– А мы с Келли составили одну простую схему. На тему: кто вообще мог находиться рядом с аппаратурой, чтобы...
– Да знаю я! Но это, во-первых, восемь человек, во-вторых, любой техник, так или иначе, все равно найдет доступ в систему. Это еще человек двадцать. В-третьих, любой «старичок» тоже осведомлен гораздо больше, чем положено по уставу...
– Да, – перебила Влана. – Но давай все-таки попробуем мыслить примитивно? И просто остановимся на этих восьми?
– Двое – с северного крыла, их подозревать смешно, четыре техника – в город на Аннхелле ни разу не выходили...– я задумался.
– Из оставшихся двоих один нанят непосредственно в столице, – подсказала Влана.
– Слишком просто. Даже если так, то парень, скорее всего, ничего не знает. Это кого-нибудь из «старичков» надо «ломать» или вербовать, а в недозрелую «мелочь» загнали информацию под гипнозом. И психотехника у нас нет. Что его, пытать теперь, что ли, авось «программа» слетит? А если – не он?
– Психотехник есть при госпитале. Но если мы пойдем на такую меру, исходя исключительно из подозрений, для остальной команды это будет очень плохим примером. Можно под каким-то предлогом изолировать парня или сменять на другом корабле, но я бы предложила маленькую провокацию...
Влана дернула головой. Волосы у нее короткие, но спереди уже немного отросли и падают теперь на глаза. Она их, наверное, тонировала раньше, потому что у корней стала пробиваться сталь. В цвет глаз. Черты у Вланы тонкие, но твердые. И на мальчишку она все-таки здорово похожа. Но и этим она мне тоже нравится.
Надо же, Келли побоялся ко мне идти... Неужели я такой злой и страшный?
Влана поймала мой напряженный взгляд и фыркнула.
– Страшный ты, страшный. В зеркало почаще смотри. И улыбайся сам себе, для профилактики. А сейчас давай подумаем, на какой твой приказ может отреагировать предатель?
И тут меня в пот бросило. На меня покушались три раза. Но в космосе от меня избавиться проще простого – заминировал корабль перед проколом, и никто, никогда...
– Влана, – сказал я жестко. – Тащи сюда своего кандидата. Если у меня психоз – это полбеды...
Встреча, разумеется, не дала ничего. Только бойца напугали. Если он и скрыл от меня получение приказа по армаде, то и сам об этом не знал.
В оставшееся до прокола время мы проверяли корабль. Безрезультатно. И перед погружением в искусственный сон меня мучили сомненья, выйдет ли наша эмка из зоны Метью?
Но из прокола не вышел только я.
С проколами история такая.
Когда-то существовала релятивистская картина Вселенной, согласно которой масса корабля, разгоняющегося до скорости света, тянется за ним, как резиновая.
Но проблему с массой удалось решить быстрее, чем мы научились летать со сверхсветовыми скоростями. Она лежала в той же области, что и асимметрия магнитных полей, искусственная гравитация и темная материя. Однако дальше разработчиков ждал неприятный сюрприз. Преодолевая фотонный барьер, корабль оказывался в пространстве с совершенно иными характеристиками, чем расчетное четырехмерное Минковского. В довольно опасном для передвижения пространстве, потому что его отдельные участки были связаны некими «коридорами» с разной силой домагнитного напряжения.
Если корабль двигался со скоростью значительно меньше световой, таких коридоров для него просто не существовало, но стоило приблизиться к фотонному барьеру и случайное, неподготовленное вхождение в зону гравитационной аномалии, позднее названную зоной Метью по фамилии математика рассчитавшего ее, – и корабль проваливался в никуда.
Модули, зонды, корабли – разгонялись и исчезали. Или не исчезали, но в этом тоже не находили закономерностей. Потому что проваливались корабли неожиданно и на тех же трассах, которые считались уже опробованными и безопасными. Кто же мог тогда знать, что зоны Метью стабильны относительно вращающейся массы, но не торчат в пространстве на одном и том же месте. Потому любой полет со сверхсветовой скоростью долгое время был сопряжен с запредельным риском, хотя теоретически пилоты уже способны были рассчитать, куда они попадают и как оттуда выбраться. Но никто так и не рассчитал.
