Анна оглядела его — и правда лет десять. Тощий, коротко стриженный, уши-лопушки торчат. И что же теперь с тобой делать, Слава? Куда вести — в полицию или в больницу сразу? Где тебе смогут помочь, как и чем? Если дома, про который ты говоришь, в городе уже лет пятьдесят как нет... да и не было никогда.
«Полуулочка» с домами номер четыре и шесть как раз и носила название — улица Гурина. И когда-то, до начала массовой застройки этого берега реки, была гораздо длиннее, и восьмой дом здесь тоже, конечно, имелся... Только и тогда без тринадцатой квартиры — был он максимум двухэтажным на четырёх хозяев.
Откуда мальчишка взял этот адрес?
«Всё же надо в полицию, — решила Анна. — Пусть ищут родителей, ребёнок явно нездоров, его уже наверняка обыскались». Она полезла в карман за телефоном — посмотреть по картам, где ближайшее отделение, и заодно глянула на часы...
— Эт-то ещё что такое? — успела выговорить она немеющими губами, уставившись на цифры «12:48» на дисплее. А потом сердце будто рванулось наружу сквозь рёбра, сквозь горло... Горячо, больно.
Темно.
Он едва успел. Мелкий «нарушитель» шмыгнул буквально из-под ног, как мышонок. Девушка падала будто в замедленном видеокадре, и телефон из её руки секунд пять не соприкасался с таким близким асфальтом...
Подхватил. И хрупкую коробочку, без которой современному человеку ни утром встать, ни нужное место в городе найти, успел поймать над самым тротуаром. И достал свой смартфон — дорогой, с хорошей камерой, а как же, и боги любят фотографировать закаты — и вызвал скорую.
— Я... в больнице?
— Ну а где же ещё. После сердечного приступа-то. Но зато не в морге.
— Ну... почему бы и нет... Я бы...
— Тихо, тихо. Не напрягайся пока что. Я, что ли, зря тебя спасал, на себе тащил, надрывался?
— Вы... к-хто?
— Просто прохожий. Ты упала, я тебя поднял. И сдал врачам.
— Сп-пасибо...
— Не за что. Поправляйся.
— Сла-вик...
— А, ты ещё об этом чёрте беспокоишься! Всё с ним в порядке, вернулся домой. Получил от мамы по первое число, чтоб неповадно было.
— А... Адрес...
— А что адрес? Какая разница? Главное, что парень дома.
— Есть... разница...
Девушка кашляет, пытаясь «оживить» плохо слушающиеся голосовые связки.
Он укоризненно качает головой.
— Не надо дёргаться. Не упрощай дело старухе с косой.
Молчит. И только взглядом сверлит — сердитым и умоляющим одновременно.
— Ну что ты хочешь услышать? — Не получается, почему-то никак не получается игнорировать этот взгляд. В голову лезут какие-то глупости на тему «Не хотелось бы, чтобы она умерла с мыслью о том, что от неё утаили разгадку». Не умрёт она. Пока — точно не умрёт.
Пока он хотя бы на что-то способен влиять в этом городе.
— Ты же... оттуда? — вдруг спрашивает она.
Он замирает, выброшенный из своих размышлений — будто швырнуло вперёд при резком торможении в машине. Пугающее сравнение.
— Откуда — оттуда?
Он тянет время, хотя уже прекрасно понимает: там, за гранью, откуда он успел-таки её вытащить, она видела его настоящим. И теперь отпираться и увиливать бессмысленно. Но он уже лет сто, а то и больше никому вот так не показывался. Страшно... Для людей так же страшно признаваться в любви. Откроешь душу — а тебе туда плюнут. Или ещё что похуже...
А ведь надо открыться. Просто позарез необходимо.
Смотрит обиженно, брови сведены, того и гляди заплачет. А ей волноваться-то нельзя!
— Нет, я не оттуда. Если ты о том конце улицы Гурина, где есть четырёхэтажный дом номер восемь. Но я там бываю. Регулярно.
— Ты...
— Молчи, я сам расскажу. Хотя зачем? Ты ведь и так всё поняла.
Она молча «кивает», прикрывая глаза.
— Отдохни. Потом поговорим.
— Манговый. Грушевый. Всё, что тебе нельзя... Но очень хочется. — Он выставляет на прикроватную тумбочку пакеты сока. — Но я разрешил, значит, можно. Персонал не отберёт — я им глаза отвёл.
