КРИСТИНА КАНДЕРА
ГОЛОС ТАЙРА. СТРОГО НА ЗАПАД
КРИСТИНА КАНДЕРА
ГОЛОС ТАЙРА. СТРОГО НА ЗАПАД
- Прости, Элли, но больше тебе приходить не стоит, - глядя в пол, произнес мистер Джакомо, хозяин лавки, в которой я вот уже третью неделю как работала. Работа была хорошей, оплата – тоже достойной, и как мне казалось, справлялась я неплохо. По крайней мере, до этого момента, мистер Джакомо не выказывал недовольства. И оттого подобное высказывание вызвало во мне определенную долю удивления.
- Н-но почему?! Мистер Джакомо, мне казалось, что я неплохо справлялась с работой, и вы были мной довольны!
- Все так, Элли, все так, - лавочник по-прежнему не смотрел на меня, его взгляд блуждал по лавке, останавливался то на одной полке, то на другой. На прилавке вот задержался на целых две минуты. Как будто там было на что смотреть – я только-только протерла полированную столешницу мягкой тряпочкой, и она блестела так, что слепила глаза. – Только, понимаешь… я не желаю лишиться лавки, милая. Кто ж знал-то, что…
Он не договорил, крякнул, выдохнул да и утер со лба пот, выступивший крупными бусинами. А у меня буквально все внутри оборвалось. Стало так… обидно и жалко себя, что вот просто хоть плачь. А ведь я поклялась, что никогда больше плакать не буду. Ни за что! Хватит, отплакала уже свое.
- Вы же… вы… - слов подобрать, чтобы выразить всю глубину собственного отчаяния тоже не получалось. – Что же мне теперь делать? Мне эта работа нужна, как воздух! Мне детей кормить нечем, мистер Джакомо!
Лавочник вздохнул, снова утер лоб, и наконец-то, посмотрел на меня.
- Уехать тебе надо, Элли, уехать. В Дартстоуне тебе жизни не будет.
- Вы думаете я не пробовала?! – вырвалось у меня. – Три раза пыталась, но, как видите, я все еще здесь!
Как бы я ни старалась сдержаться, истерика приближалась. Я зажала рукой рот, в надежде хоть как-то удержать подступающие рыдания.
Все бессмысленно. И этот лавочник, так же как аптекарь и миссис Лаура, хозяйка кондитерской, и портниха и даже милая хозяйка цветочной лавки, просто выгонит меня за дверь. Никто не желает связываться с Норгом Иварсом, некоронованным королем Корнстоуна. Если бы мой прапрадед, один из основателей этого города, знал, кто будет здесь всем распоряжаться спустя двести лет, он бы сам, лично, сжег все к демонам. Лишь не допустить в так любимый им кабинет в ратуше.
И да, эта лавка была последним местом, теперь у меня не так много вариантов: или в бордель, мамаша Корко будет только рада или все же уступить Иварсу. Я ведь даже уехать из этого проклятого города не могу! И если в первый раз мне все-таки продали билеты, но уехать не позволили, то две другие попытки закончились и вовсе плачевно – меня даже на станцию не пустили, развернули буквально в дверях.
- Будь проклят этот город и Иварс! – прошипела я и, резко развернувшись, направилась к выходу. Просить и унижаться смысла нет. Мистер Джакомо хороший человек, но он так же, как и все остальные, всего лишь лавочник, у которого есть семья и обязательства.
И я понимала, что если мистер Джакомо не пойдет на поводу у Иварса, то завтра останется без лавки, а то и что-нибудь похуже может с ним приключиться. А я, несмотря ни на что, не желаю становиться причиной неприятностей, хорошего, в принципе, человека.
- Элли, Элли, подожди, - лавочник догнал меня уже у самого выхода. – Вот, возьми, это твое жалованье за три недели. И премия и… выходное пособие и… ты заглядывай к нам, время от времени, миссис Джакомо так к тебе привязалась за это время, ей будет приятно, - как я и думала, он хороший человек. Просто… он обычный человек, у которого нет ни сил, ни возможностей бодаться с Иварсом ради меня.
