Пока Мерис искал мне одежду, я извел все запасы медицинских антисептиков. Потом ребята принесли откуда-то канистру с водой.
Если бы ты знал, насколько вода пахнет лучше медицинского спирта. Но после первого же глотка меня едва не вырвало. Пришлось запивать кровь спиртом.
Не знаю, на кого я походил снаружи, да и воняло от меня теперь совсем жутко, но изнутри все рецепторы сгорели до мертвенного спокойствия. И я не знал, когда наступит откат. По крайней мере, до конца этого проклятого праздника меня должно было хватить. А там – будь что будет.
Мальчишку жалко. Вот так, наверное, боги и принимают долги – я пощадил одного брата, другой погиб вместо меня. У них, у богов, свои счеты, своя мораль. Нам никогда не понять, почему за одно и то же они возносят или убивают. Чем белобрысый оказался хуже меня? Я сгубил столько народу, что по любым расчетам сдохнуть полагалось мне!
Не помню, как достоял этот праздник. Ничего больше не помню. Только вкус чужой крови во рту.
12. История двенадцатая. «Сияние эйи»
Из дневниковых записей пилота Агжея Верена.
Абэсверт, Аннхелл
Когда я вышел из душа, экран с моего стола уже убрали. Келли расставлял бутылки, а Влана резала дейк – копченое мясо с таким количеством пряностей, что запивать его можно вечно. Девочка старалась вести себя так же, как парни, хотя я заметил, какое бледное у нее лицо. Ну, ничего, напьюсь сам или нет, а ее-то уж точно напою.
...И, в общем-то, напоил. Келли любил всякие настойки на ягодах и травах, мы с Вланой перепробовали их достаточно.
В конце концов она расплакалась, сказала, что сама во всем виновата: если бы не настояла, я бы не взял белобрысого, и его бы не убили, а если не настояла бы – то убили бы меня.
Пришлось срочно отослать всех спать, кроме Келли, а его командировать за более крепкими напитками.
В результате я был трезв как идиот, а Влана заснула за столом, положив голову на мокрую от слез салфетку.
Я заварил йилан. Раз все равно не пьянею – зачем травиться?
Келли пытался втолковать мне, что Влану нужно отнести в ее каюту. Но я сказал ему, что спать все равно не хочу, и мы решили положить девушку на мою кровать. Но, когда Келли начал вставать, мы оба догадались, что это для него сегодня лишнее. Пришлось мне сначала нести на кровать Влану, потом почти что на себе тащить Келли.
Вернулся. Сел.
Мне было глухо, больно, и я был трезв. Сидел, пил йилан и вспоминал, что удалось выяснить Келли. А выяснил он немного. Мы имели видео площади с разных ракурсов. А еще по городу гулял сейчас Джоб. Когда все бросились ко мне, он нырнул в толпу, и сигналов от него пока не поступало. Да оно и рано. Если есть какие-то слухи, то обычно день-два походить за ними надо.
Вот и все. Я даже не знал – в меня стреляли или не в меня.
Встал. Тело требовало действий, но что я мог сейчас сделать? Часть команды и так уже напоил.
Влана зашевелилась, перевернулась на спину и раскинула руки. Проснулась, что ли? Вот незадача.
Подошел.
Нет, спит.
С лица ушло обиженное выражение, спала краснота возле глаз.
Я стоял и любовался, как вдруг над телом Вланы разлилось золотое сияние и начало подниматься вверх.
Или я таки пьян, или... Что это?
Сияние состояло из крупных золотистых искорок, словно бы звездная пыль повисла в воздухе. Пыль клубилась и возносилась вверх, просачиваясь сквозь потолок. А потом с середины груди пошел более ровный свет, мерный и угасающий постепенно.
Я наклонился, чтобы успеть потрогать искорки рукой: мерещится или нет? Но тут Влана открыла глаза, обняла меня за шею, я почувствовал ее горячее дыхание и... Сам не понял, как наши губы встретились.
Ее губы имели более обширную практику. Я пытался не отвечать несколько секунд, но эти секунды утекли.
