Мир у нас маленький, отсталый. Феодальная раздробленность, будь она неладна. На каждом бугре замок, в каждом замке принцесса, да не одна. А университета нет. Поэтому принцесс отправляют учиться в соседний мир, прогрессивный и просвещённый. Наши принцы, видите ли, брезгуют жениться на необразованных принцессах.
А чего хочет принцесса после окончания университета в просвещённом и прогрессивном мире? Правильно! Сделать карьеру, заработать на дом и машину — самой, без папеньки-короля, заслужить уважение, реализовать себя как личность, поездить по миру… А потом и о женском счастье подумать не грех. То есть всё попробовать, всё испытать, пожить со своим избранником лет этак пяток, присмотреться друг к другу, народить парочку детишек, а там, если дело сладится, можно и в загс.
Отцы-короли и женихи-принцы с таким раскладом не согласны. Поэтому на принцесс с рождения накладывают особые чары: только диплом получила, сразу — бах, и перенеслась в родной замок, прямиком в пиршественный зал, а там уже дым коромыслом, белое платье, букет и свадебные чаши. Не успела принцесса оглянуться, как её окольцевали, взвалили на плечо, то есть посадили в золочёную карету, и утащили в пещеру, то есть в замок мужа.
Тут ведь дело в чём. Принцев-то тоже в другой мир учиться посылают, но не в университет, а в военную академию. И выходят оттуда солдафоны, грубые, как армейские сапоги. А кто, вы думаете, в нашем мире королями становится? Эти самые принцы-сапоги. У них на всё один ответ. Не согласна? Упала, отжалась. Смирна-а! Шагом а-арш — под венец!
Разумеется, принцессы пытаются бунтовать. И тогда в дело вступают драконы. Они этим на жизнь и зарабатывают — приведением принцесс к покорности. Схватит дракон принцессу, запрёт у себя в крепости и морит скукой. Сидит бедняжка в четырёх стенах, ни ей книг, ни гаджетов, ни, на худой конец, рукоделия, хоть волком вой, хоть помирай с тоски. Разрешается только вздыхать у окна и ждать принца. Того самого, на белом коне. Или на кауром. Или на соловом. Или в яблоках. В общем, какой на конюшне под руку попадётся.
На окне, кстати, решётка, закалённая драконьим огнём, — болгаркой не возьмёшь, не то что пилочкой для ногтей. А кроме пилочки и ножничек маникюрных нам, принцессам, в заточении другого холодного оружия не разрешается. Да и какое это оружие против драконьей шкуры? Я как-то попробовала и только пилочку сломала, а ему, гаду чешуйчатому, хоть бы хны.
В драконьей твердыне даже пообщаться не с кем. Людей нет. Сами драконы с принцессами не разговаривают. То ли не умеют, то ли не хотят. Только рычат иногда от злости.
Между прочим, кормят драконьих узниц исключительно овсянкой — на завтрак, обед и ужин. Но понемножку, чтобы не растолстели и принцам не разонравились.
Вот так помаешься месяц-другой, повздыхаешь и согласишься замуж. Там, конечно, ни карьеры, ни бизнеса, но всё-таки балы, приёмы, наряды, фрейлины, народ разный. Опять же, с делами государственными мужу иногда помогать можно — если муж, конечно, не полный самодур. А на пирах — гусь печёный, стерлядочка, пироги, салатики, фуа-гра заморская, тортики всякие, орешки в меду… Да я бы сейчас сковородку жареной картошки в один миг умяла, вместе с этой самой сковородкой. Ещё месяц посижу, и от своего тюремщика начну по кусочку отгрызать.
Слышишь, ирод огнедышащий? Тебе говорю!
Я ведь принцесса-рекордсменка. Год за решёткой. Всех пересидела. По утрам фитнесом занимаюсь — чтобы форму не терять. Потом песни пою. "Марсельезу" всякую, а ещё «Врагу не сдаётся наш гордый "Варяг"» и I will survive заодно. Потом к окошку сажусь. Положено потому что.
Все деревья перед замком пересчитала, и всех ворон на деревьях, и все цветочки на лугу, и всех овец, что там пасутся. А поскольку овцы едят цветочки, а дракон ест овец, каждый день можно начинать сначала, не теряя ощущения новизны.
