Глава 1. Зеркало
Что за чудо этот город!.. Здесь восход цветёт меж островерхих крыш, как роза за оградкой палисада, стаи голубей кружат над черепичными кровлями и шпилями соборов, над музеями и театрами, над парками и дворцами, над магазинчиками, кофейнями и кондитерскими, и ветерок разносит по улицам божественный аромат сдобы. Стены домов выкрашены нежной пастелью, решетки балконов увиты цветами, из-за кружевных занавесок жмурятся сытые коты. На мостовых не протолкнуться от бойких цветочниц, седовласых шарманщиков и уличных художников. Сквозь толпу, покрякивая клаксонами, пробираются роскошные автомобили, медлительные, как конные экипажи, и конные экипажи, горделивые, как морские фрегаты... По бульварам гуляют элегантные кавалеры в тесных костюмах и цветных галстуках и изящные красавицы, одетые тонкими шелками и флёром соблазна.
Конечно же, это Париж!.. Не настоящий Париж, существующий на самом деле, а тот, каким воображает его мечтатель, никогда в нём не бывавший.
В этом воображаемом Париже жил некогда молодой поэт. Каждое утро спешил он в богемный квартал, в маленькое кафе с нарядно раскрашенным фасадом и бронзовой лирой над дверью, чтобы поболтать с друзьями, выпить кофе и чиркнуть строчку-другую, если придет охота... Но вот беда: в последнее время охота что-то совсем не приходила. Поэт чувствовал себя усталым, разочарованным, все на свете повидавшим и все изведавшим. Вдохновение оставило его, который месяц он не мог сложить ни одной рифмы и раздумывал, не пора ли поставить финальную точку в короткой поэме его бездарного и никчемного бытия.
От отчаянного шага его удерживал сущий пустяк. Сон, который повторялся из ночи в ночь: лёгкая девичья фигурка в белом и голубом, вздутые ветром каштановые паруса волос и снежный крепдешиновый шарф, реющий, словно вымпел... Он видел изящное ушко, почти прозрачное в золотом солнечном ореоле, тонкие пальцы, которые тянулись, чтобы убрать завиток волос, упавший на пунцовый бархат щеки. Казалось, ещё мгновение, ещё пол оборота, и откроется прелестное личико... Поэт бросался вперед, но красавица начинала отдаляться, видение таяло, и он проваливался в черноту, а утром пробуждался с томлением в груди.
Ночная загадка не давала ему покоя, и поэт вообразил, что если сможет прозреть лицо своей принцессы-грёзы, всё вернётся назад — и творческий подъём, и радость жизни. Каждый день он сидел у окна кафе, вглядываясь в лица проходящих мимо дам, но ни одна не напоминала девушку из его снов.
В двух кварталах от кафе "Лира", где коротал невесёлые дни наш поэт, в собственном доме с высоким парадным крыльцом, украшенным колоннами и резным фризом, жил маститый писатель. Он был уже немолод, грузен и ленив, ценил уют и вкусную еду и обожал ореховые пирожные, которые пекли в достославной "Лире". Каждое утро к завтраку служанка приносила ему полную коробку любимого лакомства.
Вы спросите, причём здесь служанка. Кому интересна эта робкая молодая женщина с безобразным лицом? Но о ней-то и пойдёт рассказ! Ребёнком бедняжка упала в костёр, и теперь ее щёки и подбородок сплошь покрывали шрамы от старых ожогов. Не надеясь обрести семейное счастье, она пошла в услужение к чужим людям. В воображаемом Париже, где превыше всего ценят прекрасное, дурнушке без протекции трудно рассчитывать на приличное место, но нашей героине повезло: жена писателя была страшно ревнива и не терпела в доме хорошеньких девиц.
Когда служанка входила в кафе, собравшиеся там поэты, художники, музыканты, актёры и их смазливые подружки глазели на её обожжённое лицо безо всякого стеснения. "Бедное создание", — вздыхали одни. "Уродина", — кривились другие. А рыжая натурщица сказала как-то, что у неё отличная фигура.