От девушки пахло не настойкой, а молоком и травами. Я не смел даже думать о том, что между нами может что-то произойти, и потому оказался совершено не готов. Если бы Влана не взяла инициативу в свои руки, я не знал бы, что делать.
Но она знала. Было тесно, хотя это нас не очень смущало. Я хотел что-то сказать про средства предохранения, но мне зажали рот рукой, а второй рукой...
Наверное, я все-таки очень много выпил. Потому что потом уснул.
Мы уснули. На одной кровати. Где я один помещаюсь с трудом.
Впрочем, под утро я выяснил, как мы спали. Влана просто лежала на мне.
Я проснулся от стука дежурного и едва сумел выбраться из-под нее так, чтобы не разбудить. Оказалось, я практически одет, только застегнуться.
Накрыл Влану одеялом, глотнул какой-то вонючей настойки, чтобы перебить исходивший от меня сладкий женский запах. Приглушил свет. Открыл дверь.
– Обезьяна вернулся, – тихо сказал дежурный, явно зная, кто у меня внутри. – Просил срочно.
Я прихватил бутылку с этой самой настойкой и вышел.
Джоб казался на удивление трезвым, а ведь ему тоже пришлось пить всю ночь. Хотя он-то вполне мог использовать что-то медикаментозное, чтобы не пьянеть.
– Стреляли – в вас, – сказал он в лоб. – Народ поговаривает, что вы – это вы. Значит, информация была запущена, и покушение готовили именно на вас.
– Весело, – сказал я, протягивая ему бутылку. – Иди, отдыхай.
– Поймал бы заразу – убил, – сказал Джоб. – Он оглядел меня c ног до головы, хмуро и рассеянно, и я понял, что он тоже очень сильно не допил сегодня. Если бы не Влана в моей каюте, я бы составил ему компанию, но пришлось идти в навигаторскую.
Еще раз просмотрел фотографии. Потом включил внешний обзор. Над горизонтом поднималось голубовато-белое солнце Аннхелла. Его называют Саа. Холодное, старое солнце, которому устроили искусственный «коллапс ядра». Интересно, кровь родившихся здесь такая же холодная? Нам с Вланой это солнышко не помешало.
Я не знал, что теперь делать. Влана могла принять меня в таком состоянии за кого угодно, могла вообще ничего не запомнить. Не стоило бы и мне брать случившееся в голову, если бы ума хватило презерватив рядом держать. Но – ума не хватило. Вот ведь эпитэ а мате.
И тут я вспомнил про сияние. Не померещилось же мне?
Спросить у нее напрямую? У медика спросить, он же осматривал ее? Или я был так пьян?
Хотел связаться с Мерисом, но глянул на часы и решил не будить. Хотя ему тоже следовало узнать, что раскопал Джоб. Про то, что я – это точно я, знало достаточно мало людей. Значит, информатор – в его ближайшем окружении. Или в моем. В его – опаснее.
Мерис примерно через час связался со мной сам. Он получил те же сведения, что и я, и был так же ими недоволен. Попросил, чтобы я никого не отпускал в город. Что ж, облавы и дезинформация – это по его части.
Я вернулся к себе в каюту.
Влана еще спала.
Потихоньку открыл сейф и достал дневник.
«...У приличного писателя, как бы прост герой ни казался, он и тонкий, и думающий... А по мне, так больше половины нашего брата – сны и те видит о полной миске. Иначе бы просто с ума посходили.
В открытом космосе, если ясно понимать, где ты и что здесь из себя представляешь, – невыносимо страшно. Недаром звездное небо таким, как его видно с корабля, можно посмотреть только в навигаторской. У остальных на экранах сигналы да траектории. И ты либо мыслишь этими траекториями, либо в какой-то момент пространство начинает выдавливать твои мозги прямо в большой космос. Этому даже есть название – «безумие неограниченного пространства». И вышибает эта болезнь самых умных, самых перспективных, самых молодых. Потому что клопы в человечьем обличии присасываются к кораблю крепко, живут своим проверенным мирком, держатся за него всеми лапками. И выживают. А остальные – стреляются.