— Ишь, всемогущий какой. — Она улыбается, осторожно садясь на кровати. Она уже окрепла настолько, чтобы даже вставать, хотя ходит ещё очень медленно и по возможности вдоль стен, касаясь их рукой.
— Многомогущий, — улыбаясь, поправляет он. — «Всемогущий» — это кто-то рангом повыше. А я всего-навсего...
— Город, — улыбаясь, подхватывает она. — Просто город, которому надоело стоять на берегу речки в виде скопища каменных домов, и он решил прогуляться среди своих жителей как один из них.
— Ну, примерно так, — соглашается он.
Город, который давно уже бродит среди своих людей, наблюдает за ними, устраивает случайности...
«А наша встреча... Что, как не случайность, устроенная кем-то, кто сильнее меня?»
— Расскажи, как это — быть городом, — просит она, устраиваясь поудобнее со стаканчиком оранжевого ароматного сока в руке.
— Что рассказать? — хмыкает он. — Я просто есть. И всё. Ты вот можешь рассказать, каково это — быть человеком?
Она замирает на несколько мгновений, хмурится — как он это про себя называет, «нацеливается в собеседника бровями».
— А знаешь, — говорит задумчиво и тихо, — пожалуй, могу.
И начинает рассказывать. Как это — ценить и ненавидеть своё тело, которое то радует, то в неподходящие моменты даёт сбой. Как это — искренне любить людей и страшно беситься от них же, потому что «Ну тупы-ые же! Сами себе вредят!». Как это — верить то ли в бога, то ли в науку... То ли верить в то, что науку тоже создал бог, а что, почему бы и нет, ему и не такое под силу... Гореть в эмоциях и ругать себя потом за это последними словами, клясться, что «больше никогда» — и снова гореть. Делать глупости — и радоваться, действовать рационально — и страшно и горько об этом жалеть. Проживать одинаковые дни — и учиться жить заново каждый день.
«Не дам я тебе умереть».
Если бы это от него в самом деле зависело...
— А почему — я?
— В смысле? — Он раскладывал на тумбочке виноград и пирожные. И этого ей нельзя, но — очень хочется же! А он боялся признаться себе, что игнорирует запреты врачей неспроста. Что просто хочет подарить ей побольше радости... Пока может.
— Почему ты именно мне решил открыться? Ты же говорил, что уже давно никому о себе не рассказывал. Это потому, что я чуть не умерла, да?
«Да?»
— Нет. — Он уселся на стул у изножья кровати, как обычно; откинулся на спинку и скрестил руки на груди. — Просто так совпало. Я же бог случайностей. Вот и на меня нашлась своя... Случайность. Что тут удивительного? И я так же не смог сопротивляться, как и мои «подопытные» не могут противиться тому, что я для них устраиваю.
— То есть ты хочешь сказать, что нас кто-то свёл в одной точке вот таким замысловатым образом? Слава потерялся, я его нашла, мне стало плохо, и меня нашёл ты?
— Ну... не совсем так. — Он помолчал, глянул в сторону. — Я давно за тобой наблюдал. Почти с самого твоего переезда на мою территорию.
— А зачем?!
— Не знаю. — Он пожал плечами. — Просто заинтересовала чем-то.
— У тебя полмиллиона людей только сейчас живущих! И что, никого поинтереснее не нашлось?
— Ох, ну и вопрос! — Он усмехнулся. — Любой мужчина и любая женщина на свете во все времена так могли бы спросить: «А почему ты выбрала или выбрал меня?» И что — кто-то на это смог хоть раз ответить?
— Погоди... Это ты про любовь сейчас?
— Ну... Вроде того. — Странное чувство. Будто воздуха не хватает... Какой, к чёрту, воздух, если у него и тело-то по большому счёту иллюзия, чтобы удобнее было за подопечными наблюдать?!
— О... — Она поставила стакан и села прямо, обхватив себя руками. И замолчала, глядя куда-то в угол.
Он ждал, что она скажет дальше. И сам не верил тому, что ощущает: он боялся того, что может услышать.
«Я же не человек. Я такого ощущать не могу! Просто не могу…»
— И как я должна это воспринимать? — наконец тихо спросила она, не глядя на него.
— И ещё один хороший вопрос, — так же тихо ответил он. — И на него у меня нет ответа.