Служанка делала вид, что не замечает насмешек и притворной жалости. Дожидаясь у прилавка, когда вынесут коробку с пирожными, она украдкой поглядывала на молодого поэта, который задумчиво смотрел в окно или самозабвенно писал в своем блокноте. Как он красив, думала она, какое у него открытое, одухотворённое лицо, какой лучистый взор... Служанка была влюблена в нашего поэта, давно и безнадёжно. Она читала все его стихи, изданные в тонких книжицах на дешёвой бумаге, и заливалась слезами восторга. "Гений! Он гений!" — шептала девушка. Добиться взаимности она не чаяла, но благодаря капризу писателя-сладкоежки могла видеть любимого каждый день, и эта малость делала её счастливой.
Поэт и служанка не знали, что ходят в кафе одной дорогой: мимо лавки восточных сладостей, магазинчика антикварных книг и музыкального салона, через маленькую площадь с чумной колонной посередине и — дальше, по улице Снов, за угол большого доходного дома, на первом этаже которого помещались аптека, цирюльня и фотографическое ателье.
Там, на углу, дни напролёт торчал черноволосый шарманщик средних лет. В последней войне он потерял ногу и теперь выставлял напоказ плохо выструганный деревянный протез. Всякий раз, завидев служанку, он развязно ухмылялся в усы и заводил мелодию "Прекрасная Катарина".
В начале мая шарманщик исчез, а его место занял немой старик с большим говорящим попугаем, мятой шляпой у ног и старомодным напольным зеркалом в раме тёмного дерева. К зеркалу был прилеплен лист картона с надписью: "Заплати три сантима — и увидишь своё истинное лицо". Три сантима деньги совсем маленькие, чистый пшик, и время от времени прохожие кидали в шляпу монетки, глядясь в облупившееся стекло. Кто-то подолгу стоял на месте с улыбкой на губах, кто-то спешил прочь чертыхаясь. Многие бросали взгляд мимоходом, но зеркало не показывало им ничего, кроме обычного отражения.
Служанка обходила глупый аттракцион стороной, держась противоположной стороны улицы и низко склонив голову, чтобы лишний раз не спотыкаться глазами о своё уродство.
Однажды утром на углу доходного дома какой-то грубиян сильно толкнул ее в бок. Она машинально обернулась — и встретила растерянный взгляд прекрасной молодой женщины, застывшей в мутной глубине зеркала, как муха в янтаре. Одеждой, причёской, всем обликом отражение было вылитая служанка, только лицо светилось ангельской красотой.
Мимо зеркала сновали прохожие, мешая рассмотреть подробности, и девушка, как заворожённая, двинулась через людской поток навстречу чудесному видению. Попугай сказал: "За всё надо платить". Но служанка была так взволнована, что не услышала его.
В тот день молодой поэт вышел из дому позже обычного. Переходя площадь, он заметил стройную особу в белом и голубом, которая остановилась полюбоваться собой в зеркале. Надо сказать, что накануне наша героиня как раз сшила себе обнову — ведь в воображаемом Париже даже бедной девушке с безобразным лицом хочется одеваться с шиком. Ветер трепал её каштановые локоны, развевал лёгкий шарф, и поэт ускорил шаги. Вмиг оказался он за спиной незнакомки, с жадностью заглянул в зеркало — и перестал дышать. Перед ним была самая пленительная красавица, какую он встречал в жизни.
А что же служанка? Когда в зеркале появилось лицо молодого поэта, бедняжка оцепенела от страха. Она хорошо видела его глаза: так смотрит мужчина, потрясённый красотой женщины. Ей хотелось остановить время — и хотелось провалиться сквозь землю. Не в силах терпеть неизвестность, дрожа как осинка, она медленно обернулась…
Восхищение не ушло из глаз поэта. Он глядел на неё с улыбкой обожания, будто видел перед собой то же прелестное лицо, что и в зеркале. Сердце служанки пропустило удар и забилось снова — радостно и сильно. Попугай сердито сказал: "За всё надо платить", но двое были так очарованы друг другом, что пропустили его слова мимо ушей.
Они брели по улице, не видя ничего вокруг, и разговаривали без умолку, словно были знакомы всю жизнь. В то утро писатель так и не дождался своих пирожных.
