Может я и наивен, но в этом ли грех?
В том, что хочется все обменять на одну лишь улыбку?
Ты посмотришь, и с губ тихо скатиться смех,
Разбиваясь и лишь подтверждая ошибку.
Но ведь есть то, что сложно купить за металл.
То, что даже не выменять ни на какие коврижки.
Ты плечами пожмешь и добавишь "я так сказал",
Оставляя прохладу и легкую боль, не по книжке.
В книгах так не бывает, уж как не крути.
Впрочем, в жизни не часто случается так вот и сразу.
Просто ты на меня хоть немного, но, все же, смотри,
Наполняя меня тем теплом, что смешаю я с джазом.
В каждой ноте и слове - моя лишь любовь.
Не проценты, не деньги, не взятки и слава.
Просыпаться хочу только рядом. И вновь
Ободок серебром ощущать под касанием взгляда.
Глава 22. Молитва
Звон колокольный - слепая молитва,
Плач, что рождает монашья душа.
Инок в сутане - извечная битва,
В схватке, где сила всегда не равна.
Вечером поздним коленнопреклонный
Молится истово, в грудь себя бьет.
Словно из чистого света рожденный,
Воду святую с источника пьет.
Было открыто в видениях дивных
Все об устройстве безгрешной души
Бесы ж, проказники в мире безвинных,
Шепчут на ухо ему - "поспеши".
И он торопится, слезы глотая:
"Господи, время мне дай, покаянье.
Силы, чтоб жизни своей не считая,
Я заслужил бы святое признанье."
Бог усмехается, бороду гладя,
Глядя на истовость веры такой.
Голову в бок так слегка наклоняет
И говорит - "Люцифер, этот - твой".
Глава 23. Моя любовь- всего лишь сон
Моя любовь- всего лишь сон:
Открыл глаза - ее уж нет.
Ну и подстать конечно он:
Сегодня да, а завтра нет.
Он бродит целый день кругом,
Он ночью - да, а утром - нет!
Поет мне песни обо всем
И может да, и может нет.
Я устаю все об одном,
Быть может да, скорее нет
Встречать рассвет? - конечно да,
А он смеется - нет, так нет!
Вот и живем который год,
Вот так? Ну да! А может, нет?
И счастливы вполне вдвоем
Не веришь? Да! А может.. Нет!
Глава 24. Шут
Мой темный повелитель, уж сколько лет прошло
Живу на этом свете играющим шутом.
Иду от двери к двери, ища приют и кров.
Опять очнусь в постели, пуская чью-то кровь.
Мой темный повелитель, как жил ты без меня?
Быть может где-то в свете хоть день и без дождя?
Плывут по небу тучи, рисуя милый лик
Когда тебя я встречу? Узнаю ли от них?
Мой темный повелитель, кого целуешь ты?
Ведь знаешь, в целом свете нет губ вкусней моих.
Ты топишь ночь в бокале и в страстном полусне
В безумстве и угаре. В запекшейся заре.
Ты про себя тоскуешь, скрываясь от других
И в снах своих целуешь прекрасные мечты.
А я бегу по жизни оранжевым огнем.
В жару, и в дождь и в ветер, скрывая все следы.
Порой мелькну я рядом. Блесну хитрющим взглядом
И тут же растворяюсь, как сон в тумане лисьем.
Чтобы потом однажды, как в зеркале пустом
Сказать тебе с улыбкой - оставь меня шутом.
Глава 25. Под стук колес приходит сон
Под стук колес приходит сон
Подобен чьей-то смерти он.
Как перезвон разбитых душ
Поет он сказочную чушь.
Он умоляет задремать
Прикрыть глаза, себя объять.
Пока в поющей темноте
Скользят все тени, да не те.
У них лукавый алый взор
Их поцелуй - полночный вор.
Они прекрасны и легки
Их ласки жарки и быстры.
Ты спишь под перестук колес
Пока твой поезд под откос.
Но страха нет, и нет тоски
В объятьях маленькой тени.
Глава 26. Я знаю, там где ты, бушуют бури
Я знаю, там где ты, бушуют бури
И листья опадают в снежный плен
И не хватает силы, божьей дури
Чтобы стряхнуть с твоих ладоней тлен.
Твой шаг отмерит грани у вселенной
Перенесет из точки "а" домой.
Но не найдется и монетки там разменной
Чтобы начать хотя бы спор со мной.
Ты отзываешь темные ненастья
Вновь забираешь души и покой
Я знаю - это все напрасно
Давно тобой проигран этот бой.
Все тень скользит с тобой от дома к дому.
Ты ищешь отблески ее в чужих глазах.
Да только отдана уже другому
И навсегда останется в его сетях.
Глава 27. Кольцо на пальце - словно пропуск в вечность
Кольцо на пальце - словно пропуск в вечность.
Родная кровь на алом серебре
И темный взгляд, что смотрит в бесконечность
Все тайны зная о тебе и обо мне.
Я улыбнусь, а ты пожмешь плечами
Меж нами словно пропасть из веков.
Мы прокляты и знаем это сами -
Не разрубить связующих оков.
И тянутся годами реки крови
Нас оплетая душным полусном
В котором без всего, лишившись даже воли
Мы забываемся в объятиях вдвоем.
Глава 28. Я не Цветаева, не Блок, не Мандельштам.
Я не Цветаева, не Блок, не Мандельштам.
Стихи я не рождаю от истерик.
Я слово к слову, словно в древний храм,
Приподношу их, как полночный клирик.
Меня не манят страсть толпы и блеск.
Я обхожу по стороне хмельну пирушку.
Я не пишу стихи для ветренных небес.
И не читаю их, глуша за кружкой кружку.
Я просто говорю с собой...
А вам-то что?
Вы плащ судьи на плечи тянете бездумно.
И вынося суждения о всех
Со стороны вы смотритесь изрядно скудно.
У воды камыши шумят.
Ветер гонит низкие тучи.
Мы опять с тобой неразлучны,
Как бывало столетья назад.
Солнце светит унылое тускло
И в душе непомерная хмарь.
Может, просто спустился с Эльбруса
К нам последний суровый январь?
Помнишь, как собирал эдельвейсы
И смотрел за тебя с высоты...
Помнишь скаты, крутые отвесы
И мечты...Небывалой красы...
Все ушло и остались лишь тени.
Миражи вместе прожитых дней.
И твой образ...Что выжжен в геенне
Многоцветьем молитвы моей.
Глава 29. У воды камыши шумят...
У воды камыши шумят.
Ветер гонит низкие тучи.
Мы опять с тобой неразлучны,
Как бывало столетья назад.
Солнце светит унылое тускло
И в душе непомерная хмарь.
Может, просто спустился с Эльбруса
К нам последний суровый январь?
Помнишь, как собирал эдельвейсы
И смотрел за тебя с высоты...
Помнишь скаты, крутые отвесы
И мечты...Небывалой красы...
Все ушло и остались лишь тени.
Миражи вместе прожитых дней.
И твой образ...Что выжжен в геенне
Многоцветьем молитвы моей.
