Очень не хотелось упускать такой шанс — наверное, во мне тоже проснулось журналистское любопытство. Но когда необъяснимый звук, похожий на выдох, повторился, я, не выдержав, побежал на звук Марининых каблуков! Я бежал по коридору и чувствовал, как меня кто-то преследует и не отстает ни на шаг! Мне казалось это нечто вот-вот схватит меня сзади за одежду! Я был уверен, что слышу позади себя шаги! Когда в прыгающем свете мобильного телефона появилась лестница, я немедленно запрыгнул сразу на третью ступеньку, но передо мной была Орешка. Она была только на середине лестнице и не могла быстрее подниматься на каблуках! Наконец, забравшись по лестнице, и смазано получив по лицу Орешкиным сапогом, я, следом за ней, чертыхаясь, вывалился в знакомый двор.
Сначала я подальше отпрыгнул от двери, но потом снова подошел и внимательно вслушался в тишину, пытаясь понять, бежал за мной кто-нибудь или нет. Возможно, кроме собственного страха меня никто и не преследовал, а шагами позади было эхо своих же шагов. Очень хотелось верить, что это было так. Мы отдышались и отряхнули грязные ладони.
Полчаса спустя мы сидели в небольшом ресторане, который был достаточно далеко от Семинарской. Мы говорили обо всем чем угодно, только не о подвале, в котором только что были. И не говорили о нем не потому, что это нас не трогало, наоборот, мы скорее стеснялись своей трусости, которая не дала нам доделать простое дело. У нас остался неприятный осадок от этого недолгого приключения. И, несмотря на то, что мы так и не выяснили, что перед нами лежало – куча мешков с каким-нибудь цементом или сам Голем, не выяснили даже, что это были за звуки, мы больше ни за что не хотели туда лезть снова. Я до сих пор чувствовал на своей спине неприятный холодок. Поэтому мы нарочно говорили обо всем чем угодно, только не об этом.
— Как ты думаешь, это настоящий «Старопрамен»? — спросила Марина, поправив прядь и задумчиво глядя сквозь прозрачное, с зацепившимися за стенки бокала пузырьками, пиво.
— Думаю, да. Это же не Москва. Здесь им какой смысл подделывать свою же марку, — ответил я, отпив приятной прохладной жидкости.
— Я московский «Старопрамен» все равно отличить не могу от этого. По-видимому, не разбираюсь в пиве, — сказала Марина.
— Да я особенно тоже, — сказал я, разделяя с ней невежество.
— А я каблук сломала. Надо найти обувную мастерскую какую-нибудь. Дура такая… Вообще. Бежала, как лошадь, — сказала она и мило улыбнулась уголком рта.
— Да брось, нормально все. Я не видел, как ты бежала. Но думаю, ты была очень грациозной лошадью. Жалко не видел. А каблук починим.
Разговор все-таки переходил к теме нашего приключения.
— Ты понял, кто был тот лысый мужик в коричневом пальто? – спросила она.
— Нет. А кто?
— Я наверняка не скажу, но ты же читал легенды, читал Майринка и должен помнить неоднократные упоминания про возможность Голема воплощаться в человека. Скорее даже так — именно это его обычный образ, а вовсе не глиняный великан.
— Да, припоминаю, — сказал я, вспомнив знаменитый роман Густава Майринка, в котором пражане в ужасе разбегались по улицам при виде невзрачного человека со странным лицом. — Мне кажется мы сами понапридумывали уже столько, что хоть разгребай. Еще немного такой фантазии и мы с тобой побоимся на улицу выйти.
— Не знаю, не знаю, — Орешка щелкнула языком, задумчиво рассматривая потолок кафешки. — Люди часто не верят во многие существующие вещи, и это проходит мимо них. Как кстати твой лоб? Шишка есть?
Я потрогал, но шишки на месте, куда угодила Орешкина пятка, не нашел.