Она медленно сползла пониже на кровати и укрылась одеялом до самого подбородка. И закрыла глаза.
Он молча поднялся и неслышно вышел из палаты.
Ночь давила, душила горькой чёрной жижей, которая затопила лёгкие и не давала дышать. Сердце стало огромным и выламывало рёбра. И ничего больше не осталось в мире — только боль, удушье и смертный ужас. И будто бы поодаль, наблюдая со стороны, белым призраком стояло горькое облегчение: «Теперь-то точно всё...»
И вдруг чернота пропустила в лёгкие немного воздуха. И ещё, и ещё вдох. Всё в тумане... Тошнит... Но вроде бы жива. Как так?..
— Ну нет, так дело не пойдёт! — Знакомый голос, хотя и звучит как через воду. Непослушное тело, почти себя не ощущающее, вдруг оказывается в воздухе. Кожа чувствует прохладу — рубашка-то мокрая, а на улице осень...
«Я на улице?!»
— Сейчас, сейчас...
— Город? Это ты?
— Я. Молчи. Закрой глаза.
Голова кружится, сознание уплывает, так что совершенно непонятно, как и куда перемещается тело. Ладно, подождём...
Больше не холодно. Зато тряско и пахнет. Пахнет салоном машины. Такой скрипучий и гудящий пластмассово-кожаный запах...
Покачивает. Укачивает. Не отключаться.
Уснула всё же. Уже приехали?
— Вот так. — Сильные руки вытаскивают из салона машины. Анна уже почти пришла в себя. Открывает глаза, смотрит... Резко вдыхает и пытается сесть прямо, цепляясь за плечи держащего её на руках человека.
Не человека, а... Неважно.
Да, они на улице Гурина, вот знакомые Анне дома номер четыре и шесть, а по другую сторону неширокой асфальтовой полосы — дома один, три, пять и дальше, а от восьмого дома вприпрыжку несётся знакомый белый «комок», только теперь он не комок, а скорее набор палок и шарниров, увенчанный ушастой стриженной головой. За «попаданцем» гонится другой местный обитатель — темноволосый лохматый мальчишка лет двенадцати в клетчатой рубашке и джинсах. Это, видимо, и есть Лёшка. А у пятого дома на скамейке двойняшки Саня и Нася — то есть Настя, конечно, но так же «прикольнее» звучит — весело мутузят друг друга, а по тротуару бабушка Клава катит внучку на коляске-велосипеде, а та верещит и пытается вывалиться вбок, потому что в траве лежит блестящая пробка от бутылки...
Анна уже стоит на асфальте — твёрдо и уверенно, будто не она полчаса назад чуть с белым светом не попрощалась, а Город держит её за руку и улыбается, глядя на всё это восхитительное безобразие.
— Как это?..
— А вот так. Это моя самая лучшая случайность. Я ей горжусь, ты себе не представляешь, до какой степени. Пойдём, в восьмом доме есть свободная квартира.
— Ты будешь заходить в гости?
— Если ты захочешь — обязательно.
— Конечно, захочу. И манговый сок приноси.
— Вот ведь какие вы корыстные, люди...
Она хмыкнула и уселась на старенький диванчик. Похлопала по покрывалу рядом с собой — садись, мол, рядом. Он послушался, стараясь не соприкоснуться с ней плечами.
— Ты ещё на кучу вопросов мне должен ответить. Что это за место? Кто эти люди? Как они сюда попали? Ты их привёл так же, как меня? Или... — Её глаза расширились. — Или на самом деле мы все умерли, и это какой-то твой собственный «загробный мир»?
— Нет. — Он повернулся, чтобы заглянуть ей в лицо. — Не бойся. Вы живы-живёхоньки. А что это за место... Ну, скажем, так, это та случайность, которую я когда-то получил в дар. От того, кто сильнее меня. Та версия города, которая могла бы стать реальностью, если бы реальность пошла по другому пути. А эти люди — просто потомки тех, кто когда-то жил в той реальности, которая — общий источник и для того города, который знаешь ты, и для этой его версии. И да, из той «версии» я могу кого-то забирать сюда.
— И много тут таких, как я? — Она впилась в него взглядом.
— Нет. — Он не выдержал, отвернулся, сел прямо. — На самом деле... — И замолчал.
— Что? — поторопила она.
— Что, что... — Он почему-то смутился. — Ты первая.
