Каждому полученному кредиту находится документальное подтверждение, но его легко лишиться, а потому я предпочитаю старые добрые рыночные отношения.
– Кто сегодня приедет? Любители бесплатного пойла?
– И они тоже. Но больше – будущие спонсоры. Надеюсь, мы заручимся их покровительством и достроим это проклятое юношеское крыло. Тем более спальни требуют обновления и лоска; посетителям приедается смотреть в один и тот же потолок, пока на них прыгают монастырские кошки.
– Почему давно не привозили новых послушниц? Достаточно продать хоть одну вирго.
– Потому что ни одной вирго на близ расположенных землях нет, радость. А если и есть – их утаивают и по пути к конвою статуса лишают.
Начинаю хохотать – в меня врезаются непонимающие глаза.
– И какая на этот раз причина, Луна?
– Ты продал всех девственниц на свете, Хозяин Монастыря? Моё почтение.
– Это не смешно, прекращай.
– Ещё как.
– Хочешь скажу, кто большую часть из них ритуально провёл в мир отношений между мужчинами и женщинами?
В секунду замолкаю и бросаюсь волчьим взглядом.
– Спасибо, Луна, что прекратила смеяться осознанно и самостоятельно. У нас проблемы, а ты потешаешься.
– Радикальные меры были ни к чему.
– К чему.
И Хозяин Монастыря разрывается в кашле, отгоняя от себя дым и мой беспокойный взгляд.
– Чувствую себя дерьмово, – говорит он.
– А когда было иначе? – спрашиваю я, на что мужчина кашляет ещё раз, сплёвывает и рукой обхватывает мои плечи. – Думаю, ты не против дружеских объятий.
Бог
– Ненавижу! – выпаливает женский голос и следом выплывает его обладательница.
Я подрезаю розы. Восклицанию пугаюсь и потому сдираю руки о шипы. Явившаяся девушка бросается ко мне с извинениями: она не знала, что в этой части сада кто-то есть.
– Всё в порядке, – обманываю я и утаиваю руки, за которые незнакомка хочет взяться.
– Я могу помочь тебе?
– Не следует, госпожа, всё в порядке.
Девушка отступает и садится на одинокую скамейку, признаётся, что сбежала и мечтала об уединении.
– Мне оставить вас? – спрашиваю я.
– Что? Нет. Нет, конечно. Я это к тому, что пыталась покинуть компанию лжецов и лицемеров. Ты не похож на представителей упомянутой.
Спрашиваю имени незнакомки.
– Джуна. Из клана Солнца, старшая.
– Рад познакомиться, Джуна.
И называюсь сам.
– Интересное имя. Не здешнее словно бы, далёкое от нашей реальности. Чем ты занимаешься? То есть занимался. До того, как я ворвалась в твоё пространство и нарушила покой.
Девушка рассматривает садовые инструменты.
– Ты работаешь здесь?
– Вроде того, – улыбаюсь я.
– Не слишком ли ты мал для работы?
– А вот это прозвучало обидно.
Джуна смеётся и вместе с тем просит прощения.
– У меня есть сестра, – повествует она, – то есть две сестры. Обе младшие, но младшая, о которой я подумала, выглядит погодкой тебе. Чтоб ты знал – она разбалована и с ложки супа сама хлебнуть не может. Жуть.
– Правда?
– Не то чтобы. Это преувеличение. Я к тому, что ты работаешь, значит, к труду привык. Она привыкла сидеть у брата на шее (в прямом и переносном) и мерить платья.
Интересуюсь: в адрес кого было направлено гневное восклицание, с которым юная богиня влетела к розам на исповедь. Неужели виной лжецы и лицемеры, от которых она сбежала?
– Если бы, – фыркает девушка. – Ненавижу своего тупого братца, чтоб ему пусто было. Эгоист каких свет не видывал. Приволок на этот поганый вечер в этот поганый дом, запретил общаться без его ведома и взгляда, а сам сбагрил пару местных вертихвосток и скрылся в спальнях. Ненавижу!
– Зачем он это сделал? – спрашиваю я.
– Наверное, чтобы наклонить их по очереди. Гад.