— Нет ничего. Забудь. Будем считать это саечка за испуг. Я, как мужчина и журналист, должен был быть смелее.
— Я как услышала этот звук, чуть рассудок не потеряла. До этого как-то не так страшно было. Тебя оставила одного, конечно, тебя можно понять.
— Марин, давай забудем об этом. Толку вспоминать? Ничего не было – никто не убегал, не визжал, не боялся. Просто ничего не было. После боя староместских курантов мы пошли сразу сюда.
— Хорошо, - сказала она, развернув бокал и внимательно рассматривая его с другой стороны, как будто отсюда он выглядел совсем по-другому.
— Репортаж надо записывать. Второй день, а материала пока ноль, — сказал я.
— Да это не проблема. Первый раз что ли? Я уже накидала текст. Пойдем завтра в еврейский квартал, на ту улицу, и запишем все, — сказала она совершенно обыденно.
Мы молча потягивали пиво, ожидая, когда принесут национальное блюдо из свинины. Между нами висела напряженная тишина, но она была совсем другого рода, не такая, которая возникает, когда собеседники не понимали друг друга. Эта тишина была общепонятной. Просто мы испытывали совершенно одинаковые чувства, и поэтому нам не было необходимости выражать их.
Марину я знал очень хорошо, мы вместе летали делать репортажи в совершенно разные страны и места и пару раз даже были в горячих точках. Мы знали друг друга почти как муж и жена, поэтому я без труда читал сейчас ее мысли. Ей было немного грустно, и она сейчас себя чувствовала непрофессионалом. Чувствовала, что упустила интересный, а может быть даже сенсационный материал из-за того, что просто испугалась. Чувствовала, что не может перебороть этот испуг, чтобы вновь вернуться в тот подвал, а значит, снова и снова ее профессионализм пасует перед неизвестностью.
Меня посещали точно такие же мысли. Но мне было, наверное, еще обиднее, ведь я мужчина! А может к черту страх?! Будь, что будет, даже не ради журналистской славы, а ради обычного неудержимого человеческого любопытства!
Я решительно выпрямился на стуле и посмотрел ей в глаза. Что вы думаете — она в этот момент точно также выпрямилась на стуле, решительно сжав губы и забавно растопырив свои симпатичные ноздри. Мы были как сообщающиеся сосуды, в которые одновременно вливалась одна и та же мысль!
— Вернемся!? — твердым голосом, в котором не было и капли недавней грусти, спросила она.
— Непременно! — волевым тоном ответил я.
Орешка в такие моменты была само очарование. Женщина, поборовшая страх, невероятно красива. Может быть поэтому амазонки до сих пор являются одними из самых сексуальных персонажей?
— У нас есть время, — сказал я понятную только нам двоим фразу.
Она хитро улыбнулась и тоже коротко ответила:
— Пойдем.
Здесь надо пояснить читателю, что это значит. Вам, наверное, не трудно представить молодую девушку и молодого человека, вдвоем, в командировке в чужой, часто негостеприимной, стране. Эти двое, держась только друг за друга, по нескольку дней бегают, нервничают, нередко подвергая себя опасности. У них у обоих постоянный стресс. Получается весьма взрывоопасный коктейль – они молоды, они одни в чужом мире, у них какое-никакое романтическое приключение, у них проверенное временем доверие друг к другу, они в напряжении, которое необходимо снять, и им ничего не мешает… Вы понимаете, о чем я? Такое стечение обстоятельств непременно приводит их к одной общей мысли.
Однажды, в одной из командировок, когда мы делали репортаж об арабо-израильском конфликте, эта мысль и пришла в наши с Орешкой головы. И после трудного и даже опасного дня, мы набросились в своем номере друг на друга, и это было лучшим сексом в моей жизни. Я вам скажу честно — опасность делает женщину очень сексуальной.