За окном вообще сплошная арифметика — считай не хочу. Воробьёв на заборе. Гусей, которых выгоняет под стены замка белобрысая девчонка из деревни. Листья на ближайших кустах. Уток в пруду. Облака на горизонте — тоже величина переменная. Звёзды на небе — их так много, что всё равно собьёшься.
Когда надоедает считать, я декламирую стихи. Сперва классиков, потом современников, а под занавес — вирши собственного сочинения. Баловалась я на первом курсе, теперь самой стыдно. Но для дракона в самый раз. Может, устанет слушать, как любовь рифмуется с кровью да морковью, и отпустит меня?
После стихов пересказываю ему женские сериалы. Дракон у нас кто? Мужчина. А для мужской психики мыльная опера — что иголки под ногти. Я, правда, тоже сериалы нечасто смотрела, больше любила познавательные передачи. Из жизни дикой природы, например. Про бегемотов, голожаберных моллюсков и клыкастых оленей.
— Эй, дракон, ты знаешь, что на свете бывают клыкастые олени? Клыки им нужны, потому что рогов нет! А у тебя и то и другое. Несправедливо!
В общем, развлекалась я таким манером и нутром чаяла: близка победа. Ещё пара недель, и этот варан-переросток вышвырнет меня из своего логова на второй космической скорости.
Только дракон оказался не лыком шит, позвал подмогу — того самого принца, за которого я замуж отказалась идти. Принц приехал, встал под окном лагерем — и каждый день поёт серенады. А голос у него, между прочим, фальцет, и оба уха медведем оттоптаны. Но хуже всего, что по вечерам он со своими дружками пиры у костра затевает, что-то жарит, тушит, печёт. Такие ароматы в окно плывут, что слюной подавиться можно. Я дракону так и сказала. Получишь, злыдень, в результате мёртвую царевну, то есть принцессу, и никакие богатыри не помогут, хоть семь их будет, хоть тридцать три, а хоть сто сорок пять.
— Почему сто сорок пять? — удивился дракон. — Я сказки про сто сорок пять богатырей не знаю.
Я аж дышать перестала. Заговорил... Заговорил мой рогатый! Проняло наконец. Но виду не подала, что рада.
— А я знаю, — говорю. — Хочешь расскажу? Жили-были на свете сто сорок пять богатырей. Первого звали Иван, второго Степан, третьего Селифан, четвёртого Жан, пятого Жак, шестого Джон, седьмого Джордж, восьмого — Лиус Альберто Жозе Фернандо Хорхе Мария донна Роза д'Альвадорес…
Дракон сообразил, что дело плохо. Я собиралась перечислить ему всех богатырей поимённо, и каждому биографию придумать, и про подвиги рассказать. У меня от скуки да от отчаяния воображение так разыгралось — не остановишь.
— Хватит, хватит! — заревел дракон.
И вздохнул тяжело — обдал мне волосы горячим паром из ноздрей. Ну чисто фен в парикмахерской. Кстати, не мешало бы в парикмахерскую попасть. Подстричься, подкраситься, завивку сделать, укладочку. В салон красоты заглянуть — за маникюром, эпиляцией, шоколадным обёртыванием…
Тут дракон сбил меня с мысли.
— Что ты, — прогудел рокочущим басом, — за женщина такая бессердечная? Пожалела бы человека!
— Это кто тут человек? — взвилась я. — Ты, что ли?
— Не тут человек — там, — дракон махнул когтистой лапой в сторону окна, того самого, под которым настырный принц устраивал пикники. — Пропадёт ведь парень.
— Да что ему сделается, надоеде? Посидит, одумается, домой уедет.
А там, за окном, на воле, солнышко светит, птички поют, ушица варится… от ядрёного запаха во рту томление, рассудок мутится.
Может, из-за этого запаха дракон и озверел — не из-за моих же слов! Глаза налились багровым огнём, ноздри раздулись, громовой рык сотряс стены, горло засветилось сквозь чешую, будто там солнце зажглось или, скажем, термоядерный реактор.