Старик-лавочник оглядываясь по сторонам, всучил мне довольно увесистый конверт.
Что-то подсказывало мне, что денег там намного больше, чем я на самом деле заработала за это время. Внутри стало нарастать раздражение. Хотелось взять и швырнуть эту подачку – а иначе, чем подачку, я никак не могла объяснить этакую «доброту» бывшего хозяина – но гордость гордостью, а мне нужно чем-то кормить три рта. Так что деньги я взяла, засунула конверт поглубже в карман, сдавленно попрощалась с мистером Джакомо и потащилась домой.
Было страшно. И стыдно. А еще мне до боли не хотелось разочаровывать мелких. Они ведь почти поверили, что все у нас наладится. Вот как я им скажу, что ничего у нас не наладится. Уверена, в Дартстоуне меня больше никуда не возьмут.
И что мне делать, когда эти деньги закончатся?
Дом, который в эти непростые времена, стал нашим убежищем, встретил меня тишиной. Альва, скорее всего была у себя, мелкие – в школе.
Альва… Вот тоже еще. Ей нужны лекарства, нужен хороший лекарь, профессиональный уход. А где его взять? В Дартстоуне таких не было, а отправиться в ближайший к нам крупный город – не было возможностей, как впрочем и пригласить лекаря сюда.
- Элли, это ты? – тихий голосок из коридора в кухню, заставил меня остановиться на минуту, чтобы взять себя в руки. Мне не хотелось расстраивать Альву еще больше… Впрочем, она и так все поймет, как только меня увидит.
- Да, - голос слегка хрипел, и мне пришлось откашляться, - Да, Альва. Это я. У тебя все в порядке?
- Что у меня может быть не в порядке?
Она появилась из-за поворота медленно, вцепившись в свою тележку так сильно, что побелели костяшки пальцев. Бледное лицо осунулось, кажется, еще больше с тех самых пор, как мы расстались утром, несколько часов назад, глаза тоже запали еще больше, и губы… она снова кусала губы, как бывало только тогда, когда боли становились невыносимыми.
- Зачем ты встала! – я бросилась к Альве, осторожно подхватывая ее под локоть и помогая добраться до диванчика в гостиной. Когда-то это была великолепная комната. И мебель моя матушка выписывала из столицы, и обивка была безумно дорогой. А позолоченные виньетки и зеркала в позолоченных рамах? Дорогие ковры, которые стоили столько, сколько сейчас мне и за три года не заработать. Их везли на пароходе из-за моря и, помню, как матушка долго ругалась, что из пяти штук, два оказались испорчены.
Скандал тогда был знатный! Весь Дартстоун содрогался из-за негодования леди Амбридж.
Теперь же гостиная выглядела откровенно убого. Мебель давно всю распродали, а то, что осталось, выглядело слишком потрепано и убого. Ковры и дорогие статуэтки первыми ушли за полцены, гардины, картины, тяжелые старинные подсвечники и вазы – были следующими. Пожалуй, от былого великолепия остался только этот вот диванчик, правда, обивка давно стерлась, а лакированная поверхность потрескалась, да огромная люстра. Последнюю, кстати не продали лишь только потому, что не нашлось желающих забраться под потолок, чтобы ее снять.
- Тебе снова стало хуже, - я участливо посмотрела на с трудом устроившуюся на диване Альву. – Еще утром, так? Почему ты мне не сказала?
- А чем бы ты помогла? – она грустно усмехнулась и закусила нижнюю губу. Этот жест, настолько неприличествующий девушке благородного происхождения в последнее время стал для нее обыденным. – И… если ты здесь в такое время, то… - она внимательно посмотрела на меня, не продолжая.
Я отвела глаза.
- Да, мистер Джакомо меня уволил. Он… не хочет связываться с Иварсом.
- Его можно понять, - вздохнула Альва и… снова закусила губу.
- Давай-ка я принесу тебе твои капли. Зачем ты терпишь боль, если…
- Их больше нет, Элли. Капли закончились еще неделю назад и…
- Почему ты не сказала?!
- Потому что… не хотела, чтобы ты тратила на это деньги, которых у нас и так не много. Мальчишкам нужно купить новую обувь. И куртки. Скоро начнутся дожди и…
Она снова осеклась.