В последующих командировках мы с ней не раз повторяли это. Яркость секса напрямую зависела от нервного состояния Марины. Поэтому, когда командировка была не из простых, я непременно пользовался ситуацией. Она же была совсем не против разгрузки. Нет, у нас не было как таковых отношений. Это был просто классный секс без обязательств, потому, что он был нужен нам обоим. Совесть нас не мучала, так как в силу профессии мы не были скреплены узами брака с другими людьми.
И вот сейчас ситуация и внутреннее состояние обожаемой мною Орешки были именно такие! Поэтому мы, не став ждать свинину, бросили на стол банкноту и, почти бегом, припустились в наш четырехзвездочный «Элит». Что было в номере я описывать, конечно, не стану, но поверьте, мы буквально чуть не съели друг друга!
Когда мы бессильно лежали рядом на сдвинутых кроватях, я подумал вслух, что, наверное, впервые Голем послужил причиной невероятного удовольствия, за что тут же получил легким ударом ладони по причинному месту.
В этот день мы посчитали себя недееспособными и решили посвятить остаток дня развлечению. Пусть наш небольшой позор останется в этом дне, покрывшись слоем хорошего настроения. Завтра будет последний день командировки и завтра мы снова пойдем в тот подвал, но вместе с Иржи. Если ничего из этого не выйдет, то просто сделаем репортаж с придуманной Мариной заготовкой.
И вот наступило завтра и мы, позвонив Иржи и вкратце рассказав историю с подвалом, пригласили его с собой. Час спустя мы шли втроем к Староместской площади, вооружившись фотоаппаратом, камерой и всем чем только можно.
Подойдя к подвалу, мы обнаружили дверь прикрытой, хотя замка на ней не было. Отворив большую железную створку, я первым ступил на лестницу, уходящую в темноту. Чувство было странное. Такое возникает тогда, когда ты вынужден делать снова то, что тебе неприятно. Недавно испытанный страх снова поднимался внутри неприятной, кривящей рот, волной. Неизбежность, которая заставляла понять, что идти туда надо, усиливала этот страх до тошноты. Но любопытство, пожиравшее всех троих, перекрывало страх и неприязнь, а присутствие Иржи все же немного успокаивало. И вот уже мы втроем идем по темному коридору, осторожно ступая. Я первый, за мной Иржи и позади Орешка. Мы вооружились фонариками и освещения теперь нам вполне хватало.
Подвальная сырость и эхо шагов натягивали нервы, но довольно скоро появился тот небольшой зал. Мы осветили его, но лучи блуждающие по полу, словно три голодные ищейки, не нашли ничего, кроме голого каменного пола… Перед нами был пустой зал и лишь на другой его стороне с потолка падал широкий столб дневного света, попадающий, по-видимому, через теперь открытый канализационный люк.
— Где он?! — удивленно спросил я.
—Он лежал здесь? — поинтересовался Иржи.
— Да, прямо посередине. Он, не он, но в любом случае что-то лежало! Суток не прошло, куда это делось?
— Ничего не понимаю, — добавила сзади Марина.
Мы растерянно ходили по залу, тупо освещая серые стены и пол. На полу не было никаких следов пребывания нашего монстра.
— Ребята, а вы точно что-то видели? Вы же говорили, что было темно.
— Видели, явно что-то видели. Если бы еще немного выдержки, то я бы даже пощупал бы. И потом эти вздохи. Нам обоим не показалось же!
Я посмотрел на отверстие в потолке. Были видны края самого обычного канализационного люка, через который сейчас слышался смех и разговоры прохожих. Сквозь его крышку с небольшими отверстиями падали на пол тонкие лучи в прошлый раз. Теперь даже без наших фонарей в зале было достаточно светло и не страшно.
— Ладно, будем подниматься, — сказал Иржи и направился к лестнице. Нам ничего не оставалось, как последовать его примеру.