Джуна закатывает глаза, затем округляет их и медленно поворачивается ко мне лицом:
– О, прости… – выпаливает она. – Ты ребёнок, а я здесь таким разбрасываюсь. Неловко…
– Я живу в этой резиденции, помогаю с хозяйством и ухаживаю за розами в саду. Происходящее здесь мне известно, – объясняю я раздосадованному лицу. – Но спрашивал об ином: зачем он этот сделал, зачем привёз тебя сюда?
– Ах да! – восклицает Джуна. – Ещё один славный пункт: найти мне поганого женишка, в котором я не нуждаюсь. Ему стукнул четвертак, а мне восемнадцать, теперь брат в поисках хорошего устройства сестры. Но я не хочу. Мне мил дом, мне любо находиться в клане Солнца, я чувствую свою принадлежность к дому и не должна покидать его.
– Значит, тебя выдают замуж вопреки?
Девушка озадаченно смотрит. А затем ругается сама на себя:
– К чему я обсуждаю всё это с малолеткой?
– Эй!
– Это не в обиду. Просто…смешно! И так глупо!
Джуна ловит мой взгляд и, сдерживая слёзы, говорит:
– Взрослые не желают меня слушать, а ты выслушиваешь. Родители велели мне поступать подобно гласу брата, ибо его обязанности – сохранение и продвижение клана Солнца. Но он желает оторвать меня от семьи подобно иным семьям; я же хочу быть вместе.
Даю незатейливый и вместе с тем правильный ответ:
– Скажи ему об этом.
– Так просто, – вмиг смеётся Джуна. – Сказать. Беда в том, что он не слышит. Никогда. Он прекратит, я знаю, ещё несколько скандалов, как он называет мои выходки, и брат отступит. Но не отвернутся ли от меня родные?
– Вы одна кровь, не отвернутся.
– Не знаю, чем могу быть полезна клану. Иногда мне кажется, будто я выпала из чужого гнезда. Но я люблю их. И – боги! – как ревностно наблюдать за ухаживаниями брата в сторону иных. Мне жадно делиться семьёй и отделения я не желаю. Парадокс на парадоксе.
Отрезаю розу почти под самым бутоном и протягиваю её девушке. Русые волосы забраны в слабую косу, тянущейся по позвоночнику, платье избрано скромное, но обтягивающее. Ей неудобно, но она вынуждена терпеть. То видно.
Вдруг бурей залетает старший брат.
– Гелиос! – восклицает Джуна и от неожиданности роняет розу.
Бутон приминает мужской ботинок. Названый хватает сестру за руку и подтаскивает к себе, велит обходиться без драмы и замирает в сантиметре от лица.
– Где я велел оставаться? – спрашивает он.
С вопросом небо готово разверзнуться; столько в молодом буйства и ужаса. Нагоняющего ужаса. Мужчина повторяет вопрос и, наконец, замечает меня. Велит отвернуться.
– С тобой разговор не окончен, – шипит он сестре почти в лицо и продолжает потряхивать за руку. – Я велел ждать. Велел знакомиться, велел общаться, велел заручаться поддержкой, вниманием и симпатией. А ты сбежала в компанию к слуге? К ребёнку? Это лишний раз доказывает, что сама ты ещё дитя.
– Не хочу об этом, Гелиос, – говорит Джуна и роняет взгляд на утоптанную розу.
– Смотри на меня. Быстро. А ты, мальчишка, отвернись, повторять ещё не стану.
Обращается ко мне, слушаюсь. Дальнейшему разговору внимает спина.
– Я взял тебя не для того, чтобы терпеть детские забавы и прятками выискать в саду. Ты понимаешь это, Джуна?
– Не искал бы…
– В голову забиралось всякое, ты забыла, на чьей земле? Забыла, кто тут правит и как себя ведут? Твой выход из дома оказался спокоен лишь по причине наработанного родителями имени. С тобой могли сделать что-угодно, об этом я подумал. И хотел искать, будь ты проклята, в спальнях, счастье – одна из служанок заметила, что ты убежала с вечера прочь. Как мне понимать это поведение?
– Боялся, что меня выкрадут и возьмут силой, не оставлял бы одну: сам полез кому-то под юбку.
В ответ рычит и, слышно, опять потряхивает:
– Молчать, Джуна.
– Я устала.
– Тебе неведомы законы нахождения здесь, зато известны мне. Молчи и слушай, внимай, следуй. Добра тебе желаю только я.
