ИНФОРМАЦИЯ, ВАЖНОЕ! Автор принял решение открыть онлайн-подписку. Поскольку я все же автор коммерческий мне нужны рейтинги, но многие читают молча. Бесплатные промокоды мои девочки-красавицы активно поддерживающие автора, конечно получат самые первые, многих из вас нет у меня в друзьях, поэтому в приватной беседе промо не смогла отправить.
Кому удобно могу выслать промо личным сообщением через ВК https://vk.com/id416370385 вот моя ссылочка на страницу! Девочки пишите куда промо направлять? Не пугайтесь, все очень просто.
Пропажа молодого графа Арсеньева и его любовницы взбудоражила столицу. Сыскной департамент империи и Светлый орден по борьбе с магической преступностью поручили это резонансное происшествие своим лучшим сотрудникам: сыскарю Вайтсу и ищейке по прозвищу «Бес». Двум заклятым врагам придется объединиться, чтобы раскрыть преступление, связанное с загадочным трактиром «Дом пасечника».
А вот будущему адвокату провинциальной конторы Янине Гориной впервые пришлось защищать человека, обвиненного в том, что пчелы с его пасеки нападают на жителей пригородного поселения. Как раз это задание сведет ее со столичными сыщиками, один из которых ужасный зануда, а второй настоящий сатана в человеческом обличье.
В эту майскую ночь бушевала непогода. Лило будто из ведра. Частые молнии яркими вспышками рвали небо на части, освещая ямской тракт, проходящий вдоль густой березовой рощи. Гремел гром. Земля дрожала под копытами двойки гнедых лошадей, мчавшихся по разжиженной от дождя дороге. Крупные капли часто барабанили по крыше кареты, которую то и дело бросало в разные стороны на ухабах и кочках. Кучер — степенный мужик в черном плаще — хоть и промок до нитки, но все равно поводья держал крепко. Как-никак, а важного хозяина-барина вез — сынка самого графа Михаила Павловича Арсеньева, который служил при императорском дворе советником и славился своим тяжелым нравом. А вот отпрыск не в батюшку пошел: кутил с непутевыми дружками; дрался на дуэлях; проматывал деньги в картежных играх и очень любил доступных женщин, а они его — статного, высокого, хорошо сложенного брюнета. Вот и теперь в карете Всеволод Михайлович был не один, а с девицей Глафирой Снежиной — актрисой из личной труппы графа Арсеньева. Ехали молодые люди из столицы Московии в провинцию на бал, в уездный городок под названием Лебедь-Озерец по приглашению молодого князя Воронцова, который приходился Арсеньевым дальним родственником и другом.
— Никак сам черт дернул молодого барина в такую непогоду! — прошептал себе под нос кучер Потап и, трижды выругавшись, чуть ослабил поводья, когда карета подпрыгнула на очередной выбоине. Тут же в стену за спиной громко постучали, мол, не дрова везешь, а важную особу.
— Простите, барин! — прокричал мужчина и провел рукой по мокрой рыжей бороде. Он напряг поводья, чуть притормозил и услышал, как громко шелестят кроны деревьев от порывов ветра. Роща заканчивалась. Впереди начинался темный лес. В этом месте тракт переходил в проселочную дорогу, по которой теперь только Светлейший знает, как проехать и не застрять. Потап вновь чертыхнулся и услышал неподалеку волчий вой, что пробивался сквозь шум дождя и грома. Лошади запаниковали: заржали, вздыбились, а после встали как вкопанные. Мужчина стал хлыстать гнедых по бокам, но животина не слушалась.
— НО! НО, родимые! — с ужасом прокричал кучер, ожидая приближения беды.