Когда мы вышли на свет, переступив высокий порог, Иржи с нами попрощался, сдерживая себя от иронии в наш адрес. Когда мы остались одни, я присел на порог и, притянув за руку Марину, посадил ее рядом. Мы вдыхали теплый октябрьский воздух с едва заметными примесями запахов романтичного города, в котором доминировал приятный аромат дыма печных труб, угадывался запах свежего кофе из множества каварен, сладкий запах кондитерских изделий, тонкий аромат парфюма бесчисленных туристов и множество других запахов, которые создавали неповторимую смесь атмосферы Праги.
В голове я прокручивал предстоящий репортаж, когда мой взгляд упал на странный неприметный предмет. Это был довольно крупный обломок коричневой глины. Я поднял его, и мы с Орешкой молча уставились на эту находку. Это не был черепок от кувшина или чего-то подобного, так как у такого осколка всегда имеются две стороны — внутренняя и внешняя. Этот обломок был от чего-то гораздо более массивного: во-первых, он был крупным, во-вторых, у него была только одна внешняя сторона. Внутренняя же его часть была неправильной, и видно было, что он отколот от весьма внушительного предмета.
Когда же мы перевели взгляд на то место, где его нашли, то буквально подпрыгнули — высокий порог, обитый кровельной жестью, был вогнут сильным ударом. Наше воображение тут же нарисовало огромного великана, вылезающего из тесного подземелья и спотыкающегося о порог.
— Да ну, опять наша фантазия! — не выдержал я. — Это может быть что угодно — часть какой-нибудь тары, сувенира или изделия. А эта вмятина, наверное, тут уже десять лет!
— Не десять и не лет! — возразила Марина. — Когда мы вчера выскочили отсюда, и ты заглядывал обратно в подвал, я рассмотрела здесь все и готова поклясться — никакой вмятины не было!
— Брось! Могла не заметить. Мы вчера в каком состоянии то были? — возразил я.
Недовольная Марина направилась через двор к выходу, и немного не дойдя до двери, вскрикнула!
— Иди скорее сюда!
Я подбежал. Двор был не полностью асфальтирован, ближе к стенам дома росла трава и на земле, посреди жидкой травы, был огромный, достаточно четкий, овальный след. За ним, метрах почти в двух, второй, уже не такой четкий и частично попадающий на асфальт. Будто Голем вышел из подвала и неуверенной походкой направился к этой двери, шатаясь и ступив пару раз на траву.
— Да ну, бред! — усмехнулся я. — Во-первых, это может быть что угодно. Во-вторых, не думаешь ли ты, что нас могут разыгрывать жильцы этого же дома, потешаясь как над дураками?
Орешка вынула пальцами из следа маленьких осколок такой же коричневой глины и взяв первый крупный обломок, покрутила их полминуты в руках, найдя место, где они идеально сошлись.
— Все может быть. Чего мы с тобой за эти годы только не видели. Кстати эти следы фоткаем и вставляем в репортаж!
Мы сделали качественные фото, после чего я пристально рассмотрел темные и безжизненные окна дома-колодца в надежде увидеть какого-нибудь хитрого старичка, наблюдающего за нами. Не увидев ничего интересного, я направился за Мариной.
Мы, пребывая в несколько растерянных чувствах, пошли к Староместской площади и, выйдя из-за угла ратуши, увидели нечто, что нас заставило остановиться, как вкопанных. Над палатками с сувенирами и аттракционами, позади людей в раскрашенных масках и мелькающих повсюду светильников Джека в виде оскаленных тыкв, стоял во весь рост наш Голем. Высотой он был около трех-четырех метров, как раз такой, которого мы видели в подземелье. Коричневого цвета и надувной, он немного раскачивался на легком осеннем ветру, будто уворачиваясь от любопытных детей, которые с восторгом бегали вокруг него.
— Это он? — спросила меня Орешка.
— Не знаю. Мы же под землей его не рассмотрели. — Я пожал плечами.