— Во как... — Она, похоже, искренне удивилась. — А почему я-то? Чему обязана такой честью?
— Я же тебе уже объяснял. — Он обречённо вздохнул. — Не знаю я, почему. Ну... Так вышло.
— Случайность?
— Ага. — Он искоса глянул на неё. — Весь мир и всё, что в нём происходит, — череда случайностей. А наш случай чем хуже или лучше?
— Ну ладно, пусть так. — Судя по интонации, объяснение её не устроило, но и как выпытать правду, она пока ещё не придумала.
Ничего, времени у неё впереди много. Теперь точно много…
Он, конечно, будет заходить. Не слишком часто, но будет. Всё-таки, если уж кто-то решил устроить ему такую случайность — игнорировать было бы как минимум невежливо. А то и опасно. В конце концов, то, что Анна всё ещё жива, — результат той самой случайности. А если его решат «аннулировать», признав эксперимент неудачным?
Люди это называют «не дразни судьбу»...
И вот, значит, как ощущают себя все те, кому он сам устраивал подобные случайности. Вершитель судеб сам попал в некий «вращающийся барабан», из которого некто наугад вытаскивает детали пазла. Выловил пару — если подходят друг к другу, сложил. Действуйте дальше совместно. А каково «деталям» — кого это интересует?
«Они — люди. Они привыкли так жить. А я? В достаточной ли мере я от них научился?»
«Вот и проверим...»
Он посмотрел на Анну. Девушка сидела, скрестив руки на груди, с нарочито сердитым видом. На щёки вернулся лёгкий румянец — на умирающую и даже на тяжелобольную она точно больше не походила.
— Расскажу я тебе всё, не дуйся. Точнее, всё, что сам знаю. И как это — быть городом, тоже расскажу. А ты меня продолжай учить быть человеком.
Она молча кивнула и улыбнулась.
В открытое окно доносились смех и крики ребятишек и треньканье велосипедного звонка. Закатное солнце заливало двор оранжевым светом, похожим на апельсиновый чай. Или на манговый сок? Такой свет всё меняет — в лучшую, чудесную сторону. И мир становится похож на повторяющийся сон. Хороший сон, где тебя каждый раз встречает лучший друг, чьё имя ты, конечно, прекрасно помнишь.
«Сложно быть человеком. Но оно определённо того стоит».
«Полуулочка» с домами номер четыре и шесть как раз и носила название — улица Гурина. И когда-то, до начала массовой застройки этого берега реки, была гораздо длиннее, и восьмой дом здесь тоже, конечно, имелся... Только и тогда без тринадцатой квартиры — был он максимум двухэтажным на четырёх хозяев.
Откуда мальчишка взял этот адрес?
«Всё же надо в полицию, — решила Анна. — Пусть ищут родителей, ребёнок явно нездоров, его уже наверняка обыскались». Она полезла в карман за телефоном — посмотреть по картам, где ближайшее отделение, и заодно глянула на часы...
— Эт-то ещё что такое? — успела выговорить она немеющими губами, уставившись на цифры «12:48» на дисплее. А потом сердце будто рванулось наружу сквозь рёбра, сквозь горло... Горячо, больно.
Темно.
***
Он едва успел. Мелкий «нарушитель» шмыгнул буквально из-под ног, как мышонок. Девушка падала будто в замедленном видеокадре, и телефон из её руки секунд пять не соприкасался с таким близким асфальтом...
Подхватил. И хрупкую коробочку, без которой современному человеку ни утром встать, ни нужное место в городе найти, успел поймать над самым тротуаром. И достал свой смартфон — дорогой, с хорошей камерой, а как же, и боги любят фотографировать закаты — и вызвал скорую.
***
— Я... в больнице?
— Ну а где же ещё. После сердечного приступа-то. Но зато не в морге.
— Ну... почему бы и нет... Я бы...
— Тихо, тихо. Не напрягайся пока что. Я, что ли, зря тебя спасал, на себе тащил, надрывался?
— Вы... к-хто?
— Просто прохожий. Ты упала, я тебя поднял. И сдал врачам.
— Сп-пасибо...
— Не за что. Поправляйся.
— Сла-вик...
— А, ты ещё об этом чёрте беспокоишься! Всё с ним в порядке, вернулся домой. Получил от мамы по первое число, чтоб неповадно было.
— А... Адрес...