У меня от такой картины аж волосы нестриженые на макушке зашевелились. Сейчас как даст жару, змей плотоядный, — и останутся от принцессы рожки, то есть серёжки, да туфельки. А ножки сгорят без следа.
Но змей пересилил себя, потушил пламя и повернулся уходить. И так тяжко склонилась его рогатая башка, так горестно поник гребень на спине, так тоскливо зашуршал по каменному полу шипастый хвост, что мне сделалось неуютно и даже чуточку совестно.
— Стой, погоди. Объясни толком, что там с принцем. Не умрёт же он от моего отказа!
— Лучше бы умер, — буркнул дракон, не оборачиваясь.
А я поняла, что должна непременно докопаться до правды. Не то сама умру — от любопытства. Догнала дракона, запрыгнула ему на спину и в гребень руками вцепилась. Страшно, конечно, но что мне терять?
— Не слезу, — кричу, — пока не объяснишь!
Дракон от возмущения плюнул огнём — спалил шпалеру с пасторальной сценой. Ручная работа, между прочим. В воздухе — жар, гарь. А зловредный рептилоид всё не угомонится. Подпрыгивает, вихляет тушей, требуя, чтобы я слезла. Но как я слезу, если опора подо мной ходит ходуном, грозит страшными карами да ещё пламенем брызжет во все стороны!
Нет уж, я лучше на спине посижу, тут самое безопасное место.
Дракон понял, что от принцессы-прилипалы так просто не отделаться, выскочил на огромный балкон и — ой, мама! — взмыл в небо. Только ветер в ушах засвистел.
Нет, он правда думал, что я теперь с него слезу? Прямо в воздухе?!
Я, конечно, наоралась вволю, рассказала всё, что думаю о его драконьих предках до тринадцатого колена, потом охрипла, плюнула и стала наслаждаться полётом. Дракон нёс меня над цветущими лугами, кудрявыми дубравами, голубыми озёрами и лесистыми горами, а ещё над городками и деревушками самого убогого вида.
Так мы и пролетали до вечера. Наконец вредный ящер устал и опустился на скалу у самого моря. Не знала, что в его владениях море есть.
— Ну, — рыкнул мой мучитель, — пойдёшь за принца?
А голос сиплый, утомлённый. Я даже пожалела горемыку. За что ему такая упрямая принцесса досталась? Погладила по чешуйчатому носу, заглянула в огненные глазищи.
— Ты, — спрашиваю, — по-человечески объяснить можешь? Нет, дракон, конечно, не человек, но ты ведь понимаешь, о чём я. Просто скажи, что случится с принцем, если я не выйду за него замуж? Так холостяком до могилы и проходит? Или прав на престол его лишат? Может, на Бабе-яге заставят жениться? Или… — я хихикнула, очень уж эта мысль показалась забавной, — он в дракона превратится?
А дальше случилось страшное. Дракон привстал на своих кривых лапах, в его зрачках снова всколыхнулись кровавые зарницы, из глотки вместе с рёвом вырвался сгусток огня, такой яростный, что тугоплавкий вольфрам растопить можно, не то что превратить в головешку одну ни в чём неповинную принцессу!..
Я, понятное дело, от бешеной зверюги шарахнулась.
Забыла, что за спиной обрыв...
А-а-а! Падаю! Спасите! А-а-а!
Не знаю, как не умерла от разрыва сердца. Наверное, просто не успела.
Через две секунды после того, как я ощутила радость свободного полёта, меня подхватила неведомая сила и подняла в воздух. А потом бережно положила на травку. И склонила надо мной обеспокоенную драконью морду.
— Жива? Не поранил я тебя?
Я ощупала бока. Синяки от драконьих лап, конечно, останутся, но за спасение жизни это цена небольшая.
— Больше так не делай, — добавил дракон наставительно.
Как будто я нарочно с кручи кинулась!
— Слушай, — начала я осторожненько. — Ты только огнём не плюйся. Мне понять надо. Значит, если я не выйду замуж за Ника… — Или Нильса? За год я запамятовала. — Хочешь сказать, он станет драконом?
В глубине души я ждала, что коварный ящер поднимет меня на смех. Не может быть, чтобы принц, живой человек, с руками, ногами и всем остальным, вот так запросто, безо всякого научного объяснения, пресмыкающимся стал!