Мы молча смотрели на легендарного монстра и пытались представить, как он мог лежать в подземном зале.
— Ну, положим его там хранят целый год в ожидании праздника. Но он бы лежал сдутый. Не будут же его надутым хранить, да и через дверь он не пройдет! — предположила Орешка.
— Логично. Скорее всего, это был не он.
— Но здесь он появился в день, когда исчез оттуда! Плюс в его пользу, — не успокаивалась Орешка.
Сначала я подальше отпрыгнул от двери, но потом снова подошел и внимательно вслушался в тишину, пытаясь понять, бежал за мной кто-нибудь или нет. Возможно, кроме собственного страха меня никто и не преследовал, а шагами позади было эхо своих же шагов. Очень хотелось верить, что это было так. Мы отдышались и отряхнули грязные ладони.
Полчаса спустя мы сидели в небольшом ресторане, который был достаточно далеко от Семинарской. Мы говорили обо всем чем угодно, только не о подвале, в котором только что были. И не говорили о нем не потому, что это нас не трогало, наоборот, мы скорее стеснялись своей трусости, которая не дала нам доделать простое дело. У нас остался неприятный осадок от этого недолгого приключения. И, несмотря на то, что мы так и не выяснили, что перед нами лежало – куча мешков с каким-нибудь цементом или сам Голем, не выяснили даже, что это были за звуки, мы больше ни за что не хотели туда лезть снова. Я до сих пор чувствовал на своей спине неприятный холодок. Поэтому мы нарочно говорили обо всем чем угодно, только не об этом.
— Как ты думаешь, это настоящий «Старопрамен»? — спросила Марина, поправив прядь и задумчиво глядя сквозь прозрачное, с зацепившимися за стенки бокала пузырьками, пиво.
— Думаю, да. Это же не Москва. Здесь им какой смысл подделывать свою же марку, — ответил я, отпив приятной прохладной жидкости.
— Я московский «Старопрамен» все равно отличить не могу от этого. По-видимому, не разбираюсь в пиве, — сказала Марина.
— Да я особенно тоже, — сказал я, разделяя с ней невежество.
— А я каблук сломала. Надо найти обувную мастерскую какую-нибудь. Дура такая… Вообще. Бежала, как лошадь, — сказала она и мило улыбнулась уголком рта.
— Да брось, нормально все. Я не видел, как ты бежала. Но думаю, ты была очень грациозной лошадью. Жалко не видел. А каблук починим.
Разговор все-таки переходил к теме нашего приключения.
— Ты понял, кто был тот лысый мужик в коричневом пальто? – спросила она.
— Нет. А кто?
— Я наверняка не скажу, но ты же читал легенды, читал Майринка и должен помнить неоднократные упоминания про возможность Голема воплощаться в человека. Скорее даже так — именно это его обычный образ, а вовсе не глиняный великан.
— Да, припоминаю, — сказал я, вспомнив знаменитый роман Густава Майринка, в котором пражане в ужасе разбегались по улицам при виде невзрачного человека со странным лицом. — Мне кажется мы сами понапридумывали уже столько, что хоть разгребай. Еще немного такой фантазии и мы с тобой побоимся на улицу выйти.
— Не знаю, не знаю, — Орешка щелкнула языком, задумчиво рассматривая потолок кафешки. — Люди часто не верят во многие существующие вещи, и это проходит мимо них. Как кстати твой лоб? Шишка есть?
Я потрогал, но шишки на месте, куда угодила Орешкина пятка, не нашел.
— Нет ничего. Забудь. Будем считать это саечка за испуг. Я, как мужчина и журналист, должен был быть смелее.
— Я как услышала этот звук, чуть рассудок не потеряла. До этого как-то не так страшно было. Тебя оставила одного, конечно, тебя можно понять.
— Марин, давай забудем об этом. Толку вспоминать? Ничего не было – никто не убегал, не визжал, не боялся. Просто ничего не было. После боя староместских курантов мы пошли сразу сюда.
