— Ох, совсем темно! — послышалось со спины, и гном засуетился, в спешке что-то выискивая. Затем достал еще пару огарков. Стало чуть светлее. Показался Когон:
— Это что, дождь? Здесь?
Он чуть прихрамывал, держался за поясницу и также обеспокоенно обводил взглядом комнату. От нового порыва входная дверь задрожала.
Этель обернулась к окну и резко вскочила: по стеклу, отбивая неровный глухой ритм, стекали даже не капли — целые дождевые ручьи, — и Этель завороженно смотрела.
Скрипя половицами, к ней подошел Когон, задрал голову и, фыркнув, опустился на свое кресло. Гном вздохнул и, поставив четвертую свечу, так же сел в круг.
От нависшей тишины по спине пробежал холодок, со входа засквозило. Самое то после изнуряющего пекла, но… должно ли быть так на самом деле?
— Эльфы любят дождь, — Ильсо нарушил затянувшуюся тишину. — Любили, по крайней мере, пока я не ушел. — А на молчание дополнил: — Ну, в нашем лесу, когда еще не было этого… всего.
Никто все равно не ответил. Этель тоже не обернулась. Лишь капли разгонялись в зловещем танце и рвались пробить стекло в перекошенном окошке. Отбивая неровный ритм, словно в крике о помощи, они срывались с натянутого воздуха и разбивались об упругую поверхность.
— А вообще, у меня и похлебка есть…
Этель отошла, будто ожидая новую вспышку, а может быть, просто боясь одиночества в холодных объятиях рвущейся сквозь преграду стихии. Гном почесал бороду и, не дождавшись ответа, побрел на кухню. Этель заняла место за столом и обвела взглядом понурых эльфа и орка. И о чем они думали?
С окна стекали ливневые потоки. Каждая капля — одна из миллиона. Каждая капля — как оборванная жизнь. Будто в отчаянии, они срывались с неба, искали спасение здесь, на земле, но на размытом песке их ждала лишь общая могила без имен и памяти.
Громыхнуло.
Этель обняла руками колени и закрыла глаза. Сегодня погибли сотни, а может быть, и тысячи людей и змеелюдов по прихоти трусливого Императора. Там же, за окном, текли реки крови, и все, что оставалось беглецам — прятаться и роптать от бессилия перед его мощью.
В старенькой печке затрещали дрова, возле стола снова показался Оргвин:
— Ну-с, тут у меня заливной ягненок, орехи, курага. — Он поставил на стол полные до краев блюда. — Похлебка сейчас разогреется, хлеб-сыр нарезать надо…
— Я помогу, — вздохнула Этель, поднимаясь. — Фрукты тоже возьму.
— Бери-бери, побольше бери, — кивнул гном. А сам обратился к помрачневшим товарищам: — Вы это, гости дорогие… настойку-то нести?
Этель взяла одну свечу и вышла на такую же простенькую кухню. Стало прохладно, но от печки доносилось приятное тепло и уютный треск дров. Из другой комнаты послышались негромкие голоса и что-то про вишневую наливку. Невольно Этель улыбнулась.
По крыше с нарастающей силой барабанили капли, но ей казалось, что все будет хорошо. Правильно. И странно, что теперь они в безопасности. Что они успели до дождя.
Разморившись от тепла печки и наевшись вдоволь, Этель не заметила, как уснула. Помнила только, что дождь так и не прекратился. А ее новая компания не переставала занимательную беседу. О том, в частности, что завтра эльф и орк выдвигаются в путь, чтобы встретиться с ее сокамерником-змеелюдом в Долине Нищих. При этом Ильсо доказывал, что это его обязанность, а Когон твердил, что он там не задержится и уйдет в свое племя — удостовериться, что оно по прежнему на месте. А вот уже потом…
Этель уже не помнила. Различила только удивленный восклик Оргвина и укоризненный взгляд Ильсо: наверняка вместо орка выдала все секреты их пути вишневая настойка. Как бы то ни было, из нее вышел никудышный шпион: заняв кресло возле маленькой печки, Этель смотрела за стекло и представляла, как капли оседают на ее ресницах и стекают по лицу. Было в этом что-то удивительное, завораживающее!
