МЕЖДУ НЕБОМ И ЗЕМЛЕЙ
Между небом и землей есть кто-то третий…
И этот третий часто не Бог, а врач…
Чего Маша Мишина никак не ожидала от первой рабочей смены, так это того, что первый день на работе принесет ей встречу со злобным исполняющим обязанности. Трудно влиться в сложившийся коллектив, особенно, если в первый же день поцапалась с его руководством! И очень трудно строить отношения с человеком, так открыто не принимающим тебя ни в каком качестве. Что касается самого виновника переживаний, то он тем более не ожидал, что эта встреча привнесет в его размеренный ритм жизни яркую, пугающую новизну и даже некоторую долю паники. Ведь доктор Савинов привык руководствоваться в жизни правилом: личные отношения и работа не должны смешиваться. Более того, он не собирался никого впускать в свою жизнь! Но наша жизнь – странная штука! Вот, думаешь, что все в ней, наконец, пришло к равновесию, наладилось, как вдруг…
Что же до недавно родившегося, уже дважды за свою короткую жизнь преданного маленького существа, то оно и вовсе не ожидало, что эти двое, он и она, примут такое живое, трепетное участие в его судьбе.
Не знаю, чем занимался Бог в тот день: может быть, были у него дела поважнее маленького новорожденного мальчишки, срочно доставленного в реанимацию родильного дома. Мальчишка не мог самостоятельно дышать, да, если честно, и смысла в этом не видел: его предали в самом начале жизни. Если быть более точным, его предали дважды…
Алена рыдала в кабинете, некрасиво размазывая слезы по щекам. Водостойкая тушь на ресницах держалась, текло всё остальное: тональник, тени, губная помада… Валерьянка не помогала, ну, а больше ей врач ничего предложить не могла. Ничего другого в кабинете на этот случай не было.
За дверью кабинета собралась очередь, а еще там сидел злой отец Алены. Мать стояла у окна в кабинете, обхватив себя за плечи, и смотрела на проезжающие по улице машины, забрызганные грязным талым снегом по самые крыши.
Февраль… Слякоть, темень,... мрак и в мире, и в душе. Алене было очень горько.
– Ребенка не оставляем, – глухо вымолвила мать Алены. – Прям сегодня в больницу поедем, дежурный примет, если что. Переставайте отговаривать! Она несовершеннолетняя. Решение принимаю я. Мы пришли за направлением, вот и дайте нам его…
Пожилая врач поморщилась от этих грубых слов и потерла глубокую складку на лбу. Сколько она таких уже перевидала: умных, деловых, всё за всех решающих матерей, глупых, легкомысленных дочек-девочек и безнадегу в перспективе. Лет через десять-пятнадцать, а может быть, и раньше, вспомнят они и этот кабинет, и ее, врача… И хорошо, если не вспомнят! Вера Валентиновна не была злой, она, видимо, просто совершенно устала, вконец выгорела на этой работе, оттого и выглядела такой измученной, но в который раз сейчас, сегодня, как и несколько дней назад, она попыталась. Всего лишь попыталась отговорить, предостеречь, а главное – сохранить жизнь.
Вера Валентиновна еще раз глянула на рыдающую Алену, потом на спину ее матери у окна и со вздохом присела в кресло. Кресло жалобно скрипнуло – старенькое, раздолбанное. Никак не поменяют на новое: не хватает бюджетных средств.
– Я вас предупредила. В карту всё записала. Направление уже готово, – через силу вымолвила врач, окинув взглядом замершую на своем стуле медсестру, и отвернулась к стеллажу, а там, рядом, на стене, висел муляж в разрезе женского тела: кишки, желудок, диафрагма и давящий на все это плод.
Медсестра пододвинула к краю стола направление. Алена судорожно вцепилась пальцами в бланк. Мокрые от слез, они тут же смяли маленький листочек.
– Печать в регистратуре поставьте. И подумайте еще раз… – все же произнесла врач.
Мать, не глядя на неё, направилась к двери. Процокали высокие стильные каблучки, тонкой шпилькой прилипая к выцветшему линолеуму кабинета. На улице снежная каша, а она в туфлях – верно, прямо из машины на порог поликлиники выбралась. Обеспеченная семья, а ребеночек мешает.