Как выяснилось позже, человек вообще не способен пилотировать корабль после вхождения в прокол. Сознание в этот момент просто не существует в одном месте. Оно разорвано между точками входа и выхода.
Только автоматика, запрограммированная на определенный путь, могла ввести судно в прокол из зоны гравитационной аномалии, возникающей вблизи массивных космических тел, и вернуть его в другую такую же математически рассчитанную зону.
Если описывать собственные ощущения, то мозги во время прохождения кораблем домагнитного коридора становятся ватными, время виснет. У некоторых, кроме ступора или беспамятства, возникают боли в разных частях тела, тут уж как повезет. У меня, например, болят мышцы.
Но, так или иначе, математики справились и с этим парадоксом. И теперь мы можем не только безопасно передвигаться на скоростях, выше световой, но и перемещаться в считанные секунды аномальными коридорами в том странном пространстве, в которое превращается на запредельных скоростях наше, трехмерное. Математики называют его дезометрическим, а расчеты, связанные с фазовой непостоянностью зон Мэтью – самое страшное испытание на экзаменах в академии пилотов. И хотя все знают, что вычисления будет делать автомат, считается, что пилот способен провести подобный расчет прямо на коленке. Впрочем, кто учился, тот поверит, что пилоты сдают экзамен и забывают о нем, покинув экзаменационную комнату.
А вот привыкнуть к проколам трудно, часто они очень болезненно переносятся человеческим сознанием. Но выгода от такого способа перемещения в пространстве слишком велика. Единственное, что нас ограничивает – зоны Метью расположены там, где это нужно им, и нас они не спрашивают. Впрочем, скорее всего, мы просто пока не достаточно понимаем физическую природу дезометрического пространства, потому и ограниченны зонами естественного завихрения сил на стыке гравитационных полей и линий домагнитного напряжения.
Не спят при проколе, обычно, только дежурные пилоты и обслуга двигателей, хотя в боевой обстановке бывает всякое. Иной раз – полкоманды не спит, кто более-менее переносит проколы.
Процедура пробуждения после обратного вхождения в зону Метью такая. Сначала автомат будит дежурных сержантов и медика. Потом они контролируют процесс пробуждения всей команды.
Когда дежурный сержант увидел, что я не просыпаюсь, он решил, что это просто сбой в программе. И, хотя сигнал на пульте горел, продублировал включение. Подождал пару минут. Доложил медику. Тот не стал проверять автоматы, а просто зашел ко мне. Еще через минуту выяснилось, что температура тела +42 градуса по Цельсию, а сам его обладатель в коме.
Медик должен в такой ситуации докладывать Влане, но он по инерции вызвал Келли.
Келли пришел заспанный и заторможенный. Зампотех имел привычку засыпать раньше, чем автоматы начнут погружать в сон, и ухитрялся как-то соответственно выглядеть и соображать.
Медик успел раз пять объяснить, что меня нужно срочно в криокамеру. Он не знал, сколько времени длится такое состояние, и до какой степени может быть поражен мозг. Келли не понимал. Механизм работы человеческого тела в его голове не очень отличался от работы любого другого механизма. Зампотех просто не врубался, чем может быть опасна температура выше сорока градусов, при которой вообще-то начинает вариться белок. Если бы не прибежала Влана, вообще неизвестно, чем бы все закончилось.
Сначала меня поместили в криокамеру, но из-за нарушений сердечной деятельности полностью замораживать побоялись. При минимальном же охлаждении температура упорно не снижалась. И после обмена паролями мы пошли не на сближение с флагманом крыла, а решили стыковаться с госпиталем.
Самое смешное было, как вы помните, в том, что официально приказа на переподчинение командующему южным крылом мы не получили. Не получили соответственно и подтверждения от генерала Абэлиса в том, что он принимает нас под свою руку. Эмка подошла к кораблям армады, нас опознали...
