Пролог
Что я помню?
Холодное голубое пламя, объявшее со всех сторон, сомкнувшееся тесным душным кольцом.
Череду ослепляющих белых вспышек, кажущуюся бесконечной.
Бескрайний поток энергии, обрушившийся подобно неумолимой океанской волне.
Боль.
Она везде, сжимается тисками, пожирает тело вместе с бушующим вокруг огнём, разрывает меня на куски снова и снова. Я кричу, я уверена, что открываю рот в попытке дать волю страху, растерянности и непониманию происходящего, но ничего не слышу, ни треска пламени, ни собственного отчаянного крика, ни даже жалкого хрипа.
Ничего.
Бьюсь в агонии, удивляясь мимолётно, что могу чувствовать боль. Я не должна её ощущать, равно как не должна ощущать и тела. Или, быть может, это нечто сродни фантомным болям? Лишь воспоминания о прошлом, ожившие вдруг в моём оглушённом, обезумевшем от ужаса сознании, и на самом деле там, в физическом мире, ничего необычного не происходит, а я, потерянная, позабытая душа, всего-навсего брежу?
Или так и бывает, когда умираешь?
Нет, не так.
Тогда было иначе.
Тогда была тьма, милосердная пустота, в которую я провалилась почти с благодарностью, позволила ей затянуть мой ослабевший дух, словно в трясину болотную. Что до тела, то оно, измученное страданиями, иссушенное болезнью, более не представляло ценности даже для меня. Кто же знал, что убаюкивающая нежность тьмы окажется временной, что я очнусь, вернусь в мир, с коим успела попрощаться?
Я сгораю. Чувствую, как саднит сорванное от крика горло, как першит от сухого, раскалённого воздуха, тяжело, неохотно проникающего в лёгкие. Ничего не вижу, от белых вспышек болят глаза. Всё тело ломит, жар разъедает изнутри, выжигает дотла, будто во мне осталось хоть что-то пригодное для огня. С трудом удаётся перевернуться на бок и скорчиться в позе зародыша, сжаться, кожей ощущая твёрдую поверхность с одной стороны и прикосновение воздуха с другой.
Наверное, я всё-таки умерла. Теперь уже безоговорочно.
Боль отступает, оставляя меня дрожащей, испуганной, действительно потерянной. Жду, когда же наконец белая пелена перед глазами превратится в белое сияние, из которого выступит проводник душ, тот, кто отведёт меня на ту сторону, к моим родителям и сёстрам. Я так хочу их увидеть! Мы будем вместе, мы воссоединимся спустя столько веков, и никто больше нас не разлучит.
Пелена бледнеет, рвётся быстро таящими белёсыми лохмами, уступает место темноте. Не той тьме, где я когда-то надеялась исчезнуть, но обычным потёмкам, какие бывают в плохо освещённом помещении без окон. Среди бледнеющих лохм появляется крылатая фигура, она приближается, склоняется ко мне. Я моргаю, пытаясь рассмотреть лицо проводника.
– Шиана?
Голос мужской, хрипловатый, и отчего-то кажется самую малость знакомым. Я слышала его… недавно. И произнесённое им имя будто чужое, я словно слышу его впервые, и оно никак не связано со мной.
Но я помню имя… и голос этот. Помнила.
Должна вспомнить.
– Шиана? – прохладные пальцы касаются лица. – Пекло ядра…
Только странные они, эти пальцы: шершавые и колются немного.
Потому что оканчиваются когтями.
Вздрагиваю, хочу отодвинуться от существа – никогда не слышала, чтобы у проводника душ были когти, – но оно не позволяет, наоборот, склоняется ниже и, похоже, собирается взять меня на руки.
– Тише, не бойся, это я, Ларио, и нам лучше перебраться в место поспокойнее…
Ларио.
Канделарио Кресп, горгулья, агент Департамента Глубокого Искусства. Он пришёл в мой дом… и совсем мне не понравился.
Не из-за нечеловеческого происхождения, нет.
Просто не понравился.
Слишком наглый. Слишком шумный. Слишком возмутительный.
Ловелас и дамский угодник.
Никогда-то не жаловала подобных ему.