Алена с зажатым в пальцах листком, бросилась за ней. Хлопнула дверь.
Гинеколог еще с минуту невидящим взглядом смотрела на захлопнувшуюся дверь кабинета, а молоденькая медсестра, заведомо зная реакцию пожилого врача на таких пациентов, тихонечко сидела на своем месте, стараясь вовсе не дышать.
Дверь почти сразу же открылась, в кабинет просунулась недовольная физиономия пациентки из очереди, но медсестра, вскочив со стула, бросилась прикрывать дверь со словами:
– Ждите вызова в коридоре! Всех примет врач! Всех! У нас тут…. – И не нашлась, что ответить пациентке, уже втиснувшей свой глубоко беременный живот в дверной проем.
Медсестра осторожненько вытолкнула женщину в коридор и легонько прикрыла дверь; щелкнул запираемый замок. Доктору нужна минутка времени. Врач должна хоть немного прийти в себя и, как по опыту знала Лена, всего пара минут, и она вновь будет ласковой, внимательной и улыбчивой.
– Лена! – тихо произнесла Вера Валентиновна, бездумно глядя на прикрытую дверь. – Напомни, в какую больницу я их направила?
– В шестую, Вера Валентиновна, – тихо молвила Лена. – Вы же сами…
– Да-да! – вздохнула врач. – Там сегодня дежурит Витя. Может, уговорит еще…
Подойдя к тому же окну, где минуту назад стояла мать девушки, Вера Валентиновна, подслеповато щурясь, вынула из кармашка халата мобильник и начала перелистывать телефонную книжку. – Я все же позвоню…
Пять месяцев спустя…
– Всю беременность курила, пила, небось, крепкие напитки, а может, и чего похуже… – послышался недовольный голос из коридора. Дверь реанимационной палаты плотно прикрыта, но звуки пробиваются сквозь мерное попискивание приборов. Слышно, как на улице каркают вороны – тревожно так, волнующе…
В этой реанимационной уже который день шла борьба за маленькую жизнь. И сегодня всё было сделано, осталось только ждать исхода борьбы. Вышли из палаты неонатологи, остался только недавно назначенный исполняющий обязанности главврача. Рядом застыла медсестра.
Мальчишка отказывался жить в этом мире предателей и равнодушных людей. Хотя нет! Не все были равнодушны, и не все отказывались бороться за его жизнь. Виктор Алексеевич Савинов стоял у кувеза новорожденного мальчишки, расстроенно оглядывая маленькое тельце. Отказник. Дважды отказник. Всё потому, что, найдя еще на этапе ранней беременности ему вероятную приемную семью, он столкнулся с ситуацией уже после родов, когда, услышав диагнозы, предполагаемые родители мальчишки отказались забирать его после роддома.
И вот реанимация, кувез, и в перспективе – несколько недель или даже месяцев в больнице. Худенькая испуганная медсестра с высоко поднятыми руками в синих медицинских перчатках застыла рядом. Савинов тревожно прикидывал в уме, всё ли они сделали для мальчишки или нужно еще что-то предпринять. Конечно, в таких тяжелых случаях есть стандартный протокол, и врачи его отделения его выполняют, но всё же… Отчего же так тревожно на душе? Медсестра... на нее и обратился взор исполняющего обязанности.
– Да что вы с поднятыми руками застыли?! – рявкнул Савинов на застывшую истуканом медсестру; и как ему должности совмещать теперь?! Он – врач, а не администратор! Сначала он принял отделение, потом внезапно и как-то странно ушел в отпуск главный… он ведь, насколько помнил Савинов, всего два месяца назад отдыхал. – Положите ему под щечку валик. И где вас, таких, находят?! – недовольно продолжил Савинов, обращаясь к Маше Мишиной, испуганной птичкой бросившейся к кувезу.
Посмотрев, как справилась с заданием медсестра, он всё так же злобно глянул в ее испуганные глаза.
– Чего уставилась?!