Когда настала ночь, поэт привёл служанку домой. Он любил её и читал ей стихи, сочинённые тут же, и каждая строчка была гениальна.
Влюблённые заснули с рассветом. Служанке снился попугай, который твердил, что за всё надо платить, а поэту снился миг встречи с владычицей его дум. Всё в ней дышало красотой, но когда она повернулась к нему лицом, то было искалеченное лицо служанки писателя.
Поэт закричал от ужаса и проснулся. И вскрикнул снова, потому что женщина подле него оказалась уродливой служанкой во плоти. В панике он выскочил из постели, заперся в ванной и не выходил оттуда, пока не услышал, как хлопнула входная дверь.
Поняв, что случилось, бедная служанка поспешила на улицу Снов и припала к чудесному зеркалу, как жаждущий припадает к источнику. Но чары рассеялись: на девушку глядело её прежнее безобразное лицо. Попугай сказал: "За всё надо платить", и на этот раз она услышала. Торопливо, непослушными руками, отсчитала три сантима. Что толку? Безжалостное стекло отразило всё те же ненавистные шрамы. Тогда несчастная вытряхнула свой кошелек в шляпу у ног старика. Она плакала, умоляла, клянясь отдать всё, чем владела. Старик не шевелился, словно был не только нем, но также глух и слеп, а попугай без конца повторял одни и те же слова.
Он был лишь глупой птицей, но служанка поверила, что её предложение принято. Она бросилась домой, собрала все свои сбережения до последней монетки и побежала назад. Увы, когда, запыхавшись, она примчалась на улицу Снов, старик с зеркалом исчез, а на углу стоял давешний одноногий шарманщик. Завидев служанку, он ухмыльнулся в усы и заиграл "Прекрасную Катарину".
Прохожие сказали убитой горем девушке, что старик погрузил свой нехитрый скарб в возок и уехал из города. С тех пор в Париже её больше не видели…
Молодой поэт много дней не выходил из своей квартиры. Сначала он плакал от разочарования и заглушал боль вином, потом силился припомнить стихотворения, которые сочинил для служанки. Ему удалось восстановить некоторые, и он написал много новых, не гениальных уже, но очень и очень хороших — вдохновение вернулось к нему. Эти стихи он напечатал в сборнике под названием "Обманчивая красота" и вскоре сделался знаменит. Вслед за славой пришло богатство. Через пару лет поэт женился на приятной девушке из хорошей семьи и поселился с ней в живописном пригороде.
А служанка, говорят, нагнала-таки старика с попугаем. Жители городка со странным названием Дернье Миракль видели, как женщина с обезображенным лицом, вся в дорожной пыли, обратилась к седому ездоку, правящему крохотным возком, моля вернуть ей утраченное счастье. Тот не ответил, и никто после не мог сказать, куда делась женщина. Только местный старьёвщик, слывший большим чудаком, уверял, будто, заглянув в зеркало, которое вёз с собой загадочный немой, он вместо своего отражения с изумлением прозрел в мутном серебряном омуте два прекрасных молодых лица — мужское и девичье, — влюблённо глядящих друг на друга.
Глава 2. Лабиринт
Эмиль Стеглик сидел у стойки бара над стаканом жидкой тьмы – во тьме мерцали звёзды. Коктейль "Глаза ночи". Чем больше звёзд, тем крепче напиток. У Стеглика звёзды сгущались в шаровое скопление, но он был слишком взвинчен, чтобы опьянеть.
Над головами посетителей, словно пузырьки в бокале шампанского, гуляли прозрачные сферы размером с теннисный мяч. Подлетали поближе, покачивались на уровне глаз и снова всплывали к потолку. Внутри сфер изгибались обнажённые женские фигурки, возникали крупные планы смазливых мордашек и пикантных частей тела. Стеглик сомневался, что это действенный способ завлечь мужчину, пока не увидел, как сосед слева, тощий и мрачный, как все янагары, ткнул пальцем в одну из сфер. Через минуту за его спиной образовалась пышнотелая блондинка в бикини из цветов и бабочек и потянула клиента за собой.