Его передернуло от страха, ведь ходили тревожные слухи о том, что в местных лесах завелись настоящие оборотни. Мужчина нащупал ружье, закрепленное на козлах, и еще раз прошелся по коням кнутом. Ничего. Что бы ни делал кучер, все было тщетно до тех пор, пока, не пойми отчего, лошади не рванули вперед, будто невидимая бесовская сила заставила коней мчаться куда глаза глядят. Сначала они гнали прямо, невзирая на вязкую жижу под их копытами, а после куда-то свернули. Потап ничего не видел в этой кромешной тьме, даже свет керосиновых фонарей не помогал. Кучер изо всех сил старался напрячь не только зрение, но и поводья неуправляемой двойки. Он слышал, как барин тарабанил в стенку и бранно ругался, но остановить взбесившуюся скотину не получалось. Лишь через некоторое время животные угомонились, пробежав, наверное, верст десять. Потап с облегчением выдохнул и понял, что дождь закончился, а непогода вместе с дремучим лесом остались позади, там все еще за макушками высоких елей поблескивала молния. Мужчина первым делом глянул на небо, где теперь красовалась огромная, почти оранжевая луна и невольно на миг залюбовался ею. После окинул тревожным взглядом место, куда привезли его лошади и, кажется, понял, что выехал на давно позабытый, заросший высокой травой ямской тракт. Правда, слышал он о нем разные ужасные вещи, мол, кто попадал в это место, тот уже назад не возвращался. Потап прогнал плохие мысли прочь и пред собой увидел большой добротный, но старый дом в два этажа со светящимися окнами. Вокруг него горели уличные керосиновые фонари, вдоль которых проходила вымощенная камнем дорожка, ведущая прямиком к парадному крыльцу.
«Наверное, трактир!» — мелькнуло в голове. Наступило некое облегчение — барин с барышней могут здесь безопасно переночевать. Не обратив внимания на безлюдность, он дернул поводья, и лошади медленно потащили карету прямиком на свет.
Всеволод Михайлович Арсеньев, будучи в коматозном состоянии, вернее, в хорошо похмельном, был зол на кучера. От ужасной тряски он едва не выплеснул все содержимое желудка на красавицу актрису. Молодого барина мутило так, что ему хотелось побыстрее покинуть душный экипаж. Как только отворилась дверца кареты, Всеволод Михайлович со словами: «Пшел вон!» — ногой оттолкнул кучера, хотевшего по долгу службы проверить важных господ. Мужчина, не удержав равновесия от удара, задом приземлился на землю. Барин же мигом бросился в ближайшие кусты, чтобы, наконец, облегчить желудок. Разогнав утробными звуками царившую тишину, Всеволод Михайлович громко выругался бранным крепким словцом.
— Севушка, с вами все в порядке? — мелодичный взволнованный голос Глафиры выдавал беспокойство за своего любовника.
Кучер немедля поднялся и протянул руку изящной привлекательной молодой особе. Актриса, приняв помощь слуги, аккуратно ступила на землю и с любопытством огляделась. — Интересно, где это мы? — задала она вопрос, поправив золотистый локон, выбившийся из высокой прически.
— Не знаю, барышня, — прогудел кучер и услышал голос злющего хозяина.
— Да я из тебя сейчас весь дух выбью, Потап! Как можно было все кочки на дороге собрать?
— Простите, барин! Не хотел я. Старался. Но животина сама понесла, будто дьявол какой ей руководил! — оправдывался тот.
— Ух! — Всеволод Михайлович потряс кулаком перед носом слуги. — Если бы не Глашенька, то я бы тебе сейчас хорошенько задал.
Девушка обворожительно улыбнулась, заставив графского сына загореться страстным желанием.
— Сева, значит ли это, что мы… заблудились? — Мужчина кивнул, зная авантюрный нрав актрисы. — Как романтично.
— Переночуем в этом доме, а утром выдвинемся в путь, — сказал как отрезал Всеволод Михайлович и поднял глаза на деревянную вывеску перед входом в трактир, что покачивалась на железных цепях от колыхания ночного теплого ветра. На ней было выжжено: «Дом пасечника», а на заглавной букве сидела, будто настоящая, намалеванная пчела.
Девушке показалось, что она даже услышала противное жужжание где-то неподалеку, от чего сердце в ее груди замерло. Глафира до смерти боялась жалящих насекомых.