– Не орите на меня! – повысила голос Маша. – Я первый день работаю. Вчера я вас не знала, и завтра надеюсь не увидеть.
– Я не могу не орать на неумех! – шепотом, но все с теми же злобными нотками в голосе, проговорил Савинов. – Вы – неумеха! Боитесь шаг сделать! А мне ответственность нести.
– И не несите… ответственность. Я за себя сама понесу, ясно? – так же шепотом, злобно проговорила Маша. – Валите отсюда в свой кабинет! Я Ольгу Ивановну, если что, позову.
Савинов, не ожидавший отповеди, да еще и в таком тоне, каким много раз сам изъяснялся, замер, даже рот открыл и, набрав в грудь побольше воздуха, со всей дури рявкнул на всю реанимационную палату:
– Пошла вон отсюда, дура!
– Не орите! Испугаете криком мальчика, – ответила Маша. Голос ее предательски задрожал, а на глазах выступили слезы, и она попробовала спрятать взгляд от злобного врача.
Вот всё у нее не так, как надо! Всё! Всегда! И зачем она вообще вступила в спор, да еще и с самим Савиновым?!
Резко отпрянув и зачем-то вновь подняв руки в перчатках, Маша уже готова была выбежать, как Савинов ее ухватил за плечо и дернул на себя, приближая настолько, что это стало выглядеть совершенно неприличным. Злобный зрачок приблизился к Машиной щеке, кожу обдало терпким запахом.
– Да будет вам известно, – прошипел Савинов, – что новорожденные в первые дни не слышат, не видят, и вообще конкретно этот, – продолжил он, чуть отстранившись от лица Маши и ткнув пальцем в направлении кувеза с отказником, – недоношен и полноценно не развит. Я тут для того... – И замолчал, выпустил руку, отстраняясь: – Простите! – пробормотал он. – И где вас только набирают?! – вновь завелся он.
– Я добровольно пришла. Всему научусь, скоро, – отдышавшись, произнесла Маша. – А детки все слышат и все понимают, – добавила она глухо и внезапно шмыгнула носом. Нос у Маши потек, как потекли чуть раньше глаза. Она огляделась по сторонам, мечтая остановиться взглядом на чем-то и сдержать слезы. Вечно с ней всё не так!
И разрыдалась.
В реанимации такое недопустимо!
Савинов взвыл. Подхватил под локоть Машу, вытолкнул в коридор, и на весь этаж рявкнул:
– Ольга Ивановна! В пятую! Срочно!
Маша сползла по стенке в коридоре и уселась на пол. Вся стерильность к черту – коту под хвост, если выразиться еще более образно. Надо идти переодеваться…
Первая рабочая смена принесла встречу со злобным доктором, и встреча эта окончилась плачевно, в прямом смысле слова. Перед глазами Маши так и стояли злые глаза исполняющего обязанности. И чего в нем все нашли?! Огромен, как медведь, и взгляд у него звериный.
Первый ее рабочий полноценный день, первая смена – и сразу Савинов к ней придрался! А до этого, в сестринской, она только и слышала: Савинов то, Савинов это, и, как заноза в сердце, свербело: талантлив, красив – в общем, перспективен. Ей-то что?! Но заноза сидела прочно... и когда она занозиться успела? Ей нет никакого дела до перспективного Савинова. Или есть?
Сидя на полу в коридоре, Маша начала судорожно соображать, как она оказалась в палате, и, наконец, вспомнила: Ольга Ивановна велела ей прийти и остаться следить за приборами. За приборами, и всё! Только это ей и доверили в первый день! Приборы. Если что не так, сообщить Ольге Ивановне, а не Савинову!
Он же главврач, пускай и совмещающий должности, но вот, по разумению Маши, делать ему в палате номер пять точно нечего. Она и не ожидала его тут увидеть. Пока все тихо переговаривались у кувеза с мальчиком, она скосила глаза на бейджик стоявшего напротив мужчины и с некоторым замешательством прочитала на нем фамилию и, как их еще называют, регалии врача: научное звание, должность и специализацию.
Наорал-то из-за чего? Она не могла вспомнить.
Мимо пронеслась испуганная Ольга Ивановна, бросив на бегу Маше:
– Мишина! Срочно в сестринскую!