Спецоновцам не впервой болтаться между космическими и наземными частями. Никто такому положению вещей, в общем-то, не удивился. Спецон – он и есть спецон. Мало ли с каким заданием.
Если бы не случившееся, я в этот же день доложил бы ситуацию комкрыла, приказ бы продублировали, и жизнь пошла бы своим чередом. Но Келли это и в голову не пришло. Влана с трудом растолковала ему, что означает мое состояние, зампотех запросил госпиталь... и заработал запасной вариант, заготовленный Мерисом еще пару недель назад.
16. История шестнадцатая. «Цена пощечины»
Из видеотчета замполича Вланы Лагаль.
Абэсверт, открытый космос
– Госпиталь вас видит. Примите координаты автостыковки!
В навигаторской госпиталя дежурил молоденький веселый курсант, едва доучившийся до первой плановой стажировки. Его нежно-розовые, в конопушках уши торчали в разные стороны и просвечивали по краям.
– Возьмите поправку! Ноль-два градуса – ост-надир! – бодро командовал он.
Радостный голос диссонировал с лицами людей в навигаторской ЭМ-17 с эмблемой спецона на правом борту. Курсанта, видимо, командировали на госпитальный корабль недавно. Впрочем, попадаются двуногие, сохраняющие жизнерадостность и в похоронной команде.
– «Вакуум» пошел!
Влана Лагаль не слушала лопоухого. Она смотрела на медицинский экран, разбитый на четыре сегмента и транслирующий сразу: показания приборов криокамеры, лицо Агжея, синусоиду кардиограммы и температурную кривую. Приборы работали нормально, сердце – с перебоями, температуру с трудом удерживали на тридцати девяти градусах.
Что происходило с Агжеем, Влана не понимала. Его лицо то краснело, то проступали бледные пятна – видимо, организм боролся.
Обычно интуиция не подводила девушку. Перед проколом она тоже ощущала беспокойство, но решила, что беспокойство это связано с опасностью, угрожающей кораблю. Вышло иначе. И Влана вряд ли в силах была что-то предугадать. Адептов эйи десятилетиями учат распознавать сигналы подсознания, она же всего лишь ребенок, сирота, выросшая при храмовой общине. Но все равно девушка чувствовала себя виноватой.
Келли тоже мучили угрызения совести. Не следовало никому перепоручать охрану капитана. Даже таким проверенным бойцам, как Джоб, Рос и Айим. Хотя что они могли поделать, если капитан подцепил заразу в этом проклятом храме? Какая-нибудь местная чума... На корабле-госпитале должен быть инфекционист. Им вообще здорово повезло, что госпиталь оказался так близко. Дурак-медик мямлил что-то про нарушение работы мозга от высокой температуры... Келли скосил глаза на экран, где лицо капитана в очередной раз пошло пятнами. Точно – инфекция!
Раздался воздушный хлопок – корабль присосался наконец к шлюзу госпиталя.
– Просим бригаду медиков на борт. Возможно, инфекция, – произнес дежурный связист.
Один из госпитальных медиков ростом не уступал Агжею, только был более плотным, уже начинающим полнеть. Второй ростом не вышел, но тоже казался крепче, чем положено по профессии.
Высокий быстро посмотрел показания приборов, сам пощупал пульс, согнул и разогнул в локте руку пациента.
– Анамнез? – спросил он корабельного медика и перевел взгляд с его растерянного лица на другие, более сосредоточенные. – Если он мог заразиться, то где?
– Стояли на Аннхелле, – начала Влана, видя, что медик нервно завис. – В столице. За двое суток до этого несколько дней провели на Мах-ми. (Еще – на астероиде. Но там – вакуум и искусственный воздух. Микробы в таких условиях не живут, только люди.)
– Может быть, имелись контакты в карантинных зонах? Больницы, приюты посещал?