А затем, поджав под себя ноги и укутавшись в старенькую гномью накидку, не заметила, как уснула.
Дала знать усталость от долгого пути на солнцепеке и бессилие от голода и жажды в темнице. Находясь среди незнакомцев, в чужом доме, не имея четких планов даже на грядущий день, Этель позволила себе ни о чем не думать: тепло и уют дома создавали иллюзорное чувство безопасности.
Она проснулась среди ночи от тревожного стука оконных створок и резко вскочила. Сон еще не улетучился, и тело поддавалось слабости, но то, что она увидела, заставило ее взбодриться: за хрупкой и, казалось, совсем ненадежной стеной дома ужасный ураган выкорчевывал деревья и отчаянно бился в окно. Дождь прекратился, и ему на смену пришла другая стихия.
Оторопев, Этель застыла у окна только на мгновение, а затем что есть мочи закричала:
— Эй! Нужно уходить! Дом рушится!
Она не преувеличила: крышу уже срывало, поток холодного ветра проник внутрь и терзал подол ее потрепанного платья. Кожа по всему телу покрылась мурашками.
На ее клич ответил храп: Когон, уронив лицо на согнутую руку, спал прямо за столом, а Ильсо, свернувшись калачиком, как кот, устроился на простенькой подстилке у порога. Гнома видно не было. Может быть, на кухне?
Решив не терять время, чтобы добудиться воинов, Этель метнулась туда, но тоже никого не обнаружила, затем — в комнату, занавешенную цветной тряпкой, но прямо при входе на нее свалился шкаф с различными склянками, и она в ужасе отскочила.
Склянки с оглушающим звуком битого стекла рухнули прямо ей под ноги, от шкафа отлетели доски. С окна засквозило.
Цветная тряпка сорвалась с дверного проема и в порыве накрыла стол. Только миг позволила себе Этель бездействовать. Выходило так, что дом, ставший для их компании приютом на ночь, волей гнетущей стихии рушился, как карточный домик.
Она даже успела с сожалением подумать, что волосы ее совершенно спутались, а тонкие бретели грубого хлопкового платья стремились сорваться с плеч. Стыдясь быть замеченной в таком виде, Этель прижала рваный подол к щиколоткам, но тщетно: в тот же миг она уже прикрывала голову от летящих сверху глиняных горшочков и… падающей балки. Крыша зловеще накренилась. И никто, кроме нее, не видел катастрофы!
Теперь Этель завизжала, не сдерживаясь, и метнулась к храпящему орку.
— Когон! Проснись! — заверещала она, хватая его за руку и тряся что есть мочи. — Ураган!
Она едва успела пригнуться, когда порыв победил слабенькое стекло, и внутрь с тысячами осколков ворвались поломанные ветки, песок и ночной холод. Входная дверь задребезжала.
Этель укрылась под столом, но и он начал поддаваться стихии, тихонько сдвигаясь, но навалившийся Когон держал его своим телом и по-прежнему храпел как ни в чем не бывало.
— Где гном? — раздалось над самым ухом и, подняв взгляд, Этель увидела заспанное, но уже сосредоточенное лицо эльфа.
— Н-не знаю, — пролепетала она с облегчением. — На кухне нет, а другая комната завалена.
— Найди его. Я подниму Когона!
Он рыкнул, будто превозмогая что-то, и, вынырнув из-под стола, Этель заметила, как он отбивается от летящих обломков.
— Живо! — повторил эльф, и Этель, пользуясь его защитой, снова шмыгнула на кухню.
Но здесь по-прежнему было пусто: два узких стола по периметру, простенькая лавка и шкаф. Этель скользнула взглядом по накренившимся стенам, потолку, окну, едва сдерживающему ветер, по полу…
И увидела металлическое кольцо. Люк! Ну конечно!
Она присела, предвкушая близкую победу, и потянула на себя что есть силы, но ничего не вышло: крышка плотно прилегала к полу. Да и сама по себе, похоже, весила немало. Нужна была отмычка.