Собрать подобие оружия из подручных деталей любой пилот может. Этот – такое соорудил, что техники не сразу поняли, что за хрень. Но сработала.
Как всегда – первогодка, как всегда – перспективный, как всегда – просмотрели. Полгода без твердого грунта под ногами, и все.
Значит, была крыша – раз сорвало. Значит, был человек. Вот так и узнаем.
Некоторые рождаются людьми сразу. Как будто помнят, что можно, а чего ни в коем случае нельзя.
Некоторые вырастают в людей долго и мучительно. Но вырастают. Им хватает одной лжи во спасение, одного предательства. Они учатся, набивая шишки.
Остальные...
Что ж, остальные «держат» форму нашего мира, не дают ему сбежать, когда мы отводим глаза.
Так что, это даже хорошо, Анджей, что тебе в очередной раз нагорело сегодня от навигатора. Во-первых, твоя голова трещит от заданных им расчетов, и ты точно не думаешь сейчас о том, что не дает спать мне. Во-вторых, порицания тебе уже идут на пользу, значит – толк из тебя будет.
Кстати, те, из кого не получается в конечном итоге ничего – особых порицаний тоже не нахватывают. Им не за что. Они – безынициативны. Ты же решил познавать мир, зарабатывая на каждой ступеньке. Ну и зарабатывай. Главное – чтобы не сломал шею.
Это странно, но навигатор, любя одного щенка, решил отыграться на другом.
Хотя, вполне возможно, он и меня обманул, и сорвался на тебе совсем не случайно. Вы слишком похожи с тем парнем, который умер вчера ночью. Оба из той породы, что полагает, будто Вселенная должна быть добра к нам уже потому, что мы есть.
Но Вселенная – суровая мать. Ей сначала нужно доказать, что ты – существуешь. Что именно твое «я» способно влиять на ход событий и останавливать зло. Пусть даже ты будешь останавливать своим телом пули.
Вот этот пацан и решил, что проще остановить пулю.
Но такое никто не признает за Поступок – ни Вселенная, ни боги, ни люди.
Пуля, выпущенная своей же рукой в себя – не есть вселенское зло. Это – просто пуля.
Так-то, Анджей. Уж лучше тебе точить зуб на навигатора, чем думать о том, о чем думать пока не положено.
Похоже, тебе эти расчеты даже во сне снятся.
Может быть, я помогу тебе завтра. А может – и нет. Я сам не знаю, что будет для тебя лучше... «
Я помнил этого парня, тоже второго пилота, который, похоже, заново изобрел порох, а может, и вообще что-то стоящее изобрел лишь для того, чтобы из самодельного оружия выстрелить себе в рот.
Помню, как меня задели тогда глупая придирка навигатора и какое-то непосильное задание. Я не смог даже присутствовать на похоронах.
Помню, что и Дьюп никуда не пошел, но и помогать мне отказался наотрез.
Он просто сидел, уставившись в экран и пил холодную воду, словно это было спиртное. Потому что взгляд его все тяжелел и тяжелел. Если бы я не видел, как он наливает из кулера эту самую воду...
Я не знал, что Дьюп думает об этом парне, мне было жалко тогда только самого себя. Я представлял похороны каким-то развлечением, которого меня лишили.
Самое обидное, до того я был уверен, что навигатор относится ко мне неплохо. Выходит, я просто не мог понять этого «неплохо».
Еще помню, что ночью мне приснился странный сон: прозрачные птицы с усыпанными зубами клювами.
Сегодня зубастая птица почти долетела до меня...
Но если бы тот парень, первогодка-самоубийца, остался жив и повторил мою судьбу – было бы это для него лучше? В чем больше смысла – просто умереть или стать живой смертью для других?
Теплые ладони накрыли веки. Я не вздрогнул. Слышал движение и шаги.
Влана коснулась носом моего уха и начала тихонько дышать в него. Значит, она помнила...
За что мне такая радость? Что хорошего я успел сделать?
Из солнечного сплетения по всему телу разливалось тепло. Я не шевелился. Пусть будет еще несколько минут нечаянного тепла. Пусть она делает со мной все, что захочет. Вот только...