Но дракон глядел тяжело, исподлобья, ни звука не издавал, просто-таки давил обвиняющим молчанием.
— Постой, — осенило меня. — Так ты тоже…
Сразу захотелось его погладить. По чешуйчатому носу. Или по шипастой щеке. Но дракон попятился с таким видом, будто из нас двоих чудовище — я. Вредина!
— Слушай, не злись. Я же не знала.
— Теперь знаешь, — сухо прорычал он. — Если через один год и один месяц после возвращения домой принцесса не выйдет замуж за принца, отвергнутый жених превратится в дракона и останется им до конца своих дней.
— То есть все наши драконы…
Закончить не хватило духу. Это просто не укладывалось в голове!
— Но почему нам, принцессам, никто об этом не говорит? — возмутилась я, когда мы прилетели обратно в замок.
— Гордость не позволяет, — вздохнул дракон. — Думаешь, хоть один принц согласится, чтобы принцесса за него из жалости вышла?
Значит, добиваться невесты измором и принуждением у них совести хватает, а честно сказать: так, мол, и так, милая принцесса, обречён я на горькую судьбину, взываю к милосердию, согласен на любые условия... Или не согласен и готов страдать, лишь бы не унижаться — соответственно, претензий не имею... То есть вот это всё сказать — у них язык отсохнет? Одно слово, сапоги, а не мужчины!
Но посидела я, успокоилась, поглядела из окна на своего Ника-Нильса и поняла, что не прощу себе, если из-за меня бедняга проведёт жизнь в обличье ящерицы-переростка. В общем, дрогнуло девичье сердце.
А потом дрогнуло ещё раз. От жалости к себе. Этот Ник-Нильс мне ни капельки не нравился. Вид у него глупый, самодовольный, а поёт так, что впору само вокальное искусство законом запретить — приравняв к пыткам.
Но некоторые в восторге. Лохматая девица, которая днём пригоняла к замку гусей, вечерами прокрадывалась к лагерю Ника-Нильса, подпирала кулаком щёку и слушала кошачий концерт с умильной улыбкой на лице. Сейчас она тоже сидела за кустом и томно вздыхала. А когда Нику-Нильсу надоело драть горло и он отвесил галантный поклон, с надеждой взглянув на моё окно, девица вдруг расплакалась и убежала — только голые пятки засверкали.
Надо было решаться. Вот посплю ещё одну ночь свободным человеком, а утром скажу дракону, что согласна на муки вечные, то есть замуж.
Но тот, кто придумал пословицу про утро вечера мудренее, явно был не дурак. Стоило открыть глаза, улыбнуться солнцу, и вот оно — озарение. "Эврика!" То есть: "Ай да Виола, ай да молодец!" Если что, Виола — это я.
Едва хватило терпения умыться, причесаться, одеться и съесть опостылевшую овсянку. Я, в конце концов, принцесса или как? Не скакать же к дракону лахудрой, заспанной и злой от голода!
Сказать по правде, он меня за год всякой видел. Но тогда я считала его сторожевым псом в чешуе — без стыда и здравого смысла. А теперь… теперь всё по-другому.
Дракон, понятное дело, от моего гениального замысла в восторг не пришёл. Сперва заявил, что ничегошеньки не выйдет, потом — что обманывать низко и некрасиво. Тоже мне моралист нашёлся!
— А замуж без любви идти — красиво? Это, по-твоему, не обман? — рассердилась я. — Только принцы заслуживают достойной жизни, а принцессы и пастушки — так, прилагательные, потому что прилагаются?
У Фонвизина, само собой, не про принцесс было, а про дверь, приложенную к своему месту. Но дракон "Недоросля" в школе не проходил и от моей тирады впал в ступор. Я же на достигнутом не остановилась и втолковывала ему про права принцесс и пастушек до тех пор, пока он не сдался.
Всё-таки слово — великая сила.
К обеду девица была уже в замке. И разумеется, стучала зубами от страха. Ещё бы. Когда тебя среди бела дня хватает ужасный дракон и тащит в своё драконье логово, даже борец сумо задрожит, не то что девушка, не видевшая в жизни ничего, кроме гусей и хворостины. Бедняжка не падала в обморок только потому, что обморок — привилегия благородных дам, а для крестьянки провернуть такой финт большая дерзость.