Она глянула на дребезжащее окно, пустые столы, узенькие полки на стенах, обернулась на шум из соседней комнаты и хотела спешить за подмогой, но, повернувшись к подполу, встретилась лицом к лицу с гномом. Выглядел он не под стать вчерашнему дружелюбию сурово и церемониться с объяснениями не стал.
— Живо в подпол, все потом! — рявкнул он и вызволил из недр дома боевой молот. Этель с опаской покосилась на оружие, мысленно взвешивая риски возможной драки, но гном вылез из погреба сам и сходу отбил летящую на него полку. Больше Этель не спорила: спустилась в подпол хиленькой лачуги и затаилась.
Ничего необычного: наверняка же любой уважающий себя торговец должен иметь за пазухой один-другой боевой молот? На всякий случай. Для безопасности.
Или нет?
Размышлять было некогда: сверху послышался грохот, грубые голоса, похожие на спор и отборные ругательства. А затем над ее головой в проходе показались три массивных силуэта.
Все хорошо. Значит, они победили.
Гном так не считал. Вздыхал всякий раз, когда речь заходила о том, что они легко отделались. Эльф с орком на это только посмеивались и перемигивались друг с другом, указывая на окружающую обстановку.
Этель их понимала и потому прятала улыбку в ладонях, чтобы ненароком не вызвать у гнома боль утраты или приступ ностальгии: все-таки это он, а не орк или эльф, лишился крыши над головой.
А у самой Этель и вовсе никогда ничего своего не было, чтобы что-то терять, но, глядя на роскошное убранство подпола, невольно становилась на сторону своих спасителей.
Здесь была целая система не то, чтобы комнат — залов! Путаные переходы, коридоры, склады, спальни. Будто тут не один гном жил, а целая гильдия. И здесь действительно было много товаров. Странных товаров.
— Это все из пустыни, — с неохотой рассказывал гном. — Ну, знаете же молчаливых странников? Ребята, которые ищут ингредиенты и ведут раскопки для магической академии в Эшгете.
— Ха! — с интересом подключался Ильсо. — И сколько из них возвращается? Нажива стоит жизней?
— Иногда очень даже, — лукаво улыбался Оргвин, но, вспоминая бунт стихии, отворачивался и вздыхал сам с собой.
— Подумаешь, лачуга разрушилась! — ворчал Когон и переворачивался на другой бок. Орка одолевала головная боль после превосходных гномьих напитков. — Здесь-то вон какие хоромы, сам Император позавидует!
— Это все — работа, а наверху… жизнь.
Когон и Ильсо, не сдержавшись, прыснули. Этель тоже уловила оксюморон: гномы жили в обособленном государстве Анэвер под Тусклой горой, и редкие жители покидали свой дом. Так что история Оргвина была ярким исключением, чем правилом, но и он, находясь наверху, возможно неосознанно, но явно следуя внутреннему зову предков, построил себе подземное царство.
Но все же Этель сочувствовала утрате гнома: наверху, по его словам, хранились целебные травы, настои и мази, которые портятся под землей, но за которые можно выручить хорошие деньги. Ди Форсун наверняка покупал что-то из этого. А может быть, и вообще все подряд: его усадьба на окраине Эшгета была самой богатой по меркам змеелюдской знати, и многие, приходя в гости или по делам, восторгались редкими экземплярами ваз или кувшинов, или ароматами южных чаев. Она и сама любила пройтись ночью по территории виллы, рассмотреть бюсты древних змеелюдов, взявших Эшгет, или насладиться благоуханием неизвестных цветов.
— Не обижайтесь. — Она осторожно села в шикарное позолоченное кресло рядом с расшитой клинией, где расположился горюющий гном. — Они не со зла, просто… они привыкли к другой жизни.
