развернулись и шаг в шаг направились к трапезной. Верлит их взглядом проводил, сказал под нос:
— И никакая она ни эта… особь. Дара ее зовут.
Господа рыцари остановились, повернули головы так, как у людей они не поворачиваются. Верлит лишь молча поклонился, и рыцари продолжили свой путь.
Только Верлит управился с завтраком, перемыл посуду, так пора к обеду готовиться. Это ежели господа рыцари в замке. А если в дозор ушли, тогда да — раздолье. Тогда Верлит с утра до вечера чинит, моет да штопает. А все одно — замок в запустении.
Он когда пришел сюда, так тут десять человек дворни было, все поразбежались, как старый регис заболел. Некому стало поганцев приструнивать. Обидно Верлиту за господ рыцарей: делают важное дело, а им и помощи никакой. Оттого Верлит и крутится, как может. Вот послезавтра сговорился с мельником из деревеньки на ярмарку поехать, кой-чего выторговать для господ рыцарей. Льна надо локтей двадцать на рубашки — когти-то у господ рыцарей ого-го! И тигра полосатая позавидует. А порты? С портами-то как? Сорок, сорок локтей надобно. Нет, сорок много будет. Это тогда мяса меньше закупать, трав горных… нет. Мясо-то они любят больше портов и рубашек. Тридцать локтей. И старое залатать.
Девица пшенной кашки поела, яблоком наливным закусила и напросилась помогать. Уж чем она в комнатных девушках занималась, то Верлиту неведомо. Но неумехой оказалась страшной. Картофель чистить усадил — порезалась, солонину мягкую, как масло, искромсала мучительно. И мести пол не умела. Верлит ее усадил в уголок, велел чечевицу перебирать, чтоб не обидеть. И стал о столичном житье-бытье выспрашивать. Так они до обеда вместе и просидели. То он какую байку про своё, то Дара что вспомнит и расскажет.
Спросила она и про то, как же Верлит-то в услужении у рыцарей оказался. Ну он и рассказал. История давняя, уже и сам забыл толком, как дело было:
— Был я, красавица, юн да глуп, с тех пор много воды утекло и сала на боках моих отложилось, — начал Верлит, похлопав себя по животу. В последнее время даже господа рыцари заметили, что он раздобрел. Обязали бегать по утрам. Да и забыли. А он пару раз пробежался по двору, да и плюнул. Несолидно мужчине в летах-то тощим быть. — Стукнул мне, значит, пятнадцатый годок, влюбился я. А зазноба моя променяла меня на старостиного сына. А в двух днях пути от нашей деревни — замок, значит, Усталое Пламя. А как во всех песнях-то поется? Коли несчастная любовь приключилась, то куда идти положено? К рыцарям. Лицедеи опять же об этом представления разыгрывают. Ну и я пошел…
Девица хмыкнула. Образованная, значит, знает, как из людей рыцари Разлома получаются.
— Ну и как-то остался тут. Вначале поваренком, потом поваром. А как старый регис заболел и жалованье платить перестали, так дворня-то и разбежалась. Теперь я один и за кастеляна, и за повара, и за оруженосцев.
Девица вдруг как раскраснелась, как стукнет кулачком по столу, как закричит:
— Зачем напраслину-то возводишь? Каждые три месяца по всем замкам подводы идут! Отец… — тут она запнулась, хлебнула из кружки, что нашла, и даже не поморщилась. А было в кружке пшеничное вино. — Отец нынешнего региса никогда бы не позволил господам рыцарям в чем-то неудобство терпеть.
Верлит только рукой махнул.
— Чего горячишься-то, Дарушка? Не нашего ума это дело.
Она, как имя свое услышала, так махом на скамью и села. Опять за чечевицу взялась.
— И то правда, — говорит. А сама голову опустила, и плечи затряслись. — Господа сами разберутся, кто кому что должен. Воды бы мне, Верлит. Чего это горло печет?
Даже не заметила, что вина пшеничного отпила.
Приготовилась похлебка, сам он пробовать, конечно, не стал. Соленая да горькая. Себе в котелке отдельно сварил, на двоих. Дара из господского котла попробовать решила, так ее пот прошиб, слезы на глаза навернулись.
— Что это за гадость такая? — сипит.
— Так господа рыцари почти лишены тех чувств, что нам для жизни потребны: ни нюха, ни слуха толком, ни зрения, ни этого… вкусы не различают. И осязания, почитай, лишены — что мягкое, что твердое. Все одно. Оттого я делаю все таким. Пусть хоть что-то почувствуют.
Девица вдруг покраснела, шепнула:
— Я и не знала о таком.
Верлит пожал плечами.
— Откуда тебе знать, милая.
— И правда неоткуда. Отец… нынешнего региса большое к ним питал уважение, в гости наведывался. Госпожу мою, регину, несколько раз с собой брал. Но не сюда, не в Усталое Пламя.
— Замки, кажется, все одинаковы.
— Регина говорила, что они с молодым регисом всякое себе позволяли… Насмешничали. Одному рыцарю сапоги к полу приклеили. А он встал, сапоги снял и дальше пошел. Отец… госпожи моей, регины, им всыпал тогда розог самолично…
— Болела спина-то? — сочувственно поддакнул Верлит.
Девица поморщилась и спину потерла. А как встретилась взглядом с ним, руку опустила.