– В храм какой-то ходил, – выпалил Келли и покраснел не меньше Агжея, подавившись едва не сорвавшимся с языка ругательством. – Маленький такой, зараза... – зампотех набычился. Печатные слова у него на ближайшие пять минут закончились.
Влана побледнела.
Так они и стояли рядом, пока госпитальная бригада готовила к транспортировке криокамеру – красный, словно келийский орех, Келли и бледная, как солнце Аннхелла, Влана.
– Какой еще храм? – набросилась она на зампотеха, когда за медиками закрылась раздвижная дверь.
– Да Хэд его знает, какой! Вот такая вот хреновина сверху! – капитан изобразил что-то руками.
Влана отмахнулась. Вызвала на экране карту Саа, столицы Аннхелла, названную в честь солнца этой системы планет.
– Иди, показывай! Тоже мне, мастер объяснять, – сердце у нее беспокойно билось.
– Ну вот он, – почти сразу ткнул пальцем Келли.
– Точно этот?
– Да куда уж точнее. Парни больше часа над ним висели.
– Он заходил внутрь?
– Я же говорю, ждали больше часа!
– Кто ждал?
– Джоб, Айим и Рос. Они капитана весь день «пасли» по городу. Он зашел в этот долбанный храм, потом на такси полетел к Мерису, в спецоновское основное здание. Вышел оттуда на закате. Потом это... Ну, ты знаешь... Стрелял в него какой-то бандак, но не попал. Из такой «пушки» и с такого расстояния не попал, что даже не верится. Или капитан его заметил? Хьюмо сказал, что в момент выстрела кэп прыгнул на руки и покатился. Потому что иначе он бы и уклониться не успел. Рост, в общем, спас...
– Хьюмо – это сержант Рос? – перебила Влана. – Пилот из разведгруппы? Он, вроде, самый вменяемый из тех, кто за капитаном наблюдал? С Джобом особо не поговоришь – я столько не выпью, а твой Айим и захочет, двух слов не свяжет...
– Ну, так я и говорил с Росом. С Хьюмо, значит. Он и сказал, что не понятно, в общем, как уклониться капитан успел. Стреляли-то из агт-патрона обрезанного. Почти в упор. С сорока или с пятидесяти метров. Там бы на пятерых хватило...
Но Влана больше не слушала рассуждения зампотеха. Она покусывала губу, нетерпеливо и сильно пиная опору пластиковой столешницы носком форменного ботинка.
– Ты че там пинаешь-то? – обратил наконец внимание Келли.
– Хьюмо своего позовешь уже? – и, видя недоумение зампотеха, девушка крикнула: – Дежурный! Сержанта Роса в навигаторскую!
– Его-то зачем? – не понял Келли. – Я ж сам все...
– Я же сам – ничего! – поправила Влана.
– Почему ничего? – возмутился Келли. – Потом он...
– А между «потом» и этим странным выстрелом – что было?
Ввалился Рос, стукнув для приличия по внутренней стороне двери. И минуты не прошло. Наверно, маялся где-то поблизости от навигаторской. Вид у него после сна был совсем не отдохнувший.
– Спал плохо? – спросила Влана без особого, впрочем, участия.
Сержант кивнул.
– Снилась всякая... – он был мрачен и хмур, не знал, куда девать руки, и явно чувствовал себя не в своей тарелке. Тем не менее, Влана видела: пилот и сам хочет что-то сообщить.
– Давай, рассказывай, – она села напротив, развернув кресло. Рос остался переминаться с ноги на ногу.
– Садись и рассказывай.
– Да я просто...
– Садись, я сказала! Келли, усади его наконец, у меня от его мельтешения голова сейчас заболит!
Келли толкнул кресло, и оно, двигаясь по инерции, практически подбило сержанта под колени.
Рос теперь сидел и печально косился то на Келли, то на Влану.
– Не понял я, – сказал Келли. – Я чего-то, что ли, не знаю еще?
– Тебя что-то напугало, Хьюмо? – спросила Влана уже мягче. – Что-то с капитаном было? После того, как в него стреляли? Он что-то сделал? Сказал?