— Пойдемте скорее в дом, — с тревогой пролепетала она и приподняла подол длинной пышной юбки.
— Не бойтесь, милочка, — по-рыцарски отважно ответил графский сынок, — вы же со мной!
Мужчина подставил даме свой локоть, она немедленно воспользовалась этим приглашением, а после парочка пошагала по дорожке к парадному входу. Потап плелся позади любовников и ощущал нечто такое, чего сам не мог понять: тревогу, страх, опасность. Странным ему показалось это место и этот дом, но другого выбора, к огромному сожалению, не было.
Лунный свет тонкой струйкой пробивался через узкую щель тяжелых темно-бардовых штор. Он падал на мужественное лицо сына графа Арсеньева, рядом с которым лежала прекрасная любовница в белой полупрозрачной сорочке. Всеволод Михайлович громко храпел, аки заправский мужлан, а вот Глафира уснуть не могла. Девушка отчего-то тревожилась и чувствовала некое напряжение. При тусклом свете лампад она разглядывала стены унылой комнаты с лепными изображениями силуэтов корчащих от нестерпимой боли людей. Это очень пугало актрису. Странными ей показались и хозяева трактира. Стройная светловолосая женщина средних лет выглядела какой-то ненастоящей, безжизненной и фарфоровой. Она мало разговаривала, кивала, словно марионетка, на немногочисленные просьбы гостей. Ее супруг был явно старше. Этот здоровый мужлан в синем сюртуке почти не моргал. Актриса, обладающая привлекающей внешностью, не увидела в глазах трактирщика ни малейшего к ней интереса. Обычно особи мужского пола всегда хоть как-то на нее реагировали. А тут ничего. Его бесцветный потухший взгляд выражал абсолютное безразличие ко всему. На какой-то миг Глафире даже подумалось, что супругами руководил некий невидимый кукловод, заставляющий делать то, чего они не хотели.
Прогнав от себя плохие мысли, девушка попыталась уснуть, но через некоторое время ощутила яркий запах воска, цветочного меда, луговых трав и… приторно противный запах смерти. Сердце ее пропустило удар. Потом привиделось, что масляные лампады, висевшие на стенах приглушенно горя, ярко вспыхнули, но вскоре вновь потухли. Актриса крепко зажмурила веки и уткнулась в волосатую грудь глубоко спавшего любовника. Она поспешила залезть под одеяло с головой и ощутила, как сердце тревожно забилось в груди. В висках часто застучало, а на лбу выступила испарина. От накатившего страха и чувства опасности Глафиру затрясло.
— Сева! — пропищала девушка и попыталась разбудить любовника.
Однако если бы в этот самый момент наступила война, молодой граф вряд ли бы проснулся, хоть из пушки пали. Похоже, алкоголь сделал свое дело. Всеволод Михайлович забылся крепким сном, уже не храпел и на переживания молодой особы ему было попросту наплевать (так Глафире подумалось).
— Светлейшие старцы, что это? — с паническим ужасом дрожащими губами пролепетала актриса, когда услышала до боли знакомый жужжащий звук. — ПЧЕЛЫ?!
Девушка медленно высунула голову из-под одеяла и украдкой глянула на неподвижного любовника, по опухшему лицу которого ползало несколько злых насекомых. Ужас от увиденного мгновенно сковал все ее подрагивающее тело. Пчелы жужжали и тоненькими лапками путались в черной щетине Всеволода Михайловича, а затем устремились прямо в его открытый рот и ноздри.