А чего хочет принцесса после окончания университета в просвещённом и прогрессивном мире? Правильно! Сделать карьеру, заработать на дом и машину — самой, без папеньки-короля, заслужить уважение, реализовать себя как личность, поездить по миру… А потом и о женском счастье подумать не грех. То есть всё попробовать, всё испытать, пожить со своим избранником лет этак пяток, присмотреться друг к другу, народить парочку детишек, а там, если дело сладится, можно и в загс.
Отцы-короли и женихи-принцы с таким раскладом не согласны. Поэтому на принцесс с рождения накладывают особые чары: только диплом получила, сразу — бах, и перенеслась в родной замок, прямиком в пиршественный зал, а там уже дым коромыслом, белое платье, букет и свадебные чаши. Не успела принцесса оглянуться, как её окольцевали, взвалили на плечо, то есть посадили в золочёную карету, и утащили в пещеру, то есть в замок мужа.
Тут ведь дело в чём. Принцев-то тоже в другой мир учиться посылают, но не в университет, а в военную академию. И выходят оттуда солдафоны, грубые, как армейские сапоги. А кто, вы думаете, в нашем мире королями становится? Эти самые принцы-сапоги. У них на всё один ответ. Не согласна? Упала, отжалась. Смирна-а! Шагом а-арш — под венец!
Разумеется, принцессы пытаются бунтовать. И тогда в дело вступают драконы. Они этим на жизнь и зарабатывают — приведением принцесс к покорности. Схватит дракон принцессу, запрёт у себя в крепости и морит скукой. Сидит бедняжка в четырёх стенах, ни ей книг, ни гаджетов, ни, на худой конец, рукоделия, хоть волком вой, хоть помирай с тоски. Разрешается только вздыхать у окна и ждать принца. Того самого, на белом коне. Или на кауром. Или на соловом. Или в яблоках. В общем, какой на конюшне под руку попадётся.
На окне, кстати, решётка, закалённая драконьим огнём, — болгаркой не возьмёшь, не то что пилочкой для ногтей. А кроме пилочки и ножничек маникюрных нам, принцессам, в заточении другого холодного оружия не разрешается. Да и какое это оружие против драконьей шкуры? Я как-то попробовала и только пилочку сломала, а ему, гаду чешуйчатому, хоть бы хны.
В драконьей твердыне даже пообщаться не с кем. Людей нет. Сами драконы с принцессами не разговаривают. То ли не умеют, то ли не хотят. Только рычат иногда от злости.
Между прочим, кормят драконьих узниц исключительно овсянкой — на завтрак, обед и ужин. Но понемножку, чтобы не растолстели и принцам не разонравились.
Вот так помаешься месяц-другой, повздыхаешь и согласишься замуж. Там, конечно, ни карьеры, ни бизнеса, но всё-таки балы, приёмы, наряды, фрейлины, народ разный. Опять же, с делами государственными мужу иногда помогать можно — если муж, конечно, не полный самодур. А на пирах — гусь печёный, стерлядочка, пироги, салатики, фуа-гра заморская, тортики всякие, орешки в меду… Да я бы сейчас сковородку жареной картошки в один миг умяла, вместе с этой самой сковородкой. Ещё месяц посижу, и от своего тюремщика начну по кусочку отгрызать.
Слышишь, ирод огнедышащий? Тебе говорю!
Я ведь принцесса-рекордсменка. Год за решёткой. Всех пересидела. По утрам фитнесом занимаюсь — чтобы форму не терять. Потом песни пою. "Марсельезу" всякую, а ещё «Врагу не сдаётся наш гордый "Варяг"» и I will survive заодно. Потом к окошку сажусь. Положено потому что.
Все деревья перед замком пересчитала, и всех ворон на деревьях, и все цветочки на лугу, и всех овец, что там пасутся. А поскольку овцы едят цветочки, а дракон ест овец, каждый день можно начинать сначала, не теряя ощущения новизны.