– Да знаю я! Но это, во-первых, восемь человек, во-вторых, любой техник, так или иначе, все равно найдет доступ в систему. Это еще человек двадцать. В-третьих, любой «старичок» тоже осведомлен гораздо больше, чем положено по уставу...
– Да, – перебила Влана. – Но давай все-таки попробуем мыслить примитивно? И просто остановимся на этих восьми?
– Двое – с северного крыла, их подозревать смешно, четыре техника – в город на Аннхелле ни разу не выходили...– я задумался.
– Из оставшихся двоих один нанят непосредственно в столице, – подсказала Влана.
– Слишком просто. Даже если так, то парень, скорее всего, ничего не знает. Это кого-нибудь из «старичков» надо «ломать» или вербовать, а в недозрелую «мелочь» загнали информацию под гипнозом. И психотехника у нас нет. Что его, пытать теперь, что ли, авось «программа» слетит? А если – не он?
– Психотехник есть при госпитале. Но если мы пойдем на такую меру, исходя исключительно из подозрений, для остальной команды это будет очень плохим примером. Можно под каким-то предлогом изолировать парня или сменять на другом корабле, но я бы предложила маленькую провокацию...
Влана дернула головой. Волосы у нее короткие, но спереди уже немного отросли и падают теперь на глаза. Она их, наверное, тонировала раньше, потому что у корней стала пробиваться сталь. В цвет глаз. Черты у Вланы тонкие, но твердые. И на мальчишку она все-таки здорово похожа. Но и этим она мне тоже нравится.
Надо же, Келли побоялся ко мне идти... Неужели я такой злой и страшный?
Влана поймала мой напряженный взгляд и фыркнула.
– Страшный ты, страшный. В зеркало почаще смотри. И улыбайся сам себе, для профилактики. А сейчас давай подумаем, на какой твой приказ может отреагировать предатель?
И тут меня в пот бросило. На меня покушались три раза. Но в космосе от меня избавиться проще простого – заминировал корабль перед проколом, и никто, никогда...
– Влана, – сказал я жестко. – Тащи сюда своего кандидата. Если у меня психоз – это полбеды...
Встреча, разумеется, не дала ничего. Только бойца напугали. Если он и скрыл от меня получение приказа по армаде, то и сам об этом не знал.
В оставшееся до прокола время мы проверяли корабль. Безрезультатно. И перед погружением в искусственный сон меня мучили сомненья, выйдет ли наша эмка из зоны Метью?
Но из прокола не вышел только я.
С проколами история такая.
Когда-то существовала релятивистская картина Вселенной, согласно которой масса корабля, разгоняющегося до скорости света, тянется за ним, как резиновая.
Но проблему с массой удалось решить быстрее, чем мы научились летать со сверхсветовыми скоростями. Она лежала в той же области, что и асимметрия магнитных полей, искусственная гравитация и темная материя. Однако дальше разработчиков ждал неприятный сюрприз. Преодолевая фотонный барьер, корабль оказывался в пространстве с совершенно иными характеристиками, чем расчетное четырехмерное Минковского. В довольно опасном для передвижения пространстве, потому что его отдельные участки были связаны некими «коридорами» с разной силой домагнитного напряжения.
Если корабль двигался со скоростью значительно меньше световой, таких коридоров для него просто не существовало, но стоило приблизиться к фотонному барьеру и случайное, неподготовленное вхождение в зону гравитационной аномалии, позднее названную зоной Метью по фамилии математика рассчитавшего ее, – и корабль проваливался в никуда.
Модули, зонды, корабли – разгонялись и исчезали. Или не исчезали, но в этом тоже не находили закономерностей. Потому что проваливались корабли неожиданно и на тех же трассах, которые считались уже опробованными и безопасными. Кто же мог тогда знать, что зоны Метью стабильны относительно вращающейся массы, но не торчат в пространстве на одном и том же месте. Потому любой полет со сверхсветовой скоростью долгое время был сопряжен с запредельным риском, хотя теоретически пилоты уже способны были рассчитать, куда они попадают и как оттуда выбраться. Но никто так и не рассчитал.