С оглушительным визгом Глафира спрыгнула с кровати, прихватив с собой одеяло, в которое поспешила укутаться, и забилась в угол. Графский сынок теперь остался лежать на постели совершенно обнаженным. А взбесившиеся насекомые все лезли из ниоткуда и вскоре полностью облепили бездыханное обездвиженное ядом тело Всеволода Михайловича. Когда сердце актрисы от ужаса почти остановилось, она заметила, что на стенах зашевелились страшные силуэты. Они стали плавиться, словно воск, от накала масляных ламп и, кажется, потянули к жертве свои длинные руки. Запах прополиса ударил в нос. Глафира ощущала, что теперь и ее облепляют пчелы, а после почувствовала, как под ногами медленно растекается ранее твердый деревянный пол. Инстинкт самосохранения подтолкнул девушку к окну. Она судорожно распахнула створки, перевела быстрый последний взгляд на любовника. Тот вдруг резко открыл глаза и вроде бы жалобно на нее глянул.
Глафира узрела, что правое око Всеволода Михайловича как-то странно выпучилось, и из-под тонкой кожи века показалась черная головка пчелы и желтое в черную полоску волосатое тельце. Девушка снова заверещала от ужаса и попыталась отмахнуться руками, но все было тщетно. Она поспешно отвернулась от мертвого барина, ведь помочь ему уже ничем не могла, и устремила взгляд на двор трактира, думая, что если спрыгнет со второго этажа, то, возможно, останется жива. Однако внизу ее ждало настоящее потрясение — пчелиное чудовище, рост которого в разы превышал размер обычного человека. Девушка не поверила своим глазам и подумала, что все происходящее лишь кошмарный сон, но жалящие раны говорили об обратном. Огромными от страха глазами она пялилась на страшное существо, которое стояло на мощных задних лапах, а передними конечностями с корявыми длинными пальцами управляло злобным роем. У него была большущая голова с желтыми глазами, в которых четко прослеживались многочисленные соты. Во рту сверкали тысячи острых зубов, а на лбу виднелись небольшие рога. Спину и грудь пчелиного человека покрывали желто-черные густые волоски, которые чередовались полосками точно как у насекомых.
— КТО ТЫ? — заверещала Глафира с надрывом.
— ПАСЕЧНИК! — загробным голосом ответило чудовище и, махнув когтистой кистью, призвало пчел к действию.
Насекомые быстро сбились в один огромный кулак, и девушка ощутила сильный толчок в спину. В одночасье ее выкинуло из окна. Через считанные секунды все ее тело облепили насекомые, но молодая актриса больше не чувствовала боли и страха. Она была мертва.
Кучер с ужасом наблюдал за смертью любовницы Всеволода Михайловича. Видел он и то, как дом пасечника, плавясь, будто воск, превращался в огромный улей. На глазах мужчины ставни, окна и двери расползлись. Потап размашисто перекрестился, вспоминая всех существующих светлейших богов, которые, видать, своей высшей волей уберегли его от ужасной смерти, а затем со всей силы хлестнул по коням и полоумно во всю глотку заорал:
— НО, РОДИМЫЕ!!!
В ту же секунду лошади понесли. Мужчина слышал позади назойливое жужжание пчел, но не оглядывался назад, гнал гнедых подальше от этого проклятого места. Как хорошо, что он не стал распрягать лошадей и остался ночевать на улице с животиной, а не в доме жуткого пасечника!
Николас Вайтс в строгом темно-сером костюме без единого залома на ткани — это была заслуга его экономки Марты – стоял по стойке смирно перед главным полицмейстером империи. Кожаные ботинки Вайтса блестели и казались новыми, хотя это было совсем не так. Он попросту каждое утро по пути к сыскному департаменту останавливался у одного и того же мальчишки-чистильщика, который своим мастерством мог дать вторую жизнь практически любой изношенной обуви, если та не имела дыр. Да и к своей прическе Николас относился щепетильно: коротко стриг бока, а длинную светлую челку приглаживал назад, открывая высокий лоб и мужественное гладко выбритое лицо. Он каждый месяц пятого числа посещал цирюльню, находившуюся рядом с его домом, и доверял свои волосы исключительно парикмахеру Никифору, который имел большой опыт в своем деле. Сыскарь был аккуратен во всем, даже в таких мелочах, на которые обычные люди не обращали никакого внимания и не придавали им особого значения.
