Пролог
Ветер свистит между пальцами. Гуляет в затасканной футболке. С двух сторон, сливаясь в общий мазаный холст, проносятся дома, лохматые берега реки и редкие прохожие. Мои ноги уверенно держатся на раме красного велосипеда. Педали крутятся. Я качусь с горки навстречу случайности по широкой дороге со свежим асфальтом. Мои руки раскинуты в стороны. Лететь на велосипеде — это, пожалуй, даже лучше, чем лететь птицей.
Никогда не любил велосипеды со скоростями и ручными тормозами. Мне они казались слишком нежными, требовательными. Этот тормоз не жми, а то полетишь через колесо. А на этой скорости не поднимайся — неудобно. Пока педали крутишь, скорости не переключай. Вот эта ерунда. То ли дело мой заезженный скрипучий. Я полностью контролирую движение, а велосипед предугадывает каждый манёвр. Подарили мне его на десятилетие, к моим тринадцати мы практически срослись.
Горка заканчивается крутым поворотом. Я привычно хватаю руль и резким движением бросаю ноги с рамы на педали. Нужно повернуть во двор, у помойки разворот. Мой кроссовок, перемазанный засохшей речной глиной, соскальзывает, хрустнув по пластику педали. Другой ногой дергаю педаль назад в попытке резко остановиться. Руль под перевесом слетает вправо. Переднее колесо, как ослепший пес, вылетает к центру дороги. Я поднимаю глаза, вижу здоровое белое пятно и спрыгиваю на землю, не давая велосипеду уехать дальше. А мимо, безжалостно и долго завывая клаксоном, проезжает автомобиль.
Солнце садится. Позади потоки машин шуршат резиной по мелкому камню. Мимо кроссовок ползёт отряд черных муравьёв. Со стороны речки потянуло горькой тиной и дымом от плохого средства для розжига. От берега играет плоским басом безликая попса где-то в толпе шашлычников, собравшихся вокруг мангалов мелкими стайками. Я стою у обочины и потираю затылок липкими руками. Десятое мороженое было лишним. Сахар ударил в голову, мозг стынет, машин не вижу. Скоро домой. Ещё один круг по району и пойду, обещаю я себе.
На закате летнее небо покрывается топленым молоком. Сухая дорога, перегретая днём, отдаёт последнее тепло ногам прохожих и разносит дымный запах по округе. Спасительный вечерний ветерок трогает за руки, напоминая, что скоро домой. В окнах золотые слёзы по уходящему дню. Яблоневый сад, раскинувший ароматы, так и манит отодрать молодое яблоко от ветки. Да нельзя. Дед с четвертого этажа грозился окатить меня из ведра. Пусть только я, охамевшая шпана, трону его драгоценное сокровище ещё раз. Между прочим, яблоки ужасные. Вяжут язык в узел. А пахнут предательски заманчиво на весь район.
Я продолжаю свой путь мимо реки. Воздух вечером притупляет общий шум, но обостряет детали. Мелкие речные волны, вздрагивая, нежно катятся по поверхности воды. Где-то за домом, куда не попадает свет солнца, лает собака. Из окна с рассохшимися деревянными рамами слышится плач ребёнка. Я крепко держу руль. Он покрыт песчинками, забившимися в плотную резину рукояток. Сегодня мы были на пустыре. И мой верный стальной приятель о двух колесах снова смягчил мне падение, когда я не справился с управлением на песчаных холмах.
За поворотом широкой дороги, близ полей борщевика на обочине, показались, точно холмы у реки, черные трубы. Один черт знает, как давно их бросили рабочие. Наша компания прошерстила их вдоль и поперек не один раз. Особенно жарким днем сидеть на них было невыносимо, и мы горными козлами скакали по раскалённой поверхности — кто быстрее перепрыгает все трубы.
Скрипя педалями и подпрыгивая на островках травы по дороге, я махал одной рукой. В ответ мне пять рук рассекли воздух беспорядочными взмахами. Друзья смеялись и пили газировку, сидя на трубах. Каждый в своём духе. Кто ногу на ногу, кто на корточках, кто вовсе лёжа. И на самом верху, и на песке. Закатное солнце гуляло в их волосах, подчеркивая знакомые черты. Мы жили в одном многоквартирном доме. Ходили в гости, боялись зайти домой на обед, чтобы не загнали. Прошли вместе период, когда нельзя уходить со двора и теперь искали приключений по всему району. Я оставил велосипед стоять на подножке и запрыгнул наверх, легко перелетев через трубу на длинных худых ногах.
Мне протянули шуршащую пачку сухариков с томатом.
- М? — кивнула подруга, скрипя сухим хлебом по зубам.