– Вот так…
Меня поднимают на руки, и я вновь отстранённо удивляюсь тому непостижимому факту, что каким-то образом способна чувствовать чужие прикосновения, что моё тело плотно, осязаемо настолько, что его можно подхватить, с лёгкостью оторвать от жёсткой поверхности и куда-то перенести. Жар уступает место холоду, зябкому, противному, и я инстинктивно прижимаюсь к Ларио в поисках тепла, отчаянно цепляюсь за него, ощущая, как пальцы скользят по чуть шершавой коже.
– Что ж, надеюсь, на сей раз получится. Если нет, то мы в полной зад… бездне.
Он поворачивается на месте, расправляет крылья – я не столько вижу, сколько догадываюсь по шелесту. Откуда-то издалека доносятся странные, неясные звуки, возня, треск, приглушённые голоса.
– Закрой глаза.
– З-з-зачем?.. – произношу я сипло, едва слышно и снова вздрагиваю, на сей раз от собственного голоса, жалкого, срывающегося.
Холодно. И чем дальше, тем сильнее холод становится, вымораживает изнутри и снаружи. Кожа покрывается мурашками и, в общем-то, естественная эта реакция вынуждает застыть на руках Ларио.
Делаю вдох и выдох.
Вновь и вновь.
– Перемещение между гранями может напугать, особенно в первый раз.
– Г-граням-ми?..
– Здесь тебе точно не стоит оставаться.
Сумрак вокруг сгущается, и я послушно закрываю глаза, прижимаюсь теснее к мужскому телу, твёрдому и тёплому. Надо попытаться на минуту-другую отрешиться от мира, от происходящего рядом и осознать, принять мысль, которая даже в уме кажется чересчур невероятной, чтобы быть правдой.
Так не бывает.
Или всё же бывает?
Я дышу.
В моей груди бьётся тревожным набатом сердце.
У меня есть тело, настоящее, более чем материальное.
И я помню своё имя.
Я леди Шиана Ридальская, и я умерла более пяти веков назад.
Глава 1
– …Я умру?
Вздрагиваю, услышав этот вопрос из уст Аннабель. Ей всего пятнадцать, она самая младшая из нас, четырёх сестёр, и у неё вся жизнь впереди.
Но она первая заболела в нашей семье.
И, сколь мне известно, пока никто из заболевших ещё не сумел оправиться после неведомого этого, страшного недуга. Привычные методы лечения не помогали, запершиеся в корпусе ведуны молчали, то ли и сами знать не зная, что за мор поразил княжество, то ли попросту опасаясь лишний раз покидать старую цитадель. Будто каменные стены могли защитить…
– Глупости какие! – я заставляю себя улыбнуться, меняю полотенце, лежащее на влажном от пота девичьем лобике, словно вымоченная в холодной воде ткань могла по-настоящему унять жар и облегчить страдания. – Конечно же, ты выздоровеешь.
– Я умру, – Аннабель больше не спрашивает, но утверждает, и от обречённого спокойствия сестры ужас охватывает моё сердце.
– Нельзя так говорить, Анни, если не хочешь накликать беду.
Были и те, кто шептался, да так, чтобы было слышно всем, что болезнь – наказание божье за содеянное пресветлым князем два года назад, за зло, совершённое монархом над своими подданными, за ложь и нарушенное слово. Но коли так, то почему страдают и те, кто всегда был далёк что от княжеского престола, что от деяний великих?
За что наказана Аннабель? В чём провинилась пред богами моя семья и многие другие?
Или всё… из-за меня?
– Беда уже пришла, Шиана, поздно закрывать двери и чертить обережные знаки. Остаётся лишь богов молить, чтобы… – сестрёнка вздыхает с тайной надеждой, – чтобы поскорее.
Я вижу, как опускаются длинные чёрные ресницы и Аннабель затихает, забывшись тревожным сном. Тогда я поднимаюсь с края постели сестры и, пошатываясь, иду к окну. Голова кружится, в теле слабость, меня саму бросает то в жар, то в холод, я еле на ногах стою.
Я тоже больна.
Как и сёстры. Как и отец. Как и последние оставшиеся в доме слуги.