Как выяснилось позже, человек вообще не способен пилотировать корабль после вхождения в прокол. Сознание в этот момент просто не существует в одном месте. Оно разорвано между точками входа и выхода.
Только автоматика, запрограммированная на определенный путь, могла ввести судно в прокол из зоны гравитационной аномалии, возникающей вблизи массивных космических тел, и вернуть его в другую такую же математически рассчитанную зону.
Если описывать собственные ощущения, то мозги во время прохождения кораблем домагнитного коридора становятся ватными, время виснет. У некоторых, кроме ступора или беспамятства, возникают боли в разных частях тела, тут уж как повезет. У меня, например, болят мышцы.
Но, так или иначе, математики справились и с этим парадоксом. И теперь мы можем не только безопасно передвигаться на скоростях, выше световой, но и перемещаться в считанные секунды аномальными коридорами в том странном пространстве, в которое превращается на запредельных скоростях наше, трехмерное. Математики называют его дезометрическим, а расчеты, связанные с фазовой непостоянностью зон Мэтью – самое страшное испытание на экзаменах в академии пилотов. И хотя все знают, что вычисления будет делать автомат, считается, что пилот способен провести подобный расчет прямо на коленке. Впрочем, кто учился, тот поверит, что пилоты сдают экзамен и забывают о нем, покинув экзаменационную комнату.
А вот привыкнуть к проколам трудно, часто они очень болезненно переносятся человеческим сознанием. Но выгода от такого способа перемещения в пространстве слишком велика. Единственное, что нас ограничивает – зоны Метью расположены там, где это нужно им, и нас они не спрашивают. Впрочем, скорее всего, мы просто пока не достаточно понимаем физическую природу дезометрического пространства, потому и ограниченны зонами естественного завихрения сил на стыке гравитационных полей и линий домагнитного напряжения.
Не спят при проколе, обычно, только дежурные пилоты и обслуга двигателей, хотя в боевой обстановке бывает всякое. Иной раз – полкоманды не спит, кто более-менее переносит проколы.
Процедура пробуждения после обратного вхождения в зону Метью такая. Сначала автомат будит дежурных сержантов и медика. Потом они контролируют процесс пробуждения всей команды.
Когда дежурный сержант увидел, что я не просыпаюсь, он решил, что это просто сбой в программе. И, хотя сигнал на пульте горел, продублировал включение. Подождал пару минут. Доложил медику. Тот не стал проверять автоматы, а просто зашел ко мне. Еще через минуту выяснилось, что температура тела +42 градуса по Цельсию, а сам его обладатель в коме.
Медик должен в такой ситуации докладывать Влане, но он по инерции вызвал Келли.
Келли пришел заспанный и заторможенный. Зампотех имел привычку засыпать раньше, чем автоматы начнут погружать в сон, и ухитрялся как-то соответственно выглядеть и соображать.
Медик успел раз пять объяснить, что меня нужно срочно в криокамеру. Он не знал, сколько времени длится такое состояние, и до какой степени может быть поражен мозг. Келли не понимал. Механизм работы человеческого тела в его голове не очень отличался от работы любого другого механизма. Зампотех просто не врубался, чем может быть опасна температура выше сорока градусов, при которой вообще-то начинает вариться белок. Если бы не прибежала Влана, вообще неизвестно, чем бы все закончилось.
Сначала меня поместили в криокамеру, но из-за нарушений сердечной деятельности полностью замораживать побоялись. При минимальном же охлаждении температура упорно не снижалась. И после обмена паролями мы пошли не на сближение с флагманом крыла, а решили стыковаться с госпиталем.
Самое смешное было, как вы помните, в том, что официально приказа на переподчинение командующему южным крылом мы не получили. Не получили соответственно и подтверждения от генерала Абэлиса в том, что он принимает нас под свою руку. Эмка подошла к кораблям армады, нас опознали...