— Да-да, кочующие племена, раздробленное королевство эльфов, — бросив презрительный взгляд на увлеченное перешептывающихся Когона и Ильсо, бросил Оргвин и вздохнул. — Я уж позабыл своих сородичей, всю осознанную жизнь здесь, просто… столько усилий! Столько кропотливых трудов по сбору соцветий! Пустыня немилостива на живые растения, все там сухоцветы да колючки, но если удается найти такое сокровище, это дорогого стоит, — он проговорил с восхищением, и Этель увлеченно слушала. — Можно выручить целое состояние! А если приготовить грамотный раствор…
Он вдруг о чем-то задумался, нахмурился и, повернувшись к Когону, бросил:
— Эй, орк! Что там у тебя со спиной-то? Помогли настои?
— Ему больше помогли настойки: видишь, как разморило! — воскликнул Ильсо и тут же получил от орка дружеский толчок в бок. Но Когон отозвался:
— И так не болело, но… да, раны подсушились. Спасибо.
Он буркнул и отвернулся от всех, давая понять, что не намерен больше разговаривать и планирует отдыхать. Ильсо зевнул и, походив еще недолго между широкими стеллажами с различной утварью, решил повторить за орком и улегся спать. Этель уловила размеренный сап и с надеждой прошептала гному:
— Господин… Оргвин, не найдется ли у вас нового платья? Мое совсем износилось и разорвалось… Я отработаю! Хотите, я помогу вам отстроить дом? Или буду помогать по хозяйству? У меня теперь тоже… ничего нет.
Она проговорила это и одернула себя: а было ли? Только что она сама попросила себе нового господина. Но сделала бы это, не окажись в этом чудесном погребе?
— Меняешь свободу на платье? — беззлобно ухмыльнулся гном и покачал головой. — А ведь ты можешь уйти куда угодно, и никто тебя не хватится. Прежний мир рухнул, а новый… думаю, ты вправе выбрать сама.
Он потянулся и разлегся на клинии. И добавил:
— Но уверена, что именно такой свой новый мир ты хочешь?
Поддавшись всеобщему сонному настроению, пока орк и эльф пережидали бурю, Этель задремала тоже.
Вопрос гнома всколыхнул в ней странное чувство: а что, разве могло быть по-другому? Всю жизнь она служила Ди Форсуну, как и другие слуги. И не могла помыслить, что до ее совершеннолетия что-то изменится. Знала, конечно, что господин уже отсчитывает дни, как этот момент наступит — чтобы выдать ее замуж или выгодно продать: хилая она была, на многие работы просто не годилась. И постоянно попадала в сомнительные истории.
Этель вспоминала свою жизнь и принимала ее: как то, что было, как и то, что должно было стать. Молилась только, чтобы у ее будущего жениха хотя бы была человеческая голова. А остальное… она бы приспособилась, она это точно знала. Так же, как это происходило с ней сейчас. То же, что она и собиралась делать — приспосабливаться.
Но что, если гном прав, и новые реалии обуславливали теперь ее собственный выбор? Кровавым и жестоким образом сменилась власть, ее бросил господин, и она бежала из города с незнакомцами. А затем впервые увидела гнома и дождь, стала свидетелем урагана, впервые нарядилась в шелковый сарафан…
Она будто вынырнула из потока сновидений, смешавшихся с реальными тревогами и бросилась к большому зеркалу в полный рост в позолоченой раме с вензелями. Одна лишь мимолетная мысль, что она смотрится в него, вызывала у Этель неподдельный трепет и сомнение в реальности происходящего. Но все оказалось правдой: сарафан подчеркивал ее лазоревые глаза и оттенял пусть спутанную и грязную, но по-прежнему светлую копну волос. У Оргвина, определенно, был вкус!
Не скрывая радости, Этель прокружилась. Воздушные рукава-воланы белой сорочки едва касались ее кожи и создавали такое волнение, что от осознания собственной прелести Этель зарумянилась и сделалась еще очаровательней. Так ей показалось. И в этом, несомненно, была заслуга сарафана. А может быть, древнего и очень магического зеркала.
А потом она застыла. Лазоревые глаза округлились, губы сжались, и Этель, будто от внезапного удара, отошла на шаг. Мало того, что она казалась себе невероятно хорошенькой, теперь она была так же… абсолютно свободной!