Рыжая девочка со редкой челкой и укороченным каре глядела на меня голубыми глазами. Вся в джинсе. Даже на её кедах были джинсовые вставки. Рита, которая недавно переехала в соседний подъезд, выгуливала свою собаку. Они вдвоём прибежали посидеть на трубах с остальными. Кика, смешной поджарый французский бульдог с торчащим нижним клыком, округлила бездонные влажные глаза и пустила слюну. Она высунула язык и громко задышала. То ли от жары, то ли от желания урвать побольше сухариков у хозяйки.
- Томатные что ли? Ой, не, убери. — я улыбался, желая не обидеть подругу, а из головы не уходил образ сегодняшних десяти стаканчиков лаймового мороженого.
- Лошара. — Рита протянула зелёную пачку Диане и они вместе засмеялись. — Ты просто не понимаешь. Мы твою семгу с сыром тоже не перевариваем. — теперь уже две девочки грызли томатные сухарики, шурша яркой упаковкой.
Чуть поодаль Витя, Серёжа и Алина наперебой бросались друг в друга громкими фразами. То и дело взмахивали руками, кто кого перекричит.
- Да взорвется она! — мне едва удалось разобрать голос Вити в шуме.
- Она пустая, с чего ты взял! Если она на дороге валялась, по ней машины ездили, не взорвалась же! — Серёжа вертел чем-то желтым у носа приятеля.
- Это моя, блин, я её нашла, отдай! — девочка с силой хлопнула Серёжу по плечу, но в ответ тот только отмахнулся.
У кого-то из кармана раздался звонок, ребята замерли. Лавина мурашек пробежала у всех по рукам. Наше молчание разлилось по берегу реки.
- Тихо, это батя. — Витя спрыгнул и отошел к обочине, шаркая длинными ногами по песку, он пинал носком сандалии камешек и оставлял за собой клубящиеся облака пыли.
Спор улёгся. Я неторопливо прошёлся вдоль труб поближе к ребятам. Хотелось рассмотреть загадочную находку. Желтый прямоугольник торчал из нагрудного кармана Серёжи. А сам парень, покачиваясь с пятки на носок, с наигранным вниманием ковырял большой палец на левой руке.
- Что там? — кивнул я.
- Да Алина жигу нашла. Говорят, они взрываются, если бросить об асфальт. Хотим проверить, а Витя ссыт.
- Покажи. — я протянул приятелю ладонь.
Зажигалки дома лежали глубоко на верхних полках. Дотянуться могли только родители. Мамина запретная — золотистая с цветочным узором. Папина синяя — одна на все времена — в его карманах оказывалась, только когда была позарез нужна её владельцу. Никогда по другому поводу. Держать зажигалку в руках означало коснуться чего-то недоступного, далёкого. Из странной жизни с запахом салона собственного автомобиля и кожаным кошельком во внутреннем кармане куртки. С сединой в волосах. С непонятными сложными словами. С твердым голосом и возможностью зажигать самому свечки в любой момент. Не только, когда отключат электричество и мама разрешит зажечь фитиль своей красивой зажигалкой.
- На, смотри. — сказал Серёжа, а желтая зажигалка, лукаво подмигнув, зарядила мне в глаз солнечным бликом, упала в ладонь.
Алина взмахнула длинными волосами песчаного цвета, собранными в высокий хвост, и сложила руки на груди. Она стреляла холодным взглядом по нам обоим по очереди, ожидая повода забрать свою находку. Напряженное молчание сопровождал разгульный хруст томатных сухариков со стороны.
На дороге близ нашего пустыря редко проезжали машины. Велосипеды друзей лежали на песке, поблёскивая рулями. Витя шагая по линии горизонта, гонял камешки по тропинке, бормотал в кнопочный телефон, покорно угукая.
Громкий хлопок взорвал нашу обитель покоя. Зажигалка цвета солнца оставила черную рыхлую кляксу на асфальте. А осколки, точно звезды собравшиеся вкруг черной дыры, беспорядочно разбросало по дороге.
- Да пошли вы! — Алина резко схватила с земли велосипед за руль, запрыгнула. Разгоняясь, она словно убегала от нас по прогретому воздуху. Силой ярости крутила педали. Были бы крылья за спиной — взмыла бы в воздух, навстречу заходящему солнцу.
Серёжа и я молчали, вперившись в асфальт. Казалось, даже Диана с Ритой остановили перетирание сухариков и глазели, замерев, в новообразование посреди дороги. У черной дыры проплыл Витин кроссовок, а потом и второй, за ними показался весь Витя. Он сидел на корточках, подкрадываясь поближе, и задумчиво перебирал кусочки желтого пластика.
- Ты вот нахрена? — спросил он, не поднимая головы.
- А зачем она? — долго думать не пришлось. Если может взорваться, так пускай взрывается. С другой стороны, обидел сразу всех. Что рассуждать? Я пошёл к велосипедам, спрятав руки в карманы. Что-то липкое собиралось в катышки между пальцев. Должно быть, руки все еще были в остатках мороженого. Ребята ковыляли, каждый своей траекторией, в том же направлении. Мы оставляли разноцветными кроссовками геометричные следы на песке, полном бычков с пожелтевшими и вывернутыми наружу фильтрами.