Я же… слезы, они подступили к глазам, и в горле застрял комок. Я принесла слишком много боли этой семье. Из-за меня…
- Знаешь, - тихонько произнесла я, присаживаясь на подлокотник диванчика, - возможно, стоит несколько пересмотреть собственное отношение ко всему происходящему. Может… мне не стоит быть настолько… несгибаемой и…
- Собираешься согласиться на предложение Иварса? – усмехнулась Альва. – Правда? Думаешь, что так будет лучше?
- Если это единственный шанс для…
- А ты спросила нужна ли мне такая жертва? – ее глаза загорелись ненавистью и злостью, на бледном измученном лице проступил лихорадочный румянец. – Или у мальчишек спросила, нужно ли им это?
- Тебе нужен лекарь, а мальчишкам одежда, еда и нормальное образование! – я вскочила на ноги и принялась расхаживать по комнате. Мои шаги гулко отдавались где-то под потолком. – И если это единственное, что я могу сделать, то…
- Ты все еще веришь в то, что этот мир благороден? Или, быть может, считаешь, что Норг Иварс сдержит слово, когда получит от тебя желаемое? Правда?
Я так не считала. Хотя бы потому, что давно уже не верила в благородство. И в доброту. В справедливость. Мир жесток.
- Он не трогает тебя и мальчишек, до тех пор, пока ты даешь ему сдачи. И пока, у тебя есть то, что ему нужно. Как только он это получит… Заметь, ты единственная из всех, кто не испугался и не поддался ему. И пока ты стоишь на своем, у Иварса связаны руки. Помнишь, что случилось с Адверсонами, когда отчаявшись, они приняли его условия?
Я сглотнула. Адверсоны… о да, они уступили Иварсу и оказались, в прямом смысле слова в могиле. Он не щадил никого.
- Ничего не мешает ему сделать со мной тоже самое.
- Он этого не сделает, и ты знаешь, почему. Пока ты не согласилась и не подписала договор, у Иварса связаны руки. И убить тебя он тоже не может, поскольку тогда просто не получит своего.
Я не стала отбирать у нее эту последнюю надежду. Что-то мне подсказывало, что рано или поздно, но Ногр Иварс все же перейдет к решающим действиям и тогда меня не спасет ни отказ, ни согласие подчиниться его условиям. У этого выродка достаточно сил и фантазии, чтобы заставить любого покориться. Стоит ему лишь тронуть мальчишек. Или вот Альва… что она может противопоставить кому бы то ни было?
В том-то и дело….
На Дартстоун уже опустилась ночь, когда я, закутавшись в темный плащ, осторожно выскользнула через заднюю дверь особняка. Мышкой шмыгнула в ближайшие кусты, осторожно, стараясь не производить лишнего шума, пробралась вдоль забора до того места, где в ограде была скрытая разросшимся кустарником, узкая, неприметная ни со стороны улицы, ни с сада, щель.
Кто-то покрупнее не смог бы протиснуться здесь, но у меня прекрасно получалось.
Знала бы матушка, что я делаю, точно отходила бы хворостиной. Впрочем нет, леди Амбридж не опустилась бы до столь низменных занятий, как физическое наказание единственной дочери – она просто бы упала в обморок и перестала разговаривать со мной на неделю, как делала всегда, когда по ее мнению, я ее разочаровывала.
В детстве меня ужасно расстраивало это, и я просила прощения, плакала даже в тишине своей комнаты, чтобы не приведи боги, никто не заметил и не услышал, а наутро долго прикладывала к лицу холодные компрессы, чтобы не оставалось никаких следов. Следы, впрочем, оставались в виде покрасневших глаз и припухших век, и это еще больше гневило леди Амбридж, которая считала, что девушка благородного происхождения просто обязана всегда быть безупречной.
Да, я много времени тратила на то, чтобы быть безупречной, по мнению матушки. Говорила то, что было положено, даже ходила так, как она меня учила, думала… Нет, в те времена я не особо утруждала себя таким занятием, как думать. Это было неприемлемо.