– При этом склонился злостно и вертишь мной как тряпичной куклой. Оставь меня, Гелиос. Я просила не ехать, мне не нужен муж, я хочу быть с семьёй.
– Не обговаривается. Объединение кланов сделает нас сильней.
Джуна не выдерживает и слёзно бросается на брата. Молит о пощаде и братской любви.
– Когда я хотела свободы, ты меня отгораживал, говорил «рано, успеется». Так вот успеется. Прошу. Прошло не так много времени, я не хочу покидать родительский дом и играть в пару с кем-либо из здешних лицемеров я не желаю. Они пугают меня. Все пугают. Пожалуйста, Гелиос.
– Опозоришь меня – выкину по пути домой, – не обращая внимания на сказанное ранее говорит мужчина и добавляет: – Бог Виноделия желает встретиться. Натяни улыбку и шагай, он в первой спальне по правой стороне.
– Ты…Нет, ты не можешь, – восклицает Джуна.
– Как видишь, могу. Иди.
– Это не похоже на «желает встретиться». Что ты имеешь в виду?
– Ты поняла, что я имею в виду. Иди и знакомься. Мне плевать, какими способами.
– Ты любишь меня и не позволишь никому надругаться. Хватит нести чушь!
– Это не так называется, Джуна.
– Так.
– Уважаемый проводит тебя в мир отношений между мужчинами и женщинами. Ступай.
– Иди ты.
– Что?
– Сам ступай. Тебе надо – ты и иди. Это не ты, не Гелиос, не мой брат. Мой брат такой бы чертовщины не позволил. Мой брат уважает сестёр, стережёт их честь и утаивает во имя лучшего. Здесь и сейчас разит грязью.
– Ты не пойдёшь? – спрашивает Бог Солнца и получает твёрдый отказ. – – Это было ожидаемо, колючка от кактуса.
– Как ты меня назвал?!
Мужчина успокаивается, и интонация его проседает, смягчается.
– Нам будет сложно, – говорит он, – если мы не изменим некоторые свои принципы.
– Принципы для того и существуют, что в определенных вопросах, темах и делах – ты придерживаешься их, – по-тихому ругается Джуна. – Ты не хотел меня отдавать, верно? Ты просто пошутил. Разыграл.
Гелиос молчит.
– Я почти поверила, хорошо ты посмеялся надо мной, – говорит девушка. – Прощаю твою глупую шутку.
Но Гелиос продолжительно молчит. Он позволяет сестре принять произошедшую беседу как нечто ненастоящее. Он жесток и груб. Он пугает. И пугает в первую очередь сестру. Ум и осознание придут к его третьему десятку, вспыльчивость к тому моменту ещё не исчерпает себя. Мудрость ступит к знакомству с супругой, на смену полученным страхам, потерям и отчаянию.
– Можешь повернуться, – бросает Бог Солнца в мою сторону и внимает обернувшемуся. – Мальчишка, значит. Служишь здесь, да? – ловит кивок и поглядывает на сестру. – Компания лучше, чем я мог представить, но не забывайся: слуги слушают равно хорошо тому, как болтают. – Стремлюсь заверить в том, что беседами ни с кем не делюсь, да и в резиденции мало с кем общаюсь. – Не сомневаюсь. Но это не оттеняет твоей неосторожности, Джуна. Выбирай оппонента под стать. Сколько можно трястись с обслуживающим персоналом?
Женщина
Осторожно открываю дверь в ванную комнату и тенью продвигаюсь к мужчине, что зачитывается книгой, сидя в купели. Золотой кранчик дребезжит, пуская воду, в воздухе витают ароматы масел, распахнутая дверь ведёт на балкон, и занавеска летает от сквозняка, едва не касаясь головы купающегося. Кажется, с первого этажа играет пластинка, но отчего-то мелодия повторяется и повторяется. Прокрадываюсь совсем близко к ванне и, вцепившись в книгу, убираю её от лица зачитавшегося.
– Не верю, что ты не позвал меня.
– Не хотелось тревожить твой сон, – улыбается Бог Солнца и откладывает книгу вовсе.
Сажусь на край ванны и пускаю руку под воду, чтобы раздразнить и без того распаренную кожу.
– Что мешает присоединиться сейчас? – спрашивает Гелиос.
– Ты прав, равно как и всегда.