Сидим - четверо ребят на новых водопроводных трубах, играет музыка, переданная по блютусу часом ранее, хрустят одиноко сухарики. Молчим. Кто болтает ногами и смотрит в даль. Кто рисует ногой на песке всякую несуразицу. Все при деле. И дело это никому не нужно. Кажется, будь ты старше, ты знал бы, как говорить теперь. Или как не говорить. Вот бы сейчас подошел взрослый ты и все починил.
- Короче, Макс этот — ноль внимания на меня! — Рита шлепнула ладонями по трубам, отчего, как звон будильника томным утром, раздался по улице гудящий синтетический гул.
Что-то держащее невидимой рукой каждого из нас за горло и не дающее говорить улетело вслед за шумом труб и разбилось о Ритин смех. Посыпались вопросы и возмущения тем самым Максом, которого никто не знал. Просьбы угостить сухариками и очевидное "а надо было раньше" в ответ. Каждый из нас осознавал, как смело поступила Рита. И может даже знал, что осознает не он один.
Сидим - четверо ребят на новых водопроводных трубах, играет музыка, переданная по блютусу часом ранее, едут по дороге машины. Черные, синие, белые, красные. Иногда коричневые, реже зелёные. Я провожаю взглядом летящие жемчужины фар, не отвлекаясь от разговора. В глазах Риты разлилось небо. Глядя в них можно было подумать, будто ей вставили линзы вместо глаз, где теперь виднелась ледяная синь завтрашней зари. Настолько счастье внимания украшало Риту. А рыжие волосы светились на солнце, огненной каруселью крутясь вокруг лица, когда она резко поворачивала голову от собеседника к собеседнику.
Я зацепился за одну из проезжающих машин взглядом, слушая очередную историю про Татьяну Степановну — Ритину учительницу русского, которая опять всем поставила двойки. Бывает иногда так: среди множества похожих предметов один кажется тебе особенно блестящим или слишком тусклым. Хочется схватить его и крутить к руках, пронзая взглядом каждую деталь.
Белый кроссовер, на котором замер мой взор, плавно остановился у бордюра близ труб. Дверь автомобиля открылась, из темноты салона показались голубые кроссовки. Ноги их владельца, обвитые по щиколотки носками в крапинку, не дотягивались до земли. Девочка выпрыгнула из машины и пошлёпала по песку к трубам. Глаза цвета первых оливок, волосы по плечи с прямой челкой, новенькие, очевидно ни разу не пачканные, чистые как первый снег, белые джинсы, цветная футболка. Лет двенадцать — я оценивал незнакомку, которая уже уселась рядом с Ритой в уголок, держась поодаль от компании.
Гул детских голосов не умолкал. Мы обсуждали свежие игры, новые кроссовки и тупых одноклассников. Рита никак не начинала разговор о незнакомке, не представила нам её. Она размахивала руками и заливалась звонким смехом — так всякая история об очередном недалеком парне становилась эмоциональнее.
Вечер степенно ушёл за горизонт. Небо переливалось из розового в глубоководный синий, укрытое зефирными сладкими облаками. Почва вокруг тоже казалась зефиром. Легкая, неосязаемая пенка, остывающая под ногами. Ласковый воздух вокруг. Точно старый приятель, протягивающий тебе твой любимый чай, заботливо улыбался и торопил отправиться по домам.
Всей компанией мы поехали к дому. Кто-то продолжал те самые диалоги, вечно перетекающие из темы в тему, обреченные остановиться только по нужде расставания. Кто-то погрузился в личные переживания и плавал целиком в своих мыслях. Кто-то звонил родителям и предупреждал о скором приезде. Велосипедные звонки, расшатанные нелёгкой жизнью подросткового велосипеда, звякали хором под скрип педалей. Витя, чей взъерошенный ежик коротких волос на голове маячил впереди всех, вел нашу цепочку велосипедистов. Дальше виднелась рыжая макушка Риты. Рядом с ней, покачиваясь, показывалась белокурая голова Дианы. По левую руку от них бежала Кика. Качаясь с боку на бок, она цокала коготками по асфальту и похрюкивала. Задирала мокрый нос к темнеющему небу. Цепочку замыкали я и Серёжа. Оба кудрявые, один темный, другой светлый. На фоне сгущающейся синей небесной смолы отчетливо рисовались наши силуэты. Для полноты компании недоставало только Алины.
- Рит, кстати, а кто это был? — крикнул Витя, глянув назад через плечо.
- Кто? — Рита с тяжким вздохом отвлеклась от диалога с Дианой.
- Да эта девочка. Подружка твоя?
- Так, знакомая. Не знаю, зачем она приехала.
Оливковые глаза ушла. Никто не помнил, когда это случилось. Мы не прощались и не здоровались. Мы считали, что каждый должен сам находить себе место в компании. Иначе зачем в ней быть.