Спецоновцам не впервой болтаться между космическими и наземными частями. Никто такому положению вещей, в общем-то, не удивился. Спецон – он и есть спецон. Мало ли с каким заданием.
Если бы не случившееся, я в этот же день доложил бы ситуацию комкрыла, приказ бы продублировали, и жизнь пошла бы своим чередом. Но Келли это и в голову не пришло. Влана с трудом растолковала ему, что означает мое состояние, зампотех запросил госпиталь... и заработал запасной вариант, заготовленный Мерисом еще пару недель назад.
16. История шестнадцатая. «Цена пощечины»
Из видеотчета замполича Вланы Лагаль.
Абэсверт, открытый космос
– Госпиталь вас видит. Примите координаты автостыковки!
В навигаторской госпиталя дежурил молоденький веселый курсант, едва доучившийся до первой плановой стажировки. Его нежно-розовые, в конопушках уши торчали в разные стороны и просвечивали по краям.
– Возьмите поправку! Ноль-два градуса – ост-надир! – бодро командовал он.
Радостный голос диссонировал с лицами людей в навигаторской ЭМ-17 с эмблемой спецона на правом борту. Курсанта, видимо, командировали на госпитальный корабль недавно. Впрочем, попадаются двуногие, сохраняющие жизнерадостность и в похоронной команде.
– «Вакуум» пошел!
Влана Лагаль не слушала лопоухого. Она смотрела на медицинский экран, разбитый на четыре сегмента и транслирующий сразу: показания приборов криокамеры, лицо Агжея, синусоиду кардиограммы и температурную кривую. Приборы работали нормально, сердце – с перебоями, температуру с трудом удерживали на тридцати девяти градусах.
Что происходило с Агжеем, Влана не понимала. Его лицо то краснело, то проступали бледные пятна – видимо, организм боролся.
Обычно интуиция не подводила девушку. Перед проколом она тоже ощущала беспокойство, но решила, что беспокойство это связано с опасностью, угрожающей кораблю. Вышло иначе. И Влана вряд ли в силах была что-то предугадать. Адептов эйи десятилетиями учат распознавать сигналы подсознания, она же всего лишь ребенок, сирота, выросшая при храмовой общине. Но все равно девушка чувствовала себя виноватой.
Келли тоже мучили угрызения совести. Не следовало никому перепоручать охрану капитана. Даже таким проверенным бойцам, как Джоб, Рос и Айим. Хотя что они могли поделать, если капитан подцепил заразу в этом проклятом храме? Какая-нибудь местная чума... На корабле-госпитале должен быть инфекционист. Им вообще здорово повезло, что госпиталь оказался так близко. Дурак-медик мямлил что-то про нарушение работы мозга от высокой температуры... Келли скосил глаза на экран, где лицо капитана в очередной раз пошло пятнами. Точно – инфекция!
Раздался воздушный хлопок – корабль присосался наконец к шлюзу госпиталя.
– Просим бригаду медиков на борт. Возможно, инфекция, – произнес дежурный связист.
Один из госпитальных медиков ростом не уступал Агжею, только был более плотным, уже начинающим полнеть. Второй ростом не вышел, но тоже казался крепче, чем положено по профессии.
Высокий быстро посмотрел показания приборов, сам пощупал пульс, согнул и разогнул в локте руку пациента.
– Анамнез? – спросил он корабельного медика и перевел взгляд с его растерянного лица на другие, более сосредоточенные. – Если он мог заразиться, то где?
– Стояли на Аннхелле, – начала Влана, видя, что медик нервно завис. – В столице. За двое суток до этого несколько дней провели на Мах-ми. (Еще – на астероиде. Но там – вакуум и искусственный воздух. Микробы в таких условиях не живут, только люди.)
– Может быть, имелись контакты в карантинных зонах? Больницы, приюты посещал?