За окном вообще сплошная арифметика — считай не хочу. Воробьёв на заборе. Гусей, которых выгоняет под стены замка белобрысая девчонка из деревни. Листья на ближайших кустах. Уток в пруду. Облака на горизонте — тоже величина переменная. Звёзды на небе — их так много, что всё равно собьёшься.
Когда надоедает считать, я декламирую стихи. Сперва классиков, потом современников, а под занавес — вирши собственного сочинения. Баловалась я на первом курсе, теперь самой стыдно. Но для дракона в самый раз. Может, устанет слушать, как любовь рифмуется с кровью да морковью, и отпустит меня?
Прода от 15.02.2020, 17:13
После стихов пересказываю ему женские сериалы. Дракон у нас кто? Мужчина. А для мужской психики мыльная опера — что иголки под ногти. Я, правда, тоже сериалы нечасто смотрела, больше любила познавательные передачи. Из жизни дикой природы, например. Про бегемотов, голожаберных моллюсков и клыкастых оленей.
— Эй, дракон, ты знаешь, что на свете бывают клыкастые олени? Клыки им нужны, потому что рогов нет! А у тебя и то и другое. Несправедливо!
В общем, развлекалась я таким манером и нутром чаяла: близка победа. Ещё пара недель, и этот варан-переросток вышвырнет меня из своего логова на второй космической скорости.
Только дракон оказался не лыком шит, позвал подмогу — того самого принца, за которого я замуж отказалась идти. Принц приехал, встал под окном лагерем — и каждый день поёт серенады. А голос у него, между прочим, фальцет, и оба уха медведем оттоптаны. Но хуже всего, что по вечерам он со своими дружками пиры у костра затевает, что-то жарит, тушит, печёт. Такие ароматы в окно плывут, что слюной подавиться можно. Я дракону так и сказала. Получишь, злыдень, в результате мёртвую царевну, то есть принцессу, и никакие богатыри не помогут, хоть семь их будет, хоть тридцать три, а хоть сто сорок пять.
— Почему сто сорок пять? — удивился дракон. — Я сказки про сто сорок пять богатырей не знаю.
Я аж дышать перестала. Заговорил... Заговорил мой рогатый! Проняло наконец. Но виду не подала, что рада.
— А я знаю, — говорю. — Хочешь расскажу? Жили-были на свете сто сорок пять богатырей. Первого звали Иван, второго Степан, третьего Селифан, четвёртого Жан, пятого Жак, шестого Джон, седьмого Джордж, восьмого — Лиус Альберто Жозе Фернандо Хорхе Мария донна Роза д'Альвадорес…
Дракон сообразил, что дело плохо. Я собиралась перечислить ему всех богатырей поимённо, и каждому биографию придумать, и про подвиги рассказать. У меня от скуки да от отчаяния воображение так разыгралось — не остановишь.
— Хватит, хватит! — заревел дракон.
И вздохнул тяжело — обдал мне волосы горячим паром из ноздрей. Ну чисто фен в парикмахерской. Кстати, не мешало бы в парикмахерскую попасть. Подстричься, подкраситься, завивку сделать, укладочку. В салон красоты заглянуть — за маникюром, эпиляцией, шоколадным обёртыванием…
Тут дракон сбил меня с мысли.
— Что ты, — прогудел рокочущим басом, — за женщина такая бессердечная? Пожалела бы человека!
— Это кто тут человек? — взвилась я. — Ты, что ли?
— Не тут человек — там, — дракон махнул когтистой лапой в сторону окна, того самого, под которым настырный принц устраивал пикники. — Пропадёт ведь парень.
— Да что ему сделается, надоеде? Посидит, одумается, домой уедет.
А там, за окном, на воле, солнышко светит, птички поют, ушица варится… от ядрёного запаха во рту томление, рассудок мутится.
Может, из-за этого запаха дракон и озверел — не из-за моих же слов! Глаза налились багровым огнём, ноздри раздулись, громовой рык сотряс стены, горло засветилось сквозь чешую, будто там солнце зажглось или, скажем, термоядерный реактор.
У меня от такой картины аж волосы нестриженые на макушке зашевелились. Сейчас как даст жару, змей плотоядный, — и останутся от принцессы рожки, то есть серёжки, да туфельки. А ножки сгорят без следа.