— Хорошо, - сказала она, развернув бокал и внимательно рассматривая его с другой стороны, как будто отсюда он выглядел совсем по-другому.
— Репортаж надо записывать. Второй день, а материала пока ноль, — сказал я.
— Да это не проблема. Первый раз что ли? Я уже накидала текст. Пойдем завтра в еврейский квартал, на ту улицу, и запишем все, — сказала она совершенно обыденно.
Мы молча потягивали пиво, ожидая, когда принесут национальное блюдо из свинины. Между нами висела напряженная тишина, но она была совсем другого рода, не такая, которая возникает, когда собеседники не понимали друг друга. Эта тишина была общепонятной. Просто мы испытывали совершенно одинаковые чувства, и поэтому нам не было необходимости выражать их.
Марину я знал очень хорошо, мы вместе летали делать репортажи в совершенно разные страны и места и пару раз даже были в горячих точках. Мы знали друг друга почти как муж и жена, поэтому я без труда читал сейчас ее мысли. Ей было немного грустно, и она сейчас себя чувствовала непрофессионалом. Чувствовала, что упустила интересный, а может быть даже сенсационный материал из-за того, что просто испугалась. Чувствовала, что не может перебороть этот испуг, чтобы вновь вернуться в тот подвал, а значит, снова и снова ее профессионализм пасует перед неизвестностью.
Меня посещали точно такие же мысли. Но мне было, наверное, еще обиднее, ведь я мужчина! А может к черту страх?! Будь, что будет, даже не ради журналистской славы, а ради обычного неудержимого человеческого любопытства!
Я решительно выпрямился на стуле и посмотрел ей в глаза. Что вы думаете — она в этот момент точно также выпрямилась на стуле, решительно сжав губы и забавно растопырив свои симпатичные ноздри. Мы были как сообщающиеся сосуды, в которые одновременно вливалась одна и та же мысль!
— Вернемся!? — твердым голосом, в котором не было и капли недавней грусти, спросила она.
— Непременно! — волевым тоном ответил я.
Орешка в такие моменты была само очарование. Женщина, поборовшая страх, невероятно красива. Может быть поэтому амазонки до сих пор являются одними из самых сексуальных персонажей?
— У нас есть время, — сказал я понятную только нам двоим фразу.
Она хитро улыбнулась и тоже коротко ответила:
— Пойдем.
Здесь надо пояснить читателю, что это значит. Вам, наверное, не трудно представить молодую девушку и молодого человека, вдвоем, в командировке в чужой, часто негостеприимной, стране. Эти двое, держась только друг за друга, по нескольку дней бегают, нервничают, нередко подвергая себя опасности. У них у обоих постоянный стресс. Получается весьма взрывоопасный коктейль – они молоды, они одни в чужом мире, у них какое-никакое романтическое приключение, у них проверенное временем доверие друг к другу, они в напряжении, которое необходимо снять, и им ничего не мешает… Вы понимаете, о чем я? Такое стечение обстоятельств непременно приводит их к одной общей мысли.
Однажды, в одной из командировок, когда мы делали репортаж об арабо-израильском конфликте, эта мысль и пришла в наши с Орешкой головы. И после трудного и даже опасного дня, мы набросились в своем номере друг на друга, и это было лучшим сексом в моей жизни. Я вам скажу честно — опасность делает женщину очень сексуальной.
В последующих командировках мы с ней не раз повторяли это. Яркость секса напрямую зависела от нервного состояния Марины. Поэтому, когда командировка была не из простых, я непременно пользовался ситуацией. Она же была совсем не против разгрузки. Нет, у нас не было как таковых отношений. Это был просто классный секс без обязательств, потому, что он был нужен нам обоим. Совесть нас не мучала, так как в силу профессии мы не были скреплены узами брака с другими людьми.