Николас молча наблюдал за начальником полиции, который теребил в руках газету «Столичные вести» и явно нервничал, скрывая свое беспокойство за солдатской выправкой.
Кому удобно могу выслать промо личным сообщением через ВК https://vk.com/id416370385 вот моя ссылочка на страницу! Девочки пишите куда промо направлять? Не пугайтесь, все очень просто.
АННОТАЦИЯ
Пропажа молодого графа Арсеньева и его любовницы взбудоражила столицу. Сыскной департамент империи и Светлый орден по борьбе с магической преступностью поручили это резонансное происшествие своим лучшим сотрудникам: сыскарю Вайтсу и ищейке по прозвищу «Бес». Двум заклятым врагам придется объединиться, чтобы раскрыть преступление, связанное с загадочным трактиром «Дом пасечника».
А вот будущему адвокату провинциальной конторы Янине Гориной впервые пришлось защищать человека, обвиненного в том, что пчелы с его пасеки нападают на жителей пригородного поселения. Как раз это задание сведет ее со столичными сыщиками, один из которых ужасный зануда, а второй настоящий сатана в человеческом обличье.
ПРОЛОГ
В эту майскую ночь бушевала непогода. Лило будто из ведра. Частые молнии яркими вспышками рвали небо на части, освещая ямской тракт, проходящий вдоль густой березовой рощи. Гремел гром. Земля дрожала под копытами двойки гнедых лошадей, мчавшихся по разжиженной от дождя дороге. Крупные капли часто барабанили по крыше кареты, которую то и дело бросало в разные стороны на ухабах и кочках. Кучер — степенный мужик в черном плаще — хоть и промок до нитки, но все равно поводья держал крепко. Как-никак, а важного хозяина-барина вез — сынка самого графа Михаила Павловича Арсеньева, который служил при императорском дворе советником и славился своим тяжелым нравом. А вот отпрыск не в батюшку пошел: кутил с непутевыми дружками; дрался на дуэлях; проматывал деньги в картежных играх и очень любил доступных женщин, а они его — статного, высокого, хорошо сложенного брюнета. Вот и теперь в карете Всеволод Михайлович был не один, а с девицей Глафирой Снежиной — актрисой из личной труппы графа Арсеньева. Ехали молодые люди из столицы Московии в провинцию на бал, в уездный городок под названием Лебедь-Озерец по приглашению молодого князя Воронцова, который приходился Арсеньевым дальним родственником и другом.
— Никак сам черт дернул молодого барина в такую непогоду! — прошептал себе под нос кучер Потап и, трижды выругавшись, чуть ослабил поводья, когда карета подпрыгнула на очередной выбоине. Тут же в стену за спиной громко постучали, мол, не дрова везешь, а важную особу.
— Простите, барин! — прокричал мужчина и провел рукой по мокрой рыжей бороде. Он напряг поводья, чуть притормозил и услышал, как громко шелестят кроны деревьев от порывов ветра. Роща заканчивалась. Впереди начинался темный лес. В этом месте тракт переходил в проселочную дорогу, по которой теперь только Светлейший знает, как проехать и не застрять. Потап вновь чертыхнулся и услышал неподалеку волчий вой, что пробивался сквозь шум дождя и грома. Лошади запаниковали: заржали, вздыбились, а после встали как вкопанные. Мужчина стал хлыстать гнедых по бокам, но животина не слушалась.
— НО! НО, родимые! — с ужасом прокричал кучер, ожидая приближения беды.