От этой мысли Этель вздрогнула и даже сложила руки на груди: не могло быть все так просто! Ди Форсун непременно узнает
— Это что, дождь? Здесь?
Он чуть прихрамывал, держался за поясницу и также обеспокоенно обводил взглядом комнату. От нового порыва входная дверь задрожала.
Этель обернулась к окну и резко вскочила: по стеклу, отбивая неровный глухой ритм, стекали даже не капли — целые дождевые ручьи, — и Этель завороженно смотрела.
Скрипя половицами, к ней подошел Когон, задрал голову и, фыркнув, опустился на свое кресло. Гном вздохнул и, поставив четвертую свечу, так же сел в круг.
От нависшей тишины по спине пробежал холодок, со входа засквозило. Самое то после изнуряющего пекла, но… должно ли быть так на самом деле?
— Эльфы любят дождь, — Ильсо нарушил затянувшуюся тишину. — Любили, по крайней мере, пока я не ушел. — А на молчание дополнил: — Ну, в нашем лесу, когда еще не было этого… всего.
Никто все равно не ответил. Этель тоже не обернулась. Лишь капли разгонялись в зловещем танце и рвались пробить стекло в перекошенном окошке. Отбивая неровный ритм, словно в крике о помощи, они срывались с натянутого воздуха и разбивались об упругую поверхность.
— А вообще, у меня и похлебка есть…
Этель отошла, будто ожидая новую вспышку, а может быть, просто боясь одиночества в холодных объятиях рвущейся сквозь преграду стихии. Гном почесал бороду и, не дождавшись ответа, побрел на кухню. Этель заняла место за столом и обвела взглядом понурых эльфа и орка. И о чем они думали?
С окна стекали ливневые потоки. Каждая капля — одна из миллиона. Каждая капля — как оборванная жизнь. Будто в отчаянии, они срывались с неба, искали спасение здесь, на земле, но на размытом песке их ждала лишь общая могила без имен и памяти.
Громыхнуло.
Этель обняла руками колени и закрыла глаза. Сегодня погибли сотни, а может быть, и тысячи людей и змеелюдов по прихоти трусливого Императора. Там же, за окном, текли реки крови, и все, что оставалось беглецам — прятаться и роптать от бессилия перед его мощью.
В старенькой печке затрещали дрова, возле стола снова показался Оргвин:
— Ну-с, тут у меня заливной ягненок, орехи, курага. — Он поставил на стол полные до краев блюда. — Похлебка сейчас разогреется, хлеб-сыр нарезать надо…
— Я помогу, — вздохнула Этель, поднимаясь. — Фрукты тоже возьму.
— Бери-бери, побольше бери, — кивнул гном. А сам обратился к помрачневшим товарищам: — Вы это, гости дорогие… настойку-то нести?
Этель взяла одну свечу и вышла на такую же простенькую кухню. Стало прохладно, но от печки доносилось приятное тепло и уютный треск дров. Из другой комнаты послышались негромкие голоса и что-то про вишневую наливку. Невольно Этель улыбнулась.
По крыше с нарастающей силой барабанили капли, но ей казалось, что все будет хорошо. Правильно. И странно, что теперь они в безопасности. Что они успели до дождя.
***
Разморившись от тепла печки и наевшись вдоволь, Этель не заметила, как уснула. Помнила только, что дождь так и не прекратился. А ее новая компания не переставала занимательную беседу. О том, в частности, что завтра эльф и орк выдвигаются в путь, чтобы встретиться с ее сокамерником-змеелюдом в Долине Нищих. При этом Ильсо доказывал, что это его обязанность, а Когон твердил, что он там не задержится и уйдет в свое племя — удостовериться, что оно по прежнему на месте. А вот уже потом…
Этель уже не помнила. Различила только удивленный восклик Оргвина и укоризненный взгляд Ильсо: наверняка вместо орка выдала все секреты их пути вишневая настойка. Как бы то ни было, из нее вышел никудышный шпион: заняв кресло возле маленькой печки, Этель смотрела за стекло и представляла, как капли оседают на ее ресницах и стекают по лицу. Было в этом что-то удивительное, завораживающее!