Маша поднялась и побрела, куда сказали.
А что до несчастного новорожденного мальчишки, то к нему, маленькому и никому на этом свете не нужному, прилетел ангел. Уселся, белый и пушистый, на оголенное плечико, поправил съехавший набок нимб и тихонечко, в самое ушко, прошептал:
– Ничего! Выкарабкаемся! – И, посмотрев по сторонам, шикнул на кружащих по реанимационной палате серых прихвостней смерти, обычных спутников любого медицинского учреждения. – Улетайте отсюда! Эта маленькая жизнь вам не достанется.
Надо, чтобы кто-то обязательно держал за руку,
когда в душе гаснут фонари.
Чуть слышно щёлкнул замок, в замочной скважине повернулся ключ, дверь распахнулась. Хорошо смазаны петли. У папы золотые руки. Маша вошла в прихожую и осторожно, стараясь не разбудить родителей, принялась снимать сапоги.
Спят. Отцу, как и маме, на работу утром к девяти, а сейчас только половина пятого. Она, Маша, доросла до момента, когда и ей нужно рано вставать, и не на учебу, а на самую настоящую работу – посменную, как у любого мало-мальски уважающего себя врача. Она еще не врач, остановилась пока в своей мечте достичь успеха родителей – врачей со стажем. Окончила пока только медицинское училище и сразу же попросилась на практику в роддом – так захотелось хоть годик поработать, ну а потом уже подавать документы дальше.
Четыре года обучения сестринскому делу, специализация – акушерство. Ну, а сегодня она пришла домой так рано, потому что с девочками отмечала свой первый рабочий день – точнее, первую рабочую смену. Отоспалась с дежурства, созвонилась с девчонками и всю ночь напролет отмечала событие в ночном клубе. Не напилась – желания не было, но повод прокутить всю ночь был.
Ее поздравили, она натанцевалась, угостила всех коктейлями, много смеялась. Весь вечер и всю ночь в голове прокручивала свою первую рабочую смену.
Из спальни родителей послышались звуки. Открылась дверь, и в коридор вышел отец, позевывая.
– Прибыла! – хмыкнул папа. – Эх, молодость! Тебе же на смену завтра! Иди мыться, и сразу в кровать.
– Только в среду, папа!
– Нет, завтра! Звонили из больницы. Я трубку взял.
Отец прошел на кухню и, открыв холодильник, принялся копаться в нем, позвякивая чем-то.
Маша присела в прихожей. Вытащила свой мобильник и просмотрела входящие звонки. Нет пропущенных незнакомых городских номеров. А, точно! Она же помимо своего мобильного указала в анкете домашний номер, вот и позвонили с городского на домашний, только и всего. Но что же случилось? Почему на смену завтра? Некому выйти?
Слова Ольги Ивановны утром следующего дня оглушили:
– Ты, Мишина, толковая и расторопная, но вот истерик я не приму, и никто их не примет на такой ответственной работе. Так накосячить в первый же рабочий день! Ты зачем в присутствии Савинова слезу пустила? Он этого не любит… Надо было увести тебя за собой, не додумалась, – расстроенно произнесла Ольга Ивановна, акушерка, взявшаяся лично опекать новенькую сотрудницу. – Переводом пойдешь в третью смену, поэтому тебя и вызвонили вчера.
– Конечно, Ольга Ивановна! А кто надо мной шефство возьмет, если не вы?
– Пока на посту сидеть будешь, на звонки отвечать, приглядываться к работе коллектива. Если поручат чего, не оплошай! Ты же не в учебном корпусе теперь.
Маша огорченно кивнула.
Вздохнув, Ольга Ивановна произнесла:
– Из отдела кадров звонили вчера, Савинов распорядился перевести тебя в другую смену. Хотел вообще…
– Что? – испугалась Маша. – Уволить хотел?