Только бы не забыть достать презерватив. Надо было заранее вытащить упаковку из сейфа. Сейф, слава богам, открыт. Два шага. Только не сейчас...
Я вдруг понял: Влана – та, другая птица, которых боятся эти прозрачные твари. Потому в меня и стреляли. Почувствовали, как я освобождаюсь от их власти.
– Влана, пре...
Она закрыла мне рот губами.
Говорить я не мог. Встал вместе с ней и пошел к сейфу. Даже сумел достать. Однако поза была неудобной, и добытое с таким трудом у меня легко отняли. Не мог же я выкручивать ей руку?
– Влана... – и уткнулся в губы.
Она понимала, что делала. Я знал, что есть женские способы предохранения... И сдался. Сил моих больше не было думать о чем-то еще.
Упал вместе с Вланой в кресло. Где-то на периферии сознания блуждала мысль, что может постучать дежурный или Келли. Но вряд ли кто-то войдет, если я не отвечу. И вообще, Келли спит после вчерашнего. И...
Я уснул второй раз. Прямо в кресле.
Надо сказать, я наконец выспался.
Проснулся от запаха свежезаваренного йилана и звуков разговора. Очень тихих, но мне хватило. Глянул вниз: одежда в порядке. Встал.
Говорили Влана и Келли. Влана – свежа и жизнерадостна, Келли – помятый, но бодрый. Я рассмеялся.
– Ну, вот же он, встал, – Келли прорвался ко мне.
– Он – встал, я – нет, – пошутил, и Влана засмеялась.
– Кто – он? – не понял Келли.
Я не мог удержать расползающиеся в улыбке губы. Келли недоуменно взирал на сошедшее с ума начальство.
– Я, – сказал он растерянно, – у дежурного вообще-то спросил. Тот сказал, что утром вас видел уже, я думал...
Он думал, что я еще не отошел от собственной смерти, что меня надо продолжать поить и опекать...
– Твой чумной капитан почти не спал ночью, Келли, – сказал я, отсмеявшись. – Задремал, практически, только сейчас. Но – ничего, что разбудил.
Келли помялся, решая – как можно теперь при Влане – на «вы» или на «ты». Вроде, всю ночь вместе пили...
– Ты в город запретил выходить?
– Мерис просил. Надо?
– Ребята версию одну проверить хотели...
– Он тоже что-то проверить хотел. Переговорю – тогда и решим.
Келли кивнул.
Влана налила мне йилан, и я с удивлением не ощутил в нем горечи. Совсем. Оказывается, привык.
Келли замахал руками, отказываясь от предложенной чашки. Влана отхлебнула сама – с явным удовольствием. Теперь я понимал, за что ценят этот напиток: йилан здорово бодрил и прочищал мозги.
Однако несмотря на хорошее настроение, жажда деятельности меня отнюдь не одолевала. Мне хотелось полежать и почитать, раз уж выдался такой ленивый день.
Я выпроводил Келли. Влана унеслась куда-то сама, словно бы почувствовав, чего мне не хватает для полного счастья.
Хотел подумать о нас с ней, но вместо этого взял со стола дневник.
«...Извини, Анджей, у меня совершенно не получается какого-то связного рассказа. Да и пишу я урывками. События таковы, что и во время бессонницы чаще всего просматриваю новости. Мне очень не нравится происходящее на задворках Империи. Очень, мальчик.
А это значит, я должен успеть рассказать тебе о войне.
Под защитой отражателей и светочастотных пушек корабль кажется тебе неуязвимым, но это совсем не так. Впрочем, свою уязвимость ты почувствуешь сам. С чувствительностью у тебя все в порядке. Иногда ты меня даже пугаешь неиспорченностью реакций. Что же это за миры, где еще вырастают такие мальчишки: дерзкие, честные, не понимающие намеков?
Я вырос в смешанной среде и с детства соприкасался с экзотианской культурой – полунамек, полужест, полувзгляд. Помню, как тебя потряс Орис... «
Орис меня действительно потряс. Красотой, невозможной свободой, игрой и усмешками, масками и намеками.
В первую же увольнительную мы напились до поросячьего визга. Причем я был не столько пьян от спиртного, сколько от ощущения невозможной вседозволенности.