А затем, поджав под себя ноги и укутавшись в старенькую гномью накидку, не заметила, как уснула.
Дала знать усталость от долгого пути на солнцепеке и бессилие от голода и жажды в темнице. Находясь среди незнакомцев, в чужом доме, не имея четких планов даже на грядущий день, Этель позволила себе ни о чем не думать: тепло и уют дома создавали иллюзорное чувство безопасности.
Она проснулась среди ночи от тревожного стука оконных створок и резко вскочила. Сон еще не улетучился, и тело поддавалось слабости, но то, что она увидела, заставило ее взбодриться: за хрупкой и, казалось, совсем ненадежной стеной дома ужасный ураган выкорчевывал деревья и отчаянно бился в окно. Дождь прекратился, и ему на смену пришла другая стихия.
Оторопев, Этель застыла у окна только на мгновение, а затем что есть мочи закричала:
— Эй! Нужно уходить! Дом рушится!
Она не преувеличила: крышу уже срывало, поток холодного ветра проник внутрь и терзал подол ее потрепанного платья. Кожа по всему телу покрылась мурашками.
На ее клич ответил храп: Когон, уронив лицо на согнутую руку, спал прямо за столом, а Ильсо, свернувшись калачиком, как кот, устроился на простенькой подстилке у порога. Гнома видно не было. Может быть, на кухне?
Решив не терять время, чтобы добудиться воинов, Этель метнулась туда, но тоже никого не обнаружила, затем — в комнату, занавешенную цветной тряпкой, но прямо при входе на нее свалился шкаф с различными склянками, и она в ужасе отскочила.
Склянки с оглушающим звуком битого стекла рухнули прямо ей под ноги, от шкафа отлетели доски. С окна засквозило.
Цветная тряпка сорвалась с дверного проема и в порыве накрыла стол. Только миг позволила себе Этель бездействовать. Выходило так, что дом, ставший для их компании приютом на ночь, волей гнетущей стихии рушился, как карточный домик.
Она даже успела с сожалением подумать, что волосы ее совершенно спутались, а тонкие бретели грубого хлопкового платья стремились сорваться с плеч. Стыдясь быть замеченной в таком виде, Этель прижала рваный подол к щиколоткам, но тщетно: в тот же миг она уже прикрывала голову от летящих сверху глиняных горшочков и… падающей балки. Крыша зловеще накренилась. И никто, кроме нее, не видел катастрофы!
Теперь Этель завизжала, не сдерживаясь, и метнулась к храпящему орку.
— Когон! Проснись! — заверещала она, хватая его за руку и тряся что есть мочи. — Ураган!
Она едва успела пригнуться, когда порыв победил слабенькое стекло, и внутрь с тысячами осколков ворвались поломанные ветки, песок и ночной холод. Входная дверь задребезжала.
Этель укрылась под столом, но и он начал поддаваться стихии, тихонько сдвигаясь, но навалившийся Когон держал его своим телом и по-прежнему храпел как ни в чем не бывало.
— Где гном? — раздалось над самым ухом и, подняв взгляд, Этель увидела заспанное, но уже сосредоточенное лицо эльфа.
— Н-не знаю, — пролепетала она с облегчением. — На кухне нет, а другая комната завалена.
— Найди его. Я подниму Когона!
Он рыкнул, будто превозмогая что-то, и, вынырнув из-под стола, Этель заметила, как он отбивается от летящих обломков.
— Живо! — повторил эльф, и Этель, пользуясь его защитой, снова шмыгнула на кухню.
Но здесь по-прежнему было пусто: два узких стола по периметру, простенькая лавка и шкаф. Этель скользнула взглядом по накренившимся стенам, потолку, окну, едва сдерживающему ветер, по полу…
И увидела металлическое кольцо. Люк! Ну конечно!
Она присела, предвкушая близкую победу, и потянула на себя что есть силы, но ничего не вышло: крышка плотно прилегала к полу. Да и сама по себе, похоже, весила немало. Нужна была отмычка.