– Нет, конечно! В регистратуру посадить, пациентов встречать, выписку готовить на компьютере, и если ты хочешь…
– Нет, – проговорила Маша. – Я практику хотела получить, потом в институт поступать, а в регистратуре бумажки…
Между небом и землей есть кто-то третий…
И этот третий часто не Бог, а врач…
АННОТАЦИЯ
Чего Маша Мишина никак не ожидала от первой рабочей смены, так это того, что первый день на работе принесет ей встречу со злобным исполняющим обязанности. Трудно влиться в сложившийся коллектив, особенно, если в первый же день поцапалась с его руководством! И очень трудно строить отношения с человеком, так открыто не принимающим тебя ни в каком качестве. Что касается самого виновника переживаний, то он тем более не ожидал, что эта встреча привнесет в его размеренный ритм жизни яркую, пугающую новизну и даже некоторую долю паники. Ведь доктор Савинов привык руководствоваться в жизни правилом: личные отношения и работа не должны смешиваться. Более того, он не собирался никого впускать в свою жизнь! Но наша жизнь – странная штука! Вот, думаешь, что все в ней, наконец, пришло к равновесию, наладилось, как вдруг…
Что же до недавно родившегося, уже дважды за свою короткую жизнь преданного маленького существа, то оно и вовсе не ожидало, что эти двое, он и она, примут такое живое, трепетное участие в его судьбе.
ПРОЛОГ
Не знаю, чем занимался Бог в тот день: может быть, были у него дела поважнее маленького новорожденного мальчишки, срочно доставленного в реанимацию родильного дома. Мальчишка не мог самостоятельно дышать, да, если честно, и смысла в этом не видел: его предали в самом начале жизни. Если быть более точным, его предали дважды…
Алена рыдала в кабинете, некрасиво размазывая слезы по щекам. Водостойкая тушь на ресницах держалась, текло всё остальное: тональник, тени, губная помада… Валерьянка не помогала, ну, а больше ей врач ничего предложить не могла. Ничего другого в кабинете на этот случай не было.
За дверью кабинета собралась очередь, а еще там сидел злой отец Алены. Мать стояла у окна в кабинете, обхватив себя за плечи, и смотрела на проезжающие по улице машины, забрызганные грязным талым снегом по самые крыши.
Февраль… Слякоть, темень,... мрак и в мире, и в душе. Алене было очень горько.
– Ребенка не оставляем, – глухо вымолвила мать Алены. – Прям сегодня в больницу поедем, дежурный примет, если что. Переставайте отговаривать! Она несовершеннолетняя. Решение принимаю я. Мы пришли за направлением, вот и дайте нам его…
Пожилая врач поморщилась от этих грубых слов и потерла глубокую складку на лбу. Сколько она таких уже перевидала: умных, деловых, всё за всех решающих матерей, глупых, легкомысленных дочек-девочек и безнадегу в перспективе. Лет через десять-пятнадцать, а может быть, и раньше, вспомнят они и этот кабинет, и ее, врача… И хорошо, если не вспомнят! Вера Валентиновна не была злой, она, видимо, просто совершенно устала, вконец выгорела на этой работе, оттого и выглядела такой измученной, но в который раз сейчас, сегодня, как и несколько дней назад, она попыталась. Всего лишь попыталась отговорить, предостеречь, а главное – сохранить жизнь.
Вера Валентиновна еще раз глянула на рыдающую Алену, потом на спину ее матери у окна и со вздохом присела в кресло. Кресло жалобно скрипнуло – старенькое, раздолбанное. Никак не поменяют на новое: не хватает бюджетных средств.
– Я вас предупредила. В карту всё записала. Направление уже готово, – через силу вымолвила врач, окинув взглядом замершую на своем стуле медсестру, и отвернулась к стеллажу, а там, рядом, на стене, висел муляж в разрезе женского тела: кишки, желудок, диафрагма и давящий на все это плод.
Медсестра пододвинула к краю стола направление. Алена судорожно вцепилась пальцами в бланк. Мокрые от слез, они тут же смяли маленький листочек.
– Печать в регистратуре поставьте. И подумайте еще раз… – все же произнесла врач.
Мать, не глядя на неё, направилась к двери. Процокали высокие стильные каблучки, тонкой шпилькой прилипая к выцветшему линолеуму кабинета. На улице снежная каша, а она в туфлях – верно, прямо из машины на порог поликлиники выбралась. Обеспеченная семья, а ребеночек мешает.