Я даже замуж вышла за того, кого мне выбрала матушка и…
Все это ничем хорошим не закончилось. Как впрочем и все, к чему так или иначе прикладывала свою холеную ручку леди Амбридж.
Выбравшись на пустую и темную в это время суток дорогу, я осторожно огляделась. Не заметила ничего и никого подозрительного и поспешила дальше. В том, что Норг Иварс приставил к нашему особняку соглядатаев, сомневаться не приходилось. Как-то же он узнал в тот раз, что я купила билеты на поезд. Оставалась надежда, что эти самые соглядатаи не знали про щель в заборе, иначе…
Не желаю думать, что будет иначе.
Ночь в Дартстоуне была тиха и безмятежна только в квартале аристократов, за его пределами же жизнь кипела и бурлила в любое время суток. Ночью открывались кабаки и трактиры. Ночь – была временем, когда на промысел выходили убийцы и грабители (хотя, стоит признать, еще недавно я была уверена, что в Дартстоуне их попросту нет, как же наивна я была), именно ночью зажигались огни в заведении мамаши Корко.
Удивительно место, на самом деле. Особняк, в котором размещался единственный на весь Дартстоун бордель (хотя сама мамаши предпочитала называть его Салоном удовольствий), располагался аккурат на стыке двух кварталов. С одной стороны – дома добропорядочных горожан, с другой – квартал бедняков. А посередине трехэтажный огромный особняк из белого кирпича под ярко-красной крышей. Эта крыша была особым предметом гордости мамаши Корко, каждую весну и осень она нанимала рабочих, чтобы они выкрасили ее в яркий цвет.
Я не стала ломиться в главную дверь, осторожно, стараясь огибать пятна света, льющегося из окон (у мамаши определенно хватало средств на магические светильники), пробралась по разросшемуся саду к неприметной дверце в задней части особняка. Нажала на скрытую в декоративных завитушках кнопку-звонок и принялась ждать.
Ожидание продлилось несколько минут, прежде чем дверь бесшумно распахнулась.
- Мне нужна мамаша Корко, - шепотом произнесла я и буквально ужом ввинтилась в щель, когда в ответ на мои слова, дверь приоткрыли чуть шире.
Меня провели темными запутанными коридорами и впустили в большую комнату, заставленную тяжелой дорогой мебелью. На полу лежал один из тех ковров, которые когда-то принадлежали матушке и, если бы леди Амбридж узнала о том, что ее богатство когда-нибудь будет устилать пол в кабинете мамаши Корко, то… Даже представлять не желаю, чтобы она тогда устроила. Но в свое время, мамаша давала за этот ковер вполне себе неплохую цену, а я.. Мне было не до брезгливости. К тому же, сама мамаша ничего плохого мне пока не сделала.
- Ну, здравствуй, Элли, - она вплыла в кабинет с видом королевы, входящей на трон. Невысокая, полноватая, немолодая, но отчаянно молодящаяся, женщина. Она окрашивала волосы в ярко огненный цвет, сильно красила лицо, пытаясь замаскировать морщины, но не могу сказать, что это получалось. И глаза густо подводила темным карандашом, который сильно контрастировал с бледно голубым цветом радужки. И губы… всегда выкрашенные красным. Красные же длинные ногти.
В общем, даже при единственном и первом взгляде на мамашу Корко сразу же становится понятно, чем она занимается. Ходили слухи, что на заре своей карьеры, мамаша, а тогда ее звали вовсе не так, а как – никто не знает, а если кто и помнит, то будет молчать, - сама обслуживала клиентов. Потом же, один из ее постоянных клиентов влюбился и предложил ей замужество.
Мамаша согласилась. И счастливые новобрачные покинули Дартстоун.
Спустя несколько лет она вернулась. Одна, без мужа, но с деньгами. Выкупила дело у тогдашней матушки и сама стала всем заправлять.
Жесткая, даже в какой-то степени, жестокая женщина. Без принципов и комплексов, но… поговаривают, она заботится о своих «деточках» и не дает их в обиду. А еще мамаша Корко не покупает «деточек» у бедняков, как делали до нее. В ее заведении работают только те, кто сам пришел.