Стеглик облегчённо вздохнул. Одной помехой меньше. По периметру бара были установлены поглотители звука, оберегая покой тех, кто хотел пропустить стаканчик наедине со своими мыслями или перекинуться парой слов с приятелями, не надрывая горла. Грохот из центра зала накатывал на бар, как штормовой вал на волнолом, и просачивался внутрь, усмирённый до мелкой зыби. Но чтобы тебя услышали за стойкой, всё равно придётся повысить голос. А под боком непременно торчит чужое ушко.
Может быть, сейчас?..
В дальнем конце стойки дремал разомлевший койн. Полутонная туша выпирала из низкой лохани, на месте которой могли разместиться четыре обычных табурета. В клубе имелись сиденья-трансформеры, способные подстраиваться под форму тела представителей разных видов. Это должно стоить владельцу уйму денег…
Гиганта можно не брать в расчёт, койны подслеповаты и тугоухи. Хуже, что через два табурета от Стеглика, как птичка на жёрдочке, примостилась землянка. Кожа цвета корицы, алый корсаж, юбочка из белых и красных перьев, колготки в крупную сетку и лаковые туфли на каблуках таких высоких и острых, что можно проткнуть человека насквозь. Девица изо всех сил старалась поймать взгляд Стеглика. Стелгик делал вид, что не замечает её потуг, и глядел в зеркальный потолок.
В потолке отражались блики огней, посетители, сидящие и пьющие вниз головой, полки с бутылками, гирлянды бокалов… и совсем не отражался бармен, скользящий туда-сюда так сноровисто и плавно, словно вместо ног у него колёса, способные поворачивать во все стороны.
Собственно, так оно и было. Бармен ведай, а у ведаев нет ног. На руках под белёсой полупрозрачной кожей, подсвеченной изнутри биолюминесцентными реакциями, проглядывали тонкие лучики костей. Дома ведаи жили в воде и одежды не носили, но земные условности вынуждали их прикрывать тела. Бармен нарядился в ярко-синий балахон без рукавов. Тяжёлая плотная ткань занавешивала узкую грудь с двухкамерным сердцем, выпуклое кольчатое брюшко с тёмными комками органов пищеварения, скрюченный хвостик и тележку с приподнятым ложем, на которое ведай опирался пахом.
От отца Стеглику досталось небольшое предприятие по производству тележек для ведаев. У самых дешёвых моделей были только колёса, но устройство бармена наверняка снабжено телескопическими лапами и антигравитационной установкой. Стеглик знал, что клуб принадлежит ведаю по имени Ури и что трижды в неделю этот Ури сам обслуживает посетителей. Межвидовые заведения содержать трудно и не всегда прибыльно, но Ури, как видно, процветал. Сузиана – космополитичный город, здесь многим нравится развлекаться в обществе инородцев.
Коричной девице наскучила стрельба глазами. Она пересела поближе, изогнулась, тыча Стеглику под нос выпирающий из туго затянутого лифа бюст.
– Не угостите даму "Цветком страсти"?
Так именовали койнианское растение – афродизиак для землян, и так же назывался коктейль, в который добавляли экстракт этого растения.
Стеглик поглядел мимо девицы, сказал: "Нет", – и отвернулся.
Проблема в том, что ведаи не в состоянии обходиться без воды больше пяти часов. Ури мог покинуть свой пост в любой момент, и неизвестно, появится ли он снова.
Ничего, подумал Стеглик, приду завтра. Приду столько раз, сколько будет нужно. Его предупредили, что ведай не станет говорить вне бара…
На спину навалилась жаркая тяжесть, цепкие руки обвили шею, в нос ударило парфюмом, и противно сюсюкающий голос произнёс в самое ухо:
– Почему мой пупсик такой грустный?
Бармен вручил подошедшей официантке поднос с тремя бокалами жёлтой, как грудка канарейки, жидкости, стремительным рывком подкатил к месту, где сидел Стеглик, и сердито забулькал, пуча на девицу чёрные глаза-горошины, тусклые, как кусочки полированного гагата.