Если бы ты знал, насколько вода пахнет лучше медицинского спирта. Но после первого же глотка меня едва не вырвало. Пришлось запивать кровь спиртом.
Не знаю, на кого я походил снаружи, да и воняло от меня теперь совсем жутко, но изнутри все рецепторы сгорели до мертвенного спокойствия. И я не знал, когда наступит откат. По крайней мере, до конца этого проклятого праздника меня должно было хватить. А там – будь что будет.
Мальчишку жалко. Вот так, наверное, боги и принимают долги – я пощадил одного брата, другой погиб вместо меня. У них, у богов, свои счеты, своя мораль. Нам никогда не понять, почему за одно и то же они возносят или убивают. Чем белобрысый оказался хуже меня? Я сгубил столько народу, что по любым расчетам сдохнуть полагалось мне!
Не помню, как достоял этот праздник. Ничего больше не помню. Только вкус чужой крови во рту.
12. История двенадцатая. «Сияние эйи»
Из дневниковых записей пилота Агжея Верена.
Абэсверт, Аннхелл
Когда я вышел из душа, экран с моего стола уже убрали. Келли расставлял бутылки, а Влана резала дейк – копченое мясо с таким количеством пряностей, что запивать его можно вечно. Девочка старалась вести себя так же, как парни, хотя я заметил, какое бледное у нее лицо. Ну, ничего, напьюсь сам или нет, а ее-то уж точно напою.
...И, в общем-то, напоил. Келли любил всякие настойки на ягодах и травах, мы с Вланой перепробовали их достаточно.
В конце концов она расплакалась, сказала, что сама во всем виновата: если бы не настояла, я бы не взял белобрысого, и его бы не убили, а если не настояла бы – то убили бы меня.
Пришлось срочно отослать всех спать, кроме Келли, а его командировать за более крепкими напитками.
В результате я был трезв как идиот, а Влана заснула за столом, положив голову на мокрую от слез салфетку.
Я заварил йилан. Раз все равно не пьянею – зачем травиться?
Келли пытался втолковать мне, что Влану нужно отнести в ее каюту. Но я сказал ему, что спать все равно не хочу, и мы решили положить девушку на мою кровать. Но, когда Келли начал вставать, мы оба догадались, что это для него сегодня лишнее. Пришлось мне сначала нести на кровать Влану, потом почти что на себе тащить Келли.
Вернулся. Сел.
Мне было глухо, больно, и я был трезв. Сидел, пил йилан и вспоминал, что удалось выяснить Келли. А выяснил он немного. Мы имели видео площади с разных ракурсов. А еще по городу гулял сейчас Джоб. Когда все бросились ко мне, он нырнул в толпу, и сигналов от него пока не поступало. Да оно и рано. Если есть какие-то слухи, то обычно день-два походить за ними надо.
Вот и все. Я даже не знал – в меня стреляли или не в меня.
Встал. Тело требовало действий, но что я мог сейчас сделать? Часть команды и так уже напоил.
Влана зашевелилась, перевернулась на спину и раскинула руки. Проснулась, что ли? Вот незадача.
Подошел.
Нет, спит.
С лица ушло обиженное выражение, спала краснота возле глаз.
Я стоял и любовался, как вдруг над телом Вланы разлилось золотое сияние и начало подниматься вверх.
Или я таки пьян, или... Что это?
Сияние состояло из крупных золотистых искорок, словно бы звездная пыль повисла в воздухе. Пыль клубилась и возносилась вверх, просачиваясь сквозь потолок. А потом с середины груди пошел более ровный свет, мерный и угасающий постепенно.
Я наклонился, чтобы успеть потрогать искорки рукой: мерещится или нет? Но тут Влана открыла глаза, обняла меня за шею, я почувствовал ее горячее дыхание и... Сам не понял, как наши губы встретились.
Ее губы имели более обширную практику. Я пытался не отвечать несколько секунд, но эти секунды утекли.
От девушки пахло не настойкой, а молоком и травами. Я не смел даже думать о том, что между нами может что-то произойти, и потому оказался совершено не готов. Если бы Влана не взяла инициативу в свои руки, я не знал бы, что делать.