— А что адрес? Какая разница? Главное, что парень дома.
— Есть... разница...
Девушка кашляет, пытаясь «оживить» плохо слушающиеся голосовые связки.
Он укоризненно качает головой.
— Не надо дёргаться. Не упрощай дело старухе с косой.
Молчит. И только взглядом сверлит — сердитым и умоляющим одновременно.
— Ну что ты хочешь услышать? — Не получается, почему-то никак не получается игнорировать этот взгляд. В голову лезут какие-то глупости на тему «Не хотелось бы, чтобы она умерла с мыслью о том, что от неё утаили разгадку». Не умрёт она. Пока — точно не умрёт.
Пока он хотя бы на что-то способен влиять в этом городе.
— Ты же... оттуда? — вдруг спрашивает она.
Он замирает, выброшенный из своих размышлений — будто швырнуло вперёд при резком торможении в машине. Пугающее сравнение.
— Откуда — оттуда?
Он тянет время, хотя уже прекрасно понимает: там, за гранью, откуда он успел-таки её вытащить, она видела его настоящим. И теперь отпираться и увиливать бессмысленно. Но он уже лет сто, а то и больше никому вот так не показывался. Страшно... Для людей так же страшно признаваться в любви. Откроешь душу — а тебе туда плюнут. Или ещё что похуже...
А ведь надо открыться. Просто позарез необходимо.
Смотрит обиженно, брови сведены, того и гляди заплачет. А ей волноваться-то нельзя!
— Нет, я не оттуда. Если ты о том конце улицы Гурина, где есть четырёхэтажный дом номер восемь. Но я там бываю. Регулярно.
— Ты...
— Молчи, я сам расскажу. Хотя зачем? Ты ведь и так всё поняла.
Она молча «кивает», прикрывая глаза.
— Отдохни. Потом поговорим.
— Манговый. Грушевый. Всё, что тебе нельзя... Но очень хочется. — Он выставляет на прикроватную тумбочку пакеты сока. — Но я разрешил, значит, можно. Персонал не отберёт — я им глаза отвёл.
— Ишь, всемогущий какой. — Она улыбается, осторожно садясь на кровати. Она уже окрепла настолько, чтобы даже вставать, хотя ходит ещё очень медленно и по возможности вдоль стен, касаясь их рукой.
— Многомогущий, — улыбаясь, поправляет он. — «Всемогущий» — это кто-то рангом повыше. А я всего-навсего...
— Город, — улыбаясь, подхватывает она. — Просто город, которому надоело стоять на берегу речки в виде скопища каменных домов, и он решил прогуляться среди своих жителей как один из них.
— Ну, примерно так, — соглашается он.
Город, который давно уже бродит среди своих людей, наблюдает за ними, устраивает случайности...
«А наша встреча... Что, как не случайность, устроенная кем-то, кто сильнее меня?»
— Расскажи, как это — быть городом, — просит она, устраиваясь поудобнее со стаканчиком оранжевого ароматного сока в руке.
— Что рассказать? — хмыкает он. — Я просто есть. И всё. Ты вот можешь рассказать, каково это — быть человеком?
Она замирает на несколько мгновений, хмурится — как он это про себя называет, «нацеливается в собеседника бровями».
— А знаешь, — говорит задумчиво и тихо, — пожалуй, могу.
И начинает рассказывать. Как это — ценить и ненавидеть своё тело, которое то радует, то в неподходящие моменты даёт сбой. Как это — искренне любить людей и страшно беситься от них же, потому что «Ну тупы-ые же! Сами себе вредят!». Как это — верить то ли в бога, то ли в науку... То ли верить в то, что науку тоже создал бог, а что, почему бы и нет, ему и не такое под силу... Гореть в эмоциях и ругать себя потом за это последними словами, клясться, что «больше никогда» — и снова гореть. Делать глупости — и радоваться, действовать рационально — и страшно и горько об этом жалеть. Проживать одинаковые дни — и учиться жить заново каждый день.
«Не дам я тебе умереть».
Если бы это от него в самом деле зависело...
— А почему — я?
— В смысле? — Он раскладывал на тумбочке виноград и пирожные. И этого ей нельзя, но — очень хочется же! А он боялся признаться себе, что игнорирует запреты врачей неспроста. Что просто хочет подарить ей побольше радости... Пока может.