Соскальзываю бедром и падаю поверх мужчины: вода обнимает платье, в котором я пришла. Грудь и бёдра вырисовываются отчётливыми линиями, талия оказывается схвачена мужскими руками.
– Думалось, ты сначала разденешься.
– Раздевать – твоя привилегия.
Аккуратно берёт за лицо и притягивает для поцелуя.
Как вдруг я просыпаюсь.
Просыпаюсь и взглядом ударяюсь в монастырский потолок. Поднимаюсь на локтях и осматриваюсь: спальню укрывает ночь и шторы, а из ванной комнаты бежит вода. Должно быть, Ян ушёл мыться. Вот откуда вода во сне…
Врезавшись в подушку затылком, закрываю глаза и пытаюсь притянуть Бога Солнца обратно; мне хочется оказаться в его объятиях.
Вода в душевой замолкает, мгновение спустя объявляется Ян. Обращает внимание на меня и говорит:
– Разбудил? Прости.
Молча отворачиваюсь и ощущаю сминающуюся постель. Хозяин Монастыря прикладывается на другую часть кровати и накрывается одеялом. Между нами встаёт подушка.
– Иди на диван, в кабинет, – отторгаю я.
– Не начинай, Луна, – вздыхает мужчина.
– От тебя пахнет мылом, это сбивает сон.
– Не потом, так что благодари.
– Иди прочь.
– Прекрати.
Он давно не спит в кабинете на диване. Подтапливает вторую сторону кровати и поворачивается спиной; я часто просыпаюсь и вижу его сбитый курчавый затылок.
– Я голодна.
Мужчина привстаёт и бросает на меня спесивый взгляд.
– Повтори?
– Ты запутался в двух словах? То же мне божок, не знающий грамоты. Я не ела сегодня, хочу.
– Пошли на кухню.
Хозяин Монастыря встаёт и набрасывает на себя банный халат, а мне протягивает накидку, которую я надеваю на некоторые платья. Вскидываю её поверх спальной сорочки и следую за мужчиной. Мы проходим этаж и по винтовой лестнице спускаемся в столовую, даже в тёмное время суток изрыгающую запах горелого масла. Обеденные столы пустуют, крошки на некоторых из них выдают недобросовестную послушницу, что предпочла не нести дежурство, сваленные в мойку котлы выдают недобросовестную повариху – одну из. Ян предлагает завтра же сделать им выговор и лишить приёма пищи, на что я согласно пожимаю плечами и с полки беру оставленный початок кукурузы.
– Есть каша из кукурузы, – предлагает Хозяин Монастыря.
Скусываю зёрна и отмахиваюсь.
А чтобы содержать десятки послушниц, потребно множество средств.
Хозяин Монастыря берёт из корзины подле стола дыню, спиливает макушку и ножом постёгивает жёлтые, сахаром напитанные кусочки.
– Сахарная, отлично.
– Может, построим купели? – предлагаю я.
Долька дыни встаёт поперёк горла Хозяина Монастыря, и он с проклятиями кашляет.
– Нет так нет, – спокойно пожимаю плечами, приняв бурную реакцию за отказ.
– Какие купели? Ты о чём, Луна? Скоро нам будет нечего есть, потому что поля некому обслуживать, а ты про новое строительство?
– Кухню и столовую отсюда можно перенести и собрать купели: ванные и искусственные водопады, в которых приходящих богов будут чествовать излучающие красоту и молодость девы. Здесь же они могут предаваться распутству.
– А как же интимность обстановки, конфиденциальность?
– Комнаты за красным балдахином останутся как классика. А уж про интимность и конфиденциальность не тебе рассказывать, Хозяин Монастыря, ибо однажды я нашла тебя в резиденции Бога Жизни в руках женщины, а подле вас кружились ещё и ещё руки и ноги.
– В этом смысл резиденции Жизни.
– В оргиях?
Прямолинейность ставит поперёк горла Яна очередную дольку дыни. Мужчина встряхивает плечами и подбирает слова, отторгает одну мысль и выдаёт другую:
– Приходящие на вечера в упомянутую резиденцию и делают это для того, чтобы помимо обсуждения деловых вопросов, кучностью отдаваться животным инстинктам. Монастырь же – классический бордель. С твоими идеями мы претендуем задавить потребность в посещении резиденции Жизни.
– Кто сегодня приедет? Любители бесплатного пойла?