Но змей пересилил себя, потушил пламя и повернулся уходить. И так тяжко склонилась его рогатая башка, так горестно поник гребень на спине, так тоскливо зашуршал по каменному полу шипастый хвост, что мне сделалось неуютно и даже чуточку совестно.
— Стой, погоди. Объясни толком, что там с принцем. Не умрёт же он от моего отказа!
— Лучше бы умер, — буркнул дракон, не оборачиваясь.
А я поняла, что должна непременно докопаться до правды. Не то сама умру — от любопытства. Догнала дракона, запрыгнула ему на спину и в гребень руками вцепилась. Страшно, конечно, но что мне терять?
— Не слезу, — кричу, — пока не объяснишь!
Дракон от возмущения плюнул огнём — спалил шпалеру с пасторальной сценой. Ручная работа, между прочим. В воздухе — жар, гарь. А зловредный рептилоид всё не угомонится. Подпрыгивает, вихляет тушей, требуя, чтобы я слезла. Но как я слезу, если опора подо мной ходит ходуном, грозит страшными карами да ещё пламенем брызжет во все стороны!
Нет уж, я лучше на спине посижу, тут самое безопасное место.
Дракон понял, что от принцессы-прилипалы так просто не отделаться, выскочил на огромный балкон и — ой, мама! — взмыл в небо. Только ветер в ушах засвистел.
Нет, он правда думал, что я теперь с него слезу? Прямо в воздухе?!
Я, конечно, наоралась вволю, рассказала всё, что думаю о его драконьих предках до тринадцатого колена, потом охрипла, плюнула и стала наслаждаться полётом. Дракон нёс меня над цветущими лугами, кудрявыми дубравами, голубыми озёрами и лесистыми горами, а ещё над городками и деревушками самого убогого вида.
Так мы и пролетали до вечера. Наконец вредный ящер устал и опустился на скалу у самого моря. Не знала, что в его владениях море есть.
— Ну, — рыкнул мой мучитель, — пойдёшь за принца?
А голос сиплый, утомлённый. Я даже пожалела горемыку. За что ему такая упрямая принцесса досталась? Погладила по чешуйчатому носу, заглянула в огненные глазищи.
— Ты, — спрашиваю, — по-человечески объяснить можешь? Нет, дракон, конечно, не человек, но ты ведь понимаешь, о чём я. Просто скажи, что случится с принцем, если я не выйду за него замуж? Так холостяком до могилы и проходит? Или прав на престол его лишат? Может, на Бабе-яге заставят жениться? Или… — я хихикнула, очень уж эта мысль показалась забавной, — он в дракона превратится?
А дальше случилось страшное. Дракон привстал на своих кривых лапах, в его зрачках снова всколыхнулись кровавые зарницы, из глотки вместе с рёвом вырвался сгусток огня, такой яростный, что тугоплавкий вольфрам растопить можно, не то что превратить в головешку одну ни в чём неповинную принцессу!..
Я, понятное дело, от бешеной зверюги шарахнулась.
Забыла, что за спиной обрыв...
А-а-а! Падаю! Спасите! А-а-а!
Не знаю, как не умерла от разрыва сердца. Наверное, просто не успела.
Через две секунды после того, как я ощутила радость свободного полёта, меня подхватила неведомая сила и подняла в воздух. А потом бережно положила на травку. И склонила надо мной обеспокоенную драконью морду.
— Жива? Не поранил я тебя?
Я ощупала бока. Синяки от драконьих лап, конечно, останутся, но за спасение жизни это цена небольшая.
— Больше так не делай, — добавил дракон наставительно.
Как будто я нарочно с кручи кинулась!
— Слушай, — начала я осторожненько. — Ты только огнём не плюйся. Мне понять надо. Значит, если я не выйду замуж за Ника… — Или Нильса? За год я запамятовала. — Хочешь сказать, он станет драконом?
В глубине души я ждала, что коварный ящер поднимет меня на смех. Не может быть, чтобы принц, живой человек, с руками, ногами и всем остальным, вот так запросто, безо всякого научного объяснения, пресмыкающимся стал!
Но дракон глядел тяжело, исподлобья, ни звука не издавал, просто-таки давил обвиняющим молчанием.