Она глянула на дребезжащее окно, пустые столы, узенькие полки на стенах, обернулась на шум из соседней комнаты и хотела спешить за подмогой, но, повернувшись к подполу, встретилась лицом к лицу с гномом. Выглядел он не под стать вчерашнему дружелюбию сурово и церемониться с объяснениями не стал.
— Живо в подпол, все потом! — рявкнул он и вызволил из недр дома боевой молот. Этель с опаской покосилась на оружие, мысленно взвешивая риски возможной драки, но гном вылез из погреба сам и сходу отбил летящую на него полку. Больше Этель не спорила: спустилась в подпол хиленькой лачуги и затаилась.
Ничего необычного: наверняка же любой уважающий себя торговец должен иметь за пазухой один-другой боевой молот? На всякий случай. Для безопасности.
Или нет?
Размышлять было некогда: сверху послышался грохот, грубые голоса, похожие на спор и отборные ругательства. А затем над ее головой в проходе показались три массивных силуэта.
Все хорошо. Значит, они победили.
***
Гном так не считал. Вздыхал всякий раз, когда речь заходила о том, что они легко отделались. Эльф с орком на это только посмеивались и перемигивались друг с другом, указывая на окружающую обстановку.
Этель их понимала и потому прятала улыбку в ладонях, чтобы ненароком не вызвать у гнома боль утраты или приступ ностальгии: все-таки это он, а не орк или эльф, лишился крыши над головой.
А у самой Этель и вовсе никогда ничего своего не было, чтобы что-то терять, но, глядя на роскошное убранство подпола, невольно становилась на сторону своих спасителей.
Здесь была целая система не то, чтобы комнат — залов! Путаные переходы, коридоры, склады, спальни. Будто тут не один гном жил, а целая гильдия. И здесь действительно было много товаров. Странных товаров.
— Это все из пустыни, — с неохотой рассказывал гном. — Ну, знаете же молчаливых странников? Ребята, которые ищут ингредиенты и ведут раскопки для магической академии в Эшгете.
— Ха! — с интересом подключался Ильсо. — И сколько из них возвращается? Нажива стоит жизней?
— Иногда очень даже, — лукаво улыбался Оргвин, но, вспоминая бунт стихии, отворачивался и вздыхал сам с собой.
— Подумаешь, лачуга разрушилась! — ворчал Когон и переворачивался на другой бок. Орка одолевала головная боль после превосходных гномьих напитков. — Здесь-то вон какие хоромы, сам Император позавидует!
— Это все — работа, а наверху… жизнь.
Когон и Ильсо, не сдержавшись, прыснули. Этель тоже уловила оксюморон: гномы жили в обособленном государстве Анэвер под Тусклой горой, и редкие жители покидали свой дом. Так что история Оргвина была ярким исключением, чем правилом, но и он, находясь наверху, возможно неосознанно, но явно следуя внутреннему зову предков, построил себе подземное царство.
Но все же Этель сочувствовала утрате гнома: наверху, по его словам, хранились целебные травы, настои и мази, которые портятся под землей, но за которые можно выручить хорошие деньги. Ди Форсун наверняка покупал что-то из этого. А может быть, и вообще все подряд: его усадьба на окраине Эшгета была самой богатой по меркам змеелюдской знати, и многие, приходя в гости или по делам, восторгались редкими экземплярами ваз или кувшинов, или ароматами южных чаев. Она и сама любила пройтись ночью по территории виллы, рассмотреть бюсты древних змеелюдов, взявших Эшгет, или насладиться благоуханием неизвестных цветов.
— Не обижайтесь. — Она осторожно села в шикарное позолоченное кресло рядом с расшитой клинией, где расположился горюющий гном. — Они не со зла, просто… они привыкли к другой жизни.