Присаживаюсь на подоконник, прижимаюсь горячим лбом к холодному стеклу. За окном сгущаются вечерние сумерки, за окружающей дом невысокой оградой расстилается лес, но кажется, будто даже отсюда виден город, окутанный траурной пеленой дыма и зловонием, охваченный огнём огромных костров, на которых сжигают тела умерших. Я задыхаюсь, перед глазами всё плывёт, сердце колотится у горла, того и гляди вовсе остановится. Выжидаю минуту-другую в надежде, что приступ пройдёт сам собой, затем оборачиваюсь, смотрю на хрупкое неподвижное тело под одеялом, озарённое пламенем оплывших свечей в канделябре на столике.
Осознание непоправимого накрывает внезапно.
Аннабель умерла.
– Я же говорила, – зыбкая тень возникает подле кровати, глядит равнодушно на тело. – А ты не верила.
Тень бесплотна, подобно всякой тени, но даже в посмертии она не теряет изящества и грации. У неё небесно-синие глаза и густые каштановые волосы, как у меня, и она так похожа на прежнюю юную красавицу Аннабель и одновременно не похожа на нынешнюю, похудевшую, измученную, с заострёнными болезнью чертами белого лица, что я теряюсь.
– Анни?
– Я уйду. Мы все уйдём.
– А я?
Тень качает головой и растворяется в неверном сплетении света свечей и наполняющего спальню полумрака. А я остаюсь сидеть на подоконнике, нет у меня сил ни чтобы позвать кого-то, ни даже чтобы оплакать ушедшую за грань сестру…
Открываю глаза, пробудившись то ли от тяжёлого сна, то ли от лихорадочного забытья, и в первую минуту не могу понять, где нахожусь.
Комната одновременно и просторная, светлая, и явно меньше площадью, чем привычные мне покои дома Ридальских. Здесь не так много мебели, и вся она лёгкая какая-то, миниатюрная, будто кукольная. Окно большое, почти во всю стену, закрыто странными белыми занавесками, состоящими из узких длинных полосок. Сквозь них пробивается шум, показавшийся поначалу настолько резким, оглушающим, что я пытаюсь спрятаться под одеялом.
– Шиана?
Я осторожно выглядываю из-под одеяла.
– Л-ларио?
– Он самый, – горгул улыбается, но улыбка выходит кривоватой, натянутой. – Как ты себя чувствуешь?
Прислушиваюсь к себе и с удивлением отмечаю, что чувствую себя хорошо, ничего не болит, не ломит и не ноет, разве что само ощущение собственного тела, живого, дышащего, подчиняющегося мне, вызывает растерянность и непонимание.
– Хорошо, – повторяю я вслух.
Высовываюсь из-под одеяла, приподнимаю его край и начинаю рассматривать тело, пытаясь понять, как подобное возможно.
Я умерла. Так давно, что для нынешнего поколения времена моей жизни превратились в пустые, равнодушные строки в учебниках истории, сухую сводку минувшего и позабытого наполовину.
Я была призраком, привязанным к месту своей гибели, духом, не способным покинуть дом, некогда принадлежавший моему отцу. Долгие века я существовала в стенах фамильного особняка рода Ридальских, наблюдала, как одно поколение семьи сменяет другое, как беднеют её члены и ветшает дом.
И вдруг я… ожила?
Обрела плоть и кровь, получила физическую оболочку и возможность прожить жизнь заново?
Провожу ладонью по телу, щупаю себя в попытке убедиться, что оно моё, что ничего в нём не изменилось, оно такое же, каким я его помню. Внезапно Ларио издаёт невнятный звук, выпрямляется и отступает от кровати, встав так, чтобы не видеть происходящего под одеялом. И я понимаю запоздало, что обнажена и трогаю себя суетливо, будто помешанная, на глазах постороннего мужчины, пусть и нечеловеческого рода. Смутившись резко, прижимаю одеяло к груди, оглядываю комнату.
– Можно мне… зеркало?
Ларио кивает и выходит. Возвращается с маленьким квадратным зеркальцем без оправы – рассматривать себя в таком неудобно, но мне хватает и этой малости, чтобы действительно убедиться, что моё лицо осталось прежним. Лишённое лёгкой полупрозрачности, оно выглядит немного непривычно. Поднявшись выше по подушке, я поворачиваю зеркальце то так, то этак, изучаю лицо в отражении, провожу кончиками пальцев, знакомлюсь с ним заново, а заодно и с ощущением прикосновения, теплом и мягкостью кожи.