ГОЛОС ТАЙРА. СТРОГО НА ЗАПАД
КРИСТИНА КАНДЕРА
ГОЛОС ТАЙРА. СТРОГО НА ЗАПАД
- Прости, Элли, но больше тебе приходить не стоит, - глядя в пол, произнес мистер Джакомо, хозяин лавки, в которой я вот уже третью неделю как работала. Работа была хорошей, оплата – тоже достойной, и как мне казалось, справлялась я неплохо. По крайней мере, до этого момента, мистер Джакомо не выказывал недовольства. И оттого подобное высказывание вызвало во мне определенную долю удивления.
- Н-но почему?! Мистер Джакомо, мне казалось, что я неплохо справлялась с работой, и вы были мной довольны!
- Все так, Элли, все так, - лавочник по-прежнему не смотрел на меня, его взгляд блуждал по лавке, останавливался то на одной полке, то на другой. На прилавке вот задержался на целых две минуты. Как будто там было на что смотреть – я только-только протерла полированную столешницу мягкой тряпочкой, и она блестела так, что слепила глаза. – Только, понимаешь… я не желаю лишиться лавки, милая. Кто ж знал-то, что…
Он не договорил, крякнул, выдохнул да и утер со лба пот, выступивший крупными бусинами. А у меня буквально все внутри оборвалось. Стало так… обидно и жалко себя, что вот просто хоть плачь. А ведь я поклялась, что никогда больше плакать не буду. Ни за что! Хватит, отплакала уже свое.
- Вы же… вы… - слов подобрать, чтобы выразить всю глубину собственного отчаяния тоже не получалось. – Что же мне теперь делать? Мне эта работа нужна, как воздух! Мне детей кормить нечем, мистер Джакомо!
Лавочник вздохнул, снова утер лоб, и наконец-то, посмотрел на меня.
- Уехать тебе надо, Элли, уехать. В Дартстоуне тебе жизни не будет.
- Вы думаете я не пробовала?! – вырвалось у меня. – Три раза пыталась, но, как видите, я все еще здесь!
Как бы я ни старалась сдержаться, истерика приближалась. Я зажала рукой рот, в надежде хоть как-то удержать подступающие рыдания.
Все бессмысленно. И этот лавочник, так же как аптекарь и миссис Лаура, хозяйка кондитерской, и портниха и даже милая хозяйка цветочной лавки, просто выгонит меня за дверь. Никто не желает связываться с Норгом Иварсом, некоронованным королем Корнстоуна. Если бы мой прапрадед, один из основателей этого города, знал, кто будет здесь всем распоряжаться спустя двести лет, он бы сам, лично, сжег все к демонам. Лишь не допустить в так любимый им кабинет в ратуше.
И да, эта лавка была последним местом, теперь у меня не так много вариантов: или в бордель, мамаша Корко будет только рада или все же уступить Иварсу. Я ведь даже уехать из этого проклятого города не могу! И если в первый раз мне все-таки продали билеты, но уехать не позволили, то две другие попытки закончились и вовсе плачевно – меня даже на станцию не пустили, развернули буквально в дверях.
- Будь проклят этот город и Иварс! – прошипела я и, резко развернувшись, направилась к выходу. Просить и унижаться смысла нет. Мистер Джакомо хороший человек, но он так же, как и все остальные, всего лишь лавочник, у которого есть семья и обязательства.
И я понимала, что если мистер Джакомо не пойдет на поводу у Иварса, то завтра останется без лавки, а то и что-нибудь похуже может с ним приключиться. А я, несмотря ни на что, не желаю становиться причиной неприятностей, хорошего, в принципе, человека.
- Элли, Элли, подожди, - лавочник догнал меня уже у самого выхода. – Вот, возьми, это твое жалованье за три недели. И премия и… выходное пособие и… ты заглядывай к нам, время от времени, миссис Джакомо так к тебе привязалась за это время, ей будет приятно, - как я и думала, он хороший человек. Просто… он обычный человек, у которого нет ни сил, ни возможностей бодаться с Иварсом ради меня.
Старик-лавочник оглядываясь по сторонам, всучил мне довольно увесистый конверт.