— Почему ты именно мне решил открыться? Ты же говорил, что уже давно никому о себе не рассказывал. Это потому, что я чуть не умерла, да?
«Да?»
— Нет. — Он уселся на стул у изножья кровати, как обычно; откинулся на спинку и скрестил руки на груди. — Просто так совпало. Я же бог случайностей. Вот и на меня нашлась своя... Случайность. Что тут удивительного? И я так же не смог сопротивляться, как и мои «подопытные» не могут противиться тому, что я для них устраиваю.
— То есть ты хочешь сказать, что нас кто-то свёл в одной точке вот таким замысловатым образом? Слава потерялся, я его нашла, мне стало плохо, и меня нашёл ты?
— Ну... не совсем так. — Он помолчал, глянул в сторону. — Я давно за тобой наблюдал. Почти с самого твоего переезда на мою территорию.
— А зачем?!
— Не знаю. — Он пожал плечами. — Просто заинтересовала чем-то.
— У тебя полмиллиона людей только сейчас живущих! И что, никого поинтереснее не нашлось?
— Ох, ну и вопрос! — Он усмехнулся. — Любой мужчина и любая женщина на свете во все времена так могли бы спросить: «А почему ты выбрала или выбрал меня?» И что — кто-то на это смог хоть раз ответить?
— Погоди... Это ты про любовь сейчас?
— Ну... Вроде того. — Странное чувство. Будто воздуха не хватает... Какой, к чёрту, воздух, если у него и тело-то по большому счёту иллюзия, чтобы удобнее было за подопечными наблюдать?!
— О... — Она поставила стакан и села прямо, обхватив себя руками. И замолчала, глядя куда-то в угол.
Он ждал, что она скажет дальше. И сам не верил тому, что ощущает: он боялся того, что может услышать.
«Я же не человек. Я такого ощущать не могу! Просто не могу…»
— И как я должна это воспринимать? — наконец тихо спросила она, не глядя на него.
— И ещё один хороший вопрос, — так же тихо ответил он. — И на него у меня нет ответа.
Она медленно сползла пониже на кровати и укрылась одеялом до самого подбородка. И закрыла глаза.
Он молча поднялся и неслышно вышел из палаты.
***
Ночь давила, душила горькой чёрной жижей, которая затопила лёгкие и не давала дышать. Сердце стало огромным и выламывало рёбра. И ничего больше не осталось в мире — только боль, удушье и смертный ужас. И будто бы поодаль, наблюдая со стороны, белым призраком стояло горькое облегчение: «Теперь-то точно всё...»
И вдруг чернота пропустила в лёгкие немного воздуха. И ещё, и ещё вдох. Всё в тумане... Тошнит... Но вроде бы жива. Как так?..
— Ну нет, так дело не пойдёт! — Знакомый голос, хотя и звучит как через воду. Непослушное тело, почти себя не ощущающее, вдруг оказывается в воздухе. Кожа чувствует прохладу — рубашка-то мокрая, а на улице осень...
«Я на улице?!»
— Сейчас, сейчас...
— Город? Это ты?
— Я. Молчи. Закрой глаза.
Голова кружится, сознание уплывает, так что совершенно непонятно, как и куда перемещается тело. Ладно, подождём...
Больше не холодно. Зато тряско и пахнет. Пахнет салоном машины. Такой скрипучий и гудящий пластмассово-кожаный запах...
Покачивает. Укачивает. Не отключаться.
Уснула всё же. Уже приехали?
— Вот так. — Сильные руки вытаскивают из салона машины. Анна уже почти пришла в себя. Открывает глаза, смотрит... Резко вдыхает и пытается сесть прямо, цепляясь за плечи держащего её на руках человека.
Не человека, а... Неважно.
Да, они на улице Гурина, вот знакомые Анне дома номер четыре и шесть, а по другую сторону неширокой асфальтовой полосы — дома один, три, пять и дальше, а от восьмого дома вприпрыжку несётся знакомый белый «комок», только теперь он не комок, а скорее набор палок и шарниров, увенчанный ушастой стриженной головой. За «попаданцем» гонится другой местный обитатель — темноволосый лохматый мальчишка лет двенадцати в клетчатой рубашке и джинсах. Это, видимо, и есть Лёшка. А у пятого дома на скамейке двойняшки Саня и Нася — то есть Настя, конечно, но так же «прикольнее» звучит — весело мутузят друг друга, а по тротуару бабушка Клава катит внучку на коляске-велосипеде, а та верещит и пытается вывалиться вбок, потому что в траве лежит блестящая пробка от бутылки...