— Да-да, кочующие племена, раздробленное королевство эльфов, — бросив презрительный взгляд на увлеченное перешептывающихся Когона и Ильсо, бросил Оргвин и вздохнул. — Я уж позабыл своих сородичей, всю осознанную жизнь здесь, просто… столько усилий! Столько кропотливых трудов по сбору соцветий! Пустыня немилостива на живые растения, все там сухоцветы да колючки, но если удается найти такое сокровище, это дорогого стоит, — он проговорил с восхищением, и Этель увлеченно слушала. — Можно выручить целое состояние! А если приготовить грамотный раствор…
Он вдруг о чем-то задумался, нахмурился и, повернувшись к Когону, бросил:
— Эй, орк! Что там у тебя со спиной-то? Помогли настои?
— Ему больше помогли настойки: видишь, как разморило! — воскликнул Ильсо и тут же получил от орка дружеский толчок в бок. Но Когон отозвался:
— И так не болело, но… да, раны подсушились. Спасибо.
Он буркнул и отвернулся от всех, давая понять, что не намерен больше разговаривать и планирует отдыхать. Ильсо зевнул и, походив еще недолго между широкими стеллажами с различной утварью, решил повторить за орком и улегся спать. Этель уловила размеренный сап и с надеждой прошептала гному:
— Господин… Оргвин, не найдется ли у вас нового платья? Мое совсем износилось и разорвалось… Я отработаю! Хотите, я помогу вам отстроить дом? Или буду помогать по хозяйству? У меня теперь тоже… ничего нет.
Она проговорила это и одернула себя: а было ли? Только что она сама попросила себе нового господина. Но сделала бы это, не окажись в этом чудесном погребе?
— Меняешь свободу на платье? — беззлобно ухмыльнулся гном и покачал головой. — А ведь ты можешь уйти куда угодно, и никто тебя не хватится. Прежний мир рухнул, а новый… думаю, ты вправе выбрать сама.
Он потянулся и разлегся на клинии. И добавил:
— Но уверена, что именно такой свой новый мир ты хочешь?
***
Поддавшись всеобщему сонному настроению, пока орк и эльф пережидали бурю, Этель задремала тоже.
Вопрос гнома всколыхнул в ней странное чувство: а что, разве могло быть по-другому? Всю жизнь она служила Ди Форсуну, как и другие слуги. И не могла помыслить, что до ее совершеннолетия что-то изменится. Знала, конечно, что господин уже отсчитывает дни, как этот момент наступит — чтобы выдать ее замуж или выгодно продать: хилая она была, на многие работы просто не годилась. И постоянно попадала в сомнительные истории.
Этель вспоминала свою жизнь и принимала ее: как то, что было, как и то, что должно было стать. Молилась только, чтобы у ее будущего жениха хотя бы была человеческая голова. А остальное… она бы приспособилась, она это точно знала. Так же, как это происходило с ней сейчас. То же, что она и собиралась делать — приспосабливаться.
Но что, если гном прав, и новые реалии обуславливали теперь ее собственный выбор? Кровавым и жестоким образом сменилась власть, ее бросил господин, и она бежала из города с незнакомцами. А затем впервые увидела гнома и дождь, стала свидетелем урагана, впервые нарядилась в шелковый сарафан…
Она будто вынырнула из потока сновидений, смешавшихся с реальными тревогами и бросилась к большому зеркалу в полный рост в позолоченой раме с вензелями. Одна лишь мимолетная мысль, что она смотрится в него, вызывала у Этель неподдельный трепет и сомнение в реальности происходящего. Но все оказалось правдой: сарафан подчеркивал ее лазоревые глаза и оттенял пусть спутанную и грязную, но по-прежнему светлую копну волос. У Оргвина, определенно, был вкус!
Не скрывая радости, Этель прокружилась. Воздушные рукава-воланы белой сорочки едва касались ее кожи и создавали такое волнение, что от осознания собственной прелести Этель зарумянилась и сделалась еще очаровательней. Так ей показалось. И в этом, несомненно, была заслуга сарафана. А может быть, древнего и очень магического зеркала.
А потом она застыла. Лазоревые глаза округлились, губы сжались, и Этель, будто от внезапного удара, отошла на шаг. Мало того, что она казалась себе невероятно хорошенькой, теперь она была так же… абсолютно свободной!
От этой мысли Этель вздрогнула и даже сложила руки на груди: не могло быть все так просто! Ди Форсун непременно узнает