– И они тоже. Но больше – будущие спонсоры. Надеюсь, мы заручимся их покровительством и достроим это проклятое юношеское крыло. Тем более спальни требуют обновления и лоска; посетителям приедается смотреть в один и тот же потолок, пока на них прыгают монастырские кошки.
– Почему давно не привозили новых послушниц? Достаточно продать хоть одну вирго.
– Потому что ни одной вирго на близ расположенных землях нет, радость. А если и есть – их утаивают и по пути к конвою статуса лишают.
Начинаю хохотать – в меня врезаются непонимающие глаза.
– И какая на этот раз причина, Луна?
– Ты продал всех девственниц на свете, Хозяин Монастыря? Моё почтение.
– Это не смешно, прекращай.
– Ещё как.
– Хочешь скажу, кто большую часть из них ритуально провёл в мир отношений между мужчинами и женщинами?
В секунду замолкаю и бросаюсь волчьим взглядом.
– Спасибо, Луна, что прекратила смеяться осознанно и самостоятельно. У нас проблемы, а ты потешаешься.
– Радикальные меры были ни к чему.
– К чему.
И Хозяин Монастыря разрывается в кашле, отгоняя от себя дым и мой беспокойный взгляд.
– Чувствую себя дерьмово, – говорит он.
– А когда было иначе? – спрашиваю я, на что мужчина кашляет ещё раз, сплёвывает и рукой обхватывает мои плечи. – Думаю, ты не против дружеских объятий.
Бог
– Ненавижу! – выпаливает женский голос и следом выплывает его обладательница.
Я подрезаю розы. Восклицанию пугаюсь и потому сдираю руки о шипы. Явившаяся девушка бросается ко мне с извинениями: она не знала, что в этой части сада кто-то есть.
– Всё в порядке, – обманываю я и утаиваю руки, за которые незнакомка хочет взяться.
– Я могу помочь тебе?
– Не следует, госпожа, всё в порядке.
Девушка отступает и садится на одинокую скамейку, признаётся, что сбежала и мечтала об уединении.
– Мне оставить вас? – спрашиваю я.
– Что? Нет. Нет, конечно. Я это к тому, что пыталась покинуть компанию лжецов и лицемеров. Ты не похож на представителей упомянутой.
Спрашиваю имени незнакомки.
– Джуна. Из клана Солнца, старшая.
– Рад познакомиться, Джуна.
И называюсь сам.
– Интересное имя. Не здешнее словно бы, далёкое от нашей реальности. Чем ты занимаешься? То есть занимался. До того, как я ворвалась в твоё пространство и нарушила покой.
Девушка рассматривает садовые инструменты.
– Ты работаешь здесь?
– Вроде того, – улыбаюсь я.
– Не слишком ли ты мал для работы?
– А вот это прозвучало обидно.
Джуна смеётся и вместе с тем просит прощения.
– У меня есть сестра, – повествует она, – то есть две сестры. Обе младшие, но младшая, о которой я подумала, выглядит погодкой тебе. Чтоб ты знал – она разбалована и с ложки супа сама хлебнуть не может. Жуть.
– Правда?
– Не то чтобы. Это преувеличение. Я к тому, что ты работаешь, значит, к труду привык. Она привыкла сидеть у брата на шее (в прямом и переносном) и мерить платья.
Интересуюсь: в адрес кого было направлено гневное восклицание, с которым юная богиня влетела к розам на исповедь. Неужели виной лжецы и лицемеры, от которых она сбежала?
– Если бы, – фыркает девушка. – Ненавижу своего тупого братца, чтоб ему пусто было. Эгоист каких свет не видывал. Приволок на этот поганый вечер в этот поганый дом, запретил общаться без его ведома и взгляда, а сам сбагрил пару местных вертихвосток и скрылся в спальнях. Ненавижу!
– Зачем он это сделал? – спрашиваю я.
– Наверное, чтобы наклонить их по очереди. Гад.
Джуна закатывает глаза, затем округляет их и медленно поворачивается ко мне лицом:
– О, прости… – выпаливает она. – Ты ребёнок, а я здесь таким разбрасываюсь. Неловко…
– Я живу в этой резиденции, помогаю с хозяйством и ухаживаю за розами в саду. Происходящее здесь мне известно, – объясняю я раздосадованному лицу. – Но спрашивал об ином: зачем он этот сделал, зачем привёз тебя сюда?