Его передернуло от страха, ведь ходили тревожные слухи о том, что в местных лесах завелись настоящие оборотни. Мужчина нащупал ружье, закрепленное на козлах, и еще раз прошелся по коням кнутом. Ничего. Что бы ни делал кучер, все было тщетно до тех пор, пока, не пойми отчего, лошади не рванули вперед, будто невидимая бесовская сила заставила коней мчаться куда глаза глядят. Сначала они гнали прямо, невзирая на вязкую жижу под их копытами, а после куда-то свернули. Потап ничего не видел в этой кромешной тьме, даже свет керосиновых фонарей не помогал. Кучер изо всех сил старался напрячь не только зрение, но и поводья неуправляемой двойки. Он слышал, как барин тарабанил в стенку и бранно ругался, но остановить взбесившуюся скотину не получалось. Лишь через некоторое время животные угомонились, пробежав, наверное, верст десять. Потап с облегчением выдохнул и понял, что дождь закончился, а непогода вместе с дремучим лесом остались позади, там все еще за макушками высоких елей поблескивала молния. Мужчина первым делом глянул на небо, где теперь красовалась огромная, почти оранжевая луна и невольно на миг залюбовался ею. После окинул тревожным взглядом место, куда привезли его лошади и, кажется, понял, что выехал на давно позабытый, заросший высокой травой ямской тракт. Правда, слышал он о нем разные ужасные вещи, мол, кто попадал в это место, тот уже назад не возвращался. Потап прогнал плохие мысли прочь и пред собой увидел большой добротный, но старый дом в два этажа со светящимися окнами. Вокруг него горели уличные керосиновые фонари, вдоль которых проходила вымощенная камнем дорожка, ведущая прямиком к парадному крыльцу.
«Наверное, трактир!» — мелькнуло в голове. Наступило некое облегчение — барин с барышней могут здесь безопасно переночевать. Не обратив внимания на безлюдность, он дернул поводья, и лошади медленно потащили карету прямиком на свет.
Всеволод Михайлович Арсеньев, будучи в коматозном состоянии, вернее, в хорошо похмельном, был зол на кучера. От ужасной тряски он едва не выплеснул все содержимое желудка на красавицу актрису. Молодого барина мутило так, что ему хотелось побыстрее покинуть душный экипаж. Как только отворилась дверца кареты, Всеволод Михайлович со словами: «Пшел вон!» — ногой оттолкнул кучера, хотевшего по долгу службы проверить важных господ. Мужчина, не удержав равновесия от удара, задом приземлился на землю. Барин же мигом бросился в ближайшие кусты, чтобы, наконец, облегчить желудок. Разогнав утробными звуками царившую тишину, Всеволод Михайлович громко выругался бранным крепким словцом.
— Севушка, с вами все в порядке? — мелодичный взволнованный голос Глафиры выдавал беспокойство за своего любовника.
Кучер немедля поднялся и протянул руку изящной привлекательной молодой особе. Актриса, приняв помощь слуги, аккуратно ступила на землю и с любопытством огляделась. — Интересно, где это мы? — задала она вопрос, поправив золотистый локон, выбившийся из высокой прически.
— Не знаю, барышня, — прогудел кучер и услышал голос злющего хозяина.
— Да я из тебя сейчас весь дух выбью, Потап! Как можно было все кочки на дороге собрать?
— Простите, барин! Не хотел я. Старался. Но животина сама понесла, будто дьявол какой ей руководил! — оправдывался тот.
— Ух! — Всеволод Михайлович потряс кулаком перед носом слуги. — Если бы не Глашенька, то я бы тебе сейчас хорошенько задал.
Девушка обворожительно улыбнулась, заставив графского сына загореться страстным желанием.
— Сева, значит ли это, что мы… заблудились? — Мужчина кивнул, зная авантюрный нрав актрисы. — Как романтично.
— Переночуем в этом доме, а утром выдвинемся в путь, — сказал как отрезал Всеволод Михайлович и поднял глаза на деревянную вывеску перед входом в трактир, что покачивалась на железных цепях от колыхания ночного теплого ветра. На ней было выжжено: «Дом пасечника», а на заглавной букве сидела, будто настоящая, намалеванная пчела.
Девушке показалось, что она даже услышала противное жужжание где-то неподалеку, от чего сердце в ее груди замерло. Глафира до смерти боялась жалящих насекомых.
— Пойдемте скорее в дом, — с тревогой пролепетала она и приподняла подол длинной пышной юбки.