Но она знала. Было тесно, хотя это нас не очень смущало. Я хотел что-то сказать про средства предохранения, но мне зажали рот рукой, а второй рукой...
Наверное, я все-таки очень много выпил. Потому что потом уснул.
Мы уснули. На одной кровати. Где я один помещаюсь с трудом.
Впрочем, под утро я выяснил, как мы спали. Влана просто лежала на мне.
Я проснулся от стука дежурного и едва сумел выбраться из-под нее так, чтобы не разбудить. Оказалось, я практически одет, только застегнуться.
Накрыл Влану одеялом, глотнул какой-то вонючей настойки, чтобы перебить исходивший от меня сладкий женский запах. Приглушил свет. Открыл дверь.
– Обезьяна вернулся, – тихо сказал дежурный, явно зная, кто у меня внутри. – Просил срочно.
Я прихватил бутылку с этой самой настойкой и вышел.
Джоб казался на удивление трезвым, а ведь ему тоже пришлось пить всю ночь. Хотя он-то вполне мог использовать что-то медикаментозное, чтобы не пьянеть.
– Стреляли – в вас, – сказал он в лоб. – Народ поговаривает, что вы – это вы. Значит, информация была запущена, и покушение готовили именно на вас.
– Весело, – сказал я, протягивая ему бутылку. – Иди, отдыхай.
– Поймал бы заразу – убил, – сказал Джоб. – Он оглядел меня c ног до головы, хмуро и рассеянно, и я понял, что он тоже очень сильно не допил сегодня. Если бы не Влана в моей каюте, я бы составил ему компанию, но пришлось идти в навигаторскую.
Еще раз просмотрел фотографии. Потом включил внешний обзор. Над горизонтом поднималось голубовато-белое солнце Аннхелла. Его называют Саа. Холодное, старое солнце, которому устроили искусственный «коллапс ядра». Интересно, кровь родившихся здесь такая же холодная? Нам с Вланой это солнышко не помешало.
Я не знал, что теперь делать. Влана могла принять меня в таком состоянии за кого угодно, могла вообще ничего не запомнить. Не стоило бы и мне брать случившееся в голову, если бы ума хватило презерватив рядом держать. Но – ума не хватило. Вот ведь эпитэ а мате.
И тут я вспомнил про сияние. Не померещилось же мне?
Спросить у нее напрямую? У медика спросить, он же осматривал ее? Или я был так пьян?
Хотел связаться с Мерисом, но глянул на часы и решил не будить. Хотя ему тоже следовало узнать, что раскопал Джоб. Про то, что я – это точно я, знало достаточно мало людей. Значит, информатор – в его ближайшем окружении. Или в моем. В его – опаснее.
Мерис примерно через час связался со мной сам. Он получил те же сведения, что и я, и был так же ими недоволен. Попросил, чтобы я никого не отпускал в город. Что ж, облавы и дезинформация – это по его части.
Я вернулся к себе в каюту.
Влана еще спала.
Потихоньку открыл сейф и достал дневник.
«...У приличного писателя, как бы прост герой ни казался, он и тонкий, и думающий... А по мне, так больше половины нашего брата – сны и те видит о полной миске. Иначе бы просто с ума посходили.
В открытом космосе, если ясно понимать, где ты и что здесь из себя представляешь, – невыносимо страшно. Недаром звездное небо таким, как его видно с корабля, можно посмотреть только в навигаторской. У остальных на экранах сигналы да траектории. И ты либо мыслишь этими траекториями, либо в какой-то момент пространство начинает выдавливать твои мозги прямо в большой космос. Этому даже есть название – «безумие неограниченного пространства». И вышибает эта болезнь самых умных, самых перспективных, самых молодых. Потому что клопы в человечьем обличии присасываются к кораблю крепко, живут своим проверенным мирком, держатся за него всеми лапками. И выживают. А остальные – стреляются.
Собрать подобие оружия из подручных деталей любой пилот может. Этот – такое соорудил, что техники не сразу поняли, что за хрень. Но сработала.