– Ах да! – восклицает Джуна. – Ещё один славный пункт: найти мне поганого женишка, в котором я не нуждаюсь. Ему стукнул четвертак, а мне восемнадцать, теперь брат в поисках хорошего устройства сестры. Но я не хочу. Мне мил дом, мне любо находиться в клане Солнца, я чувствую свою принадлежность к дому и не должна покидать его.
– Значит, тебя выдают замуж вопреки?
Девушка озадаченно смотрит. А затем ругается сама на себя:
– К чему я обсуждаю всё это с малолеткой?
– Эй!
– Это не в обиду. Просто…смешно! И так глупо!
Джуна ловит мой взгляд и, сдерживая слёзы, говорит:
– Взрослые не желают меня слушать, а ты выслушиваешь. Родители велели мне поступать подобно гласу брата, ибо его обязанности – сохранение и продвижение клана Солнца. Но он желает оторвать меня от семьи подобно иным семьям; я же хочу быть вместе.
Даю незатейливый и вместе с тем правильный ответ:
– Скажи ему об этом.
– Так просто, – вмиг смеётся Джуна. – Сказать. Беда в том, что он не слышит. Никогда. Он прекратит, я знаю, ещё несколько скандалов, как он называет мои выходки, и брат отступит. Но не отвернутся ли от меня родные?
– Вы одна кровь, не отвернутся.
– Не знаю, чем могу быть полезна клану. Иногда мне кажется, будто я выпала из чужого гнезда. Но я люблю их. И – боги! – как ревностно наблюдать за ухаживаниями брата в сторону иных. Мне жадно делиться семьёй и отделения я не желаю. Парадокс на парадоксе.
Отрезаю розу почти под самым бутоном и протягиваю её девушке. Русые волосы забраны в слабую косу, тянущейся по позвоночнику, платье избрано скромное, но обтягивающее. Ей неудобно, но она вынуждена терпеть. То видно.
Вдруг бурей залетает старший брат.
– Гелиос! – восклицает Джуна и от неожиданности роняет розу.
Бутон приминает мужской ботинок. Названый хватает сестру за руку и подтаскивает к себе, велит обходиться без драмы и замирает в сантиметре от лица.
– Где я велел оставаться? – спрашивает он.
С вопросом небо готово разверзнуться; столько в молодом буйства и ужаса. Нагоняющего ужаса. Мужчина повторяет вопрос и, наконец, замечает меня. Велит отвернуться.
– С тобой разговор не окончен, – шипит он сестре почти в лицо и продолжает потряхивать за руку. – Я велел ждать. Велел знакомиться, велел общаться, велел заручаться поддержкой, вниманием и симпатией. А ты сбежала в компанию к слуге? К ребёнку? Это лишний раз доказывает, что сама ты ещё дитя.
– Не хочу об этом, Гелиос, – говорит Джуна и роняет взгляд на утоптанную розу.
– Смотри на меня. Быстро. А ты, мальчишка, отвернись, повторять ещё не стану.
Обращается ко мне, слушаюсь. Дальнейшему разговору внимает спина.
– Я взял тебя не для того, чтобы терпеть детские забавы и прятками выискать в саду. Ты понимаешь это, Джуна?
– Не искал бы…
– В голову забиралось всякое, ты забыла, на чьей земле? Забыла, кто тут правит и как себя ведут? Твой выход из дома оказался спокоен лишь по причине наработанного родителями имени. С тобой могли сделать что-угодно, об этом я подумал. И хотел искать, будь ты проклята, в спальнях, счастье – одна из служанок заметила, что ты убежала с вечера прочь. Как мне понимать это поведение?
– Боялся, что меня выкрадут и возьмут силой, не оставлял бы одну: сам полез кому-то под юбку.
В ответ рычит и, слышно, опять потряхивает:
– Молчать, Джуна.
– Я устала.
– Тебе неведомы законы нахождения здесь, зато известны мне. Молчи и слушай, внимай, следуй. Добра тебе желаю только я.
– При этом склонился злостно и вертишь мной как тряпичной куклой. Оставь меня, Гелиос. Я просила не ехать, мне не нужен муж, я хочу быть с семьёй.
– Не обговаривается. Объединение кланов сделает нас сильней.
Джуна не выдерживает и слёзно бросается на брата. Молит о пощаде и братской любви.