И вот сейчас ситуация и внутреннее состояние обожаемой мною Орешки были именно такие! Поэтому мы, не став ждать свинину, бросили на стол банкноту и, почти бегом, припустились в наш четырехзвездочный «Элит». Что было в номере я описывать, конечно, не стану, но поверьте, мы буквально чуть не съели друг друга!
Когда мы бессильно лежали рядом на сдвинутых кроватях, я подумал вслух, что, наверное, впервые Голем послужил причиной невероятного удовольствия, за что тут же получил легким ударом ладони по причинному месту.
В этот день мы посчитали себя недееспособными и решили посвятить остаток дня развлечению. Пусть наш небольшой позор останется в этом дне, покрывшись слоем хорошего настроения. Завтра будет последний день командировки и завтра мы снова пойдем в тот подвал, но вместе с Иржи. Если ничего из этого не выйдет, то просто сделаем репортаж с придуманной Мариной заготовкой.
И вот наступило завтра и мы, позвонив Иржи и вкратце рассказав историю с подвалом, пригласили его с собой. Час спустя мы шли втроем к Староместской площади, вооружившись фотоаппаратом, камерой и всем чем только можно.
Подойдя к подвалу, мы обнаружили дверь прикрытой, хотя замка на ней не было. Отворив большую железную створку, я первым ступил на лестницу, уходящую в темноту. Чувство было странное. Такое возникает тогда, когда ты вынужден делать снова то, что тебе неприятно. Недавно испытанный страх снова поднимался внутри неприятной, кривящей рот, волной. Неизбежность, которая заставляла понять, что идти туда надо, усиливала этот страх до тошноты. Но любопытство, пожиравшее всех троих, перекрывало страх и неприязнь, а присутствие Иржи все же немного успокаивало. И вот уже мы втроем идем по темному коридору, осторожно ступая. Я первый, за мной Иржи и позади Орешка. Мы вооружились фонариками и освещения теперь нам вполне хватало.
Подвальная сырость и эхо шагов натягивали нервы, но довольно скоро появился тот небольшой зал. Мы осветили его, но лучи блуждающие по полу, словно три голодные ищейки, не нашли ничего, кроме голого каменного пола… Перед нами был пустой зал и лишь на другой его стороне с потолка падал широкий столб дневного света, попадающий, по-видимому, через теперь открытый канализационный люк.
— Где он?! — удивленно спросил я.
—Он лежал здесь? — поинтересовался Иржи.
— Да, прямо посередине. Он, не он, но в любом случае что-то лежало! Суток не прошло, куда это делось?
— Ничего не понимаю, — добавила сзади Марина.
Мы растерянно ходили по залу, тупо освещая серые стены и пол. На полу не было никаких следов пребывания нашего монстра.
— Ребята, а вы точно что-то видели? Вы же говорили, что было темно.
— Видели, явно что-то видели. Если бы еще немного выдержки, то я бы даже пощупал бы. И потом эти вздохи. Нам обоим не показалось же!
Я посмотрел на отверстие в потолке. Были видны края самого обычного канализационного люка, через который сейчас слышался смех и разговоры прохожих. Сквозь его крышку с небольшими отверстиями падали на пол тонкие лучи в прошлый раз. Теперь даже без наших фонарей в зале было достаточно светло и не страшно.
— Ладно, будем подниматься, — сказал Иржи и направился к лестнице. Нам ничего не оставалось, как последовать его примеру.
Когда мы вышли на свет, переступив высокий порог, Иржи с нами попрощался, сдерживая себя от иронии в наш адрес. Когда мы остались одни, я присел на порог и, притянув за руку Марину, посадил ее рядом. Мы вдыхали теплый октябрьский воздух с едва заметными примесями запахов романтичного города, в котором доминировал приятный аромат дыма печных труб, угадывался запах свежего кофе из множества каварен, сладкий запах кондитерских изделий, тонкий аромат парфюма бесчисленных туристов и множество других запахов, которые создавали неповторимую смесь атмосферы Праги.