Что-то подсказывало мне, что денег там намного больше, чем я на самом деле заработала за это время. Внутри стало нарастать раздражение. Хотелось взять и швырнуть эту подачку – а иначе, чем подачку, я никак не могла объяснить этакую «доброту» бывшего хозяина – но гордость гордостью, а мне нужно чем-то кормить три рта. Так что деньги я взяла, засунула конверт поглубже в карман, сдавленно попрощалась с мистером Джакомо и потащилась домой.
Было страшно. И стыдно. А еще мне до боли не хотелось разочаровывать мелких. Они ведь почти поверили, что все у нас наладится. Вот как я им скажу, что ничего у нас не наладится. Уверена, в Дартстоуне меня больше никуда не возьмут.
И что мне делать, когда эти деньги закончатся?
Дом, который в эти непростые времена, стал нашим убежищем, встретил меня тишиной. Альва, скорее всего была у себя, мелкие – в школе.
Альва… Вот тоже еще. Ей нужны лекарства, нужен хороший лекарь, профессиональный уход. А где его взять? В Дартстоуне таких не было, а отправиться в ближайший к нам крупный город – не было возможностей, как впрочем и пригласить лекаря сюда.
- Элли, это ты? – тихий голосок из коридора в кухню, заставил меня остановиться на минуту, чтобы взять себя в руки. Мне не хотелось расстраивать Альву еще больше… Впрочем, она и так все поймет, как только меня увидит.
- Да, - голос слегка хрипел, и мне пришлось откашляться, - Да, Альва. Это я. У тебя все в порядке?
- Что у меня может быть не в порядке?
Она появилась из-за поворота медленно, вцепившись в свою тележку так сильно, что побелели костяшки пальцев. Бледное лицо осунулось, кажется, еще больше с тех самых пор, как мы расстались утром, несколько часов назад, глаза тоже запали еще больше, и губы… она снова кусала губы, как бывало только тогда, когда боли становились невыносимыми.
- Зачем ты встала! – я бросилась к Альве, осторожно подхватывая ее под локоть и помогая добраться до диванчика в гостиной. Когда-то это была великолепная комната. И мебель моя матушка выписывала из столицы, и обивка была безумно дорогой. А позолоченные виньетки и зеркала в позолоченных рамах? Дорогие ковры, которые стоили столько, сколько сейчас мне и за три года не заработать. Их везли на пароходе из-за моря и, помню, как матушка долго ругалась, что из пяти штук, два оказались испорчены.
Скандал тогда был знатный! Весь Дартстоун содрогался из-за негодования леди Амбридж.
Теперь же гостиная выглядела откровенно убого. Мебель давно всю распродали, а то, что осталось, выглядело слишком потрепано и убого. Ковры и дорогие статуэтки первыми ушли за полцены, гардины, картины, тяжелые старинные подсвечники и вазы – были следующими. Пожалуй, от былого великолепия остался только этот вот диванчик, правда, обивка давно стерлась, а лакированная поверхность потрескалась, да огромная люстра. Последнюю, кстати не продали лишь только потому, что не нашлось желающих забраться под потолок, чтобы ее снять.
- Тебе снова стало хуже, - я участливо посмотрела на с трудом устроившуюся на диване Альву. – Еще утром, так? Почему ты мне не сказала?
- А чем бы ты помогла? – она грустно усмехнулась и закусила нижнюю губу. Этот жест, настолько неприличествующий девушке благородного происхождения в последнее время стал для нее обыденным. – И… если ты здесь в такое время, то… - она внимательно посмотрела на меня, не продолжая.
Я отвела глаза.
- Да, мистер Джакомо меня уволил. Он… не хочет связываться с Иварсом.
- Его можно понять, - вздохнула Альва и… снова закусила губу.
- Давай-ка я принесу тебе твои капли. Зачем ты терпишь боль, если…
- Их больше нет, Элли. Капли закончились еще неделю назад и…
- Почему ты не сказала?!
- Потому что… не хотела, чтобы ты тратила на это деньги, которых у нас и так не много. Мальчишкам нужно купить новую обувь. И куртки. Скоро начнутся дожди и…
Она снова осеклась.