– Что произошло?
– Что последнее до пробуждения в подвале ты помнишь?
Что я помню?
Опускаю руки, беспомощно пожимаю плечами.
– Холодное голубое пламя. Оно везде… оно пожирает меня, и я… я растворяюсь в нём без остатка, – зеркало в моей руке отражает послушно, как я морщу лоб в задумчивости. – А чуть раньше… раньше я говорила с Лин. Она поддалась собственной же силе, потеряла контроль и над ней, и над собой, никто ничего не мог предпринять, чтобы удержать её от последнего шага, даже Трей… и я единственная могла обратиться к ней. Только Лин всё равно не желала меня слушать. И тогда я… я приняла её энергию. Поглотила всё, что могла, пользуясь тем, что Лин стала частью дома, как и я когда-то… хотя не совсем так, конечно, но всё же другого выхода не было… я не видела иного шанса вернуть её… Она ведь в порядке?
– Лин? – уточняет Ларио и снова кивает. – Насколько мне известно, да. Она, Трей и все их друзья ещё находятся в доме Ридальских, однако уже готовятся покинуть и его, и Брийское княжество.
– А я? – спрашиваю с замиранием сердца.
Аннабель не ответила на тот мой вопрос.
– А ты опять мертва. Разумеется, это не то чтобы применимо к той, кто столько веков была призраком, но… – Ларио хмурится, явно и сам не вполне понимая природу произошедшего. – С технической точки зрения тебя-привидения больше не существует. Ты приняла огромное количество энергии живого источника, и этого хватило, чтобы ты… материализовалась не духом, но человеком. Шиана, я не могу объяснить тебе ни деталей этого процесса, ни его самого как такового, потому что не знаю. Ничего подобного ещё не случалось, по крайней мере, я о таком не слышал и во времена моего обучения в академии нам не рассказывали о возможности воскрешения из мёртвых не в качестве зомбяка.
Я качаю в растерянности головой – последнее слово мне незнакомо.
– Прости, умертвия, – поправляется горгул.
– И я… материализовалась… в подвале?
– Помнишь, когда дела стали совсем невесёлыми, я собрался в Департамент? Наличие ловушки либо барьера было очевидным, даже слишком, но я решил рискнуть. Всё лучше, чем сидеть и ждать, пока тебя окончательно загонят в угол. Я переместился, однако покинуть пределов особняка не смог. Повезло, что перебросило только в подвал того же дома, а не куда похуже. И там я нашёл тебя.
– И переместил, – добавляю я.
Чужая обстановка. Чужой шум. Знаю, мир изменился за прошедшие века, необязательно иметь возможность выйти из дома или попутешествовать по континенту, чтобы понять, насколько всё отличается от того, что я видела при жизни, однако не мог даже современный наш мир производить такой шум.
– На тот момент наверху всё уже явно было кончено и препятствующий телепортации барьер, скорее всего, снесло вместе с маячками и прочими возможными блоками. И в Железном мире нам обоим безопаснее.
– Почему?
– Шиана, ты не просто человек, вернувшийся в мир живых из мира духов, не поднятое кем-то умертвие, ты удивительное, необычное явление, ты уникальна и, поверь, найдётся немало желающих всесторонне тебя изучить, начиная с ведунских корпусов Деревянного мира и заканчивая моим работодателем. А между ними есть ещё торговцы редкостями и всевозможные исследователи непознанного из Огненного и Воздушного вроде того сильфа.
– Поэтому ты забрал меня?
– Именно, – по серьёзному, чуть недовольному моими расспросами лицу собеседника нельзя прочитать правду. Тем не менее, я чувствую, Ларио что-то скрывает – для понимания простой этой истины не надо быть эмпатом. – Демоны способны подчинять привидений, но не живых людей, так что с Треем тебя больше ничего не связывает, равно как и с домом, в котором был заперт твой дух. Ты свободна. И никто не отнимет у тебя эту свободу, если как можно меньше людей и нелюдей будут знать правду.