– Когда я хотела свободы, ты меня отгораживал, говорил «рано, успеется». Так вот успеется. Прошу. Прошло не так много времени, я не хочу покидать родительский дом и играть в пару с кем-либо из здешних лицемеров я не желаю. Они пугают меня. Все пугают. Пожалуйста, Гелиос.
– Опозоришь меня – выкину по пути домой, – не обращая внимания на сказанное ранее говорит мужчина и добавляет: – Бог Виноделия желает встретиться. Натяни улыбку и шагай, он в первой спальне по правой стороне.
– Ты…Нет, ты не можешь, – восклицает Джуна.
– Как видишь, могу. Иди.
– Это не похоже на «желает встретиться». Что ты имеешь в виду?
– Ты поняла, что я имею в виду. Иди и знакомься. Мне плевать, какими способами.
– Ты любишь меня и не позволишь никому надругаться. Хватит нести чушь!
– Это не так называется, Джуна.
– Так.
– Уважаемый проводит тебя в мир отношений между мужчинами и женщинами. Ступай.
– Иди ты.
– Что?
– Сам ступай. Тебе надо – ты и иди. Это не ты, не Гелиос, не мой брат. Мой брат такой бы чертовщины не позволил. Мой брат уважает сестёр, стережёт их честь и утаивает во имя лучшего. Здесь и сейчас разит грязью.
– Ты не пойдёшь? – спрашивает Бог Солнца и получает твёрдый отказ. – – Это было ожидаемо, колючка от кактуса.
– Как ты меня назвал?!
Мужчина успокаивается, и интонация его проседает, смягчается.
– Нам будет сложно, – говорит он, – если мы не изменим некоторые свои принципы.
– Принципы для того и существуют, что в определенных вопросах, темах и делах – ты придерживаешься их, – по-тихому ругается Джуна. – Ты не хотел меня отдавать, верно? Ты просто пошутил. Разыграл.
Гелиос молчит.
– Я почти поверила, хорошо ты посмеялся надо мной, – говорит девушка. – Прощаю твою глупую шутку.
Но Гелиос продолжительно молчит. Он позволяет сестре принять произошедшую беседу как нечто ненастоящее. Он жесток и груб. Он пугает. И пугает в первую очередь сестру. Ум и осознание придут к его третьему десятку, вспыльчивость к тому моменту ещё не исчерпает себя. Мудрость ступит к знакомству с супругой, на смену полученным страхам, потерям и отчаянию.
– Можешь повернуться, – бросает Бог Солнца в мою сторону и внимает обернувшемуся. – Мальчишка, значит. Служишь здесь, да? – ловит кивок и поглядывает на сестру. – Компания лучше, чем я мог представить, но не забывайся: слуги слушают равно хорошо тому, как болтают. – Стремлюсь заверить в том, что беседами ни с кем не делюсь, да и в резиденции мало с кем общаюсь. – Не сомневаюсь. Но это не оттеняет твоей неосторожности, Джуна. Выбирай оппонента под стать. Сколько можно трястись с обслуживающим персоналом?
Женщина
Осторожно открываю дверь в ванную комнату и тенью продвигаюсь к мужчине, что зачитывается книгой, сидя в купели. Золотой кранчик дребезжит, пуская воду, в воздухе витают ароматы масел, распахнутая дверь ведёт на балкон, и занавеска летает от сквозняка, едва не касаясь головы купающегося. Кажется, с первого этажа играет пластинка, но отчего-то мелодия повторяется и повторяется. Прокрадываюсь совсем близко к ванне и, вцепившись в книгу, убираю её от лица зачитавшегося.
– Не верю, что ты не позвал меня.
– Не хотелось тревожить твой сон, – улыбается Бог Солнца и откладывает книгу вовсе.
Сажусь на край ванны и пускаю руку под воду, чтобы раздразнить и без того распаренную кожу.
– Что мешает присоединиться сейчас? – спрашивает Гелиос.
– Ты прав, равно как и всегда.
Соскальзываю бедром и падаю поверх мужчины: вода обнимает платье, в котором я пришла. Грудь и бёдра вырисовываются отчётливыми линиями, талия оказывается схвачена мужскими руками.
– Думалось, ты сначала разденешься.
– Раздевать – твоя привилегия.
Аккуратно берёт за лицо и притягивает для поцелуя.