— Не бойтесь, милочка, — по-рыцарски отважно ответил графский сынок, — вы же со мной!
Мужчина подставил даме свой локоть, она немедленно воспользовалась этим приглашением, а после парочка пошагала по дорожке к парадному входу. Потап плелся позади любовников и ощущал нечто такое, чего сам не мог понять: тревогу, страх, опасность. Странным ему показалось это место и этот дом, но другого выбора, к огромному сожалению, не было.
***
Лунный свет тонкой струйкой пробивался через узкую щель тяжелых темно-бардовых штор. Он падал на мужественное лицо сына графа Арсеньева, рядом с которым лежала прекрасная любовница в белой полупрозрачной сорочке. Всеволод Михайлович громко храпел, аки заправский мужлан, а вот Глафира уснуть не могла. Девушка отчего-то тревожилась и чувствовала некое напряжение. При тусклом свете лампад она разглядывала стены унылой комнаты с лепными изображениями силуэтов корчащих от нестерпимой боли людей. Это очень пугало актрису. Странными ей показались и хозяева трактира. Стройная светловолосая женщина средних лет выглядела какой-то ненастоящей, безжизненной и фарфоровой. Она мало разговаривала, кивала, словно марионетка, на немногочисленные просьбы гостей. Ее супруг был явно старше. Этот здоровый мужлан в синем сюртуке почти не моргал. Актриса, обладающая привлекающей внешностью, не увидела в глазах трактирщика ни малейшего к ней интереса. Обычно особи мужского пола всегда хоть как-то на нее реагировали. А тут ничего. Его бесцветный потухший взгляд выражал абсолютное безразличие ко всему. На какой-то миг Глафире даже подумалось, что супругами руководил некий невидимый кукловод, заставляющий делать то, чего они не хотели.
Прогнав от себя плохие мысли, девушка попыталась уснуть, но через некоторое время ощутила яркий запах воска, цветочного меда, луговых трав и… приторно противный запах смерти. Сердце ее пропустило удар. Потом привиделось, что масляные лампады, висевшие на стенах приглушенно горя, ярко вспыхнули, но вскоре вновь потухли. Актриса крепко зажмурила веки и уткнулась в волосатую грудь глубоко спавшего любовника. Она поспешила залезть под одеяло с головой и ощутила, как сердце тревожно забилось в груди. В висках часто застучало, а на лбу выступила испарина. От накатившего страха и чувства опасности Глафиру затрясло.
— Сева! — пропищала девушка и попыталась разбудить любовника.
Однако если бы в этот самый момент наступила война, молодой граф вряд ли бы проснулся, хоть из пушки пали. Похоже, алкоголь сделал свое дело. Всеволод Михайлович забылся крепким сном, уже не храпел и на переживания молодой особы ему было попросту наплевать (так Глафире подумалось).
— Светлейшие старцы, что это? — с паническим ужасом дрожащими губами пролепетала актриса, когда услышала до боли знакомый жужжащий звук. — ПЧЕЛЫ?!
Девушка медленно высунула голову из-под одеяла и украдкой глянула на неподвижного любовника, по опухшему лицу которого ползало несколько злых насекомых. Ужас от увиденного мгновенно сковал все ее подрагивающее тело. Пчелы жужжали и тоненькими лапками путались в черной щетине Всеволода Михайловича, а затем устремились прямо в его открытый рот и ноздри.
С оглушительным визгом Глафира спрыгнула с кровати, прихватив с собой одеяло, в которое поспешила укутаться, и забилась в угол. Графский сынок теперь остался лежать на постели совершенно обнаженным. А взбесившиеся насекомые все лезли из ниоткуда и вскоре полностью облепили бездыханное обездвиженное ядом тело Всеволода Михайловича. Когда сердце актрисы от ужаса почти остановилось, она заметила, что на стенах зашевелились страшные силуэты. Они стали плавиться, словно воск, от накала масляных ламп и, кажется, потянули к жертве свои длинные руки. Запах прополиса ударил в нос. Глафира ощущала, что теперь и ее облепляют пчелы, а после почувствовала, как под ногами медленно растекается ранее твердый деревянный пол. Инстинкт самосохранения подтолкнул девушку к окну. Она судорожно распахнула створки, перевела быстрый последний взгляд на любовника. Тот вдруг резко открыл глаза и вроде бы жалобно на нее глянул.