Алена с зажатым в пальцах листком, бросилась за ней. Хлопнула дверь.
Гинеколог еще с минуту невидящим взглядом смотрела на захлопнувшуюся дверь кабинета, а молоденькая медсестра, заведомо зная реакцию пожилого врача на таких пациентов, тихонечко сидела на своем месте, стараясь вовсе не дышать.
Дверь почти сразу же открылась, в кабинет просунулась недовольная физиономия пациентки из очереди, но медсестра, вскочив со стула, бросилась прикрывать дверь со словами:
– Ждите вызова в коридоре! Всех примет врач! Всех! У нас тут…. – И не нашлась, что ответить пациентке, уже втиснувшей свой глубоко беременный живот в дверной проем.
Медсестра осторожненько вытолкнула женщину в коридор и легонько прикрыла дверь; щелкнул запираемый замок. Доктору нужна минутка времени. Врач должна хоть немного прийти в себя и, как по опыту знала Лена, всего пара минут, и она вновь будет ласковой, внимательной и улыбчивой.
– Лена! – тихо произнесла Вера Валентиновна, бездумно глядя на прикрытую дверь. – Напомни, в какую больницу я их направила?
– В шестую, Вера Валентиновна, – тихо молвила Лена. – Вы же сами…
– Да-да! – вздохнула врач. – Там сегодня дежурит Витя. Может, уговорит еще…
Подойдя к тому же окну, где минуту назад стояла мать девушки, Вера Валентиновна, подслеповато щурясь, вынула из кармашка халата мобильник и начала перелистывать телефонную книжку. – Я все же позвоню…
***
Пять месяцев спустя…
– Всю беременность курила, пила, небось, крепкие напитки, а может, и чего похуже… – послышался недовольный голос из коридора. Дверь реанимационной палаты плотно прикрыта, но звуки пробиваются сквозь мерное попискивание приборов. Слышно, как на улице каркают вороны – тревожно так, волнующе…
В этой реанимационной уже который день шла борьба за маленькую жизнь. И сегодня всё было сделано, осталось только ждать исхода борьбы. Вышли из палаты неонатологи, остался только недавно назначенный исполняющий обязанности главврача. Рядом застыла медсестра.
Мальчишка отказывался жить в этом мире предателей и равнодушных людей. Хотя нет! Не все были равнодушны, и не все отказывались бороться за его жизнь. Виктор Алексеевич Савинов стоял у кувеза новорожденного мальчишки, расстроенно оглядывая маленькое тельце. Отказник. Дважды отказник. Всё потому, что, найдя еще на этапе ранней беременности ему вероятную приемную семью, он столкнулся с ситуацией уже после родов, когда, услышав диагнозы, предполагаемые родители мальчишки отказались забирать его после роддома.
И вот реанимация, кувез, и в перспективе – несколько недель или даже месяцев в больнице. Худенькая испуганная медсестра с высоко поднятыми руками в синих медицинских перчатках застыла рядом. Савинов тревожно прикидывал в уме, всё ли они сделали для мальчишки или нужно еще что-то предпринять. Конечно, в таких тяжелых случаях есть стандартный протокол, и врачи его отделения его выполняют, но всё же… Отчего же так тревожно на душе? Медсестра... на нее и обратился взор исполняющего обязанности.
– Да что вы с поднятыми руками застыли?! – рявкнул Савинов на застывшую истуканом медсестру; и как ему должности совмещать теперь?! Он – врач, а не администратор! Сначала он принял отделение, потом внезапно и как-то странно ушел в отпуск главный… он ведь, насколько помнил Савинов, всего два месяца назад отдыхал. – Положите ему под щечку валик. И где вас, таких, находят?! – недовольно продолжил Савинов, обращаясь к Маше Мишиной, испуганной птичкой бросившейся к кувезу.
Посмотрев, как справилась с заданием медсестра, он всё так же злобно глянул в ее испуганные глаза.
– Чего уставилась?!
– Не орите на меня! – повысила голос Маша. – Я первый день работаю. Вчера я вас не знала, и завтра надеюсь не увидеть.