— Постой, — осенило меня. — Так ты тоже…
Сразу захотелось его погладить. По чешуйчатому носу. Или по шипастой щеке. Но дракон попятился с таким видом, будто из нас двоих чудовище — я. Вредина!
— Слушай, не злись. Я же не знала.
— Теперь знаешь, — сухо прорычал он. — Если через один год и один месяц после возвращения домой принцесса не выйдет замуж за принца, отвергнутый жених превратится в дракона и останется им до конца своих дней.
— То есть все наши драконы…
Закончить не хватило духу. Это просто не укладывалось в голове!
Прода от 16.02.2020, 19:32
— Но почему нам, принцессам, никто об этом не говорит? — возмутилась я, когда мы прилетели обратно в замок.
— Гордость не позволяет, — вздохнул дракон. — Думаешь, хоть один принц согласится, чтобы принцесса за него из жалости вышла?
Значит, добиваться невесты измором и принуждением у них совести хватает, а честно сказать: так, мол, и так, милая принцесса, обречён я на горькую судьбину, взываю к милосердию, согласен на любые условия... Или не согласен и готов страдать, лишь бы не унижаться — соответственно, претензий не имею... То есть вот это всё сказать — у них язык отсохнет? Одно слово, сапоги, а не мужчины!
Но посидела я, успокоилась, поглядела из окна на своего Ника-Нильса и поняла, что не прощу себе, если из-за меня бедняга проведёт жизнь в обличье ящерицы-переростка. В общем, дрогнуло девичье сердце.
А потом дрогнуло ещё раз. От жалости к себе. Этот Ник-Нильс мне ни капельки не нравился. Вид у него глупый, самодовольный, а поёт так, что впору само вокальное искусство законом запретить — приравняв к пыткам.
Но некоторые в восторге. Лохматая девица, которая днём пригоняла к замку гусей, вечерами прокрадывалась к лагерю Ника-Нильса, подпирала кулаком щёку и слушала кошачий концерт с умильной улыбкой на лице. Сейчас она тоже сидела за кустом и томно вздыхала. А когда Нику-Нильсу надоело драть горло и он отвесил галантный поклон, с надеждой взглянув на моё окно, девица вдруг расплакалась и убежала — только голые пятки засверкали.
Надо было решаться. Вот посплю ещё одну ночь свободным человеком, а утром скажу дракону, что согласна на муки вечные, то есть замуж.
Но тот, кто придумал пословицу про утро вечера мудренее, явно был не дурак. Стоило открыть глаза, улыбнуться солнцу, и вот оно — озарение. "Эврика!" То есть: "Ай да Виола, ай да молодец!" Если что, Виола — это я.
Едва хватило терпения умыться, причесаться, одеться и съесть опостылевшую овсянку. Я, в конце концов, принцесса или как? Не скакать же к дракону лахудрой, заспанной и злой от голода!
Сказать по правде, он меня за год всякой видел. Но тогда я считала его сторожевым псом в чешуе — без стыда и здравого смысла. А теперь… теперь всё по-другому.
Дракон, понятное дело, от моего гениального замысла в восторг не пришёл. Сперва заявил, что ничегошеньки не выйдет, потом — что обманывать низко и некрасиво. Тоже мне моралист нашёлся!
— А замуж без любви идти — красиво? Это, по-твоему, не обман? — рассердилась я. — Только принцы заслуживают достойной жизни, а принцессы и пастушки — так, прилагательные, потому что прилагаются?
У Фонвизина, само собой, не про принцесс было, а про дверь, приложенную к своему месту. Но дракон "Недоросля" в школе не проходил и от моей тирады впал в ступор. Я же на достигнутом не остановилась и втолковывала ему про права принцесс и пастушек до тех пор, пока он не сдался.
Всё-таки слово — великая сила.
К обеду девица была уже в замке. И разумеется, стучала зубами от страха. Ещё бы. Когда тебя среди бела дня хватает ужасный дракон и тащит в своё драконье логово, даже борец сумо задрожит, не то что девушка, не видевшая в жизни ничего, кроме гусей и хворостины. Бедняжка не падала в обморок только потому, что обморок — привилегия благородных дам, а для крестьянки провернуть такой финт большая дерзость.