Глафира узрела, что правое око Всеволода Михайловича как-то странно выпучилось, и из-под тонкой кожи века показалась черная головка пчелы и желтое в черную полоску волосатое тельце. Девушка снова заверещала от ужаса и попыталась отмахнуться руками, но все было тщетно. Она поспешно отвернулась от мертвого барина, ведь помочь ему уже ничем не могла, и устремила взгляд на двор трактира, думая, что если спрыгнет со второго этажа, то, возможно, останется жива. Однако внизу ее ждало настоящее потрясение — пчелиное чудовище, рост которого в разы превышал размер обычного человека. Девушка не поверила своим глазам и подумала, что все происходящее лишь кошмарный сон, но жалящие раны говорили об обратном. Огромными от страха глазами она пялилась на страшное существо, которое стояло на мощных задних лапах, а передними конечностями с корявыми длинными пальцами управляло злобным роем. У него была большущая голова с желтыми глазами, в которых четко прослеживались многочисленные соты. Во рту сверкали тысячи острых зубов, а на лбу виднелись небольшие рога. Спину и грудь пчелиного человека покрывали желто-черные густые волоски, которые чередовались полосками точно как у насекомых.
— КТО ТЫ? — заверещала Глафира с надрывом.
— ПАСЕЧНИК! — загробным голосом ответило чудовище и, махнув когтистой кистью, призвало пчел к действию.
Насекомые быстро сбились в один огромный кулак, и девушка ощутила сильный толчок в спину. В одночасье ее выкинуло из окна. Через считанные секунды все ее тело облепили насекомые, но молодая актриса больше не чувствовала боли и страха. Она была мертва.
Кучер с ужасом наблюдал за смертью любовницы Всеволода Михайловича. Видел он и то, как дом пасечника, плавясь, будто воск, превращался в огромный улей. На глазах мужчины ставни, окна и двери расползлись. Потап размашисто перекрестился, вспоминая всех существующих светлейших богов, которые, видать, своей высшей волей уберегли его от ужасной смерти, а затем со всей силы хлестнул по коням и полоумно во всю глотку заорал:
— НО, РОДИМЫЕ!!!
В ту же секунду лошади понесли. Мужчина слышал позади назойливое жужжание пчел, но не оглядывался назад, гнал гнедых подальше от этого проклятого места. Как хорошо, что он не стал распрягать лошадей и остался ночевать на улице с животиной, а не в доме жуткого пасечника!
ГЛАВА 1. Союз недругов
Николас Вайтс в строгом темно-сером костюме без единого залома на ткани — это была заслуга его экономки Марты – стоял по стойке смирно перед главным полицмейстером империи. Кожаные ботинки Вайтса блестели и казались новыми, хотя это было совсем не так. Он попросту каждое утро по пути к сыскному департаменту останавливался у одного и того же мальчишки-чистильщика, который своим мастерством мог дать вторую жизнь практически любой изношенной обуви, если та не имела дыр. Да и к своей прическе Николас относился щепетильно: коротко стриг бока, а длинную светлую челку приглаживал назад, открывая высокий лоб и мужественное гладко выбритое лицо. Он каждый месяц пятого числа посещал цирюльню, находившуюся рядом с его домом, и доверял свои волосы исключительно парикмахеру Никифору, который имел большой опыт в своем деле. Сыскарь был аккуратен во всем, даже в таких мелочах, на которые обычные люди не обращали никакого внимания и не придавали им особого значения.
Николас молча наблюдал за начальником полиции, который теребил в руках газету «Столичные вести» и явно нервничал, скрывая свое беспокойство за солдатской выправкой.