Как вдруг я просыпаюсь.
Просыпаюсь и взглядом ударяюсь в монастырский потолок. Поднимаюсь на локтях и осматриваюсь: спальню укрывает ночь и шторы, а из ванной комнаты бежит вода. Должно быть, Ян ушёл мыться. Вот откуда вода во сне…
Врезавшись в подушку затылком, закрываю глаза и пытаюсь притянуть Бога Солнца обратно; мне хочется оказаться в его объятиях.
Вода в душевой замолкает, мгновение спустя объявляется Ян. Обращает внимание на меня и говорит:
– Разбудил? Прости.
Молча отворачиваюсь и ощущаю сминающуюся постель. Хозяин Монастыря прикладывается на другую часть кровати и накрывается одеялом. Между нами встаёт подушка.
– Иди на диван, в кабинет, – отторгаю я.
– Не начинай, Луна, – вздыхает мужчина.
– От тебя пахнет мылом, это сбивает сон.
– Не потом, так что благодари.
– Иди прочь.
– Прекрати.
Он давно не спит в кабинете на диване. Подтапливает вторую сторону кровати и поворачивается спиной; я часто просыпаюсь и вижу его сбитый курчавый затылок.
– Я голодна.
Мужчина привстаёт и бросает на меня спесивый взгляд.
– Повтори?
– Ты запутался в двух словах? То же мне божок, не знающий грамоты. Я не ела сегодня, хочу.
– Пошли на кухню.
Хозяин Монастыря встаёт и набрасывает на себя банный халат, а мне протягивает накидку, которую я надеваю на некоторые платья. Вскидываю её поверх спальной сорочки и следую за мужчиной. Мы проходим этаж и по винтовой лестнице спускаемся в столовую, даже в тёмное время суток изрыгающую запах горелого масла. Обеденные столы пустуют, крошки на некоторых из них выдают недобросовестную послушницу, что предпочла не нести дежурство, сваленные в мойку котлы выдают недобросовестную повариху – одну из. Ян предлагает завтра же сделать им выговор и лишить приёма пищи, на что я согласно пожимаю плечами и с полки беру оставленный початок кукурузы.
– Есть каша из кукурузы, – предлагает Хозяин Монастыря.
Скусываю зёрна и отмахиваюсь.
Часть региона, на которой расположен Монастырь, более сухая, а потому располагающиеся на территории поля вынашивают только засухоустойчивые культуры. За ними следят люди Яна, люди Яна собирают урожаи и люди Яна доставляют их на конвоях. Всё, о чём не задумываешься при косвенной принадлежности, являет себя, когда погружаешься в общий котёл.
А чтобы содержать десятки послушниц, потребно множество средств.
Хозяин Монастыря берёт из корзины подле стола дыню, спиливает макушку и ножом постёгивает жёлтые, сахаром напитанные кусочки.
– Сахарная, отлично.
– Может, построим купели? – предлагаю я.
Долька дыни встаёт поперёк горла Хозяина Монастыря, и он с проклятиями кашляет.
– Нет так нет, – спокойно пожимаю плечами, приняв бурную реакцию за отказ.
– Какие купели? Ты о чём, Луна? Скоро нам будет нечего есть, потому что поля некому обслуживать, а ты про новое строительство?
– Кухню и столовую отсюда можно перенести и собрать купели: ванные и искусственные водопады, в которых приходящих богов будут чествовать излучающие красоту и молодость девы. Здесь же они могут предаваться распутству.
– А как же интимность обстановки, конфиденциальность?
– Комнаты за красным балдахином останутся как классика. А уж про интимность и конфиденциальность не тебе рассказывать, Хозяин Монастыря, ибо однажды я нашла тебя в резиденции Бога Жизни в руках женщины, а подле вас кружились ещё и ещё руки и ноги.
– В этом смысл резиденции Жизни.
– В оргиях?
Прямолинейность ставит поперёк горла Яна очередную дольку дыни. Мужчина встряхивает плечами и подбирает слова, отторгает одну мысль и выдаёт другую:
– Приходящие на вечера в упомянутую резиденцию и делают это для того, чтобы помимо обсуждения деловых вопросов, кучностью отдаваться животным инстинктам. Монастырь же – классический бордель. С твоими идеями мы претендуем задавить потребность в посещении резиденции Жизни.