– Я не могу не орать на неумех! – шепотом, но все с теми же злобными нотками в голосе, проговорил Савинов. – Вы – неумеха! Боитесь шаг сделать! А мне ответственность нести.
– И не несите… ответственность. Я за себя сама понесу, ясно? – так же шепотом, злобно проговорила Маша. – Валите отсюда в свой кабинет! Я Ольгу Ивановну, если что, позову.
Савинов, не ожидавший отповеди, да еще и в таком тоне, каким много раз сам изъяснялся, замер, даже рот открыл и, набрав в грудь побольше воздуха, со всей дури рявкнул на всю реанимационную палату:
– Пошла вон отсюда, дура!
– Не орите! Испугаете криком мальчика, – ответила Маша. Голос ее предательски задрожал, а на глазах выступили слезы, и она попробовала спрятать взгляд от злобного врача.
Вот всё у нее не так, как надо! Всё! Всегда! И зачем она вообще вступила в спор, да еще и с самим Савиновым?!
Резко отпрянув и зачем-то вновь подняв руки в перчатках, Маша уже готова была выбежать, как Савинов ее ухватил за плечо и дернул на себя, приближая настолько, что это стало выглядеть совершенно неприличным. Злобный зрачок приблизился к Машиной щеке, кожу обдало терпким запахом.
– Да будет вам известно, – прошипел Савинов, – что новорожденные в первые дни не слышат, не видят, и вообще конкретно этот, – продолжил он, чуть отстранившись от лица Маши и ткнув пальцем в направлении кувеза с отказником, – недоношен и полноценно не развит. Я тут для того... – И замолчал, выпустил руку, отстраняясь: – Простите! – пробормотал он. – И где вас только набирают?! – вновь завелся он.
– Я добровольно пришла. Всему научусь, скоро, – отдышавшись, произнесла Маша. – А детки все слышат и все понимают, – добавила она глухо и внезапно шмыгнула носом. Нос у Маши потек, как потекли чуть раньше глаза. Она огляделась по сторонам, мечтая остановиться взглядом на чем-то и сдержать слезы. Вечно с ней всё не так!
И разрыдалась.
В реанимации такое недопустимо!
Савинов взвыл. Подхватил под локоть Машу, вытолкнул в коридор, и на весь этаж рявкнул:
– Ольга Ивановна! В пятую! Срочно!
Маша сползла по стенке в коридоре и уселась на пол. Вся стерильность к черту – коту под хвост, если выразиться еще более образно. Надо идти переодеваться…
Первая рабочая смена принесла встречу со злобным доктором, и встреча эта окончилась плачевно, в прямом смысле слова. Перед глазами Маши так и стояли злые глаза исполняющего обязанности. И чего в нем все нашли?! Огромен, как медведь, и взгляд у него звериный.
Первый ее рабочий полноценный день, первая смена – и сразу Савинов к ней придрался! А до этого, в сестринской, она только и слышала: Савинов то, Савинов это, и, как заноза в сердце, свербело: талантлив, красив – в общем, перспективен. Ей-то что?! Но заноза сидела прочно... и когда она занозиться успела? Ей нет никакого дела до перспективного Савинова. Или есть?
Сидя на полу в коридоре, Маша начала судорожно соображать, как она оказалась в палате, и, наконец, вспомнила: Ольга Ивановна велела ей прийти и остаться следить за приборами. За приборами, и всё! Только это ей и доверили в первый день! Приборы. Если что не так, сообщить Ольге Ивановне, а не Савинову!
Он же главврач, пускай и совмещающий должности, но вот, по разумению Маши, делать ему в палате номер пять точно нечего. Она и не ожидала его тут увидеть. Пока все тихо переговаривались у кувеза с мальчиком, она скосила глаза на бейджик стоявшего напротив мужчины и с некоторым замешательством прочитала на нем фамилию и, как их еще называют, регалии врача: научное звание, должность и специализацию.
Наорал-то из-за чего? Она не могла вспомнить.
Мимо пронеслась испуганная Ольга Ивановна, бросив на бегу Маше:
– Мишина! Срочно в сестринскую!