В голове я прокручивал предстоящий репортаж, когда мой взгляд упал на странный неприметный предмет. Это был довольно крупный обломок коричневой глины. Я поднял его, и мы с Орешкой молча уставились на эту находку. Это не был черепок от кувшина или чего-то подобного, так как у такого осколка всегда имеются две стороны — внутренняя и внешняя. Этот обломок был от чего-то гораздо более массивного: во-первых, он был крупным, во-вторых, у него была только одна внешняя сторона. Внутренняя же его часть была неправильной, и видно было, что он отколот от весьма внушительного предмета.
Когда же мы перевели взгляд на то место, где его нашли, то буквально подпрыгнули — высокий порог, обитый кровельной жестью, был вогнут сильным ударом. Наше воображение тут же нарисовало огромного великана, вылезающего из тесного подземелья и спотыкающегося о порог.
— Да ну, опять наша фантазия! — не выдержал я. — Это может быть что угодно — часть какой-нибудь тары, сувенира или изделия. А эта вмятина, наверное, тут уже десять лет!
— Не десять и не лет! — возразила Марина. — Когда мы вчера выскочили отсюда, и ты заглядывал обратно в подвал, я рассмотрела здесь все и готова поклясться — никакой вмятины не было!
— Брось! Могла не заметить. Мы вчера в каком состоянии то были? — возразил я.
Недовольная Марина направилась через двор к выходу, и немного не дойдя до двери, вскрикнула!
— Иди скорее сюда!
Я подбежал. Двор был не полностью асфальтирован, ближе к стенам дома росла трава и на земле, посреди жидкой травы, был огромный, достаточно четкий, овальный след. За ним, метрах почти в двух, второй, уже не такой четкий и частично попадающий на асфальт. Будто Голем вышел из подвала и неуверенной походкой направился к этой двери, шатаясь и ступив пару раз на траву.
— Да ну, бред! — усмехнулся я. — Во-первых, это может быть что угодно. Во-вторых, не думаешь ли ты, что нас могут разыгрывать жильцы этого же дома, потешаясь как над дураками?
Орешка вынула пальцами из следа маленьких осколок такой же коричневой глины и взяв первый крупный обломок, покрутила их полминуты в руках, найдя место, где они идеально сошлись.
— Все может быть. Чего мы с тобой за эти годы только не видели. Кстати эти следы фоткаем и вставляем в репортаж!
Мы сделали качественные фото, после чего я пристально рассмотрел темные и безжизненные окна дома-колодца в надежде увидеть какого-нибудь хитрого старичка, наблюдающего за нами. Не увидев ничего интересного, я направился за Мариной.
Мы, пребывая в несколько растерянных чувствах, пошли к Староместской площади и, выйдя из-за угла ратуши, увидели нечто, что нас заставило остановиться, как вкопанных. Над палатками с сувенирами и аттракционами, позади людей в раскрашенных масках и мелькающих повсюду светильников Джека в виде оскаленных тыкв, стоял во весь рост наш Голем. Высотой он был около трех-четырех метров, как раз такой, которого мы видели в подземелье. Коричневого цвета и надувной, он немного раскачивался на легком осеннем ветру, будто уворачиваясь от любопытных детей, которые с восторгом бегали вокруг него.
— Это он? — спросила меня Орешка.
— Не знаю. Мы же под землей его не рассмотрели. — Я пожал плечами.
Мы молча смотрели на легендарного монстра и пытались представить, как он мог лежать в подземном зале.
— Ну, положим его там хранят целый год в ожидании праздника. Но он бы лежал сдутый. Не будут же его надутым хранить, да и через дверь он не пройдет! — предположила Орешка.
— Логично. Скорее всего, это был не он.
— Но здесь он появился в день, когда исчез оттуда! Плюс в его пользу, — не успокаивалась Орешка.