Как всегда – первогодка, как всегда – перспективный, как всегда – просмотрели. Полгода без твердого грунта под ногами, и все.
Значит, была крыша – раз сорвало. Значит, был человек. Вот так и узнаем.
Некоторые рождаются людьми сразу. Как будто помнят, что можно, а чего ни в коем случае нельзя.
Некоторые вырастают в людей долго и мучительно. Но вырастают. Им хватает одной лжи во спасение, одного предательства. Они учатся, набивая шишки.
Остальные...
Что ж, остальные «держат» форму нашего мира, не дают ему сбежать, когда мы отводим глаза.
Так что, это даже хорошо, Анджей, что тебе в очередной раз нагорело сегодня от навигатора. Во-первых, твоя голова трещит от заданных им расчетов, и ты точно не думаешь сейчас о том, что не дает спать мне. Во-вторых, порицания тебе уже идут на пользу, значит – толк из тебя будет.
Кстати, те, из кого не получается в конечном итоге ничего – особых порицаний тоже не нахватывают. Им не за что. Они – безынициативны. Ты же решил познавать мир, зарабатывая на каждой ступеньке. Ну и зарабатывай. Главное – чтобы не сломал шею.
Это странно, но навигатор, любя одного щенка, решил отыграться на другом.
Хотя, вполне возможно, он и меня обманул, и сорвался на тебе совсем не случайно. Вы слишком похожи с тем парнем, который умер вчера ночью. Оба из той породы, что полагает, будто Вселенная должна быть добра к нам уже потому, что мы есть.
Но Вселенная – суровая мать. Ей сначала нужно доказать, что ты – существуешь. Что именно твое «я» способно влиять на ход событий и останавливать зло. Пусть даже ты будешь останавливать своим телом пули.
Вот этот пацан и решил, что проще остановить пулю.
Но такое никто не признает за Поступок – ни Вселенная, ни боги, ни люди.
Пуля, выпущенная своей же рукой в себя – не есть вселенское зло. Это – просто пуля.
Так-то, Анджей. Уж лучше тебе точить зуб на навигатора, чем думать о том, о чем думать пока не положено.
Похоже, тебе эти расчеты даже во сне снятся.
Может быть, я помогу тебе завтра. А может – и нет. Я сам не знаю, что будет для тебя лучше... «
Я помнил этого парня, тоже второго пилота, который, похоже, заново изобрел порох, а может, и вообще что-то стоящее изобрел лишь для того, чтобы из самодельного оружия выстрелить себе в рот.
Помню, как меня задели тогда глупая придирка навигатора и какое-то непосильное задание. Я не смог даже присутствовать на похоронах.
Помню, что и Дьюп никуда не пошел, но и помогать мне отказался наотрез.
Он просто сидел, уставившись в экран и пил холодную воду, словно это было спиртное. Потому что взгляд его все тяжелел и тяжелел. Если бы я не видел, как он наливает из кулера эту самую воду...
Я не знал, что Дьюп думает об этом парне, мне было жалко тогда только самого себя. Я представлял похороны каким-то развлечением, которого меня лишили.
Самое обидное, до того я был уверен, что навигатор относится ко мне неплохо. Выходит, я просто не мог понять этого «неплохо».
Еще помню, что ночью мне приснился странный сон: прозрачные птицы с усыпанными зубами клювами.
Сегодня зубастая птица почти долетела до меня...
Но если бы тот парень, первогодка-самоубийца, остался жив и повторил мою судьбу – было бы это для него лучше? В чем больше смысла – просто умереть или стать живой смертью для других?
Теплые ладони накрыли веки. Я не вздрогнул. Слышал движение и шаги.
Влана коснулась носом моего уха и начала тихонько дышать в него. Значит, она помнила...
За что мне такая радость? Что хорошего я успел сделать?
Из солнечного сплетения по всему телу разливалось тепло. Я не шевелился. Пусть будет еще несколько минут нечаянного тепла. Пусть она делает со мной все, что захочет. Вот только...
Только бы не забыть достать презерватив. Надо было заранее вытащить упаковку из сейфа. Сейф, слава богам, открыт. Два шага. Только не сейчас...