Маша поднялась и побрела, куда сказали.
А что до несчастного новорожденного мальчишки, то к нему, маленькому и никому на этом свете не нужному, прилетел ангел. Уселся, белый и пушистый, на оголенное плечико, поправил съехавший набок нимб и тихонечко, в самое ушко, прошептал:
– Ничего! Выкарабкаемся! – И, посмотрев по сторонам, шикнул на кружащих по реанимационной палате серых прихвостней смерти, обычных спутников любого медицинского учреждения. – Улетайте отсюда! Эта маленькая жизнь вам не достанется.
ГЛАВА 1
Надо, чтобы кто-то обязательно держал за руку,
когда в душе гаснут фонари.
Чуть слышно щёлкнул замок, в замочной скважине повернулся ключ, дверь распахнулась. Хорошо смазаны петли. У папы золотые руки. Маша вошла в прихожую и осторожно, стараясь не разбудить родителей, принялась снимать сапоги.
Спят. Отцу, как и маме, на работу утром к девяти, а сейчас только половина пятого. Она, Маша, доросла до момента, когда и ей нужно рано вставать, и не на учебу, а на самую настоящую работу – посменную, как у любого мало-мальски уважающего себя врача. Она еще не врач, остановилась пока в своей мечте достичь успеха родителей – врачей со стажем. Окончила пока только медицинское училище и сразу же попросилась на практику в роддом – так захотелось хоть годик поработать, ну а потом уже подавать документы дальше.
Четыре года обучения сестринскому делу, специализация – акушерство. Ну, а сегодня она пришла домой так рано, потому что с девочками отмечала свой первый рабочий день – точнее, первую рабочую смену. Отоспалась с дежурства, созвонилась с девчонками и всю ночь напролет отмечала событие в ночном клубе. Не напилась – желания не было, но повод прокутить всю ночь был.
Ее поздравили, она натанцевалась, угостила всех коктейлями, много смеялась. Весь вечер и всю ночь в голове прокручивала свою первую рабочую смену.
Из спальни родителей послышались звуки. Открылась дверь, и в коридор вышел отец, позевывая.
– Прибыла! – хмыкнул папа. – Эх, молодость! Тебе же на смену завтра! Иди мыться, и сразу в кровать.
– Только в среду, папа!
– Нет, завтра! Звонили из больницы. Я трубку взял.
Отец прошел на кухню и, открыв холодильник, принялся копаться в нем, позвякивая чем-то.
Маша присела в прихожей. Вытащила свой мобильник и просмотрела входящие звонки. Нет пропущенных незнакомых городских номеров. А, точно! Она же помимо своего мобильного указала в анкете домашний номер, вот и позвонили с городского на домашний, только и всего. Но что же случилось? Почему на смену завтра? Некому выйти?
***
Слова Ольги Ивановны утром следующего дня оглушили:
– Ты, Мишина, толковая и расторопная, но вот истерик я не приму, и никто их не примет на такой ответственной работе. Так накосячить в первый же рабочий день! Ты зачем в присутствии Савинова слезу пустила? Он этого не любит… Надо было увести тебя за собой, не додумалась, – расстроенно произнесла Ольга Ивановна, акушерка, взявшаяся лично опекать новенькую сотрудницу. – Переводом пойдешь в третью смену, поэтому тебя и вызвонили вчера.
– Конечно, Ольга Ивановна! А кто надо мной шефство возьмет, если не вы?
– Пока на посту сидеть будешь, на звонки отвечать, приглядываться к работе коллектива. Если поручат чего, не оплошай! Ты же не в учебном корпусе теперь.
Маша огорченно кивнула.
Вздохнув, Ольга Ивановна произнесла:
– Из отдела кадров звонили вчера, Савинов распорядился перевести тебя в другую смену. Хотел вообще…
– Что? – испугалась Маша. – Уволить хотел?
– Нет, конечно! В регистратуру посадить, пациентов встречать, выписку готовить на компьютере, и если ты хочешь…
– Нет, – проговорила Маша. – Я практику хотела получить, потом в институт поступать, а в регистратуре бумажки…