Я же… слезы, они подступили к глазам, и в горле застрял комок. Я принесла слишком много боли этой семье. Из-за меня…
- Знаешь, - тихонько произнесла я, присаживаясь на подлокотник диванчика, - возможно, стоит несколько пересмотреть собственное отношение ко всему происходящему. Может… мне не стоит быть настолько… несгибаемой и…
- Собираешься согласиться на предложение Иварса? – усмехнулась Альва. – Правда? Думаешь, что так будет лучше?
- Если это единственный шанс для…
- А ты спросила нужна ли мне такая жертва? – ее глаза загорелись ненавистью и злостью, на бледном измученном лице проступил лихорадочный румянец. – Или у мальчишек спросила, нужно ли им это?
- Тебе нужен лекарь, а мальчишкам одежда, еда и нормальное образование! – я вскочила на ноги и принялась расхаживать по комнате. Мои шаги гулко отдавались где-то под потолком. – И если это единственное, что я могу сделать, то…
- Ты все еще веришь в то, что этот мир благороден? Или, быть может, считаешь, что Норг Иварс сдержит слово, когда получит от тебя желаемое? Правда?
Я так не считала. Хотя бы потому, что давно уже не верила в благородство. И в доброту. В справедливость. Мир жесток.
- Он не трогает тебя и мальчишек, до тех пор, пока ты даешь ему сдачи. И пока, у тебя есть то, что ему нужно. Как только он это получит… Заметь, ты единственная из всех, кто не испугался и не поддался ему. И пока ты стоишь на своем, у Иварса связаны руки. Помнишь, что случилось с Адверсонами, когда отчаявшись, они приняли его условия?
Я сглотнула. Адверсоны… о да, они уступили Иварсу и оказались, в прямом смысле слова в могиле. Он не щадил никого.
- Ничего не мешает ему сделать со мной тоже самое.
- Он этого не сделает, и ты знаешь, почему. Пока ты не согласилась и не подписала договор, у Иварса связаны руки. И убить тебя он тоже не может, поскольку тогда просто не получит своего.
Я не стала отбирать у нее эту последнюю надежду. Что-то мне подсказывало, что рано или поздно, но Ногр Иварс все же перейдет к решающим действиям и тогда меня не спасет ни отказ, ни согласие подчиниться его условиям. У этого выродка достаточно сил и фантазии, чтобы заставить любого покориться. Стоит ему лишь тронуть мальчишек. Или вот Альва… что она может противопоставить кому бы то ни было?
В том-то и дело….
На Дартстоун уже опустилась ночь, когда я, закутавшись в темный плащ, осторожно выскользнула через заднюю дверь особняка. Мышкой шмыгнула в ближайшие кусты, осторожно, стараясь не производить лишнего шума, пробралась вдоль забора до того места, где в ограде была скрытая разросшимся кустарником, узкая, неприметная ни со стороны улицы, ни с сада, щель.
Кто-то покрупнее не смог бы протиснуться здесь, но у меня прекрасно получалось.
Знала бы матушка, что я делаю, точно отходила бы хворостиной. Впрочем нет, леди Амбридж не опустилась бы до столь низменных занятий, как физическое наказание единственной дочери – она просто бы упала в обморок и перестала разговаривать со мной на неделю, как делала всегда, когда по ее мнению, я ее разочаровывала.
В детстве меня ужасно расстраивало это, и я просила прощения, плакала даже в тишине своей комнаты, чтобы не приведи боги, никто не заметил и не услышал, а наутро долго прикладывала к лицу холодные компрессы, чтобы не оставалось никаких следов. Следы, впрочем, оставались в виде покрасневших глаз и припухших век, и это еще больше гневило леди Амбридж, которая считала, что девушка благородного происхождения просто обязана всегда быть безупречной.
Да, я много времени тратила на то, чтобы быть безупречной, по мнению матушки. Говорила то, что было положено, даже ходила так, как она меня учила, думала… Нет, в те времена я не особо утруждала себя таким занятием, как думать. Это было неприемлемо.