Анна уже стоит на асфальте — твёрдо и уверенно, будто не она полчаса назад чуть с белым светом не попрощалась, а Город держит её за руку и улыбается, глядя на всё это восхитительное безобразие.
— Как это?..
— А вот так. Это моя самая лучшая случайность. Я ей горжусь, ты себе не представляешь, до какой степени. Пойдём, в восьмом доме есть свободная квартира.
— Ты будешь заходить в гости?
— Если ты захочешь — обязательно.
— Конечно, захочу. И манговый сок приноси.
— Вот ведь какие вы корыстные, люди...
Она хмыкнула и уселась на старенький диванчик. Похлопала по покрывалу рядом с собой — садись, мол, рядом. Он послушался, стараясь не соприкоснуться с ней плечами.
— Ты ещё на кучу вопросов мне должен ответить. Что это за место? Кто эти люди? Как они сюда попали? Ты их привёл так же, как меня? Или... — Её глаза расширились. — Или на самом деле мы все умерли, и это какой-то твой собственный «загробный мир»?
— Нет. — Он повернулся, чтобы заглянуть ей в лицо. — Не бойся. Вы живы-живёхоньки. А что это за место... Ну, скажем, так, это та случайность, которую я когда-то получил в дар. От того, кто сильнее меня. Та версия города, которая могла бы стать реальностью, если бы реальность пошла по другому пути. А эти люди — просто потомки тех, кто когда-то жил в той реальности, которая — общий источник и для того города, который знаешь ты, и для этой его версии. И да, из той «версии» я могу кого-то забирать сюда.
— И много тут таких, как я? — Она впилась в него взглядом.
— Нет. — Он не выдержал, отвернулся, сел прямо. — На самом деле... — И замолчал.
— Что? — поторопила она.
— Что, что... — Он почему-то смутился. — Ты первая.
— Во как... — Она, похоже, искренне удивилась. — А почему я-то? Чему обязана такой честью?
— Я же тебе уже объяснял. — Он обречённо вздохнул. — Не знаю я, почему. Ну... Так вышло.
— Случайность?
— Ага. — Он искоса глянул на неё. — Весь мир и всё, что в нём происходит, — череда случайностей. А наш случай чем хуже или лучше?
— Ну ладно, пусть так. — Судя по интонации, объяснение её не устроило, но и как выпытать правду, она пока ещё не придумала.
Ничего, времени у неё впереди много. Теперь точно много…
Он, конечно, будет заходить. Не слишком часто, но будет. Всё-таки, если уж кто-то решил устроить ему такую случайность — игнорировать было бы как минимум невежливо. А то и опасно. В конце концов, то, что Анна всё ещё жива, — результат той самой случайности. А если его решат «аннулировать», признав эксперимент неудачным?
Люди это называют «не дразни судьбу»...
И вот, значит, как ощущают себя все те, кому он сам устраивал подобные случайности. Вершитель судеб сам попал в некий «вращающийся барабан», из которого некто наугад вытаскивает детали пазла. Выловил пару — если подходят друг к другу, сложил. Действуйте дальше совместно. А каково «деталям» — кого это интересует?
«Они — люди. Они привыкли так жить. А я? В достаточной ли мере я от них научился?»
«Вот и проверим...»
Он посмотрел на Анну. Девушка сидела, скрестив руки на груди, с нарочито сердитым видом. На щёки вернулся лёгкий румянец — на умирающую и даже на тяжелобольную она точно больше не походила.
— Расскажу я тебе всё, не дуйся. Точнее, всё, что сам знаю. И как это — быть городом, тоже расскажу. А ты меня продолжай учить быть человеком.
Она молча кивнула и улыбнулась.
В открытое окно доносились смех и крики ребятишек и треньканье велосипедного звонка. Закатное солнце заливало двор оранжевым светом, похожим на апельсиновый чай. Или на манговый сок? Такой свет всё меняет — в лучшую, чудесную сторону. И мир становится похож на повторяющийся сон. Хороший сон, где тебя каждый раз встречает лучший друг, чьё имя ты, конечно, прекрасно помнишь.
«Сложно быть человеком. Но оно определённо того стоит».