– В храм какой-то ходил, – выпалил Келли и покраснел не меньше Агжея, подавившись едва не сорвавшимся с языка ругательством. – Маленький такой, зараза... – зампотех набычился. Печатные слова у него на ближайшие пять минут закончились.
Влана побледнела.
Так они и стояли рядом, пока госпитальная бригада готовила к транспортировке криокамеру – красный, словно келийский орех, Келли и бледная, как солнце Аннхелла, Влана.
– Какой еще храм? – набросилась она на зампотеха, когда за медиками закрылась раздвижная дверь.
– Да Хэд его знает, какой! Вот такая вот хреновина сверху! – капитан изобразил что-то руками.
Влана отмахнулась. Вызвала на экране карту Саа, столицы Аннхелла, названную в честь солнца этой системы планет.
– Иди, показывай! Тоже мне, мастер объяснять, – сердце у нее беспокойно билось.
– Ну вот он, – почти сразу ткнул пальцем Келли.
– Точно этот?
– Да куда уж точнее. Парни больше часа над ним висели.
– Он заходил внутрь?
– Я же говорю, ждали больше часа!
– Кто ждал?
– Джоб, Айим и Рос. Они капитана весь день «пасли» по городу. Он зашел в этот долбанный храм, потом на такси полетел к Мерису, в спецоновское основное здание. Вышел оттуда на закате. Потом это... Ну, ты знаешь... Стрелял в него какой-то бандак, но не попал. Из такой «пушки» и с такого расстояния не попал, что даже не верится. Или капитан его заметил? Хьюмо сказал, что в момент выстрела кэп прыгнул на руки и покатился. Потому что иначе он бы и уклониться не успел. Рост, в общем, спас...
– Хьюмо – это сержант Рос? – перебила Влана. – Пилот из разведгруппы? Он, вроде, самый вменяемый из тех, кто за капитаном наблюдал? С Джобом особо не поговоришь – я столько не выпью, а твой Айим и захочет, двух слов не свяжет...
– Ну, так я и говорил с Росом. С Хьюмо, значит. Он и сказал, что не понятно, в общем, как уклониться капитан успел. Стреляли-то из агт-патрона обрезанного. Почти в упор. С сорока или с пятидесяти метров. Там бы на пятерых хватило...
Но Влана больше не слушала рассуждения зампотеха. Она покусывала губу, нетерпеливо и сильно пиная опору пластиковой столешницы носком форменного ботинка.
– Ты че там пинаешь-то? – обратил наконец внимание Келли.
– Хьюмо своего позовешь уже? – и, видя недоумение зампотеха, девушка крикнула: – Дежурный! Сержанта Роса в навигаторскую!
– Его-то зачем? – не понял Келли. – Я ж сам все...
– Я же сам – ничего! – поправила Влана.
– Почему ничего? – возмутился Келли. – Потом он...
– А между «потом» и этим странным выстрелом – что было?
Ввалился Рос, стукнув для приличия по внутренней стороне двери. И минуты не прошло. Наверно, маялся где-то поблизости от навигаторской. Вид у него после сна был совсем не отдохнувший.
– Спал плохо? – спросила Влана без особого, впрочем, участия.
Сержант кивнул.
– Снилась всякая... – он был мрачен и хмур, не знал, куда девать руки, и явно чувствовал себя не в своей тарелке. Тем не менее, Влана видела: пилот и сам хочет что-то сообщить.
– Давай, рассказывай, – она села напротив, развернув кресло. Рос остался переминаться с ноги на ногу.
– Садись и рассказывай.
– Да я просто...
– Садись, я сказала! Келли, усади его наконец, у меня от его мельтешения голова сейчас заболит!
Келли толкнул кресло, и оно, двигаясь по инерции, практически подбило сержанта под колени.
Рос теперь сидел и печально косился то на Келли, то на Влану.
– Не понял я, – сказал Келли. – Я чего-то, что ли, не знаю еще?
– Тебя что-то напугало, Хьюмо? – спросила Влана уже мягче. – Что-то с капитаном было? После того, как в него стреляли? Он что-то сделал? Сказал?