Я вдруг понял: Влана – та, другая птица, которых боятся эти прозрачные твари. Потому в меня и стреляли. Почувствовали, как я освобождаюсь от их власти.
– Влана, пре...
Она закрыла мне рот губами.
Говорить я не мог. Встал вместе с ней и пошел к сейфу. Даже сумел достать. Однако поза была неудобной, и добытое с таким трудом у меня легко отняли. Не мог же я выкручивать ей руку?
– Влана... – и уткнулся в губы.
Она понимала, что делала. Я знал, что есть женские способы предохранения... И сдался. Сил моих больше не было думать о чем-то еще.
Упал вместе с Вланой в кресло. Где-то на периферии сознания блуждала мысль, что может постучать дежурный или Келли. Но вряд ли кто-то войдет, если я не отвечу. И вообще, Келли спит после вчерашнего. И...
Я уснул второй раз. Прямо в кресле.
Надо сказать, я наконец выспался.
Проснулся от запаха свежезаваренного йилана и звуков разговора. Очень тихих, но мне хватило. Глянул вниз: одежда в порядке. Встал.
Говорили Влана и Келли. Влана – свежа и жизнерадостна, Келли – помятый, но бодрый. Я рассмеялся.
– Ну, вот же он, встал, – Келли прорвался ко мне.
– Он – встал, я – нет, – пошутил, и Влана засмеялась.
– Кто – он? – не понял Келли.
Я не мог удержать расползающиеся в улыбке губы. Келли недоуменно взирал на сошедшее с ума начальство.
– Я, – сказал он растерянно, – у дежурного вообще-то спросил. Тот сказал, что утром вас видел уже, я думал...
Он думал, что я еще не отошел от собственной смерти, что меня надо продолжать поить и опекать...
– Твой чумной капитан почти не спал ночью, Келли, – сказал я, отсмеявшись. – Задремал, практически, только сейчас. Но – ничего, что разбудил.
Келли помялся, решая – как можно теперь при Влане – на «вы» или на «ты». Вроде, всю ночь вместе пили...
– Ты в город запретил выходить?
– Мерис просил. Надо?
– Ребята версию одну проверить хотели...
– Он тоже что-то проверить хотел. Переговорю – тогда и решим.
Келли кивнул.
Влана налила мне йилан, и я с удивлением не ощутил в нем горечи. Совсем. Оказывается, привык.
Келли замахал руками, отказываясь от предложенной чашки. Влана отхлебнула сама – с явным удовольствием. Теперь я понимал, за что ценят этот напиток: йилан здорово бодрил и прочищал мозги.
Однако несмотря на хорошее настроение, жажда деятельности меня отнюдь не одолевала. Мне хотелось полежать и почитать, раз уж выдался такой ленивый день.
Я выпроводил Келли. Влана унеслась куда-то сама, словно бы почувствовав, чего мне не хватает для полного счастья.
Хотел подумать о нас с ней, но вместо этого взял со стола дневник.
«...Извини, Анджей, у меня совершенно не получается какого-то связного рассказа. Да и пишу я урывками. События таковы, что и во время бессонницы чаще всего просматриваю новости. Мне очень не нравится происходящее на задворках Империи. Очень, мальчик.
А это значит, я должен успеть рассказать тебе о войне.
Под защитой отражателей и светочастотных пушек корабль кажется тебе неуязвимым, но это совсем не так. Впрочем, свою уязвимость ты почувствуешь сам. С чувствительностью у тебя все в порядке. Иногда ты меня даже пугаешь неиспорченностью реакций. Что же это за миры, где еще вырастают такие мальчишки: дерзкие, честные, не понимающие намеков?
Я вырос в смешанной среде и с детства соприкасался с экзотианской культурой – полунамек, полужест, полувзгляд. Помню, как тебя потряс Орис... «
Орис меня действительно потряс. Красотой, невозможной свободой, игрой и усмешками, масками и намеками.
В первую же увольнительную мы напились до поросячьего визга. Причем я был не столько пьян от спиртного, сколько от ощущения невозможной вседозволенности.