Я даже замуж вышла за того, кого мне выбрала матушка и…
Все это ничем хорошим не закончилось. Как впрочем и все, к чему так или иначе прикладывала свою холеную ручку леди Амбридж.
Выбравшись на пустую и темную в это время суток дорогу, я осторожно огляделась. Не заметила ничего и никого подозрительного и поспешила дальше. В том, что Норг Иварс приставил к нашему особняку соглядатаев, сомневаться не приходилось. Как-то же он узнал в тот раз, что я купила билеты на поезд. Оставалась надежда, что эти самые соглядатаи не знали про щель в заборе, иначе…
Не желаю думать, что будет иначе.
Ночь в Дартстоуне была тиха и безмятежна только в квартале аристократов, за его пределами же жизнь кипела и бурлила в любое время суток. Ночью открывались кабаки и трактиры. Ночь – была временем, когда на промысел выходили убийцы и грабители (хотя, стоит признать, еще недавно я была уверена, что в Дартстоуне их попросту нет, как же наивна я была), именно ночью зажигались огни в заведении мамаши Корко.
Удивительно место, на самом деле. Особняк, в котором размещался единственный на весь Дартстоун бордель (хотя сама мамаши предпочитала называть его Салоном удовольствий), располагался аккурат на стыке двух кварталов. С одной стороны – дома добропорядочных горожан, с другой – квартал бедняков. А посередине трехэтажный огромный особняк из белого кирпича под ярко-красной крышей. Эта крыша была особым предметом гордости мамаши Корко, каждую весну и осень она нанимала рабочих, чтобы они выкрасили ее в яркий цвет.
Я не стала ломиться в главную дверь, осторожно, стараясь огибать пятна света, льющегося из окон (у мамаши определенно хватало средств на магические светильники), пробралась по разросшемуся саду к неприметной дверце в задней части особняка. Нажала на скрытую в декоративных завитушках кнопку-звонок и принялась ждать.
Ожидание продлилось несколько минут, прежде чем дверь бесшумно распахнулась.
- Мне нужна мамаша Корко, - шепотом произнесла я и буквально ужом ввинтилась в щель, когда в ответ на мои слова, дверь приоткрыли чуть шире.
Меня провели темными запутанными коридорами и впустили в большую комнату, заставленную тяжелой дорогой мебелью. На полу лежал один из тех ковров, которые когда-то принадлежали матушке и, если бы леди Амбридж узнала о том, что ее богатство когда-нибудь будет устилать пол в кабинете мамаши Корко, то… Даже представлять не желаю, чтобы она тогда устроила. Но в свое время, мамаша давала за этот ковер вполне себе неплохую цену, а я.. Мне было не до брезгливости. К тому же, сама мамаша ничего плохого мне пока не сделала.
- Ну, здравствуй, Элли, - она вплыла в кабинет с видом королевы, входящей на трон. Невысокая, полноватая, немолодая, но отчаянно молодящаяся, женщина. Она окрашивала волосы в ярко огненный цвет, сильно красила лицо, пытаясь замаскировать морщины, но не могу сказать, что это получалось. И глаза густо подводила темным карандашом, который сильно контрастировал с бледно голубым цветом радужки. И губы… всегда выкрашенные красным. Красные же длинные ногти.
В общем, даже при единственном и первом взгляде на мамашу Корко сразу же становится понятно, чем она занимается. Ходили слухи, что на заре своей карьеры, мамаша, а тогда ее звали вовсе не так, а как – никто не знает, а если кто и помнит, то будет молчать, - сама обслуживала клиентов. Потом же, один из ее постоянных клиентов влюбился и предложил ей замужество.
Мамаша согласилась. И счастливые новобрачные покинули Дартстоун.
Спустя несколько лет она вернулась. Одна, без мужа, но с деньгами. Выкупила дело у тогдашней матушки и сама стала всем заправлять.
Жесткая, даже в какой-то степени, жестокая женщина. Без принципов и комплексов, но… поговаривают, она заботится о своих «деточках» и не дает их в обиду. А еще мамаша Корко не покупает «деточек» у бедняков, как делали до нее. В ее заведении работают только те, кто сам пришел.
